 |
II . Основные системные признаки кризиса макроэкономики как науки
|
|
|
|
Исследовательские проблемы макроэкономики
Одной из наиболее значимых исследовательских проблем, которые характерны для современного развития макроэкономической теории, является то обстоятельство, что во–первых, происходит размывание предмета макроэкономических исследований.
Первый удар по содержательной стороне экономических исследований, на наш взгляд, пришелся на 1983 года, когда Ж. Дебрё получил премию за цикл математических работ, имеющих весьма отдаленное отношение к реальной экономике [1, с. 69]
Пожалуй, в этот период впервые четко обозначился отрыв экономической науки от практики, а также слишком активное проникновение макроэкономических исследований экономики в «чужую» сферу - в данном случае в математику. Следующий год явился крайностью в другом направлении - Р. Стоун был премирован за сугубо прикладные исследования. В данном случае экономика зашла в сферу смежной с ней, но все же другой научной дисциплины - статистики. В1986г. Д. Бьюкенен снова вторгся на чужую территорию - в сферу политики и права, а в 1988 г. М. Алле ухитрился создать уникальную смесь экономических исследований с физикой. Таким образом, уже в 1980-е годы XX столетия макроэкономическая наука стала нуждаться в постоянном заимствовании идеи с иных смежных научных дисциплин [1, с. 69].
В дальнейшем такое нарушение научной «чистоты» экономики становится устоявшейся традицией. Так, например, в 1991 г. Р. Коуз снова проник в сферу политики и права; в 1992 г. Г. Беккер сделал мощный рывок в социологию, а в 1993 г. Д. Норт и Р. Фогель забрались на территорию истории.
Таким образом, в девяностые годы ясно обозначилась проблема развития макроэкономики как науки – размывание собственного предмета исследований.
|
|
|
Возможно, что с точки зрения науки вообще такой процесс является вполне нормальным, но с точки зрения макроэкономики науки - это проявление факта исчерпания ее собственных, «внутренних» ресурсов развития. По-видимому, данный факт может определяться либо как своеобразный конец экономической науки, либо как временный кризис.
Второй наиболее значимой, на наш взгляд исследовательской проблемой является тот факт, что на современном этапе развития макроэкономики происходит снижение качества и значимости результатов экономических исследований.
Если работы П. Самуэльсона, Дж. Хикса, В. Леонтьева и Р. Фриша приводили к перевороту в экономическом мировоззрении, то труды экономистов более позднего периода уже редко инициировали принципиальный «прорыв» в науке [1, с. 70].
Мы считаем, что здесь следует остановиться более подробно на существовании методологического положения, в соответствии с которым в экономике нет и быть не может открытий. Открытие новых явлений и законов - это удел естественных наук [1, с. 70].
Физика может открыть существование новых объектов (например, элементарных частиц, черных дыр, квазаров) и явлений (таких как сверхпроводимость, плазма, электромагнитное взаимодействие, ядерная и термоядерная реакции), а также принципы и законы, которым подчиняются эти объекты и явления. Биологи могут открыть новые гены, биологические виды, механизмы коммуникации. Археологи находят старинные города и предметы древней истории, палеонтологи - скелеты доселе неизвестных видов звероящеров и мастодонтов. Экономика же старается лишь системно объяснить всеми наблюдаемые социальные эффекты. Можно сказать, что роль экономистов заключается в том, чтобы соединить разрозненные факты в непротиворечивое целое, увязать концы с концами.
В целом такое мнение следует признать верным. Однако иногда «объединительный» и «объяснительный» размах некоторых разработок бывает столь впечатляющим, что можно говорить о формировании новой экономической картины мира и, следовательно, о серьезном шаге науки вперед. Например, вряд ли разработка и применение Р. Лукасом-младшим гипотезы рациональных ожиданий может считаться действительно крупным прорывом в экономике, особенно если учесть, что подобные идеи высказывались и прежде. Аналогичным образом можно утверждать, что первоклассные работы Дж. Нэша, Р. Зельтена и Дж. Харшани, посвященные проблеме общего экономического равновесия, все же не могут перевернуть наши представления об экономической реальности.
|
|
|
Неверифицируемость теорий
Одним из признаков завершенности науки служит переход к таким теориям, понятиям и построениям, которые принципиально неверифицируемы, то есть непроверяемы [1, с. 70].
Подобная картина в наибольшей мере характерна для физики, которая часто оперирует объектами (элементарными частицами), которые в принципе невозможно идентифицировать. Например, для обнаружения частиц, которыми оперирует современная теория поля, необходимо построить ускоритель, диаметр которого равнялся бы диаметру солнечной системы [1, с. 70].
К сожалению, нечто подобное наблюдается и в рамках теоретического развития макроэкономической теории. Так, например, теория рефлексивности оперирует такими понятиями, как «фундаментальные условия» и «предпочтения». Однако на практике найти измерение таких понятий не представляется возможным. Дело в том, что фундаментальные условия предполагают целый вектор показателей, многие из которых невозможно измерить.
Например, при оценке перспектив какой-либо фирмы должен учитываться психологический климат, установившийся между сотрудниками этой фирмы. Однако как его оценить? [1, с. 70]. Кроме того, нынешнее состояние этой фирмы во многом зависит от будущей конъюнктуры, которую тоже непонятно, как оценить. В отношении предпочтений, т.е. существующих в головах субъектов мыслительных образов экономической реальности, вообще нельзя сказать ничего определенного. Действительно, как количественно измерить степень доверия или недоверия экономических агентов в отношении той или иной фирмы, проекта или мероприятия? Если же мы не можем измерить фундаментальные условия и предпочтения, то мы не можем проверить и теорию, базирующуюся на этих понятиях.
|
|
|
Не лучше обстоит дело и с теорией многоуровневой экономики, которая оперирует понятием «технологический уровень» и рассматривает компенсационные и замещающие потоки между разными технологическими уровнями. Однако как идентифицировать тот или иной технологический слой, непонятно. Как правило, каждая технологическая страта размыта между различными отраслями экономики, и вычленить ее практически невозможно. Как же тогда пользоваться подобной теорией? [1, с. 70]
Пожалуй, еще хуже обстоит дело с современной теорией потребления и теорией человеческого капитала, которые оперируют такими понятиями, как полезность, конечное благо и человеческий капитал. В каких единицах измерять полезность и как ее измерить? [1, с. 70]. Как подсчитать объем конечного блага, например, такого, как эйфория или наслаждение музыкой? И как рассчитать величину человеческого капитала, имеющегося у конкретного индивидуума? Конечно, в научной практике используются косвенные методы оценки, однако даже дилетанту видна искусственность, а порой и откровенная ущербность всех этих попыток. Как же можно полагаться на выводы теорий, оперирующих такими понятиями?
Если мы не можем оценить основополагающие переменные экономической теории, то не можем проследить и тем более проконтролировать правильность всех логических цепочек этой теории. При желании одно и то же явление может быть одинаково успешно объяснено с помощью разных неверифицируемых теорий, и невозможно определить, какое объяснение лучше, правильней. Однако в данном случае важно другое, а именно: на современном этапе экономическая наука все активней использует абстрактные понятия и генерирует весьма красивые и мощные теории, которые при всей своей изощренности не могут быть проверены. Не является ли эта тенденция своеобразным признаком конца экономической науки?
|
|
|
В настоящее время в недрах макроэкономики как науки действует несколько тенденций, которые отражают, с одной стороны, противоречия в самой науке, а с другой - тот кризис, в который попала экономика уже много лет назад. Одна из этих тенденций такова: нерешенность фундаментальных, базовых проблем на фоне тончайших исследований всяких несущественных мелочей [1, с. 71].
Математизация экономики перешагнула все мыслимые границы, эконометрические исследования заполнили все научные издания, а целый ряд глобальных вопросов остается невыясненным [1, с. 71].
Однако если абстрагироваться от этой странной особенности макроэкономической науки, то можно констатировать, что в целом исхожено уже все и вся. Иными словами, в настоящее время трудно удивить научную общественность новыми исследованиями. Фактически все проблемы уже ранее ставились, обсуждались и даже, быть может, решались. Следовательно, любое продвижение вперед становится малозаметным. Можно сказать, что все основное экономистам уже известно, остается выяснить некоторые детали, которые в любом случае не изменят лица современной науки. Данный факт сам по себе способен сильно подорвать энтузиазм многих амбициозных исследователей.
На наш взгляд, любое научное исследование можно охарактеризовать с четырех сторон:
1) полезности, то есть практической значимости полученных результатов;
2) научности, то есть с точки зрения того, насколько изощренный научный инструментарий используется исследователем для получения результата;
3) «интересности», то есть насколько актуальной, масштабной, жгучей и захватывающей является рассматриваемая проблема;
4) изящности, т.е. элегантности и эстетичности полученных результатов. Понятно, что идеальное научное исследование предполагает высокую оценку по всем четырем критериям [1, с. 71].
Каким же образом, данные признаки научного исследования реализуются в рамках развития современных макроэкономических исследований?
Прежде всего, следует заострить внимание на том обстоятельстве, что в рамках развития макроэкономической теории проявляются, по крайней мере, три закономерности, которые можно сформулировать в виде соответствующих афоризмов.
Первая закономерность проявляется в том, что те исследования, которые являются научными, не имеют практической значимости, а те, которые обладают практической ценностью, не являются научными [1, с. 71].
Макроэкономическая наука, как и большинство других наук, выполняет три функции: объяснительную, прогностическую и управленческую. Высказанный выше тезис распространяется на все три функции, свидетельствуя о тотальном кризисе современной экономики.
|
|
|
Рассмотрим сначала управленческий аспект. Все самые мощные теории, использующие богатый математический аппарат и логику, а также оригинальные вычислительные алгоритмы, вскрывающие сложнейшие связи и тончайшие экономические эффекты, - не имеют практического применения, именно в виду повышенной сложности для восприятия, оставаясь в силу этого, сугубо научными моделями.
Среди приземленных прагматиков действует лозунг: чем меньше научных тонкостей, тем ближе к практике. Действительно, кому нужно в повседневной хозяйственной жизни применять то, что простому человеку зачастую невозможно понять? А что научного может быть в простых, но очень функциональных действиях торговца, бухгалтера, банкира или менеджера? Главное в их деятельности - следить за конъюнктурой, во-время покупать и продавать товар, аккуратно заполнять документы. Если и есть в их деятельности непростые ситуации, то они никак не сопряжены с экономической теорией.
Зачастую многие крупные ученые-экономисты оказываются абсолютно беспомощными перед лицом конкретных экономических проблем. Есть и ставшие уже классическими примеры практической несостоятельности научных теорий в экономике. Так, например, крах страхового фонда «Long-Term Capital Managment» позволил Дж. Соросу вполне обоснованно иронизировать по поводу теорий эффективных рынков: он никогда не тратил время на их изучение, поскольку ему неплохо жилось и без них. Действительно, в то время как Дж. Сорос зарабатывал очередной миллиард долларов, названный фонд рухнул, несмотря на то, что его арбитражные стратегии были обоснованы группой ученых, получивших в 1997 г. Нобелевскую премию по экономике за работы по ценообразованию опционов [5, с. 46].
Сказанное выше подводит к недвусмысленному выводу: глубокая экономическая наука уводит нас от реальности, а следовательно, и от истины [1, с. 71].
Не менее серьезные проблемы испытывает экономическая наука и со своей объяснительной функцией. Здесь следует вспомнить афоризм, высказанный в свое время доцентом математики Государственного университета управления В.Г. Евстигнеевым: «Есть задачи, ради которых придумывается вся теория» [Цит. по 1, с. 71].
Безусловно, и экономические теории должны объяснять какие-то конкретные ситуации и явления. Почему, например, возник азиатский кризис 1997-1999 гг., и как он распространился на другие регионы мира? Почему в переходный период реальный сектор экономики России не эффективен, а финансовый сектор раздувался невиданными темпами?
К сожалению, большинство экономических теорий не могут объяснить ничего реально существующего. Данный факт отражается и в сфере образования: было бы логично излагать различные экономические теории и их приложения, однако большинство учебников наполнены либо только весьма скользкими, но эффектными теориями, либо весьма полезными, но не связанными между собой примерами и фактами. Имеющиеся исключения лишь подтверждают правило.
Еще более основательный кризис наблюдается в сфере прогнозирования. Все тончайшие расчеты, проводимые экономистами, не позволяют поставить процедуру прогнозирования на строгую научную основу. Если какой-то экономист все же что-то угадывает, то это воспринимается, либо как случайность, либо как колоссальный успех, так как во всех прочих случаях экономисты совершенно не способны предугадать события. Однако и здесь научность и простота приходят в противоречие. Например, в свое время (в конце 1930-х гг.) Дж.М. Кейнс предугадал приход к власти в Германии тоталитарного режима, причем сделал он это путем простейшего анализа бюджета страны.
Дж. Сорос предугадал августовский валютный кризис 1998 г. в России путем элементарного изучения платежного баланса страны. И это на фоне десятков и сотен тысяч несбывшихся изощренных модельных прогнозов.
В каждой науке есть теории, а порой и целые разделы, которым присуще то, что математики любят называть «изяществом».
В свое время Г. Лоренц очень эффектно высказался по поводу теории относительности: «Каждый любитель прекрасного должен желать, чтобы она оказалась истинной» [Цит. по: 7, с. 123]. В макроэкономике также есть теории и модели, представляющие своего рода произведения искусства. Однако если в физике желание, о котором говорил Лоренц, довольно часто сбывается, то в экономике в подавляющем большинстве случаев - нет.
Основная масса прикладных экономических формул, дающих выверенные количественные результаты, отличается примитивностью, громоздкостью, корявостью, а иногда и нелогичностью. Чего стоит такое научное направление, как эвристическое программирование, которое занимается созданием количественных алгоритмов оптимизации, не имеющих серьезного теоретического обоснования. С другой стороны, большинство по-настоящему элегантных экономических моделей и теорий дает результаты, не стыкующиеся с действительностью. Конечно, объяснить возникающие нестыковки можно; вот только применять соответствующие теории нельзя.
К сожалению, почти все захватывающие, интригующие экономические проблемы совершенно не предполагают автоматического применения их решений на практике. Например, изучение проблемы общего равновесия, исследование роли свободного времени, понимание закономерностей конверсии социалистической системы в капиталистическую, не предполагают каких-либо серьезных практических рекомендаций. С другой стороны, целый ряд жизненных проблем в научном плане оказывается совершенно беззубым и неинтересным.
К примеру, экономические аспекты приватизации имеют первостепенное значение для развития национальной экономики, но с чисто научной точки зрения они не несут в себе ничего нового.
|
|
|
