 |
Глянув друг на друга, они тихо рассмеялись. 7 глава
|
|
|
|
¶¶¶
Кронос был сильно напуган таким дерзким покушением на его «неприкасаемую» особу. Он немедленно активизировал все силы. Приезд Чики во всеоружии (с метательными ножами, с которыми он никогда не расставался) вызвал целый переполох среди охраны. Чика давно стал ходячей легендой «полного беспредельщика». Одно упоминание его имени пугало всех, не говоря уже о личном посещении данной персоной «Олимпа».
Кронос держал Чику постоянно при себе, опасаясь нового неожиданного нападения. А когда приехали Тремовы, он тайно поместил его в соседнюю комнату, дабы верный пёс всегда смог подоспеть на помощь Хозяину. На встречу были приглашены «смотрящие», которые внимательно следили за поведением Тремовых во время беседы. Кронос бесцеремонно начал разговор, «наезжая на Близнюков по-понятиям». Но те были не просто удивлены, а ошарашены этими неслыханными новостями и всячески открещивались от навязываемых на них «предъяв», растерянно отвечая:
– Мы вообще тут не при делах…
Кронос усилил свою словесную атаку и с явным ехидством стал задавать вопросы в лоб:
– А может это у вашего Люки крышу рвануло? Может вы ему дали приказ, а он что-то не так понял?
– Да ты что, Кронос! Зачем нам эти проблемы?!
– Я хотел бы лично переговорить с ним, – твёрдо заявил владыка «Олимпа».
Хотя Люку он боялся не меньше Чики. Но всё же Чику считал сильнее, тем более, что тот сейчас был постоянно рядом.
– Хорошо, – ответили они.
Тут же, в кабинете, Тремовы стали названивать Люке. Но на звонки никто не отвечал. Это усилило общее беспокойство. Атмосфера в кабинете Кроноса наэлектризовалась до предела. Изнурительный допрос продолжался несколько часов подряд. Тремовы названивали своим людям, чтобы те нашли Люку. Но тот как сквозь землю провалился. К вечеру обе стороны изрядно устали от сумасшедшего напряжения, взаимных упрёков и «непоняток», но так никто для себя ничего и не выяснил.
|
|
|
В конце концов, Кронос отпустил Тремовых, обязав их в течение трёх дней доставить к нему Люку. Он предполагал, что Чика сумеет вырвать, а вернее, вычикать соответствующее признание. Кронос по-прежнему был уверен, что происшествие на «Олимпе» – дело рук Люки и Близнюков. Хотя его люди, наблюдавшие за разговором и поведением Тремовых, утверждали, что или они слишком хорошо играют (а вдвоём так импровизировать практически невозможно), или же они действительно «не при делах». Но Кронос остался при своём мнении. Он считал, что такое мог сотворить только Люка: больше, по его разумению, было некому. Людям свойственно руководствоваться личным опытом, эмоциями и своим ограниченным в определённых рамках мышлением. И поэтому неудивительно, что мирок, в котором они живут, перехлёстываясь с перекрёстком обстоятельств, в одночасье становится уязвим со всех сторон.
¶¶¶
После всех этих разборок и безрезультатного поиска Люки Тремовы приехали к себе в офис глубокой ночью. Наконец-то они остались одни и могли выработать приемлемое решение. Но когда Тремовы вошли в свой кабинет и включили свет, они застыли в полном ужасе и недоумении. Люка уже их ждал, сидя в кресле за столом с перекошенным от страха лицом и выпученными глазами. На его лбу, словно зловещий штамп, красовалась вырезанная кровавая буква Z. Такое в их понимании мог сотворить только Чика. Тремовы выскочили из комнаты, сдерживая тошнотворные порывы.
Придя немного в себя, они попытались собраться с мыслями и уже под новым углом зрения взглянуть на события прошедшего дня. Их насторожили два очевидных факта. Во-первых, необоснованный наезд Кроноса с выдуманной причиной якобы дерзкого покушения на него в стенах «Олимпа», что, по их мнению, было явным вымыслом. И во-вторых, труп Люки в их кабинете. К этому присовокуплялось то обстоятельство, что обычно Кронос в непредвиденных случаях всегда держал рядом Чику. Но в течение многочасового допроса Чика отсутствовал. Значит, пока Кронос их держал у себя, Чика порешил Люку. Тремовым пришлось крепко задуматься. Все предпосылки говорили о начале «военных действий». Конечно, пока не в прямом смысле, но наезд был вполне серьёзным.
|
|
|
– Да кто на Кроноса будет покушаться в «Олимпе»? – возмущался первый Тремов. – Какой дурак будет мазать его зубной пастой и облепливать перьями? Это вообще детский развод! Дурь какая-то! Завалил Люку и нас пытается носом в свою грязь воткнуть. Да он что, совсем...! Думает, раз Люку на тот свет отправил, то у нас других бойцов не найдётся вместе со свинцовыми пулями! Я ему сейчас всё выскажу!
Он схватил трубку телефона, но второй Тремов его остановил:
– Подожди. Давай вначале разберёмся. Знаешь, раньше в германской армии солдату было разрешено подавать жалобу на начальство только утром, когда он проснётся и остынет от злости.
– Если ты ещё не заметил, я русский, а не немец, – ответил с издёвкой второй, но трубку всё же положил. – Ладно, давай коньяку немного выпьем. А то у меня от всех этих событий уже голова трещит. Заодно и подумаем, как быть с этим уродом…
¶¶¶
На «Олимпе» эта ночь тоже выдалась бессонной. Буквально через два часа, после отъезда Тремовых, бесследно исчез Чика. Последний раз его видел охранник, когда тот заходил в туалет. Но оттуда Чика так и не вышел. Точно испарился. Кронос порядочно струхнул, но скрывал свой страх криками до хрипоты над подчинёнными. Вся надежда теперь была на Миноса. «Владыка» бегал за Миносом по «Олимпу», якобы ежесекундно контролируя его работу, а на самом деле видя в нём единственную защиту от нападений. И хотя Кронос в гневе махал руками и топал ногами, в глазах его стоял неописуемый страх за собственную жизнь. И это не ускользнуло от опытного взгляда бывшего контрразведчика, которого изрядно веселило такое двоякое поведение «короля Олимпа». Положение Миноса было ничуть не лучше Кроноса, но он держался стойко. Ему было не впервой встречаться с опасностью лицом к лицу. Выдержку и мужество в таких ситуациях он считал главным достоинством настоящего мужчины. Из своего бывшего опыта он знал: кто поддаётся панике, тот быстро погибает, если не от пули, то от собственного испепеляющего внутреннего страха.
|
|
|
Глава 11
Возмездие
Волоча вместе с Сэнсэем мешок с телом Чики, Вано то и дело исподтишка поддавал пинком по мешку, приговаривая:
– Да что же он такой тяжёлый… Совсем меры не знают, разжирели на бандитских харчах! Бога не чтят, законы не соблюдают, жрут как свиньи. Кто после этого назовёт их людьми? У, кабан!..
С этими словами он добавил ещё пару пинков. Хотя Чика по своей комплекции был небольшого роста, крепок и мускулист в отличие от жирного борова Люки.
– У меня уже спина разболелась от этих туш… Ну это надо же так непомерно жрать! Лучше бы его в туалете завалили, я же тебе предлагал. Там бы вся охрана от ужаса в соляной столб превратилась…
Но видя, что Сэнсэй никак не реагирует на его слова, продолжал:
– На фига мы его куда-то будем волочь, давай здесь с ним покончим!
– Да нет. Ты пойми – это дело Чести!
– Да какая Честь?! Он же хуже свиньи! О чём ты говоришь…
– Я же не говорю про него. Я говорю про свою Честь.
Вано вздохнул, поняв, что друга переубедить не удастся, и молча поволок ношу, периодически наказывая её, незаметно от Сэнсэя, резкими пинками. При этом Чика, придя в сознание, начал издавать ответные клокочуще-булькающие звуки.
– Смотри, не переусердствуй, – сказал Сэнсэй, не оборачиваясь, и лукаво добавил: – Ты это от удовольствия или от безысходности своего положения?
– Это аванс, – выкрутился Вано. – Вдруг он после смерти тоже окажется каким-нибудь извращенцем.
Дойдя до машины по лесопосадочной полосе, они запихали мешок с Чикой в багажник машины Сэнсэя и поехали околицами к дому Люки.
– Как таких земля носит?! – возмущался отец Иоанн.
– У природы тоже бывают свои ошибки, – спокойно ответил Сэнсэй.
– Да, но удивительно, что эти «ошибки» имеют своё место под солнцем.
|
|
|
– Место под солнцем – вопрос спорный. Солнце ведь не только растит, но и разлагает.
Вано любил заводить с Сэнсэем разговоры на философские темы, так как эти беседы всегда несли в себе элементы своеобразной уникальности. Сэнсэй умел не только анализировать факты, но и логично выстраивать их в цепочку, приводя примеры из истории цивилизаций. У него было необычное видение общей картины мира и смысла человеческой жизни. Он досконально разбирался в тонкостях человеческой психики. А его философия о жизни и смерти уничтожала все сомнения по поводу бренного существования индивида. Многие истины, высказанные Сэнсэем, удивительным образом вызывали необыкновенное чувство, словно то, что он говорил, было очень близким и родным по духу, но давно забытым, таящимся на самом непроглядном дне сознания. Поэтому отец Иоанн, хоть и позволял в шутку отпускать «наставления» в отношении Сэнсэя, но всегда считал его человеком, встречу с которым, как говорится, Бог посылает раз в жизни. Он был дружен с Сэнсэем ещё с «Острова», но настоящее понимание сущности этого человека к нему пришло лишь в самый пик кризисного периода жизни. Это было время, когда правительство, на которое они работали за идею о светлом будущем, бросило их на произвол судьбы. Разрушился Союз, убили веру. А ничто в мире так не угнетает душу, как разрушение твоей чистой веры. И неизвестно, чем бы закончилось для Вано это опустошение внутреннего живительного источника, если бы не Сэнсэй. Он был единственным из всех, кто воспринял трагедию с внешним спокойствием, кто тогда зажёг в Вано новую веру, веру в Бога – веру, которую не сможет отнять у человека ни одно правительство мира. После беседы с Сэнсэем в душе Вано тогда произошёл коренной перелом. Неожиданно он увидел мир с совершенно другой стороны. После того памятного разговора они с Сэнсэем долго не виделись. Вано, помыкавшись по миру, решил примкнуть к религии и стать священником. Но уже проповедуя вечные истины другим, Сэнсэй всё же оставался бальзамом для его собственной души.
Отец Иоанн посмотрел с уважением на Сэнсэя и продолжил свои рассуждения:
– Сколько сталкиваюсь с садизмом, с этим гнилостным элементом разложения, но никак не пойму, каковы его истоки в человеке?
– Первичные истоки таятся в родителях. Таков закон природы: за грехи родителей расплачиваются дети. Возьми, к примеру, «новых русских», тех, кто наживал свои «закрома» грязным путём. Посмотри, что творится с их детьми. То личная жизнь плохо складывается, то они внезапно гибнут от несчастного случая, то у них обнаруживаются неизлечимые заболевания. То есть природа бьёт человека по самому больному месту. И если раньше грехи всплывали в третьем, четвёртом поколении, то сейчас время всё больше и больше сжимается, и наказание природы можно наблюдать в течение одного поколения… Или вот возьми, к примеру, Чику. Это вообще живой пример типичного представителя вымирающего рода. Его мышление и образ жизни говорят о том, что многие его предки преступали человеческую грань, уничтожая тем самым свои последующие поколения. То, что от них рождалось, всё больше и больше деградировало, передавая эту дегенерацию из рода в род по хромосомам. Понятие Любви в таких семьях напрочь отсутствовало, превращая это чувство либо в голую животную страсть, либо в холодность и извращение. А ведь закон преобразования высших энергий, выраженный для людей в простой словесной формуле, гласит: «Кто в Любви, тот в Боге, и Бог в нём, ибо Бог и есть Любовь». Чем глубже род зарывался в грех, тем больше эта незыблемая вечная формула единения с Богом начинала бесить последующие поколения выродков, а проще говоря, сформировавшихся нелюдей. Это своеобразная агония вымирающего рода. И самое интересное, что остановить эту адскую машину самоуничтожения зла практически невозможно. Как только в роду набирается определённое количество тяжких грехов, срабатывает механизм самоликвидации. Это тоже закон природы, касающийся степени зла, порождённого, кстати, не только действием, но и любыми формами негативных мыслей. Ничто никуда не исчезает, а лишь преобразуется из одной формы энергии в другую… Так вот, когда запускается этот механизм самоликвидации, у них срабатывает неосознанный «брачный инстинкт» – браки они заключают с себе подобными дегенератами-вырожденцами.
|
|
|
– Да, получается, сколько волка ни корми, он всё равно в лес смотрит, – задумчиво произнёс Вано.
– Совершенно верно. Вот посмотри на Чику. Это характерный пример последней стадии предсмертной агонии рода. Уже даже то, что накопал на него Филёр, впечатляет. Его семья, родственники кишмя кишат всякими «бесами». В его роду были и анархисты, и нигилисты, двуликие «бесы» инкубы и суккубы, что превращают мужчин в женщин и наоборот, скрытые «бесы» садизма и мазохизма… Его мать в результате ранних беспорядочных половых связей родила ребёнка. Но он сразу же умер. Второй и третий ребёнок умерли в младенческом возрасте. Возможно, мать каким-то образом догадывалась о дегенерации своего рода, поэтому пустилась на ухищрения, пытаясь обмануть природу. Но как она ни старалась, в конце концов оказалось, что четвёртый ребёнок был зачат от злостного садиста, неоднократно судимого за тяжкие убийства. Чтобы скрыть свою беременность, она вышла замуж за другого. На свет появился Чика. «Названный» отец Чики был законченным алкоголиком, к тому же, как оказалось, заражен сифилисом. Считается, что потомству гарантированно передаются все «бесовские» качества. Отец, естественно, догадывался о происхождении ребёнка. Чика мало того что родился рыжим, так ещё четырёхпалым – на левой руке два пальца были сросшимися. Говорят же, Бог шельму метит!
– Да, я тоже заметил у него этот дефект.
– Так вот. Отец из-за своей полной импотенции, хронического алкоголизма, зверел с каждым днём, беспощадно избивал мать и сына. В конце концов, когда Чике было девять лет, мать, придя домой с работы, обнаружила труп мужа. В его живот был воткнут нож по самую рукоятку. Чика сказал, что видел, как отец сам напоролся на нож. Дело ясное, что дело тёмное… Позднее там, где они жили, стали пропадать соседские кошки и собаки. Однажды мать застала своего сына за разделкой тушек этих беззащитных животных.
Если следовать дедуктивному психоанализу, именно тогда у Чики начинает всплывать негативная наследственность, а также формироваться комплекс неестественной любви к смерти. То есть это когда человек всю жизнь живёт любовью к чужому страху, к чужой смерти. Это становится для него как наркотик. Но данный комплекс одновременно порождает мучительный страх перед собственной смертью, который сопровождает человека всю его жизнь.
Когда Чике было двенадцать лет, его мать совершила самоубийство – повесилась в туалете. Подобный суицид опять-таки является проявлением признаков гнилого рода. Естественно, для психики Чики данное происшествие не прошло бесследно. Он полностью замкнулся в себе. На воспитание его взяла бабушка со стороны матери – полуеврейка. Благодаря её стараниям Чика поступил в мединститут, мечтая стать хирургом,дабы быть поближе к среде крови и власти над телами.
– Змея меняет кожу, но сама от этого не меняется.
– Совершенно точно.
– А как же душа? Она что, отсутствует, что ли, у подобных типчиков?
– Почему отсутствует? Отнюдь. Конечно, бывают в истории случаи, когда тело живёт без души, но они единичны. Кстати, редкостный пример – наш Люка. А в основном души конечно же присутствуют, только доступ к ним наглухо забит тоталитарной властью животного начала в мыслях человека. Но тут вопрос даже не в присутствии души, а гораздо глубже. Почему именно эти души оказались в телах деградирующего рода…
Машину сильно тряхнуло. Пошла ухабистая дорога лесных просёлков. Сэнсэй некоторое время сосредоточенно вёл автомобиль и, выехав на ровную дорогу, продолжил:
– Так вот, о Чике. В мединституте у него разыгрался половой «аппетит». Это понятно. В восемнадцать–двадцать пять лет половой инстинкт и, соответственно, связанные с этим психозы проявляют себя сильнее всего. Как говорят нынче учёные – гормоны бьют в голову. В этот период у Чики утверждается комплекс садизма. Он стал испытывать наслаждение от сексуального насилия в извращённой форме, от страха очередной «жертвы» и власти над ней. Из мединститута Чика «вылетел» именно из-за своего сексуального садизма. Находясь в экстазе во время половой связи с однокурсницей, он начал резать её тело бритвой. Вид крови его ещё больше опьянял. Но девушка смогла вырваться и убежать. Чику тогда не судили, так как его бабушка постаралась замять дело до суда. А зря! Сколько людей от него потом ещё пострадало… Ну, а дальнейшая жизнь у Чики закрутилась на волне преступных деяний, пока его не нашёл Кронос. Как говорится, свой своего чует по запаху… До этого Чика успел жениться. Но вскоре выяснилось, что детей у него никогда не будет. Вот тогда у него окончательно «сорвало крышу». В предсмертной агонии своего рода Чика возненавидел всех и вся. А тут подвернулся подымающийся Кронос. И Чика получает то, к чему стремился всю свою сознательную жизнь, причём в открытом виде: кровь, тела и безграничная власть над собственными жертвами. Естественно, после такого «подарка» он был предан Кроносу, как собака… Но как бы Чика ни «разделял и властвовал», как бы «глубоко ни дышал», перед смертью, как говорится, не надышишься. Особенно если это смерть рода.
Сэнсэй с Вано подъехали к посёлку Люки со стороны леса. Не доезжая метров пятьсот, Сэнсэй потушил фары и заглушил двигатель. Возле дома Люки наблюдалось некоторое оживление. Вано вызвался сходить в разведку. Он бесшумно пробрался к дому. Темнота скрывала Вано с головы до ног, делая его своей невидимой частью. Возле ворот Люки стояло две машины. Вано подполз к ним совсем близко. В одной из машин сидели люди и играли в карты, щурясь в тусклом свете салона. Видимо, они уже давно поджидали хозяина дома, и такое времяпрепровождение им изрядно надоело. Вано послушал их ленивые реплики и уже было собирался уходить, как внезапно у кого-то из них зазвонил мобильник.
– Да, – послышался голос и тут же изменился в интонации. – Что?! Люка?! Ясно … Ясно … Едем!
Выругавшись по-чёрному, он сообщил остальным находящимся в машине:
– Твою мать, Люку завалили! Тремовы только что обнаружили его у себя в кабинете …
Эта новость явно шокировала присутствующих. В салоне повисла тишина. Лишь приглушённая музыка доносилась из приёмника.
– Ну, чего расселись! Быстро по машинам, – рявкнул тот же голос.
Вано моментально откатился в сторону. Почти одновременно из машины выбежали трое мужчин и кинулись ко второй машине. Взревевшие моторы поспешно отъезжающих двух иномарок подняли в округе неугомонный лай собак. Вано, воспользовавшись этим шумом, скрылся в темноте в сторону леса. Сэнсэй встретил его с улыбкой.
– Ты что там, приблудившегося кота изображал? – спросил он с издёвкой.
Вано усмехнулся:
– Ну, чего ты зубы скалишь? Ну не я, не я всех собак брехать заставил… – немного пошутив, он перешёл на серьёзный тон и подробно рассказал обо всём, что видел и слышал.
– Отлично, – проговорил Сэнсэй, выслушав друга. – Даже ещё лучше, чем я предполагал. Теперь всё разбуженное село подтвердит, что две машины умчались от дома Люки во втором часу ночи. Скорее всего, они ещё с утра поджидали Люку. Следовательно, кто-то может запомнить их номера, дать описание. Этот след приведёт к Тремовым. И по логике всем станет ясно, что труп Чики – дело рук Тремовых…
– Безусловно. Если учесть, что бандиты мыслят такими категориями логики, то всё в порядке. Но эта мелюзга, вроде тех недоумков, которых я видел, не в счёт. Такое серое мышление может быть интересно только районному отделению милиции… А вот Минокс – это уже серьёзно…
– Не беспокойся. Минокс и пальцем не пошевелит для этого дела.
– Ты уверен?
– Уверен. Видно мы изъяли у него очень серьёзную информацию. Надо будет проверить эти дискеты… Иначе он бы ещё вчера всех своих старых знакомых из контрразведки на уши поставил. А Минокс со вчерашнего дня не вылезает из «Олимпа». Знать, затаился со страху… Но не беспокойся, мы и для него подбросим несколько фактов, указывающих на Тремовых. А пока Минокс со всеми разберётся, «поздно будет пить "Боржоми" – почки уже вырезаны».
Они подождали, пока собаки в посёлке более-менее успокоятся, и потащили Чику к дому Люки. В отличие от прошлого раза свет в окнах дома не горел. Всё это злачное место было погружено в непроглядную темень. Друзья заволокли мешок в сарай и наглухо закрыли за собой дверь. Это жуткое помещение являлось воплощением мечты Люки, который его и построил. Стены были добротные, покрытые особым звуконепроницаемым материалом, чтобы никто не слышал, какие ужасные вопли раздавались внутри. Сэнсэй развязал мешок и вытащил из него крепко связанного по рукам и ногам Чику с кляпом во рту. В маленьких бегающих глазах некогда всесильного убийцы стоял неописуемый страх перед ожидаемой смертью. На его одежде было несколько кровавых пятен. Чика, виртуозно владевший ножами, всегда носил их с собой. И сейчас он был весь ими нашпигован. Его захватчики даже не потрудились забрать это смертоносное оружие. Поэтому, когда Чика трясся в багажнике, он отчаянно боролся за свою жизнь, пытаясь придумать способ, как добраться до своих ножей и освободиться от пут. Но так и не смог. Его связали столь крепко и хитроумно, что любая попытка пошевелиться сопровождалась сильнейшей затяжкой. Пару раз, превозмогая боль в попытках извернуться, он получил несколько неглубоких порезов от собственных остро заточенных ножей. После этих неудачно прилагаемых усилий Чика окончательно сник. Страшная смерть, которой он всю жизнь так боялся, неумолимо приближала свои костлявые объятия.
Чика выглядел довольно-таки жалким. Сэнсэй вынул у него кляп изо рта и в полной тишине произнёс изменившимся голосом:
– Того, что ты сотворил в этом мире, с лихвой хватит, чтобы ты умер девятью смертями, живьём закопанный… Ты знал, насколько гнилой твой род и его корни, но ничего не сделал, чтобы действиями или мыслями своими выпросить у Господа прощение за грехи предков… Твоей душе тоже нет оправдания в содеянном. Помнишь, когда тебе было девять лет, четыре месяца и три дня, когда душа твоя ещё имела частично власть над телом, что ты сотворил? Господь тебя трижды уберегал от этого, решающего твою судьбу поступка. Первый раз, когда гнев овладел тобой и ты решил убить отца, помнишь, как ты запутался в сетке на чердаке и долго не мог выбраться?..
Холодок пробежал по спине Чики, волосы встали дыбом. Этих подробностей не знал никто в мире, ибо свою детскую тайну он никогда никому не рассказывал. Тело его затрясло мелкой дрожью. А голос звучал в кромешной тьме с новой силой, словно из ниоткуда, оповещая на весь мир одному Чике известные подробности того рокового дня.
– Гнев твой исчез и ты благополучно выпутался из сетки, но не отступился от своей чёрной мысли… Второй раз, когда ты направился к дому, где спал отец, к тебе пришла соседская девочка. Ты же считал Свету своей «невестой». Именно она пришла в ту роковую минуту и позвала тебя играть. Тебе очень хотелось пойти с ней, но мысль об убийстве была сильнее детской непорочной любви. Даже третье предупреждение тебя не остановило. Помнишь, как любимая мамина кошка Сливка уронила вазу, когда ты тянулся за кухонным ножом? Ты испугался, потому что отец в этот момент проснулся. Но вместо того, чтобы бежать, ты схватил нож и…
– Не-е-ет!!! – закричал Чика, словно разъярённый зверь.
Слёзы градом покатились из его глаз.
Но Сэнсэй упорно продолжал перечислять все его потаённые грехи, о которых не знал никто, кроме Чики. Даже Вано, слушая эту беседу, как-то весь сжался от грозного монолога Сэнсэя и стал невольно креститься от таких тяжких грехов Чики. По мере оглашения «приговора» с Чикой стали происходить странные вещи. Он свалился на пол, стал кататься. Его крик переходил то в остервеневшее рычание, то в обессиленный плач. Он пытался хоть как-то заглушить этот страшный голос, но тщетно. Руки его были связаны. Ногтями он впивался в кожу собственных рук, царапая их до крови. В конце концов, обессиленный от собственной беспомощности, Чика просто лежал и слушал, давясь слезами. Грудь его ныла. И где-то глубоко внутри ему стало очень больно. Настолько больно, что эту боль нельзя было сравнить ни с одним человеческим страданием. В заключение Сэнсэй произнёс:
– …Ты хулил Господа за паршивую жизнь, за свою стерильность, за ненасытность властью! И даже ни разу не заметил в туче своих чёрных мыслей, сколько шансов, даже такой мрази, как ты, давал Господь, чтобы ты хоть на миг приблизил свою ничтожную душу к Его свету! Своей ненавистью и отвратительными ежесекундными мыслями ты сам себе перевесил чашу зла. Отныне твоей душе не будет больше пристанища в мире людей! В этой жизни ты лишился своего последнего шанса стать Человеком.
– Не-е-ет!!! – вновь заорал Чика. – Прости меня, Господи, прости! Я не хочу, не хочу умирать! Дайте мне ещё шанс! Я исправлюсь, обещаю, исправлюсь! Господи, прос-ти-и-и!
Чика вновь залился слезами. Сэнсэй и Вано угрюмо молчали. Отец Иоанн был потрясён не меньше, чем Чика. Только в отличие от него он увидел друга с совершенно другой, незнакомой ему стороны. Когда Сэнсэй произносил речь, отцу Иоанну даже померещилось, что от его головы исходило какое-то голубоватое свечение. Правда, он поспешил отнести это к своим собственным галлюцинациям, поскольку больше суток уже не спал. Но изменившийся странный голос Сэнсэя пробирал до глубины души даже его, слышавшего всякое в своей жизни. Отец Иоанн словно разделился внутри на две части. Одна, меньшая, думающая как профессионал, говорила, что всё это психологический трюк, подводящий жертву к самоубийству. Но вторая, большая часть, благодаря которой он, в принципе, и стал отцом Иоанном, трепыхала от какого-то внутреннего непонятного счастья и порождала неизвестное доселе восхитительное чувство, словно душа Вано впервые за многие жизни «воочию» столкнулась с войском Божьим. И это ощущение отражалось не только на эмоциональном, но и на физическом уровне в виде лёгкого давления, щекотания и разрастания вдохновляющей силы веры в районе солнечного сплетения. Вано даже стал бить лёгкий озноб.
Сэнсэй скорее почувствовал замешательство отца Иоанна, чем увидел. И чтобы предупредить ненужные действия и расспросы, поинтересовался у него уже своим привычным голосом:
– У тебя есть к нему вопросы? Редкий шанс услышать от садиста искреннюю исповедь и заодно разобраться в причинах этого зла.
Вано встрепенулся. В горле у него пересохло. Он попытался сосредоточиться. Мысли вновь заработали в привычном ритме, уравновешивая возможности двух частей. На тот момент отцу Иоанну ничего больше не пришло в голову, как спросить, обращаясь к Чике:
– Что ты чувствовал, когда ощущал власть над своими жертвами?
Чика горько усмехнулся и безразлично ответил, как бы рассуждая сам с собой:
– Хм, власть… Пустое слово для потерянной души… Не знаю… Трудно объяснить… Какое-то странное сладострастное ощущение. Оно одновременно пронизывает всё тело до мозга костей, точно током прошибает. Наверное, это как-то передаётся… жертве. Потому что она начинает вся дрожать, словно осиновый лист, липко потеть. Такой её страх десятикратно возвеличивает меня в своих собственных глазах. Окрыляет, что ли… Точно я сам Бог… Зевс-громовержец. В этот момент только в моих руках заключена вся власть, правда и неправда, весь суд и приговор. И на вершине этого экстаза я как будто вижу мир с другой стороны, точно попадаю в нечто запретное, запредельное. Словно заглядываю в колодец мироздания, на дне которого хранятся все тайны мира…
Чика немного помолчал, а потом, ухмыльнувшись, добавил:
– Странно… Мне вчера приснился сон. Никогда такого не было. Мне приснилось, что я сорвался в пропасть и стал падать в этот самый колодец мироздания. Долго летел, страху кошмарного натерпелся, думал, вдребезги разобьюсь. А приземлился мягко, как пёрышко… И знаете, самое смешное, этот колодец оказался пуст. Представляете, ПУСТ! Нет там никаких тайн, одни голые холодные стены, темень и пустота…
Чика недобро рассмеялся своим же мыслям, возвращаясь в привычный образ.
– Иногда мне казалось, что из меня мог получиться великий правитель, эпохальный реформатор. Если бы я им стал, я бы поразил мир такими фантастическими переворотами, событиями и революциями, каких ещё никогда не было на земле. Весь мир бы содрогнулся! Подумать только, я уже был на полпути близок к цели…
Чика метнул злой взгляд в темноту, всматриваясь в своих врагов, как он считал, каких-то сумасшедших священников, оборвавших все его великие замыслы на самом корню. И тут его голову посетила дьявольская мысль. Чтобы не выдать радость от такого внезапного озарения, он попросил смиренным голосом:
– Я хочу помолиться перед смертью. Развяжите мне руки. Я хочу покаяться перед Господом. Даже грешный человек имеет право на последнюю просьбу.
Отец Иоанн не поверил своим собственным глазам, когда в темноте узрел склонившуюся фигуру Сэнсэя, который намеревался выполнить просьбу этого ублюдка. Вано спешно попытался вмешаться в этот, как ему казалось, необдуманный поступок своего друга.
– Я могу отпустить ему грех и так…
– Это слишком тяжкий грех, – услышал он в ответ слова Сэнсэя. – Он требует особого уединения.
Вано понял намёк и, не став возражать, ответил:
– Ну что ж, дела Божьи есть священная тайна, и свидетели, как вижу, здесь не нужны.
Сказав эти слова, Вано незаметно отошёл в сторону и занял удобную стратегическую позицию, хотя обещал Сэнсэю и не вмешиваться в его «дело Чести».
Сэнсэй перерезал верёвки на руках у Чики и тут же отступил на прежнее место в темноту. Но всё это он проделал лишь для того, чтобы Чика запомнил это направление. Едва Чика оглянулся и сосредоточенно сложил ладони, якобы в молитве, Сэнсэй бесшумно переменил позицию.
|
|
|
