Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Последняя заутреня




ПОСЛЕДНЯЯ ЗАУТРЕНЯ

Великая Суббота. 1976 год. 24 апреля по новому стилю...

В десять часов вечера я пришла к своему духовному отцу, чтобы, как обычно (с тех пор, как он заболел), провести вместе Пасхальную ночь. Дочка его поехала на службу в Елохово, а сам отец Александр крепко спал.

В большой комнате на застеленном праздничной скатертью столе стояли кулич, блюдо с крашеными яйцами и цветы у портрета покойной матушки.

Мне стало грустно, одиноко, и, погасив свет, я прилегла на диван. С улицы доносился шум проезжавших машин, но постепенно становилось все тише, и я уснула. Разбудил меня бодрый голос отца Александра:

- Почиваете? А я, хоть и плохой священник, но хочу сейчас отслужить заутреню, уже двенадцать. А вы как, встанете?

Я вмиг соскочила с дивана. Отец Александр стоял в рясе и епитрахили. Мы пошли в его комнату. Я помогла ему завязать поручи, расстелила на письменном столе чистое полотенце, отец Александр положил крест, Евангелие, вынул книжечку с «Последованием заутрени», и служба началась...

Сначала мы «служили» стоя, но, быстро устав, сели рядом за столом и, забыв все на свете, читали и пели пасхальную службу.

Отец Александр делал возгласы, а я была и солисткой хора, и чтецом, и народом. Иногда у меня перехватывало горло и я замолкала, тогда он ободряюще начинал подпевать сам. Когда полагалось делать возглас, голос его звучал тихо, но проникновенно, наполненный внутренней силой: - Яко Тя хвалят вся силы небесные и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков.

По временам он замолкал, и мы тихонько плакали. Не знаю, отчего плакал он, а я плакала от радости, что есть в мире Христос и что я в Него верю.

Пропели все стихиры. Прочесть слово Иоанна Златоуста целиком отец Александр не смог.

- Дочитайте с дочкой, когда она вернется, - сказал он, - а сейчас еще помолимся.

И он начал читать ектению. Читал не по служебнику, а свою, импровизированную. Читал, откинувшись всем усталым телом на спинку кресла и глядя полными слез глазами на ярко освещенные лампадой образа.

Вначале он молился о мире, о стране, о Церкви, о Патриархе, о духовенстве и о тех, кто хочет стать на священнический и иноческий путь. Затем умолк и снова начал:

- Спаси и помилуй всех, к Тебе, Господи, взывающих и Тебя ищущих, - тут он стал читать длинный список имен своих родных, духовных чад, знакомых. Потом повернулся ко мне и сказал: - Будем сейчас вспоминать и своих, и чужих, в особых условиях находящихся. Если кого забуду, подскажите. Вот Ларе скоро родить... - Он помолчал и опять поднял глаза к образам: - Спаси, Господи, и помоги всем женщинам, готовящимся стать матерями, и тем, которые рождают в эту ночь, и чадам их, появившимся на свет.

И, верно, вспомнив Саню и Сашу, Танечку и Мишу, продолжал:

- Благослови и пошли мир, спокойствие и тишину всем, в брак вступить собирающимся...

А мужей, оставленных женами, и жен, оставленных мужьями, - утешь и вразуми.

Спаси и наставь деток, без родителей оставшихся.

Сохрани стариков в их старости. Не дай им пасть духом от болезней, печалей и одиночества.

Спаси и сохрани сражающихся в бою, тонущих в морской пучине, подвергающихся насилию и нападению злых людей.

Огради одиноких путников, идущих по дорогам и заблудившихся в лесной чаще.

Спаси бездомных и дай им верный приют, накорми голодных, огради от всякой неправды и злого навета заключенных в тюрьмах и лагерях и пошли им утешение и свободу.

Помилуй прокаженных, больных всеми болезнями, какие есть на свете, калек, слепых, слабоумных.

Помилуй, дай светлую пасхальную радость живущим в инвалидных домах, всем одиноким и обездоленным людям.

Прими души всех умирающих в эту ночь, дай жизнь и облегчение лежащим на операционных столах, вразуми врачей...

Тихо шелестела старенькая шелковая ряса при каждом движении отца Александра.

Он закрыл руками лицо и замолчал. Потом спросил:

- Кажется, всех помянули?

Я вспомнила своего соседа Юрочку, его жуткого брата, и сказала:

- Пьяниц забыли.

- Всех, кто в Твою Святую ночь бражничает, бесчинствует, - умири, вразуми и помилуй, - устало прошептал отец Александр.

Светила лампада перед Нерукотворным Спасом, смотрели на нас с темного неба редкие звезды, а мы сидели, старые, немощные, и молились Воскресшему Господу, победившему и старость, и болезни, и самую смерть.

ОРДЕР

Вначале тридцатых годов в Москве с жильем было очень трудно.

Мы снимали большую комнату за городом у вышедшего из моды писателя, который имел прекрасную квартиру на Спиридоновке, а старую двухэтажную дачу сдавал жильцам.

В это. время для загородников самой большой сложностью было отопление. Теоретически дело решалось просто: местные дровяные склады должны были снабжать население дровами и торфом. Но практически получалось так, что они постоянно стояли пустые.

Старожилы поселка и те, кто имел деньги или входивший в силу блат, приобретали топливо, минуя склады, а такие, как наша семья и ей подобные, готовили и обогревались керосинками. Хорошая керосинка для загородников того времени была драгоценнейшей вещью, но приобрести ее можно было лишь по ордеру или с рук за баснословную цену.

Москвичи подобных мытарств не знали, так как к их услугам было центральное отопление, а не имевшие его снабжались углем и дровами.

На писательской даче в числе прочих жильцов жил П. А. С., холостяк лет сорока семи, артиллерийский офицер царской армии, отбывший за свое прошлое несколько лет ссылки. Возможно, в силу этого он работал скромным бухгалтером в какой-то артели. Внешне он был представительный, отличался физической силой, и при этом чуть ли не заикался от застенчивости, вообще напоминал неуклюжего доброго ребенка. Жил замкнуто, но наша мама сумела найти доступ к его сердцу и взяла под свою опеку.

- Он - математик, хорошо образован, владеет языками, - рассказывала нам мама, - верующий глубоко и несокрушимо. Его младший брат - священник, он в лагере, еще есть больная сестра в Пензе. Он им обоим помогает.

Как-то за ужином она нам внушительно сказала:

- У соседа несчастье - артель, в которой он работал, прогорела. В несколько мест ходил наниматься, но ничего не вышло. Недотепа он... Ну-ка, помогите ему устроиться!

- Мамочка, у нас в отделе снабжения есть место, но мне неловко предлагать его твоему протеже, - сказала я.

- А какое?

- Место моего помощника.

Как я и ожидала, все разразились смехом. Мне самой было смешно и совестно представить П. А. в такой роли.

- Ну, насмешила, - сказала мама, - Самой двадцать четыре года, в работе едва разбираешься - и П. А. у тебя помощник... А все-таки скажи, как эта должность называется?

- Он будет числиться счетоводом с окладом, - и я назвала сумму.

Мама ушла и вскоре вернулась со смущенным соседом, который с радостью принял мое предложение.

В нашем отделе П. А-ч вначале вызывал недоверие и удивление своей военной выправкой и хорошими манерами, но его смирение покорило всех, к нему привыкли, стали уважать, хотя, говоря о нем, некоторые сотрудники многозначительно вертели около лба пальцами.

Сидел П. А. отдельно от всех в маленьком полутемном чуланчике, который сам себе облюбовал, и работал так усердно, что даже желчный заведующий отделом был им доволен. О себе уж не говорю: он исправил все мои промахи и так наладил работу, что за его широкой спиной я могла ни о чем не беспокоиться. Особенную симпатию П. А. вызвал у всех трех сотрудниц нашего отдела, которым я кое-что рассказала о его трудной жизни.

Наступила зима. Домой я зачастую возвращалась поздно и, проходя во дворе мимо окон П. А., всегда видела на потолке его комнаты розоватый отсвет от горящей керосинки, которой он обогревался. Но вот уже три дня, хотя морозы крепчали, керосинка в его комнате не горела.

- Какой странный П. А., - сказала я маме, придя домой. - На улице не меньше двадцати градусов, а у него третий день не горит керосинка.

Мама печально вздохнула:

- Потому что прогорела и чинить ее никто не берется. А новую где купить? Нет ни на барахолке, ни на рынке. П. А. ездил. Вот третий день готовлю ему обед на нашей, а отдать ее для обогрева не могу, с чем сами останемся? Он теперь спать ложится в пальто и шапке, а холод в комнате такой, что на полу вода в ведерке замерзла. До чего мне его жалко! А он - веселый, еще меня утешает: «Это Господь терпенью учит, роптать только не надо».

На другой день утром я не успела войти в отдел, как кто-то крикнул: ,

- Профорг, в местком за ордерами!

Бросив портфель на стол, я опрометью помчалась на второй этаж.

- Сколько у вас человек в отделе, семнадцать? - обратился ко мне председатель месткома.

- Нет, к нам подключили экспортный склад, и теперь - двадцать.

- Все равно ничего не могу поделать, на ваш отдел у меня только один ордер. Сами решайте, кому отдать.

- А какой?

- На керосинку.

У меня сердце перестало биться: вот бы его П. А.!

Дождавшись, когда П. А. ушел на склад проверять накладные, я собрала в отделе всех, кто был на месте, и, рассказав о трудном положении, в котором он очутился, предложила отдать ордер ему.

- Вы все живете в городе в теплых квартирах и еду вам есть на чем приготовить, а у него насквозь промерзшая комната и никакого топлива.

Поднялся шум, начались возражения.

- Сейчас прошло время буржуазной филантропии, - горячился бухгалтер.

- Зима, керосинка каждому пригодится, - доказывал старший агент.

- Предлагаю лотерею, - старался перекричать всех зав. транспортом. - Кто выиграет, тот и получит, и никаких претензий. Кто за лотерею?

Все мужчины потребовали лотерею, а за П. А. заступились только женщины.

Он вошел в самый разгар спора, который сразу стих. Ему объяснили, что на двадцать человек дали один ордер на керосинку и что после работы этот ордер будут разыгрывать.

П. А. кашлянул, постоял на месте, будто собираясь что-то сказать, но потом повернулся и быстро ушел в свою кладовку.

- Если бы он сильно нуждался в керосинке, то попросил бы себе ордер, а ведь молчит, значит, не нуждается, - резонерствовал бухгалтер.

- Он деликатный, - сказала секретарша.

- Деликатный, деликатный, - перебил ее зав. транспортом. - Просто не имеет особой надобности.

Мои щеки горели, к горлу подступали слезы, но я молчала, чувствуя стену человеческого равнодушия.

- Соня, - позвала меня Евгения Михайловна, - я, Маша и Наталья Сергеевна решили, что если кто-либо из нас выиграет, то ордер отдаст П. А., а вы как?

- Ну, конечно же, отдам и я.

В конце дня зав. транспортом нарезал двадцать беленьких бумажек, написал на одной из них «керосинка», свернул все в одинаковые трубочки и сложил в чью-то шапку.

- Эх, и похвалит меня жена, если к той керосинке, что у нас есть, принесу ей новенькую, - вразвалку подходя к шапке, сказал кладовщик и развернул чистую бумажку.

Чистой оказалась и у меня, и у всех женщин.

- Разбирайте, товарищи, бумажки, разбирайте! - покрикивал зав. транспортом. - Кто еще не брал? Вася, П. А., Пищик, подходите, не задерживайте!

П. А. вынул белую трубочку.

- Тоже пустая? - поинтересовался бухгалтер. П. А. поднес бумажку к близоруким глазам.

- Кажется, здесь что-то написано.

Маша сорвалась с места и выхватила бумажку из его рук.

- Керосинка! - крикнула она. - П. А. выиграл керосинку! Ура! - И весело притопнула ногами.

Когда я после работы вернулась домой, мама встретила меня веселой улыбкой.

- Сейчас П. А. - самый счастливый человек в поселке. Но, принеся керосинку домой, знаешь, куда он сию же минуту поехал? В Теплый, к Споручнице грешных, благодарить за помощь.

- Если бы не Она, разве я мог бы выиграть? - сказал он мне. - Она наша Споручница и в большом, и в малом.

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...