Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Psychological maturity: single or multidimensional characteristic?

V. M. Roussalov

ScD. (psychology), Principal researcher, Institute of Psychology, RAS, Moscow

 

An assumption is put forward that man's maturity is a multidimensional characteristic. Maturity peculiarities for different levels - from subject to individual are considered.

Key words: maturity, subject, individuality, individual.


К ПРОБЛЕМЕ ПОЛИПАРАДИГМАЛЬНОСТИ ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ ОБЪЯСНЕНИЙ (ИЛИ О РОЛИ РЕДУКЦИОНИЗМА И ПРИСТРАСТИЯХ В МЕТОДОЛОГИИ ПСИХОЛОГИИ)

 

Автор: Т. В. КОРНИЛОВА

Т. В. Корнилова

Доктор психологических наук, профессор кафедры общей психологии факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, Москва

 

Статья является откликом на опубликованные в "Психологическом журнале" дискуссионные статьи. В ней обсуждаются две основные проблемы: множественности объяснения в психологии, связанной с развитием идеи полипарадигмальности психологической науки, и неприемлемости позиции методологической интолерантности, мнимого выигрыша от редукционизма как методологического принципа.

Ключевые слова: полипарадигмальная наука, методологические эмоции, редукционизм, системный принцип, деятельностный подход, интолерантность.

Рассмотрение особенностей объяснения в психологии предполагает анализ ряда других методологических проблем, помимо обычно учитываемых трактовок принципа детерминизма и специфики тех или иных психологических школ (дающих разные содержательные варианты объяснения). Во-первых, это проблема соотнесения современного состояния психологии с до- или полипарадигмальной стадией развития наук. Во-вторых, вопрос о том, должна ли методология "делаться" специалистами этой науки или же необходимо участие Методологов (с большой буквы), профессионально решающих те проблемы, которые выше или вне понимания психологов-исследователей (или психологов-практиков).

Представленные в "Психологическом журнале" (N 1 за 2006 г.) в разделе "Дискуссии" статьи А. В. Юревича [25] и Е. Е. Соколовой [19] воспринимаются неоднозначно в свете возникающих после их прочтения "методологических эмоций". В научном журнале предполагается обсуждение знаний, и вопрос о том, что дает прочтение этих статей с точки зрения размышлений "о судьбах психологической науки", послужил основанием для моего отклика на них. Но прежде хотелось бы высказать собственную позицию относительно того, кому пристало заниматься методологией психологии, что, надеюсь, позволит наиболее полно представить мои дискуссионные оценки прочитанного.

 

1. МЕТОДОЛОГИЯ В КОНТЕКСТЕ РАЗВИТИЯ ЛОГИКИ НАУКИ

 

Важно отметить, что в методологии психологии сложилось два подхода, совершенно по-разному предоставляющих возможность быть методологом "сверху", т.е. без опыта проведения конкретных исследовательских работ (теоретико-эмпирических) и знания сложности соотнесения данных эмпирических исследований и теорий "верхнего уровня" (к которым, например, относятся и деятельностные подходы).

Возможности первого подхода были продемонстрированы Г. П. Щедровицким. Он впервые сформулировал взгляд на академическую психологию как исчерпавшую свои объяснительные возможности и обосновал необходимость рассматривать широко понимаемую практику как основание новой психологии, которая будет противостоять сциентистски ориентированной академической психологии [22].

В 50-е гг. прошлого века началась работа Московского логического кружка, на заседаниях которого идеи методологии как особой области знания обсуждались Щедровицким совместно с А. А. Зиновьевым, Б. А. Грушиным и чуть позже - с М. К. Мамардашвили. В дальнейшем получила развитие деятельность Московского методологического кружка (ММК), где Щедровицкий стал лидером нового типа сообщества - единомышленников по культивируемому способу занятий методологией науки1.

Не буду касаться работ этого автора потому, что развитие общей теории деятельности не было ориентировано здесь на запросы собственно психологической теории. Разработка методологических средств заключалась в ориентировке на междисциплинарные исследования. Реализация системного подхода отражалась на способах методологической организации мышления и деятельности самих методологов либо ее приложениях в практических сферах, но не имела отношения к построению общепсихологической концепции.

Однако была известна и другая позиция, позволяющая установить, возможно ли существование методологии как общей логики науки безотносительно к теоретическому и понятийному аппарату отдельной научной дисциплины. Она представлена в работах А. А. Зиновьева, высылка которого из страны препятствовала распространению его идей. Но одна из них и сегодня актуальна и дискуссионна в психологии. В параграфе "Методология частных наук" в книге "Логика науки" [2] он обосновал позицию, согласно которой методология конкретной науки - это ее часть, а не соположенная ей система методологических ориентиров для построения теории. Специальные занятия методологией, по Зиновьеву, - это скорее критерий неблагополучия науки, ее кризиса. Другое дело, что эта часть науки имеет ряд особенностей - не отделимых от особенностей ее понятийного аппарата и связанной с ним логики умозаключений.

Обсуждение логики науки возможно, как возможно обсуждение оснований формальной логики и любых логик. Но если речь идет об общедоступной логике, то она тривиальна и бесполезна (т.е. реализуется в виде логической компетентности всеми профессионалами). Если же она не тривиальна, то требует специальных усилий и будет доступна только узкому кругу профессионалов. Таким образом, специальное занятие логикой - в целях развития методологии своей науки, а не повышения логической компетентности - не может быть массовым, и не с ним связано развитие конкретной области знаний. Решение методологических проблем любой науки есть исследование в области именно данной науки. Но это не локализованная область наряду с другими исследованиями, а разбросанная по ним проблематика.

Приводимое Зиновьевым суждение относительно путей выхода психологии из кризиса может прозвучать для психологов кощунственно, поскольку автор говорит о парциальной, а не системообразующей роли методологии в построении теории: "Методология конкретной науки нужна (если она вообще нужна) для решения не обязательно всех проблем этой науки, а лишь для некоторых, может быть, даже для решения одной-единственной проблемы. И ничего унизительного для нее в этом нет. Иногда целая наука может работать сотни лет, чтобы решить одну-единственную задачу, и этим существование ее будет оправдано, если эта задача стоит того.

По содержанию специальная методология той или иной науки есть совокупность исследований, включающая отработку языка этой науки (ее терминологии и утверждений), исследование, усовершенствование и изобретение ее теорий, выявление и исследование ее эвристических допущений... - т.е. вся та работа, которую выполняют так называемые теоретики данной науки (а не логики и методологи вообще)" [2, с. 260]. Таким образом, целью занятий методологией является не конструирование особой систематической методологии (с этой точки зрения в психологии невозможна профессионализация "методолог"), а осознание наукой своих парадигм, в том числе и тех допущений, которые приняты отнюдь не логично (или логично предложить прямо противоположное; логика допускает и то и другое, поскольку не вмешивается в содержание теории). С этой точки зрения утверждение, что каждый психолог сам себе методолог, имеет больше оснований для своего существования, чем положение о том, что психолог должен воплощать в своем исследовании выстроенный кем-то другим (Методологом с большой буквы) аппарат научных понятий. Другое дело, что психолог не должен грешить против логики, проявляя логическую некомпетентность (редукционизм в построении теоретической системы, артефактные выводы и пр.)2.

И наконец, осознание допущений в рамках конкретной науки - это также и осознание метода соотнесения теории и опытных данных. Для психологии в свое время такой судьбоносной проблемой стало осознание возможностей и ограничений метода интроспекции, позже - построение критериев объективного метода в психологии. Сегодня в психологии обсуждается проблема освоенности и ограничений экспериментального метода. Эта связь используемых в рамках психологического знания объяснительных принципов с методом также является неотъемлемым компонентом психологического объяснения, даже если научные школы или работы отдельных авторов и не претендуют на методологические прояснения связи выводов на основе своих исследований и реализуемого парадигмального подхода (см. [6,18]).

Отмечу другую проблему - проблему понимания плюрализма в психологии.

 

2. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ПЛЮРАЛИЗМ В ПСИХОЛОГИИ

 

Ситуация множественности методологических подходов и соответственно средств методологического анализа, которые одновременно являются и адекватными, истинными (если это понятие вообще применимо к методологическому знанию), и неадекватными, ложными в зависимости от массы привходящих условий, провоцирует самые разные установки исследователей и практиков относительно роли методологического знания.

В опубликованных ранее работах А. В. Юревича [23] и С. Д. Смирнова [17] были рассмотрены основания отказа части психологического сообщества (особенно значительной среди практикующих психологов) от методологической рефлексии многообразия путей психологического познания (она якобы уводит от сути дела в дурную бесконечность бесплодного философствования и вербализма - позиция, перекликающаяся с установками позитивизма). Развернувшиеся в настоящее время вокруг методологического монизма, ригоризма, анархизма и плюрализма дискуссии позволяют, казалось бы, уже не повторять основания их выделения. Однако проблема некоторой пропедевтики осталась, иначе необъяснимы те ошибки3 понимания, которые демонстрируются в одной из указанных дискуссионных статей.

Понятие "методологический анархизм" предполагает, что его сторонники считают выбор методологической позиции произвольным, т.е. зависящим от субъективных вкусов и предпочтений психолога. Несколько иное значение термина ранее использовалось Юревичем [23 - 25]. Роль методологии сторонниками этой позиции оценивается также достаточно низко. "Форсированный монизм" (новый удачный термин этого автора) можно понимать как второй полюс той же шкалы (необоснованного принятия либо какой-то единственной, либо любой методологии).

Сторонники "методологического либерализма" полагают, что различные типы психологического объяснения релевантны разным уровням детерминации психического, при этом каждый уровень, или слой, обладает самостоятельной значимостью и принципиально не заменим ни одним другим. В качестве основного поля приложения сил методологии предлагается рассматривать переходы между разными уровнями знаний. Такое положение очень важно для впервые прозвучавшего в последней статье Юревича [25] призыва позитивно относиться к редукционизму в психологии (к этому мы позже вернемся).

Наконец, сторонники "методологического плюрализма"4 полагают, что в принципе нельзя рассчитывать на создание единой психологической теории в ходе связывания принципиально различных предметов анализа за счет "комплексных межуровневых переходов". Поскольку каждая теория конституирует свой предмет и метод исследования, построение единой теории психического предполагало бы создание универсального метода исследования психической реальности. При данной постановке вопроса появление единой теоретической платформы даже в отдаленной перспективе представляется нереальным.

А именно на такую роль претендовала бы "единая теория психического". Понятие методологического плюрализма почти синонимично понятию мульти- или полипарадигмальности психологической науки, по крайней мере на современной стадии ее развития. Иногда эту стадию развития называют "допарадигмальной", что почти совпадает с понятием "донаучная" стадия. Важно отметить, что не только философия постпозитивизма может претендовать на роль методологической основы психологии как имеющей множественные предметы и теоретические подходы к их изучению. К этой идее приходят многие психологи, которые в своей многолетней продуктивной научной деятельности следовали определенной методологии (будучи не только ее "пользователями", но и "разработчиками"). Именно в результате "монопарадигмальных" исследовательских программ они приходили к необходимости поиска новых путей в психологии, и переоценка ими или их учениками возможностей той или иной теории верхнего (категориального) уровня базировалась на отграничении задач, применительно к которым возможности освоенной психологической парадигмы оказывались недостаточными. В качестве примеров можно привести материалы конференции, посвященной 70-летию А. В. Брушлинского и О. К. Тихомирова [20], обсуждение книги М. Коула [7], монографий А. Г. Асмолова [1], В. В. Знакова [3] и А. А. Леонтьева [9]. Их содержание говорит не только о том, что в современной отечественной психологии состоялись (обоснованы и методологически, и исследовательски) разные пути развития психологии в направлении следования классическим и неклассическим идеалам рациональности, деятельностным концепциям (а таковая не одна в философии и психологии) и иным в своей методологии принципам опосредствованного психологического познания. То есть отнюдь не молодость или неразумность психологов может служить для них основанием отстаивания идеи множественности подходов в психологии (как это пытается представить автор второй из дискуссионных статей [19]), а именно историко-психологический и методологический анализ состояния дел в теоретическом мире психологии.

Множественность парадигмальных подходов в психологии означает также множественность психологических объяснений. В историко-психологическом контексте здесь следовало бы обсуждать вопрос о том, возможно ли вообще множество психологии. Данный вопрос в начале XX в. решался как проблема сосуществования двух психологии - низших и высших процессов. Для Л. С. Выготского это было основанием обсуждать кризис в психологии и искать - обращаем особое внимание - единство в научном методе (в противовес метафизическому). В 90-е годы XX в. он обсуждался как дихотомия академической и практической психологии, естественнонаучной и гуманитарной парадигм, морфологической и динамической и т.д. [16]. Свой взгляд на то, что большинство оппозиций здесь являются кажущимися, мы обосновываем в книге "Методологические основы психологии" (см. [6]). Критичность мышления, ориентированность на то, каковы вопросы, а не только ответы, получаемые в исследовании, - это свойства, в равной степени присущие как естественным наукам, с которыми ассоциируется экспериментальный метод, так и гуманитарным. Но в гуманитарных науках наработаны иные средства эмпирического опробования при проверке научных гипотез5.

Связь социальной ситуации с собственной логикой развития психологии рассматривается Т. Марцинковской [12] как породившая сегодня обратную ситуацию - необходимости модификации естественнонаучной психологии с поиском нового объективного метода изучения психики, предполагающей перестройку самой классической науки. Методология, которая поможет переосмыслить принцип активности (при доминировавшем принципе отражения), связать воедино поиски теоретических и практических усилий психологов, а главное - признать равнозначность для фундаментальной науки областей, выделявшихся традиционно как непосредственные (низшие) и опосредствованные (высшие) психологические явления, должна реализовываться в междисциплинарных исследованиях. Однако не приводимые нами основания и не позиция Т. Марцинковской свидетельствуют о полипарадигмальности психологического знания, а факт обсуждения проблемы множественности психологического объяснения, который связан с историей психологии, демонстрирующей смену одних психологических школ и объяснительных принципов другими. В начатой "Психологическим журналом" дискуссии с большой настороженностью мною было воспринято отстаивание позиции монизма именно историком психологии (правда, сразу заявившей, что обоснование будет не содержательным, а всего лишь неравнодушным [19]).

 

3. СИСТЕМНЫЙ ПРИНЦИП В ЧАСТНОНАУЧНОЙ МЕТОДОЛОГИИ НЕ ПРЕДПОЛАГАЕТ РЕДУКЦИОНИЗМА

 

Представленная А. В. Юревичем позиция является одной из тех, которые предполагают возможность выделения научных парадигм как исследовательских логик, диктуемых во многом структурой психологических теорий. Подобное обсуждалось им неоднократно, и не этот аспект выделяется как дискуссионный. Дискуссионность связана с выдвижением проблемы форсированного монизма в психологии (что давно не новость), а также позитивного отношения к редукционизму в психологии (что поначалу озадачивает, но потом оказывается вполне обсуждаемой проблемой, поскольку автор прописывает основания такой позиции). Начну с общей оценки.

Статья Юревича показалась мне очень своевременной по следующим основаниям. Во-первых, в ней обращается внимание психологов на то, что они должны хоть что-то знать о принципах построения объяснения в науковедении; о том, что проблема соотнесения причинного и телеологического объяснения не только демаркация объяснений в психологических подходах, но и следствие более общих проблем построения научного знания и знания гуманитарного; задуматься о том, являются ли синонимами термины объяснения научного и естественнонаучного. Различие обобщений на уровне житейских представлений и собственно научных, а также эмпирических обобщений психологической науки и того теоретического "наложения" теории на психологическую реальность, о котором писал Ж. Пиаже, - эти и ряд других рассмотренных вопросов хорошо демонстрируют, что стоит за проблемой множественного объяснения в психологии (демонстрируют с иных позиций, чем сделала бы я, но спорить не приходится, поскольку все содержательно обосновано; для меня "содержательно" - значит не "равнодушно", а с уважением к читателю думающему).

Дискуссионным же выглядит параграф и вывод "о пользе редукционизма". Не буду напоминать классическую трактовку термина как "сведение", "усечение" и т.п., но подчеркну его переинтерпретацию в связи с используемой автором апелляцией к системному подходу: "редукционизм, т.е. выход за пределы изучаемой системы при ее объяснении, не только неизбежен, но и необходим в любой науке, являясь основой углубления объяснений" (выделено А. Ю. [25, с. 102]). Хочу отметить только то, что нельзя смешивать системные представления как полагающие те или иные структуры в разные плоскости (и уровни) психологической реальности (эта онтологизация - единственно общее, что было в понимании психологических систем у таких разных авторов, как Л. С. Выготский и Б. Ф. Ломов) и как системное построение самих объяснений. Познавательный и онтологический аспекты в теоретико-эмпирическом исследовании далеко не совпадают, что можно было бы специально продемонстрировать на примерах исследований в разных психологических школах. Однако нас интересует именно заданный Юревичем ход - обоснование перспективности выхода на уровни биологических и социальных процессов и конструктов.

Его пример с позицией Шпрангера (объяснять психическое из самого психического) и апелляция к Юнгу именно в данном контексте казались очень уместными, но, с моей точки зрения, необходимы апелляции к Хайдеггеру, Рубинштейну, Леонтьеву, Мамардашвили - к тем методологически выраженным позициям, которые развивались как раз в попытке выхода объяснения психического за пределы психических систем, преодоления постулата непосредственности в понимании психологической причинности. Но Юревич здесь перешел к примерам с яблоком Ньютона и с "магической" формулой 7 ± 2 как демонстрации идеи перемещения объяснительных координат, сопровождающимся абстрагированием от исходных свойств изучаемого явления. На его взгляд, такие перемещения задают новые ориентиры психологических объяснений. И именно с этим следует, на мой взгляд, спорить.

Во-первых, потому, что наличие редукционистских объяснений того или иного толка не решает проблемы оценки нередукционистских объяснений, которые накапливаются в психологии. Во-вторых, примеры и теории верхнего уровня в методологии не могут опровергать друг друга (иное дело в эксперименте, с его принципом фальсификации). В-третьих, главное возражение идет из разделяемой мною позиции, что методология частных наук может развиваться в рамках понятий именно этой конкретной науки, а не быть привнесенной откуда-то извне (на этом настаивал, в частности, А. А. Зиновьев, а не Методологи с большой буквы, как считал Г. П. Щедровицкий). Это скорее та "метадигма", которая является одной из возможных в психологии. С такой позиции апелляция к объяснительным редукционистским теориям - регресс психологического знания. Сведение психологического объяснения к редукционистскому на основе апелляций к другому уровню систем (по отношению к которым можно определить психологические системы) возможно только на основе неразличения системного подхода в вариантах его развития как принципа конкретно-научной методологии и его понимания в общей теории систем. Если принцип системности многократно (и вполне мультипарадигмально) представлен в психологических работах и прекрасно применим в другом частнонаучном знании, это не может служить основанием для рассмотрения его как принципа, позволяющего смешивать выделяемые разными науками предметы изучения в единую систему (во всяком случае такая позиция требует специального объяснения), и для утверждения полезности редукционизма.

Однако как быть с заявленной позицией плюрализма в психологии? Это понятие имеет особое значение для науки, понимаемой как соотношение исследовательских подходов, поскольку любая парадигма представляет собой единство теоретических взглядов, исследовательских гипотез, предпочитаемых методов и принимаемых взглядов, включая мировоззренческие посылки, в том числе и ценностно принятые. Совершенно неверно подменять ее идеей эклектического объяснения (что вменяет ей автор второй статьи [19]). Идея методологического плюрализма не распространяется также на все множество способов и продуктов интеллектуальной деятельности человечества (например, мировоззренческие, религиозные, политические воззрения т.д.). Она имеет отношение именно к научным теориям, при всей неоднозначности критериев научного знания в определенные исторические рамки развития науки.

В то же время, как показали работы М. Мамардашвили и В. Стёпина, общая картина мира меняется в связи с изменением классического идеала рациональности (как продукта определенной эпохи). И есть большой соблазн (а у П. Фейерабенда это уже само собой разумеется) так расширять критерии научности, что в качестве таковых начинают рассматриваться различные предпочтения. Но есть и другие авторы, показавшие, как наука противостоит позитивизму в методологическом преодолении навязываемых ограничений на научное знание. Несомненное первенство здесь принадлежит К. Попперу (имею в виду его концепцию критического реализма [13]) - психологу, "переквалифицировавшемуся" в методолога науки. Он писал (и это вошло в ряд "парадоксов К. Поппера"), что профессиональные исследователи в каждой области знания используют внутренние критерии для оценки гипотез как научных или ненаучных и отсева последних из них, дилетантских, ради проверки которых исследования не будут проводиться. Парадокс в том, что рефлексия оснований такого подразделения кроется во всей системе знаний, не обязательно рефлексируемых профессионалом. На мой взгляд, это демонстрирует ту "положенность" методологии частной науки в используемые ею конструкты и схемы исследования, о которой писал Зиновьев.

Итак, разорвать "порочный круг" за счет многоуровневости, связываемой с выходом за рамки системы психологического знания, методологически проблематично. Но ряду психологов будет очень удобно использовать редукционизм для того, чтобы указывать, что в их работе решена, например, психофизиологическая проблема (собственно, сейчас они прекрасно осуществляют это, пользуясь не очень большой грамотностью коллег-психологов в области современных знаний о мозговых процессах и апеллируя в своих психофизиологических объяснениях именно к выходу в эту другую сферу).

 

4. "МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ЭМОЦИИ" НЕ МОГУТ ЗАМЕЩАТЬ МЕТОДОЛОГИЧЕСКУЮ МЫСЛЬ

 

Е. Е. Соколова в статье, посвященной книге А. А. Леонтьева "Деятельный ум", о книге практически ничего не говорит, беря из нее только одну мысль - озабоченность тем, что методология может быть не единой, а разной в различных психологических направлениях. Книга А. А. Леонтьева [9] - это пример серьезнейшей завершенной методологической работы. В ней обсуждаются проблемы соотношения категорий отражения и деятельности, теории знака и значения, трактовки деятельностного подхода (в контекстах антикартезианской мысли С. Л. Рубинштейна, альтернатив внутри теории деятельности, историко-психологического анализа этапов концепций Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева), понятий образа мира, смыслового поля и других вкладов школы А. Н. Леонтьева в разработку психологической теории. Это также анализ А. А. Леонтьевым новых поворотов в методологии психологической мысли, которые он представляет, в частности, на примере работ А. Г. Асмолова и В. А. Петровского как сторонников неклассической парадигмы. Глубина и разнообразие тем, рассматриваемых в книге (включающей, в частности, и материалы из читавшегося А. А. Леонтьевым курса методологии психологии), таковы, что для ее анализа понадобится множество работ.

Однако автор статьи допустила, на мой взгляд, некоторую подмену обсуждения этой книги критикой статьи С. Д. Смирнова [17]. Используя один из мотивов книги Леонтьева - озабоченность "методологической беспечностью" изысканий многих современных психологов, Е. Е. Соколова делится ассоциациями и эмоциями по этому поводу, расшифровывая "беспечность" как "безграмотность", чего, как мне кажется, никогда бы не допустил в своих отношениях с коллегами ученый, памяти которого посвящается статья. И этот маленький пример подчеркивает заданный тон - псевдонеравнодушного стиля, когда эмоции подменяют аргументированные объяснения (причем так, что как читатель уже сомневаешься в их методологическом статусе) и когда становится возможным без содержательных обоснований осуществлять очевидную перетасовку смыслов, а вместо содержательного обсуждения ссылаться на личные предпочтения и авторитеты6.

Написанная как эссе, статья Соколовой закономерно требует смены и стиля отклика, перехода от академического и иному модусу обсуждения. Сразу отмечу, что все мои изумления и возражения не имеют никакого отношения к имени известного психолога, лингвиста и методолога А. А. Леонтьева, а тем более к представлению роли, значения и смыслов теории А. Н. Леонтьева, к чьим последователям и ученикам смею себя относить7. Начну с историко-психологического экскурса, проясняющего методологически неравнодушное прочтение мною этой второй из дискуссионных8 статей. Будь автором специалист в другой области, мой отклик был бы иным.

Методологию психологии на факультете психологии наш студенческий курс в 70-е гг. успел прослушать дважды. Первый раз мы ходили на лекции М. К. Мамардашвили, который читал студентам на год старше нас (и убедительность его мысли о том, что человек интеллектуального труда несет ответственность за "додумывание" своей мысли, передалась нам как его методологический завет), второй раз - и первый официально - нам представил методологию психологии В. П. Зинченко. Его способ бытия в методологии психологии, на мои взгляд, заслуживает специальной историко-психологической работы, на что я решиться в рамках данной статьи не могу. Укажу только, что он как автор, чьи эмоции никогда не скрыты, не подменяет ими развертывание мысли в современных методологических диалогах и полилогах. В последующем курсы методологии читали С. Д. Смирнов, еще через несколько лет - А. Г. Асмолов, а потом и А. А. Леонтьев. Важно следующее - все прочитанные курсы настолько авторские, неповторимые, что спустя много лет, имея возможность их сопоставить, нередко думаешь о том, а одну ли и ту же учебную дисциплину они представляют. Именно этим людям, авторам методологических работ, не поднимается рука приписать какое-либо неуважительное отношение к другим позициям и мнениям. Неприятие ими определенных позиций было всегда содержательно обосновано.

Основной тезис текста, как указывает автор дискутируемой статьи, - это то, что наука обладает смысловой нагруженностью [19, с. 108]. Я с этим полностью согласна. Но, на мой взгляд, все последующее содержание статьи полностью противоречит этому тезису. С точки зрения соотношения понятий значения и смысла в психологии (в первую очередь в теории деятельности) такой тезис можно развивать именно как необходимость признания, что целостная наука реализуется, в том числе включая индивидуальные предпочтения в выборе методологических позиций и принципов, адекватность которых может быть различной для разных типов психологических объяснений (тем более это применимо к отдельным исследованиям). Дело не только в том, что отдельным ученым нельзя навязать некую единую теорию психического или единую исследовательскую парадигму. В этом аспекте обсуждения методологии науки можно апеллировать не столько к прошлому отечественной психологии, но и к раскрытию понятий открытого и закрытого общества К. Поппером [15].

Его понятие закрытого общества характеризует такую ситуацию (в любую эпоху и в любой стране), когда силовыми методами перекрываются те или иные пути мысли (первый пример – Сократ). Только по этим - методологическим - основаниям он и был запрещен в СССР. Его первая книга вышла в 1983 г. с грифом "для научных библиотек" [13]). Это обстоятельство во многом способствовало тому, что в отечественной психологии появились известные передергивания позиций. В частности, я имею в виду искажения в понимании возможностей и ограничений экспериментального метода в психологии, который (без освоения сути критического реализма как определенного пути движения к объективному знанию) стал связываться только с позитивистской методологией и даже естественнонаучным мышлением. Другой подменой стали рассуждения о том, что этот метод психологи заимствовали у естествознания; на самом деле психолог Поппер дал естествознанию - и методологии науки вообще - рефлексию данного метода, в том числе в критике его позитивистской трактовки.

Отмечу также сделанный упрек современной методологии в отходе от марксизма. То, что марксизм выступил основой психологии деятельности - одно из упоминаемых автором обстоятельств отказа ряда исследователей в современную эпоху от той или иной теории верхнего уровня, точнее - речь идет о деятельностном подходе. Могу указать последнюю из известных мне на эту тему методологических работ - статью В. А. Лекторского [8], который обосновывает множественность деятельностных подходов в философии и психологии. Это еще одно основание полипарадигмальности как многообразия смыслов в философии науки. Другим серьезным основанием служит, на мой взгляд, развитие ряда психологических подходов - теории деятельности в том числе - в работах учеников того или иного автора. К сожалению, от тех великих, кто уже ушел, нельзя ожидать оценки приемлемости для них того или иного смыслового развития их идей их же учениками. Но никакого права не имеют отдельные ученики (которые к тому же не были в диалоге с теми, кого берут в Учителя) считать свое понимание единственно возможным развитием того или иного наследия. И это также возвращает к проблеме полипарадигмальности психологии.

Не методологической беспечностью страдают авторы, отстаивающие взгляд на психологию как полипарадигмальную область знания. Это может быть вполне осознанный итог пути бытия в психологии, когда исследователь видит необходимость изменения методологических рамок изучаемых им проблем. Это не "неграмотность", которую приписала Соколова своим коллегам, апеллируя к Леонтьеву и Выготскому как тем, кто ее бы поддержал. Каждый из них своим деятельным умом и своею жизнью продемонстрировал, как рождаются и развиваются новые теории и новые типы объяснения в психологии.

Для человека, не знакомого с проблемой соотнесения в том или ином методологическом подходе объяснительных принципов и выводов, осуществляемых на основе реализации определенного теоретико-эмпирического метода при изучении психической реальности (в собственном исследовании и при осмыслении его результатов в более широком контексте - в ходе установления объяснительной силы конкурирующих теорий), проблема построения единой теории психического, возможно, предстает как путь единомыслия (что, повторюсь, противоречит идее смысловой нагруженности, заявленной самим же автором рассматриваемой статьи). Но не додумывать проблему о том, на каких основаниях возникает позиция множественности психологических объяснений (и тем самым невозможность единой теории психического), специалисту по истории психологии нельзя. Иначе такой автор ограничивает себя (и это его личное дело) и вводит в заблуждение читателей (а это уже становится делом научного сообщества), настаивая на принципе единомыслия в психологии.

В методологии науки единомыслие необходимо в определенных аспектах - оно предполагается для пути, ограниченного четкой постановкой проблемы и установленным способом ее решения в конкретном исследовании. Но когда результаты получены, дальнейший прогресс знания состоит в переформулировке пространства проблемы (см. [14]), в критическом соотнесении собственных выводов и конкурирующих психологических объяснений [5]. Но заново сформулированная проблема может уже предполагать и изменение предмета исследования, и методологию его организации. Здесь вступает в свои права идея мультипарадигмальности как сосуществования разных объяснительных принципов применительно к разным психологическим реалиям.

Видимо, методологическими эмоциями нельзя заменять знания и анализ соответствующей проблематики, нашедшей отражение в современной методологической литературе. Именно в истории психологии идея системности оказалась наиболее трудоемкой и нерешаемой с одной (единой) методологической позиции или в рамках одной теории. Напомню здесь о ссылках О. К. Тихомирова при обсуждении основных принципов психологии на идею психологических систем у Л. С. Выготского [21] и о дискуссии 1982 г., проведенной под эгидой "Психологического журнала". Если с какой-то из этих трактовок принципа системности я и не согласна, все же понятно, что не следует продолжать обсуждение этого конструкта вне учета обоснованных в литературе позиций. И в этом свете апелляции Соколовой к термину системности абсолютно недоказательны.

И последнее замечание, связанное с введенным В. П. Зинченко и Б. М. Величковским представлением об отсутствии фиксированного центра управления, отталкиваясь от которого Соколова настаивает на невозможности отсутствия иерархичности коалиций (и управляющего центра на том или ином уровне иерархий). Однако здесь недостаточно двух фраз, которыми ограничивается автор, на тему "они все-таки должны быть" - без какого-либо теоретико-эмпирического доказательства.

В завершение поясню причины, которые побудили меня сделать в этой заключительной части статьи отступление от сугубо академического стиля. Автор так проставила акценты, что временная и содержательная связь "борьбы идей" переформулировалась ею в "борьбу людей" и уступила место какой-то вымы

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...