Социальные и культурные различия в эффектах наркотиков

Если многие наркотики могут вызвать аддикцию, и если не все приобретают аддикцию к определенному наркотику, значит, не может быть единственного психологического механизма, объясняющего аддикцию. Нужно учитывать что-то еще для объяснения разнообразия реакций людей на то, что различные вещества вводятся в их тело. Признаки, которые можно считать индикаторами аддикции — синдром отмены и толерантность — подвержены множеству ситуационных и персональных различий. Способ, которым люди реагируют на наркотик, зависит от того, что они в нем видят — каковы их ожидания — это называется их "направленностью" (set), и от влияния их окружения. Направленность и окружение, в свою очередь, формируются глубинными параметрами культурной и социальной структуры. Эксперимент Лазаньи с плацебо продемонстрировал, что реакция людей на вещество определяется в той же мере тем, что они думают о веществе, как и тем, что это в действительности. Важная работа, показавшая, как человеческие ожидания взаимодействуют с давлением социального окружения, была проведена Стенли Шехтером и Джеромом Сингером. Индивиды, получившие дозу адреналина, реагировали на него совершенно по-разному в зависимости от того, знали ли они заранее об эффекте стимулятора и могли ли его предвидеть, и от того, какое настроение демонстрировал кто-то другой в той же ситуации, что испытуемый мог наблюдать. Когда они не были уверены, какое вещество им ввели, они пытались увидеть, как действуют другие, чтобы узнать, что им следует почувствовать (см. Приложение С). По большому счету, именно так наркотики определяются как вызывающие или не вызывающие зависимость. Люди моделируют свою реакцию на принятое вещество по образцу реакций других людей, как в своей социальной группе, так и в обществ в целом.

Поразительный пример такого социального научения приведен Ховардом Беккером (в его книге "Аутсайдеры") при описании инициации новичка-курильщика марихуаны в группе опытных курильщиков. Новичка учат, во-первых, тому, что иметь определенные ощущения означает быть на высоте (high), а затем тому, что эти ощущения приятны. Так же группы людей, совместно принимающих ЛСД в 1960-е, были часто известны как племена. Эти группы имели сильно отличающийся опыт при употреблении, и люди, присоединяющиеся к племени, быстро научались переживать то же самое (что бы это ни было), с чем встречались другие члены группы. В случае героина, Норман Зингер пишет в статье "ДжиАй и ОДжей во Вьетнаме" (Нью-Йорк таймс мэгезин, декабрь 1971), что каждое армейское подразделение развивало свои собственные специфические симптомы отмены. Симптомы имели тенденцию к унификации внутри одного подразделения, но очень сильно различались в разных. В "Наркотиках И публике" Зинберг и Джон Робертсон также замечают, что ломка всегда была мягче в центре по лечению аддикций Дэйтоп Виллидж, чем у тех же самых аддиктов в тюрьме. Разница была в том, что социальная атмосфера в Дэйтоп не позволяла появляться суровым симптомам отмены, поскольку их нельзя было использовать в качестве оправдания неисполнения своей работы.

Целые общества также дают специфические уроки о наркотиках в соответствии со своими установками по отношению к ним. Исторически, наркотики, которые в других культурах считались опасными, часто не являются теми же самыми, которые мы, в нашей культуре, рассматриваем в таком свете. В "Душе обезьяны", например, Эжен Марэ описывает разрушительные последствия нашего обычного курительного табака на бушменов и готтентотов в 19 веке в Южной Африке, которые были известными умеренными потребителями "дагги" (марихуаны). Опиум, который использовался

как обезболивающее со времен античности, не рассматривался как представляющий опасность до конца 19 века, и только тогда, согласно Гленну Соннедекеру, термин "аддикция" начал применяться к этому веществу в его нынешнем смысле. До этого негативная сторона эффектов опиума смешивалась с таковой кофе, табака и алкоголя, которые, по данным Ричарда Блума из работы "Общество и наркотики", часто были объектами большей озабоченности. В Китае курение табака было запрещено столетнем раньше, чем употребление опиума в 1729. Персия, Россия, части Германии и Турция в это же время объявили производство или употребление табака уголовным преступлением. Кофе был объявлен вне закона в Арабском мире около 1300 и в Германии в 1500-х.

Рассмотрим следующее описание наркотической зависимости: "Страдалец дрожит и перестает владеть собой; он подвержен припадкам ажитации и депрессии. У него измученный вид.... Как и в случае других подобных веществ, новая доза яда приносит временное облегчение, но ценой дальнейшего страдания в будущем". Это описание относится к кофе (кофеину) и сделано британскими фармакологами конца века Эллбуттом и Диксоном. А вот как они смотрят на чай: "Через час или два после завтрака, когда был принят чай... тягостная потеря сил... может охватить страдальца, так что говорить будет удаваться ему с большим усилием.... Речь может стать слабой и неразборчивой... Из-за несчастий, подобных этому, могут быть испорчены лучшие годы жизни".

То, что кажется опасным и неконтролируемым в одно время или в одном месте, становится естественным и удобным в других рамках. Хотя табак, как было доказано, вредит здоровью множеством способов, а последние исследования убеждают, что кофе может быть настолько же опасным, американцы не стали, в большинстве своем, меньше доверять этим субстанциям (см.

Приложение Д). Легкость, которую мы чувствуем в обращении с двумя наркотиками, привела нас к недооценке или игнорированию их химических способностей. Наше ощущение психологической безопасности с табаком и кофе происходит, в свою очередь, из того факта, что энергизирующие, стимулирующие наркотики очень соответствуют духу американской и других западных культур.

Реакция культуры на наркотик обусловлена имеющимся в ней образом этого наркотика. Если он видится таинственным и неконтролируемым, или если он символизирует уход и забвение, им будут широко злоупотреблять. Это обычно случается, когда наркотик вновь проникает в культуру в большом масштабе. Там, где люди могут запросто принять наркотик, там за его применением не последует драматического личностного разложения и социального разрушения. Так же происходит и в случае, когда наркотик хорошо интегрирован в культурную жизнь. Например, работы Джорджио Лолли и Ричарда Джессора показали, что итальянцы, имеющие долгий устоявшийся опыт потребления спиртного, не думают, что алкоголь обладает такой потенциальной способностью утешать, какую приписывают ему американцы. В результате, у итальянцев меньше алкоголизма, и личностные черты, ассоциирующиеся с алкоголизмом у американцев, не связаны с паттернами пьянства для итальянцев.

Основываясь на анализе алкоголя Ричарда Блума, мы можем выработать набор критериев для определения того, будет ли вещество использоваться аддиктивным или неаддиктивным образом в определенной культуре. Если наркотик употребляется в связи с предписанными паттернами поведения и традиционными общественными обычаями и регуляцией, он вряд ли создаст большие проблемы. Если, с другой стороны, либо употребление, либо контроль за наркотиком введен без уважения к существующим институциям и культурной практике, и он ассоциируется либо с политическим подавлением, либо с мятежом, будут выражены паттерны чрезмерного или асоциального употребления.

Блум сопоставляет американских индейцев, у которых хронический алкоголизм развился вслед за разрушением их культуры белыми людьми, с тремя греческими деревнями, где питье настолько полностью интегрировано в традиционный способ жизни, что алкоголизм вообще не представляется социальной проблемой.

То же верно и для опиатов. В Индии, где опиум давно выращивался и использовался в народной медицине, никогда не стояла проблема опиума. В Китае, однако, куда наркотик импортировался арабскими или британскими торговцами и где он ассоциировался с колониальной эксплуатацией, его употребление вышло из-под контроля. Но даже в Китае опиум не стал такой деструктивной силой, как в Америке. Привезенный в Америку китайскими чернорабочими в 1850-х, опиум быстро привился, сначала в форме морфиновых инъекций раненым солдатам во время гражданской войны, а потом в открытой медицине. Тем не менее, в соответствии с расчетом Исбелла и Соннедекера, доктора и фармацевты не смотрели на опиатную ад-дикцию как на проблему, отличную от других химических зависимостей, до наступления тех двух десятилетий между 1890 и 1909, когда импорт опиума драматически возрос. Это случилось в тот период, когда из морфина был произведен самый концентрированный опиат — героин. С этих пор наркотическая аддикция в Америке выросла до беспрецедентных величин, несмотря на — или, возможно, частично благодаря им — наши определенные попытки запретить опиаты.