 |
Лекарства, медицина и средства массовой информации
|
|
|
|
Стало банальным утверждать, что молодежь, потребляющая наркотики, просто следует примеру старших, которые интенсивно налегают на такие лекарства, как алкоголь, прописанные врачами стимуляторы и транквилизаторы, а также на такие ежедневные "наркотики", как кофе и табак. Склонность обращаться к лекарствам символизирует культурно санкционированные методы реагирования на мир. Как показало изучение плацебо Лазаньи, люди, верящие во власть лекарств над собой, также, охотно принимают руководство авторитетных институций — например, больниц и церквей.
В "Мистификации и Злоупотреблении веществами", где речь идет как о прописываемых, так и о незаконных наркотиках, Генри Леннард и его коллеги анализируют непомерное употребление лекарств в наше время. Например, согласно Карен Даннелл и Энн Картрайт, в течение любого периода длительностью от 24 до 36 часов от 50 до 80 процентов взрослого американского населения употребляет по крайней мере одно лекарство. Леннард объясняет, что и доктор, и пациент ожидают, что любая медицинская консультация закончится выпиской рецепта, независимо от того, полезно это или нет — пациент, таким образом, будет уверен, что его лечат; а доктор сможет вновь подтвердить свою компетентность в качестве практикующего медика. В соответствии с этим, Леннард и Линда Фиделл сообщили, что доктора с большей готовностью прописывают лекарства женщинам, чем мужчинам.
Больше того, немногие врачи полностью осознают, как в действительности действуют препараты, которые они рекомендуют, и к каким последствиям это приведет. Доктор Дэйл Консол, который работал медицинским директором фармацевтической компании Squibb, сообщил подкомиссии Сената, что "средний практикующий врач является пленником фармацевтической индустрии". То есть, доктора обычно берут информацию о препаратах не из медицинских источников, а предпочитают получать ее из рекламных объявлений фармацевтических компаний и коммерческих передач, которые часто вводят в заблуждение и дают недостоверные сведения о недавно выпущенных препаратах и их действии. Как наиболее выгодный из продуктов фармацевтических компаний, транквилизаторы в особенности являются объектом широкомасштабных продаж и повсеместной рекламы. Большинство рекламных объявлений в АМА и других медицинских журналах (которые зарабатывают деньги именно на этой рекламе) — о транквилизаторах. В выпуске Февраля 1972 года "Архива Общей Психиатрии", взятом в качестве произвольного примера, есть девять последовательно идущих полных страниц или разворотов с объявлениями о транквилизаторах. Их послания сформулированы весьма проницательно; например, для торазина читаем: "я распадаюсь на части между визитами [к психиатру]".
|
|
|
Аддикция, как связанный с веществами опыт, в большой мере ассоциируется с депрессантами, такими, как алкоголь и героин. И все же, несмотря на растущую тревогу различных медицинских и правительственных авторитетов об аддиктивном потенциале выписываемых депрессантов (включая транквилизаторы и барбитураты), эти препараты безудержно распространяются в нашем обществе, и этим занимаются фармацевтические компании и доктора. Среди пятидесяти наиболее часто выписываемых препаратов в США, внесенных в "Новое Руководство по Рекомендации Лекарств" Ричарда Бурака, присутствуют следующие: валиум, секонал, либриум, икванил, милтаун, торазин, дориден, фиоринал, бутизол, нембутал и фенобарбитал; все они — барбитураты, седативные средства или транквилизаторы.
Как медицина может с такой легкостью участвовать в наркотизации общества? Кроме того, что она просто в долгу перед производителями лекарств и, следовательно, сверхвнимательна к их нуждам, медицина сама является установленной институцией, которой нужно поддерживать свои политические, экономические и социальные позиции. Непримиримо противостоя героину и марихуане, и в то же время будучи непомерно медлительными с проклятым табаком, АМА и родственные журналу сборники стоят за статус-кво, установившиеся привычки и привилегированные социальные классы. Они больше не объективны в оценке данных о препаратах, которые распространяют. Прописывание лекарств является основанием для медицинской профессиональной самооценки. И это то, на что они не позволят покуситься даже самим себе.
|
|
|
Частично в результате организованного медициной поощрения к использованию лекарств, люди теперь воспринимают психотропные препараты — и измененное состояние сознания, которое они вызывают — как нормальную часть жизни в обществе. И стимулянт- и депрессант- аддикции широко распространены в Америке. Первые, в форме никотина и кофеина, принимаются настолько повсеместно, что люди понятия не имеют, во что они оказываются вовлечены; вторые, в форме героина и даже барбитуратов, вызывают страх и отрицание. Однако, общество заявляет о своем отношении к различным депрессантам показательным расширением их незаконного и развлекательного употребления. Седативное средство Quaalude (methaqualone) стало наиболее популярным наркотиком университетской молодежи, заменяя более опасные быстродействующие препараты и галлюциногены. Конечно, веществом-депрессантом, которое традиционно выбирали большинство студентов и их старших товарищей, является алкоголь. Увеличение употребления алкоголя среди молодых людей, даже в средней школе, просто ошеломляет. 1974 сообщения Национального Института Злоупотребления. Алкоголем и Алкоголизма включают данные, что каждый седьмой подросток в старшей средней школе напивается по крайней мере один раз в неделю.
Главными способами распространения такой наркотической зависимости, и аддиктивной установки вообще, являются реклама и средства массовой информации. Изготовители седативных средств идут непосредственно в народ с рекламными плакатами, которые внушают, что нормальные человеческие события — такие, как свадьба, визиты родственников, собеседование на работе — могут быть пережиты только при помощи некоторых отупляющих веществ. Учитывая популярность наркотиков и наркотических переживаний, появилась также психоделическая реклама, которая пытается убедить потребителей в том, что они могут получить "Додж-лихорадку" от покупки автомобиля, или найти "молодость" в затяжке сигаретой. Эти объявления — часть класса призывов, которые исходят из предпосылки о том, что нормальное человеческое существование неинтересно, и что покупка или ряд покупок является необходимым спасением от этого недомогания. Реклама автомобилей, одежды и сигарет часто бывает именно такого типа, она изображает владельца продукта полностью изменившимся человеком по сравнению с тем, каким он был обычно (или тем, какими мы себя знали); покупатель становится уверенным в себе, притягательным для противоположного пола и способным выйти за пределы маленького мирка, частью которого он является. Такие образы прямо аддиктивны, и рекламодатели используют их именно так; нет более надежной гарантии или сильного побуждения для покупки чего-либо.
|
|
|
Подобная реклама подчеркивает неполноценность человека, который не обладает данным продуктом или не использует его. Она сосредоточивается на неуверенности, которую в разной степени испытывает каждый из нас. Чувствительные области, подобные желанию человека быть принятым другими, эксплуатируются путем изображения социальных бедствий, происходящих из-за грязной одежды или дома, перхоти или несвежего дыхания. Людям регулярно напоминают, что они не могут считать желаемое само собой разумеющимся, что они должны быть постоянно начеку против тех человеческих слабостей, которые могли бы побудить других людей отвернуться от них. Эти объявления касаются всех нас, как показывают продажи душистых, но бесполезных жидкостей для полоскания рта и вредных дезодорантов для подмышек. Эффекты могут достигать патологических размеров для некоторых людей, которые приходят в еще большее отчаяние по поводу своей социальной идентичности. В течение нескольких лет друзья одного мужчины думали, что у него проблемы с горлом, так как он периодически спрыскивал свой рот, даже когда говорил с людьми. Наконец они узнали, что он использовал освежитель дыхания, и таким образом уменьшал свое беспокойство о впечатлении, которое производил на других.
|
|
|
У человека, который ощущает свою неполноценность, реклама вызывает импульс искать в некоем снотворном или примочке, в одежде или в автомобиле дополнительное достоинство человеческого существа. Владение продуктом или использование его становится вознаграждением, поскольку снижает тревожность человека и искусственно поддерживает его позитивное представление о себе. Сам процесс покупки может быть утешением, как временный способ облегчения сложных чувств к самому себе. Этот же самый мужчина, переживая депрессию, будет стремиться купить некое средство для красоты и здоровья или, возможно, что-то более существенное. Таким образом, он, так или иначе, верит, что разобрался со своими межличностными проблемами, в то время как на самом деле — с точки зрения истинного понимания аддикции — он создал себе еще большие трудности, наделав долгов и убедив людей в том, что он — довольно странный тип. Его поведение похоже на поведение женщины, которая покупает платье, когда впадает в уныние. Эта привычка также может служить аддикцией. Она может приобрести впечатляющие размеры: есть женщины, покупающие одежду день за днем только для того, чтобы возвратить большинство своих покупок обратно и, таким образом, бесконечно продолжать развлекающее их занятие.
Для растущих сегодня детей воздействие средств массовой информации более серьезно, чем когда-либо. Через телевизионные программы, ориентированные именно на них, дети осаждаемы вторгающейся со всех сторон рекламой — с того момента, когда становятся способны ее понять. Видные атлеты, телевизионные знаменитости и мультипликационные герои рекомендуют витамины, делающие их сильнее и здоровее, игрушки и другие продукты, которые могут служить предметом зависти других детей. Между такими коммерческими вставками мультипликационные сериалы подчеркивают надежду на героические фигуры и волшебные решения дилемм, с которыми сталкиваются любимые детские герои. Несмотря на аддиктивный эффект и остановку нормальной детской активности — анестезию перед телевизорами — родителям трудно сопротивляться устройству, которое успокаивает детей, поддерживая в доме тишину и порядок. Эта пассивная форма развлечения, которую стали использовать молодые люди, обвиняется некоторыми исследователями (например, Леннардом) в том, что происходит одновременный рост употребления молодежью наркотиков.
|
|
|
Телевидение, которое приносит модели аддиктивного поведения в наши дома, равно интенсивно вторгается в сознание как детей, так и взрослых. Некоторые индивиды, озабоченные ролью, которую телевидение играет в их жизни, делали попытки избавиться от этого монстра с забавными и все же пугающими результатами, которые Колман МакКарти описывает в статье "Изгнание Чужака из Дома" в газете "Newsweek". Он обнаружил, что должен реорганизовать свой дом и заново узнать, что нравится его жене и детям. Члены семьи обнаружили много нового друг в друге и начали говорить о важных аспектах своей семейной жизни, которые ранее игнорировали.
Частично их шок происходил от осознания, что телевидение действительно может быть аддикцией. Кто может сомневаться, видя ребенка, прикованного к вспышкам на экране, что установлен паттерн компульсивного поведения? Взрослые также обнаруживают свою зависимость, приходя домой с энергии и мотивацией лишь для того, чтобы включить свой телевизор. Они нуждаются в телевидении, чтобы скоротать время, облегчить отношения с окружающими и скрыть пустоту своей жизни. Газеты отметили открытие Общества Рациональной Психологии в Мюнхене, Германия, заключающееся в том, что обычные телезрители, которые лишены своего любимого времяпрепровождения, могут переживать абстиненцию — симптомы отрыва, включающие дезориентацию в главных областях личной жизни. Они не могут общаться со своими семьями, теряют интерес к сексу, и так далее; это — забавная тема для новостей, однако, последствия этого не столь забавны.
Другие аддикции
Можем ли мы узаконить называние времяпрепровождения, подобного просмотру телевизора, аддикцией? И, если это так, то что делает его таковой? Аддикция имеет место в том случае, если переживание является достаточно безопасным, предсказуемым и повторяющимся, чтобы служить защитой сознания человека, предоставляя ему всегда доступную возможность для бегства и утешения. Однажды погрузившись в такое переживание, человек теряет доступ к другим людям, вещам и стремлениям и, таким образом, еще сильнее нуждается в аддиктивной деятельности или аддиктивных отношениях. При том, что отрыв от подобной деятельности распутал бы нить всей жизни человека, он сам не видит другого выбора, кроме полного и абсолютного соединения с вещью, которая теперь управляет им. Все это происходит с человеком, который сфокусировал свое внимание на телевидении до такой степени, что отказался от любых серьезных попыток заниматься своим домашним хозяйством. Телевидение — превосходный пример того, как общество не только допускает аддикции, но и обеспечивает их нам, и даже навязывает.
Обнадеживающим является тот факт, что люди начинают называть для себя ряд аддиктивных привязанностей в нашей культуре так, как они того заслуживают. В "Являетесь ли Вы аддиктивной личностью?" Доктор Лоуренс Дж. Хеттерер привлекает внимание ко множеству аддикции, включая шопинг и секс, а также домашние наркотики и алкоголь. Хеттерер и др. также называют аддикцией переедание, компуль-сивное влечение к азартным играм (гемблинг) и перерабатывание (трудоголизм). Так как эти и другие зависимости составляют аддиктивное общество, полезно рассмотреть пару примеров, чтобы исследовать их действие и функцию: кто участвует в них, как это влияет на других людей, и какие в целом последствия это имеет.
Когда люди сохраняют поведение, вредное для их собственного благосостояния, благосостояния объектов их заботы, и, наконец, благосостояния других людей — это признак аддикции. Содержание домашних животных в американских городах — одна из таких проблем. Как выявил опрос в "Национальных Городах", 60 процентов мэров ответственно заявили о "проблемах, связанных с контролем за собаками и другими домашними животными" как об источниках частых жалоб населения. Эти жалобы (как установил Алан Бек) возникают из-за растущего количества покусов собаками, омерзительности и опасности для здоровья собачьих фекалий, а также шума, лая или воя крупных животных, заключенных во дворах и в квартирах. И все же, популяция домашних любимцев ежедневно увеличивается. Американская Гуманитарная Ассоциация называет это эпидемическим популяционным взрывом, к которому, как они убеждены, американцы почти полностью равнодушны.
Почему люди так сильно привязаны к своим домашним животным? И почему так много крупных животных помещается в обстановку переполненных улиц и маленьких квартир, с которой они совершенно несовместимы? Ответ таков: домашние животные хорошо подходят для того, чтобы быть объектами для поиска эмоциональной уверенности. Немногие вещи столь же последовательны и предсказуемы, как поведение домашнего животного. Многие из их приверженцев пытаются минимизировать различие между любовью животного и любовью человека (вспомним рекламу корма для домашних животных, которая их персонифицирует и делает вас жестоким, если вы не балуете своего любимца). Некоторые люди, фактически, предпочитают компанию животных. Один мужчина охарактеризовал свою собаку как "единственное живое существо, которое действительно беспокоится обо мне; которое отреагировало бы, если бы я умер; которое любило бы меня вне зависимости от того, что происходит со мной в мире, или каким бы плохим я ни был по отношению к нему". Чтобы добиться этого вида преданности, необходимо только кормить собаку и иногда ласкать ее. Даже когда человек устает от животного, или оно ему наскучивает до полного игнорирования, питомец продолжает помещать хозяина в центр своей жизни. Нашей эпохе присуще широкое распространение овеществления эмоциональных привязанностей; аддикция и любовь настолько часто смешиваются, что люди могут назвать отношения с животным любовью.
Когда люди находят, что отношения, подразумевающие получение и отдачу — нормальные человеческие взаимодействия — слишком многого требуют, домашнее животное может стать единственным эмоциональным существом, с которым они могут войти в контакт. Домашние животные, естественно, появляются там, где трудно формировать человеческие отношения — среди пожилых и одиноких людей, или там, где они неустойчивы и изменчивы, как в молодежной культуре хиппи. Домашнее животное, однако, может фактически отвлечь человека от других эмоциональных потребностей и сделать менее вероятным их удовлетворение. Студентка колледжа, имеющая трудности в поддержании отношений с людьми, купила большую собаку для дома, в котором жила вместе с тремя другими девушками. Появление животного быстро отдалило ее от соседок, а постоянное внимание, которое она оказывала ему — включая долгие прогулки и односторонние беседы — сделало посещение ее дома неприятным для других людей. В следующем году она сняла квартиру одна. Когда кто-то все же приходил к ней, он замечал, что беседы с девушкой постоянно прерываются ее комментариями о собаке, обращениями к ней и периодическими объятиями и ласками животного.
Предсказуемость поведения собаки может объяснить также то, почему они популярны в домах среднего класса, иногда в качестве модели или даже замены детей. В одном доме, где родители ужасно беспокоились о местонахождении и занятиях своих детей, завели собаку, которую всегда держали привязанной к изгороди около дома. Они водили ее на поводке (как требует закон), и время от времени выгуливали в парке. Но даже там они не давали собаке бегать свободно, потому что "она могла бы потеряться, погнавшись за кроликом". Хотя эти люди действовали в соответствии с общественными инструкциями и социальными нормами, это наводит на размышления об их побуждении завести домашнее животное. Беспокойство за животное может быть случайным и эгоистичным, а главным основанием для решения о том, в чем оно нуждается, может быть собственное удобство. Хотя родители утверждают, что наличие животного учит детей быть внимательными к другим живым существам, кажется странным использовать этот вид отношений в качестве иллюстрации сложности человеческого взаимодействия. В семьях, где родители регулярно отрицают свободу собственных детей, которая заставила бы родителей нервничать, дети, в свою очередь, учатся формировать или подавлять импульсы своих домашних животных — к физической активности, сексу или стимуляции — чтобы приспособить их к собственным желаниям и графику. Обычное взаимодействие, которое мы можем наблюдать между хозяевами и домашними животными на улице — выговор за некий акт неповиновения. Аддиктивное использование домашних животных — форма жестокого обращения с ними, которая не часто признается таковой.
Степень, в которой домашние животные являются аддикцией, зависит от того, насколько они доминируют в жизни человека. Есть множество домов, где собаку воспринимают как объект любви, контролируют, чтобы она вписывалась в существующие домашние порядки, и, в то же время, ей позволено влиять на семейную политику. Один мужчина постоянно ругал и наказывал свою собаку, но отверг желанное предложение работы в Англии, потому что это значило бы подвергнуть животное шестимесячному карантину. Здесь доминирование и самопожертвование, которые часто идут рука об руку в межличностной аддикции, проявились в том, что мы считаем гораздо менее значительными отношениями.
Молодые люди, которые сильно вовлечены в аддикцию к домашним животным — и к возлюбленным — также часто имеют юношеский вариант религиозной аддикции. Мы уже упомянули Христианского фаната, который приравнивал веру в Иисуса к питью, галлюциногенным препаратам и психиатрии (хотя он утверждал, что нашел ее более эффективной, чем все остальное, для своих целей). Бывшие наркоманы известны как члены экстремистских, зачастую авторитарных религиозных сообществ, возникающих вокруг молодежной культуры. Статья Роберта Адамса и Роберта Фокса в "Обществе", озаглавленная "Иисус, вводимый внутривенно", суммирует некоторые аддиктивные элементы "путешествия под Иисусом" — отрицание прошлого и будущего, избавление от тревоги и напряжения, уклонение от принятия половой зрелости, неоспоримость идеологии группы. Тотальная приверженность религиозной секте отрицает все: кем человек был, что делал, что пережил и узнал, и перестраивает его или ее мышление в соответствии с жесткой линией религиозной доктрины. Порядок обеспечивается структурой группы, гарантия и интеграция находятся в вере во всемогущего Бога — и пугающая ответственность самоутверждения отступает.
Освобождение молодежи от эффектов такой идеологической обработки, кажется, требует такого же массированного нападения на их чувствительные места. Руководствуясь подобной рационализацией, родители нанимали Теда Патрика для организации похищения своих детей (часто по закону совершеннолетних) из религиозных коммун и подвержения их довольно травматичной процедуре-марафону "депрограммирования". Однажды убедившись в том, что их обратили, фактически, в извращенное Христианство, многие из молодых людей немедленно стремились присоединиться к группе депрограммирования, чтобы спасти других. Отрекшись от идеалов, которым они так недавно полностью посвятили свою жизнь, они чувствуют интенсивную негативную реакцию, которая неизменно следует за аддикцией.
Что приводит родителей в такое отчаяние, что они обращаются к насильственному вмешательству чужого человека для восстановления некоторого влияния на своих выросших детей? Чего они ожидают от Теда Патрика? Одна мать сказала про него: "Он - мой спаситель". Разочарованная тем, что Патрик оказался обычным человеком, она объяснила: "Я думала, что он — гигант, некий Бог, которого мы должны иметь". Призывая постороннего человека для решения проблемы, родители немедленно и в первую очередь обвиняют внешнюю силу — лидеров губительной секты — в том, что все пошло не так. Фактически, их собственные реакции демонстрируют то же самое замешательство, которое заставило их детей потерять равновесие. Один отец сказал: "Я уверен, что потребуется два года, чтобы восстановить то, что те дети разрушили за неделю". Но какой реальной стабильности, какой основы в жизни достигла дочь этого человека, или дочь Рэндолфа Херста, если "те дети" смогли уничтожить это за неделю? И как восстановить это — посылая ее обратно в школу и в церковь, где ей и привили неуверенность в себе?
Родители, участвующие в похищении детей, кажется, только хотят, чтобы их дети возвратились к внешне нормальному состоянию, к приемлемой, замаскированной нерешительности и зависимости, которую они демонстрировали до своего религиозного обращения. Это возвращает нас назад, завершая круг, к школе и семье. Санкционируя самоотрицание детей (вследствие присоединения к чему-то) на протяжении всей их жизни, родители и общество привели их к абсурдному увлечению наркотиками и религией, к которым столь многие взрослые относятся с презрением. Но они не должны удивляться, поскольку связь между этими двумя видами власти — прямая и неоспоримая.
Любовь и брак, дом и школа, медицина и психиатрия, наркотики и религия — все они, последовательно или одновременно, могут быть аддикциями для человека, который должен использовать их таким образом. С другой стороны, ничто из этого списка не обязано быть аддикцией, поскольку все, что мы делаем, может быть и аддиктивным, и неаддиктивным; ключ находится в том, как и почему мы это делаем. Но поддавшись всеобщему культурному паттерну аддикции, руководящему столь многими из наших действий, мы всегда пребываем в поиске следующей научной степени, следующего возлюбленного, следующего визита к психиатру, следующей дозы. Нас научили (во многих случаях сами эти учреждения) тому, что мы нуждаемся в школе, нуждаемся в браке, нуждаемся в постоянной работе, нуждаемся в медицине. В чем мы действительно нуждаемся, так это в цельности и в том, чтобы быть собой, брать на себя ответственность за свое собственное здоровье, образование и эмоциональное развитие. Мы должны быть уверены, что можем справляться с людьми и вещами, которые составляют нашу среду, учиться у них и наслаждаться ими. Поскольку нам трудно достичь такой цельности, аддикция не является, как нам нравится думать, отклонением от нашего жизненного пути. Аддикция — это и есть наш путь в жизни.
ГЛАВА 8
|
|
|
