 |
Глава lXIII. Жестокая забава
|
|
|
|
Да, индейцы несомненно собирались устроить состязание в стрельбе, и мишенью им должна была служить моя грудь. Вот почему меня привязали к кресту на вершине холма. Увы, сомневаться в их намерениях не приходилось — Кровавая Рука взял мушкет и, выступив на шаг перед шеренгой своих воинов, прицелился в меня. Нет слов, чтобы описать мой ужас! Не имея возможности шевельнуться, я смотрел на блестящий ствол, на черное отверстие дула, из которого должен был вырваться свинцовый вестник смерти. Мне не раз приходилось стоять под дулом пистолета на дуэли. Положение это не из приятных, но оно казалось мне райским блаженством по сравнению с тем, в котором я находился в ту минуту. Дуэль еще не означает верной гибели. Вы стоите боком к противнику, что уменьшает опасность. Можно надеяться, что он поспешит выстрелить, не прицелившись хорошенько. В конце концов, во время поединка можно просто увернуться от пули или, оказавшись проворнее противника, опередить его и выстрелить первым. Кроме того, человека, дерущегося на дуэли, обычно поддерживают оскорбленная гордость, гнев, боязнь общественного порицания или ревность.
Я же находился совсем в ином положении. Меня не поддерживали ни гнев, ни ревность. Мушкет был направлен мне прямо в грудь, и я не мог не только отклониться, но даже пошевельнуться, а моего врага ничто не волновало и не мешало ему целиться. Наоборот, он был совершенно хладнокровен, как будто собирался стрелять в деревянную мишень.
Он целился, вероятно, не дольше минуты, но мне она показалась за десять, а может быть, и действительно он делал это довольно долго. Пот градом катился по моему лицу и стекал на грудь. Напряженное ожидание продолжалось, и я подумал, что Кровавая Рука умышленно не стреляет, чтобы насладиться моим страхом. Несмотря на разделявшее нас расстояние, я видел дьявольскую усмешку, с которой он то опускал ружье, то снова поднимал его к плечу. Наконец он как будто решил серьезно взяться за дело. Руки его напряглись, щека плотнее прилегла к прикладу и пальцы нажали на спуск. Роковой миг наступил!
|
|
|
Блеснула вспышка, красная полоса огня вырвалась из дула и раздался свист пули. Затем до меня долетел треск выстрела, но уже прежде я знал, что остался невредимым. Судя по звуку, пуля пролетела в нескольких футах от меня. Сзади послышался какой-то шорох, и сейчас же передо мной мелькнула темная физиономия разрисовавшего меня художника. Я думал, что он давно спустился на равнину, но ошибся. Этот индеец все время находился поблизости, спрятавшись за выступ скалы, чтобы сообщать стрелкам о их результатах. Осмотрев меня и убедившись, что я не ранен, он знаками сообщил им об этом и снова скользнул за уступ. Я несколько успокоился, но всего лишь на миг. Выстрелив в меня, Кровавая Рука уступил свое место одному из младших вождей, вооруженному другим мушкетом. И снова я увидел темное отверстие дула. Новый стрелок не мешкал, и все же эта минута тянулась мучительно долго. Еще раз, обливаясь холодным потом, пережил я агонию, оставшись в живых и не потеряв ни капли крови. Снова я видел и дымок и вспышку, вырвавшуюся из дула, но звук его выстрела услышал после того, как пуля с глухим стуком ударилась о камень, на котором я стоял. На этот раз индеец не стал подыматься на площадку. Он видел, как посыпались осколки гранита, и, уже не осматривая меня, вторично подал сигнал о промахе. На линию огня вышел третий индеец, и страх охватил меня с прежней силой. Он заставил меня пережить ощущение смерти раз двенадцать. То ли у него отсырел порох, то ли не было кремня, но, сколько он ни щелкал курком, выстрела так и не последовало. Более ужасной пытки нельзя было придумать нарочно. Дело кончилось тем, что ему дали другое ружье, которое наконец выстрелило, но опять без всякого толка. Пуля пролетела далеко в стороне от цели. На смену неудачливому стрелку вышел четвертый — высокий смуглый воин. Видя, как легко и свободно он обращается с ружьем, я угадал в нем стрелка более искусного, чем предыдущие, и страх мой дошел до болезненного напряжения. Когда индеец выстрелил, я почувствовал сотрясение и решил, что он попал в меня. Судя по радостным крикам его товарищей, им, видимо, тоже показалось, что выстрел был удачным. Однако художник, скрывавшийся за скалой, скоро разочаровал их — пуля ударилась в перекладину креста, к которой были привязаны мои руки. От толчка мне показалось, что она задела и меня.
|
|
|
За четвертым стрелком последовал пятый, за ним стали выходить другие, пока наконец все ружья не оказались разряженными. Но это вызвало лишь временную задержку. Их быстро перезарядили, и новые участники жестокой игры выступили вперед, чтобы испытать свое искусство.
Как ни странно, после нескольких выстрелов я уже начал желать, чтобы они скорее попали в цель. Слишком невыносимым становилось бесконечное испытание, а надежды на спасение не было. Я знал, что индейцы будут продолжать свое занятие, пока чей-нибудь выстрел не прикончит меня. И мне стало уже безразлично, когда это случится. Смерть положила бы конец моим мучениям, и я мечтал, чтобы он скорее наступил.
Глава LXIV. СОТНЯ СМЕРТЕЙ
Жестокая забава продолжалась уже около часа, в течение которого в меня стреляли не меньше пятидесяти раз. Свирепый вождь, угрожавший мне сотней смертей, сдержал свое слово. Несмотря на неумение стрелков, перед каждым выстрелом мне казалось, что наступает последний миг моей жизни. Кровь застывала в жилах, и по телу пробегала дрожь. Если я и не умер сто раз, то, во всяком случае, сто раз испытал ужас смерти, а может быть, и больше, потому что почти каждому из пятидесяти выстрелов предшествовала осечка, которая действовала на меня почти так же, как выстрел. Нельзя сказать, что я остался невредимым — мои руки и ноги были поранены в нескольких местах. Я чувствовал, что по моему телу струится кровь, а в небольшом углублении скалы подо мною образовалась красная лужица. Однако я не ощущал почти никакой боли — по-видимому, это были не раны, а просто глубокие царапины. Я знал, что у меня не перебита ни одна кость и не задет ни один важный орган.
|
|
|
После того как индейцы почти час занимались своей дьявольской игрой, стрельба внезапно прекратилась. Я решил, что у них кончился порох. Вожди стали о чем-то совещаться, и по их жестам я понял, что предметом разговора был Верный Глаз, на которого они то и дело указывали. Он все еще лежал ничком на траве, но ни Уингроува, ни Су-ва-ни около него уже не было. Неужели она освободила охотника и дала ему возможность спастись? Может быть, об этом и совещаются индейцы? Но вот несколько воинов отделились от остальных и побежали к Верному Глазу. Наклонившись, они развязали его, поставили на ноги и поволокли к толпе стрелков. Испуганный янки не пытался сопротивляться, понимая, что это бесполезно. Два индейца тащили его за руки, а трое или четверо подталкивали несчастного сзади. Длинные растрепавшиеся волосы придавали еще более отчаянное выражение лицу солдата, считавшего, видимо, что пришел его последний час. Куда же еще, как не на казнь, могли тащить его? Вначале то же думал и я, но скоро убедился, что ошибся. Краснокожие окружили его тесным кольцом, так что мне была видна только его светлая макушка, мелькавшая среди черноволосых голов индейцев. Что с ним делали, я не знал, пока они не расступились, и тогда с удивлением заметил, что выражение лица Верного Глаза совершенно изменилось. В нем не было больше ни страха, ни отчаяния. Во взгляде и в движениях стрелка чувствовалась уверенность и какая-то удовлетворенность. И вдруг я увидел, что мой бывший солдат держит в руках ружье — свое собственное — и заряжает его! Мое изумление сменилось негодованием, когда, выступив вперед и глядя прямо на меня, он явно собрался стрелять.
Трус! Предатель! Так вот какой ценой он купил себе жизнь! И это Джеф Байглоу, Верный Глаз, на которого я так полагался!
|
|
|
Это было просто невероятно. Кляп во рту мешал мне выразить вслух мое возмущение. Страх смерти — тяжкое испытание, и Верный Глаз, по-видимому, не выдержал, когда ему обещали пощаду! Так, по крайней мере, мне казалось, когда он стал передо мной с ружьем в руках. К моему крайнему негодованию, он при этом и не думал смущаться или прятать от меня глаза, а наоборот, казалось, был очень доволен собой и полон решимости осуществить свое подлое намерение. На лице янки была написана совсем несвойственная ему свирепость, которая в другое время показалась бы мне просто нелепой.
«Он старается угодить своим новым союзникам», — подумал я, и в ту же минуту раздался гневный выкрик Верного Глаза, сопровождавшийся угрожающим жестом. С первых же слов все объяснилось, и я перестал сомневаться в честности старого друга. Его злобное выражение действительно было притворным, но цель этого притворства была иной, чем я предполагал.
— Капитан! — крикнул он, грозно потрясая ружьем. — Слушайте меня внимательно и смотрите как можно сердитей. Пусть эти негодяи думают, что мы ссоримся. Прежде всего скажите, не повреждены ли у вас ноги. Я знаю, что вы говорить не можете, поэтому закройте только на минутку глаза, и это будет значить «нет».
Озадаченный сперва несоответствием тона и содержания этой речи, я, однако, сейчас же сообразил, что Верный Глаз что-то задумал, и поспешил повиноваться его указаниям. Менять выражение лица мне не пришлось: оно было достаточно негодующим, пока я подозревал стрелка в измене. Поэтому, продолжая сохранять тот же вид, я только закрыл глаза, зная, что пули только поцарапали мои ноги.
— Отлично! — по-прежнему громко и злобно закричал янки. — Теперь постарайтесь немного опустить правый локоть, чтобы мне легче было попасть в ремень. Они, кажется, связали вас одним куском ремня, и, если его где-нибудь перебить пулей, вы легко сможете освободиться. За холмом с той стороны всего один краснокожий. Ваша лошадь там. Бегите к ней, прыгайте в седло и неситесь отсюда во всю прыть. Готовы?
Проговорив это, Верный Глаз сделал шаг вперед и приготовился стрелять. План его был ясен. Я действительно был привязан к кресту одним куском тонкого ремня из сыромятной кожи. Такие путы легко было сбросить, перерезав их всего в одном месте. Лошадь моя, вероятно, действительно находилась за холмом, потому что впереди ее теперь нигде не было видно. Бросившись сразу в ту сторону, я мог добежать до нее раньше, чем меня перехватят индейцы. А в таком случае спасение, конечно, было возможно!
Глава LXV. МЕТКИЙ ВЫСТРЕЛ
Как ни трудна была задача, стоявшая перед Верным Глазом, я не сомневался, что он с ней справится. Янки славился своим искусством, и говорили, что он никогда не даст промаха. Я сам не раз видел, как он сбивал птицу на лету.
|
|
|
Искусство Верного Глаза давало мне надежду, что задуманный им план удастся, и потому, повинуясь его просьбе, я сделал рукой резкое движение книзу. Оно выглядело, как проявление ярости, вызванной речью мнимого изменника, — по крайней мере, так его восприняло большинство окружавших янки индейцев. Его слова, произнесенные по-английски, были им непонятны, но жесты почему-то вызвали подозрения Кровавой Руки.
— О чем это желтоволосый говорит с пленником? — спросил он по-испански. — Пусть будет поосторожнее, а то мы и его сделаем мишенью для воинов арапахо.
Верный Глаз ответил на ломаном испанском языке — он недаром участвовал в мексиканской кампании:
— Великий вождь, я сказал, что собираюсь посчитаться с ним. Черт его возьми! Когда я служил в армии, он был моим начальником и однажды приказал меня выпороть. Теперь я рад, что могу отомстить, — вот что я ему говорил.
— Ак! — проворчал дикарь, видимо, удовлетворенный этим объяснением.
— Ну, капитан, приготовьтесь! — свирепо заорал Верный Глаз, снова прикладывая ружье к плечу. — Не бойтесь, я вас не задену. Ремень хорошо виден, а пуля у меня большая. Уж как-нибудь она его перебьет! Сейчас попробуем.
Высокий светловолосый человек с ружьем у плеча, направленное на меня дуло, мгновенная вспышка и удар по кресту — все эти восприятия и ощущения были почти одновременными. Повернув голову и изо всех сил скосив глаза, я сумел рассмотреть результат выстрела. Ремень был почти полностью перебит как раз в том месте, где он огибал край доски. Я мог разорвать его, приподняв локоть, но, ожидая появления индейца, предусмотрительно остался неподвижным. Через минуту оскалившийся в улыбке краснокожий оказался передо мной, и, найдя на кресте след пули, указал на него стоявшим внизу. Я с трепетом ждал, что он заподозрит неладное, и вздохнул с облегчением, когда шуршание и скрежет камней, раздавшиеся позади, известили меня, что художник снова скрылся за скалой. В это время толпа индейцев уже окружила Верного Глаза, который в чем-то убеждал вождя, объясняя ему причину своей неудачи. Я не стал ждать конца их разговора и, резко дернув рукой, услышал звук лопнувшего ремня и увидел его повисшие концы. Следующим движением я освободил правую руку и размотал обвивавшие меня петли с такой поспешностью, словно вырывался из колец змеи. Никто из индейцев этого не заметил; все они смотрели на Верного Глаза, о чем-то сердито с ним споря. Только когда я, оторвавшись от креста, прыгнул в сторону, послышались возгласы удивления, а за ними дикий, продолжительный вопль. Поворачиваясь, чтобы бежать прочь, я мельком оглянулся на индейцев и заметил, что они все еще не двинулись с места, словно окаменев от изумления.
Нельзя было терять ни минуты и, перебежав площадку, я спрыгнул вниз по другую сторону холма. Там, в шести футах ниже вершины, был небольшой уступ, на котором я увидел художника — он сидел на краю спиной ко мне. Индеец понял, что случилось, только когда я, соскочив вниз, оказался рядом с ним. Услышав перед этим крики с противоположной стороны холма, он, видимо, хотел встать, но не успел. Я видел, что он безоружен, но, боясь, как бы он не задержал меня, с силой толкнул его ногой в плечо, и он мгновенно сорвался с уступа. Тело его покатилось с камня на камень, ударяясь о скалы, и скрылось под корявыми ветвями можжевельника. Я огромными прыжками помчался вниз по отлогой тропе. Вблизи от нее стоял мой конь вместе с лошадью Уингроува и нашими мулами. Сторож уже кинулся навстречу, чтобы перехватить меня, и на бегу старался прицелиться из ружья. Избежать столкновения с ним было невозможно, так как он находился между мной и лошадьми. Не обращая внимания на ружье, я бросился прямо к нему. Когда между нами осталось не больше пяти шагов, он остановился и спустил курок, но ружье дало осечку. Не дав ему опустить его, я схватился за ствол, отчаянным усилием вырвал оружие из рук противника и замахнулся, чтобы ударить его по голове, но он поднял кверху руки, отражая удар. Тогда я ударил его прикладом в живот, и он рухнул как подстреленный.
Не выпуская из рук ружья, оказавшегося, по странному совпадению, моим собственным, я быстро подбежал к своему коню. Он приветствовал меня веселым ржанием. Отвязать его, собрать поводья и вскочить в седло заняло одно мгновение, и я сразу почувствовал себя на свободе. Из-за холма появились с пронзительным криком индейцы. Большинство из них были пешие, с незаряженными мушкетами. Более предусмотрительные бросились сперва к лошадям и оружию, но еще не успели до них добежать, и это дало мне выигрыш во времени. Я уже не спешил и нисколько не боялся быть снова схваченным. Верхом на моем верном скакуне я чувствовал себя, как потерпевший кораблекрушение, который снова ощутил под ногами палубу корабля. Я знал, что успею скрыться от моих преследователей, и потому не торопясь поправил уздечку, повернул лошадь и поскакал прочь. Мой араб не нуждался в понукании. Как птица понесся он вверх по долине, оставив далеко позади вопящих индейцев.
|
|
|
