Глава 1 Введение

 

DA

Damyata: Судно слушалось

Радостно твердой руки у кормила

Море спокойно, и сердце послушалось бы

Радостно, только позволь ему - забьется,

Как велено кормчим.

Т. С. Элиот. «Что сказал гром»'. Бесплодная земля

(Пер. С. Степанова. (В сб.: Элиот Т. С. Полые люди. - СПб.: Кристалл, 2000. с. 81).

 

Как-то однажды, несколько лет назад, у нас состоялся незабываемый праздник. Это был праздничный вечер, скорее, даже ночь, посвященная поглощению превосходных продуктов. Все участники были в возбужденном, приподнятом настроении, довольные, что наконец раздался «последний звонок» и все строгие правила поведения сразу перестали действовать. Однако присутствующие по-прежнему продолжали держаться за тот мир, который уже прекратил свое существование. Корабли были сожжены еще до того, как зрелище закончилось.

Итак, мы танцевали, ели и пили на этой необитаемой земле, где мы не полностью расстались со своими ролями и не совсем повернулись к той личности, которую могли бы назвать «Я». Часа в два ночи, в самый разгар нашего дионисийского празднества, один из его вдохновителей прошел через всю комнату и обратился ко мне, чтобы поблагодарить за вечер. Его походка была неторопливой, а лицо серьезным.

- Но праздник еще не кончился, - сказала я, - завтра этого уже не будет.

- Прекрасный вечер, - ответил он, - но мне нужно идти. Я довольно много выпил.

Он сказал это спокойным и решительным тоном. Он говорил так, словно присутствовал на свидании с женщиной, которую любил всю жизнь, но так и не смог на ней жениться. Я помню, как стояла в кругу танцующих, глядя в его гордые глаза. Мне так хотелось сказать ему о том, что на столе было много вкусного. Но я чувствовала, что это будет совершенно неуместно.

Настоящие пьяницы похожи на настоящих обжор или на настоящих голодающих. И все они похожи на настоящих наркоманов. Зависимость овладела ими, как заклятье, ставшее какой-то жуткой и непостижимой тайной, и ее влияние ощущается в любом деле, которым они занимаются. Женщина, страдающая перееданием, слушает других людей, рассказывающих ей о диете, о необходимости постоянного контроля над своим весом и физических упражнений; она их слушает, напряженно сопоставляя потерянные и приобретенные килограммы. Она слушает, как другие, шутя, ободряют и поддерживают друг друга. Она не принадлежит к их кругу. Она гораздо лучше их знает, что такое диета. Она знает, что не сможет постоянно контролировать свой вес; что ее жизнь находится в какой-то иной Размерности Всемогущего и поэтому не может сделать ни шага самостоятельно. Она вступила в некое соглашение с едой, которое, наверное, не осознает, но в этом соглашении несомненно присутствует какая-то волшебная сила, магически воздействующая на нее. Она ненавидит есть; она любит есть; и об этом соглашении она никогда не говорит ни слова.

Эта книга о тех, кто злоупотребляет едой и алкоголем, кто слишком занят наведением и доме порядка и чистоты, и о других людях, которые чем-то злоупотребляют. Со мной как с аналитиком делились секретами мужчины и женщины, оказавшиеся в плену невроза какой-нибудь навязчивой одержимости. Большинство из этих людей - прекрасные профессионалы, у которых нет проблем с работой; однако они знают, что их внутренняя катастрофа повторяется регулярно - каждый день, каждую неделю, каждый месяц. Они знают, что их правая рука не имеет понятия о том, что делает левая, и что их левая рука очень мешает тому, что называется успешной жизнью. Эта книга и о тех, кто очень занят работой, то есть о трудоголиках, которые говорят: «Я знаю, что сделаю карьеру на работе. Я прекрасно с ней справляюсь. Но если все заключается именно в этом, то мне это неинтересно. Я не занимаюсь ничем, кроме работы. Моя личная жизнь - это ловушка».

За масками успешности у этих людей скрывается ужас и крушение иллюзий. При этом проявляется одинаковый, общий для всех фактор. Сознательно люди хотели делать или становиться все лучше и лучше, ограничивая себя жесткими рамками, которые сами для себя и определили; они не имели возможности бессознательно управлять своим поведением. Едва прекращается ежедневная рутина, появляется очень много индивидуальных и социальных причин наступления хаоса. Дальше может действовать только сила воли. Если любой ценой поддерживать эту силу воли за счет оставшейся у человека энергии, перед ним раскроется страшная и очень глубокая пасть безразличия. Когда вечером наступит время снова стать самим собой, маска человека и его внутреннее «Я» не смогут вступить в контакт между собой.

Навязчивая одержимость сужает жизнь до предела, и тогда жизнь, по существу, уже прекращается и становится существованием.

Эрнст Беккер в книге «Отрицание смерти» прекрасно проясняет эту дихотомию:

«С одной стороны, перед нами животное в человеческом облике, которое отчасти умерло для внешнего мира, сохраняет больше всего «достоинства», если в каком-то смысле забывает о своей судьбе и позволяет в жизни собой управлять; ощущает максимальную свободу, если живет в безопасной зависимости от окружающих его сил и меньше всего подвластно себе. С другой стороны, у нас появляется животное в человеческом облике, которое сверхчувствительно к воздействию внешнего мира, не может обособиться от него, снова и снова должно тратить свои скудные силы, практически не может свободно двигаться и действовать, владеть собой и лишено чувства собственного достоинства. Какой из этих двух образов мы выберем для идентификации, в существенной мере зависит от нас самих»4 (Ernest Becker, The Denial of Life, p. 24. )

Будь мы животными в человеческом облике, которые «отчасти умерли для внешнего мира», или животными в человеческом облике, «сверхчувствительными к внешнему миру», многие из нас все равно находились бы под воздействием некой силы, которая ощущалась бы как внешняя, или же не менее мощной внутренней силы или ощущали бы на себе воздействие их обеих, пока их «Я» не утратило бы контроля над своей жизнью. У этого «Я» нет своей системы ценностей. У него нет собственного жилища. Все время его безупречно скрывает маска или Персона, но как только дело сделано, эти безумные, чуждые ритмы продолжают владеть телом и Бытием. Нет такого «Я», к которому можно обратиться, чтобы его остановить, нет сильного Эго, способного дифференцировать эмоции, чтобы уловить глубинные природные ритмы.

Если эти природные ритмы утонули в общем бессознательном, так и не выйдя на поверхность, тело, подобное избитому, невротичному, измученному животному, упорно пытается войти в эти ритмы, чуждые его природе. Волчье отношение к жизни выражается в том, чтобы каждый день требовать от нее все больше, а всю ночь выть: я хочу, я хочу, я хочу. Социальные ценности основываются на профессиональной этике и стандартах достижения совершенства, амбициях и целях, поощрении волчьих отношений в профессиональных джунглях, но общество ничего не может сделать, чтобы ночью накормить одинокого волка. Некоторых толпа увлекает к употреблению алкоголя и наркотиков, неуемному сексу и обжорству. При этом, пытаясь как-то себя оправдать, они говорят: «Лучше напиться, чем сойти с ума, лучше пусть меня рвет желчью, чем я сойду с ума, лучше быть толстой, чем сумасшедшей». Но никто не напивается, не пресыщается сексом, не наедается и не испытывает тошноты, потому что никто ничего не осознает и нет никакого осознания своего тела. Инстинкты, которым сама природа дала уровень насыщения, больше не работают. Пустоту никогда нельзя наполнить.

Некоторые встречавшиеся мне люди отказывались сливаться с толпой, но все равно становились жертвами волчьего синдрома. Они поглощали алкоголь, не чувствуя его вкуса, пожирали еду, не пережевывая ее, драили по ночам свои аккуратные и чистые коттеджи и выдавливали из себя последний кусок плоти, который еще каким-то чудом держался на их несчастных костях. Они приходили на терапию, ибо понимали: это сумасшествие. Их «Я» находилось во власти какого-то демона, который делал с ними что хотел. Этот демон целый день скрывался под маской респектабельности, а ночью раскрывал свою настоящую сущность. Он требовал совершенства - совершенной деятельности, совершенства мира, совершенной чистоты, совершенного тела, совершенной осанки, но они, будучи обыкновенными людьми, а не телезвездами и не топ-моделями, испытывали ощущение полного хаоса и абсолютной смерти. Демон уничтожал их, как мог, и потом, изничтоженные, они, наконец, засыпали.

При этом отсутствовало равновесие, которое восстановило бы качество бытия. Рациональная, ориентированная на достижение цели перфекционистская маскулинная установка, должна быть уравновешена фемининностью. Эти два слова: маскулинность и фемининность — имеют сейчас столь важное значение, что мне бы хотелось прояснить их психологический смысл на примере очень простого случая.

Прошлым летом мой друг Тони и я, босоногая, с развевающимися на ветру волосами, переплывали на маленькой парусной шлюпке неспокойные воды залива Джоржиан Бэй, скользя по поверхности волн, постоянно накреняясь и меняя курс из-за воздействия переменчивых течений и капризов ветра. Я не умею управлять яхтой, но мне нравилось быть в составе экипажа, когда Тони был капитаном. Он очень легко справлялся с управлением этой маленькой шлюпкой, и когда я видела его, возбужденного и вместе с тем уравновешенного, напрягавшего каждый мускул, чтобы правильно держать парус и идти верным курсом, я вдруг представила его образ как метафору равновесия между маскулинностью и фемининностью. Его правая рука твердо управляла парусом, его пальцы были очень чувствительны к малейшему изменению силы ветра. Его левая рука держала руль с напряжением, которое вообще-то даже нельзя назвать напряжением, а скорее умеренным подчинением энергии водной стихии. Мы знали, что зависим от ветра и волн, которые движут нами, но в той же мере мы зависели от умения управлять лодкой. Одно неточное движение или малейшая нерешительность привели бы к тому, что мы оба оказались на дне залива. Паруса были наполнены ветром, и наша маленькая шлюпка продолжала свой путь, словно по лезвию бритвы. Мы изо всех цеплялись за дно шлюпки большими пальцами ног, и наши тела выгибались и напрягались, находясь над водой, насколько могли, чтобы сохранять равновесие. Но при этом его руки всегда реагировали на малейшие изменения направления ветра и воды, управляя рулем и снастями.

Причалив к берегу и оказавшись в безопасности, я вылезла из лодки с окровавленным пальцем ноги от слишком сильного напряжения и горящими бедрами, натертыми жесткими шортами. Тони спокойно свернул паруса, связал веревки и понимающе улыбнулся. Это понимание сопровождало его на протяжении всей прогулки, как будто он уверенно, возбужденно и легко поднимался на скалу. Он знал свою силу; он доверял своему животному телу; он мог подчинить свою силу другой силе, более слабой, чем его. Через него я ощутила дыхание вечности, ибо Тони был настроен именно так, чтобы его уловить.

Сейчас я даже на мгновение не могу себе представить, что я, слабая женщина, ни с того ни с сего окажусь в такой ситуации, когда буду зависеть от большого и сильного мужчины. По существу, я просто счастлива быть в составе экипажа моей подруги Мэри, которая является таким же умелым шкипером, как Тони. И в этом все дело. Маскулинность и фемининность не обязательно относятся только к мужскому или только к женскому телу. Если мы биологически относимся к женскому полу, то наше Эго является фемининным, а у нас внутри существует маскулинность, которую Юнг назвал Анимусом. Если мы биологически относимся к мужскому полу, то обладаем мужским Эго и внутренней фемининностью, Анимой. Маскулинность и фемининность не связаны с социально-половой ролью, хотя исторически в западной культуре их длительная идентификация с этой ролью отчасти мешает нам смотреть на них так свободно. Но именно так свободно я буду рассматривать маскулинность и фемининность на протяжении всей книги. В ней идет речь о психических, а не о биологических различиях.

В «И Цзин», китайской «Книге перемен», говорится о постоянных изменениях, которые происходят внутри человека. Энергия Ян, энергия творческой маскулинности, постоянно и упорно устремляет человека вперед, к цели, пока не становится слишком сильной, чтобы вызвать срыв, - и тогда из глубины появляется восприимчивая женственность Инь и постепенно движет человеком, помогая ему дойти до вершины. Жизнь - это постоянное стремление обрести баланс этих двух сил. Чем более зрелым становится человек, тем больше он способен избегать крайностей, связанных с каждым полюсом. Поэтому маятник не набирает слишком большую амплитуду, отклоняясь далеко вправо только для того, чтобы затем с не менее разрушительной силой отклониться влево, порождая бессмысленный цикл действий и соответствующих реакций, инфляции и депрессии. Идентификация с тем или другим полюсом может привести к резкому отторжению к его противоположности. Это отношение абсолютно точное. Чем больше я становлюсь белой и пушистой на одном полюсе, тем более длинным и черным становится шлейф энергии, которая бессознательно констеллируется у меня за спиной: чем больше я заставляю себя соответствовать своему совершенному образу, тем больше мне приснится переполненных унитазов.

Человек, отождествляющий себя со своим идеалом, становится похожим на влюбленного обожателя в стихотворении Свифта, который кричит:

Нечего удивляться тому, что я потерял Разум;

Ох! Каэлиа, Каэлиа, Каэлия какает! 5 (Jonathan Swift, «A Beautiful Young Nymph Going to Bed». («Каэлия» (Caelia) -это каламбур, производное от слова caecum, означающего слепую кишку, точнее, первую секцию толстой кишки, продолжением которой служит слепая кишка. )

Он не может примириться с тем, что его возлюбленная, такая белая и пушистая, способна запятнать себя проявлением своей человеческой природы - дефекацией и выделением экскрементов.

Будучи людьми, а не богами, мы должны стремиться идти по серой сплошной линии, совершающей свои волнообразные колебания влево и вправо относительно центра, находящегося между двумя противоположностями.

И только хорошо развитое (способное различать эмоции) Эго, как мужское, так и женское, может следовать курсу между водой и ветром. Позитивная маскулинная энергия ориентирована на цель и обладает целенаправленной силой, заставляющей двигаться по направлению к ней. Она себя организует, чтобы иметь большую часть своих выдающихся качеств — физических, интеллектуальных, духовных — и привести их в гармонию. Она приходит к признанию собственной индивидуальности, и парадоксально, что при возрастании ее силы становится менее ригидной и более гибкой. Эта энергия не должна зависеть от прежних паттернов поведения, прежних привычек, прежних традиций. С возрастающим доверием она испытывает возбуждение от новых способов поведения и постоянного появления новых энергий. Она знает, как поддерживать необходимое напряжение между твердой точкой зрения и подчинением внутренним творческим силам. Ее проникающая сила оплодотворяет и высвобождает творческие возможности фемининности.

Фемининность - это бескрайний океан вечного Бытия. Она была, есть и будет. В ней обитают первобытные звери «с окровавленными клыками и когтями»; она содержит в себе будущие ростки жизни; она знает законы природы и неумолимо им следует; она живет в вечном Настоящем. У нее есть собственные ритмы, они медленнее и реже ритмов маскулинности, их движение происходит как бы по спирали, словно с некоторым возвращением назад, но их неизбежно влечет к свету. Она находит то, что для нее важно, и играет с ним. Это у нее может плохо получаться, но она всегда настроена играть, потому что любит жизнь. Она любит, и если ее любовь проникнута позитивной маскулинностью, ее энергии высвобождаются, направляются прямо в жизнь вместе с постоянным потоком новой надежды, новой веры, новой размерности любви. Но эта духовная фемининность так укоренилась в природных инстинктах, что независимо от степени своей одухотворенности всегда принимает сторону жизни. Этим она отличается от сверходухотворенной маскулинности (и в мужчинах, и в женщинах), которая стремится нас соблазнить и увлечь в мечту, что «обрывает цепь сердечных мук... которые достаются телу»6. (Shakespeare, Hamlet, act. 3, scene 1, lines 62-63. (Перевод Б. Пастернака).

Хорошие моряки во время жизненного «шторма» пользуются своим «Я», чтобы узнать, в каких случаях полезно использовать свою маскулинность, а в каких - свою фемининность. Они закаляют свое Эго, и оно становится вполне сильным, чтобы справляться с порывами ветра и волн. Такое Эго может быть достаточно сильным, если его поддерживает мудрость тела, послания которого имеют прямую связь с инстинктами. В отсутствие такого взаимодействия между телом и духом дух всегда остается закрепощенным. В любой момент, когда у него появляется возможность воспарить, возникает страх и пропадает доверие, ибо оно не может найти опоры в своей инстинктивной основе даже для того, чтобы выжить. В отсутствие основы тело ощущается как враг. Как лодку, лишенную руля, которую постепенно, кругами, затягивает водоворот, моряка может поглотить воронка оцепенения и ужаса. С другой стороны, если дух и тело находятся в гармонии между собой, тогда одно дополняет другое своей особой, специфичной мудростью.

Мы живем в эпоху технократии, которая «убеждена» в полном совершенстве компьютера. Люди стремятся быть похожими на богов, которым они поклоняются, но, к счастью, наша агония не позволяет нам стать совершенными роботами. Как бы упорно мы ни пытались искоренить природу, она все равно на нас воздействует через свою систему ценностей и болезненную цену своего разрушения. Столкнувшись с ядерными силами, с угрозой саморазрушения, мы пытаемся воссоединиться со своими глубинными истоками, с которыми уже давным-давно утратили контакт, в надежде получить подпитку из этих глубин, способную как-то уравновесить стерильность совершенной машины. У большинства из нас нет никакой модели жизни. Хотя мы могли любить свой дом и свою семью, нам следует быть безжалостно честными при оценке своего наследства.

В большинстве случаев матери нас любили и делали все, что могли, пытаясь заложить в нас прочную основу для хорошей жизни. Из поколения в поколение матери делали одно и то же, но существует непреложный факт: большинство современных людей -и мужчин, и женщин - не имеют прочного ядра, которое позволяло бы им продвигаться в жизни. Многие из наших матерей и бабушек были дочерьми сторонниц равноправия, которые уже прокладывали путь к новой социальной роли женщины. Одни из них страстно желали быть мужчинами. Другие вступали в такой тесный контакт со своей внутренней маскулинностью, что создавали у себя дома иерархию маскулинных ценностей, отдавая предпочтение порядку, идеалам, ориентированным на достижение цели и успеха - того самого успеха, которого, по их ощущениям, не удалось достичь им самим. Их дети с молоком матери впитали желчь их разочарования.

Не имея связи со своей фемининностью, их матери не могли передать им свое наслаждение жизнью, свою веру в бытие, свое доверие к такой жизни, которой жили они сами. Приученные к тому, что в жизни нужно всего добиваться и действовать максимально эффективно, они не могли позволить себе просто жить. Они не могли позволить себе спонтанных реакций на неожиданные события. А так как их дети тоже иногда получались «случайно», то малышам приходилось трижды выражать протест, прежде чем их удавалось уложить в колыбель. Этих детей не ждали не только как новых личностей, но и как обладателей иных темпераментов, ибо их мысли и чувства не соответствовали родительским проекциям и ожиданиям того, какие у них должны были быть мысли и чувства. При таком отношении к жизни нет места для установки, что жизнь следует прожить такой, какая она есть, и нет такого места, где каждый из родителей и сам ребенок мог бы расслабиться и по-настоящему ощутить: «Я существую». А это значит, что ребенок живет с развивающимся чувством вины, так как воплощает разочарование матери больше в самой себе, чем в нем. Ребенок растет, пытаясь оправдать собственное существование, которое в психической реальности никогда не получало одобрения.

Там, где мать не получает ощущения комфорта от своего тела, она не может ни наслаждаться отношениями со своим еще не родившимся ребенком, ни ощущать торжество при его появлении на свет, ни проявлять заботу, нежность и ласку в долгие часы кормления грудью. В своей книге «Загадочный ребенок» Хилтон Пирс приводит серьезный аргумент в пользу этой основы, которая на определенной стадии развития существует у каждого из нас. О первооснове, материнском чреве, он говорит так:

«Если материнское тело во время беременности выделяет огромное количество адреналина из-за хронической тревоги, страха или плохого обращения, находящийся в чреве ребенок автоматически впитывает эти продукты стресса; они проникают через плаценту. Этот ребенок подвергается постоянному воздействию тревожности, похожей на постоянное телесное напряжение... Оказавшись в плену у этого напряжения еще в материнской утробе, ребенок не может развиваться интеллектуально или сформировать связь с матерью при подготовке к родам»7 (Joseph Chilton Pearce, Magical Child, p. 22).

Автор продолжает развивать свою мысль:

«Если начальная стадия (первооснова) сформирована не полностью или недостаточно, то сформировать следующую стадию становится вдвойне трудно. Только-только зарождающаяся жизнь все больше и больше подвергается опасности, ибо изменения стадий развития должны проходить автоматически»8 (Ibid).

Пирс критически оценивает технологию акушерской помощи в родильных домах. Согласно его описанию, можно лишь удивляться тому, что дети вообще выживают. Кроме того, следует задуматься, сколько младенцев постоянно получают серьезные травмы, которые скрывает современная медицина. Самый первый переход из одного мира в другой несомненно оставляет неизгладимый след в детской психике. Пирс говорит:

«... Это как бомба с часовым механизмом, за которую ни одна из криминальных группировок не хочет брать на себя ответственность, ибо взрыв происходит при медленном расплавлении взрывателя спустя несколько лет. И этот взрыв создает такой повсеместный и разнообразный хаос, что лишь очень немногие люди обеспокоены тем, чтобы разобраться в причине и узнать, кто поджег фитиль»9 (Ibid., p. 46).

Младенец медленно появляется из материнского тела, но он

«... может выйти полностью и без осложнений лишь в той мере, в которой мать является для него безусловно безопасным местом, к которому он может всегда вернуться и получить поддержку. Только если младенец знает, что заложенная в нем материнская первооснова сохранится, лишь тогда этот младенец станет развиваться в энергичного и здорового ребенка, сохранившего доверие... Родная мать остается первоосновой, даже когда мы от нее отдаляемся, чтобы двигаться к другим стадиям развития, совершенного иного масштаба... Независимо от степени абстракции наших чисто умозрительных исследований и созданной нами реальности, психика берет для них энергию из мозга, который, в свою очередь, получает энергию из тела, питающегося энергией, взятой из земной основы... Таким образом, у нас есть только две основы: физиологическая, развившаяся из утробы матери, земли и физического тела, и абстрактная - основа мышления, развившаяся из разных отношений и способности к взаимодействию»10 (Ibid., pp. 24-25).

Ясно, что согласно системе Пирса, эти самые первоосновы, которые должны дать нам веру в себя и в жизнь, у большинства из нас отсутствуют или присутствуют лишь частично. Крайняя форма, в которой неосознанная фемининность стремится к маскулинным идеалам, чуждым ее природе, может привести к именно тому, что выразил Шекспир в своей трагедии «Макбет».

В первом акте Макбет признает силу своего воображения. Он очень хорошо видит кинжал, который вызовет у него искушение и приведет к гибели. Он тщательно взвешивает моральную выгоду, которая заключается в убийстве своего короля и гибели собственной души, если он пойдет на поводу у своих амбиций. Он принимает решение: «Не будем это дело продолжать»* (Здесь и далее цитируется перевод Сергея Соловьева).

Но леди Макбет думает совершенно иначе. Она одержима стремлением получить королевскую власть. Чтобы достичь этой цели, она предает свою женскую природу («... духи, измените мой женский пол и от главы до пят меня жестокой злобой напоите»), и в одном из самых мрачных монологов из всех, которые написал Шекспир, она отдает свою душу «духам смертельных мыслей». Так, вместо выполнения своей женской роли по отношению к своему мужчине -то есть вместо того чтобы помогать ему сохранять контакт со своими чувственными ценностями, она насмехается над его маскулинным Эго и указывает ему направление, двигаясь в котором, он отдаляется от себя, от нее и, по существу, от всей космической сферы. Замкнувшись на своих идеях и проекциях, они утратили близкую связь, которая позволяла им оставаться людьми.

Изначально генерал Макбет и леди Макбет в общении между собой проявляют ласку и нежность: «Великий Гламис, Достойный Кавдор, больший их обоих! - О, дорогая... » Но по мере того, как у каждого из них начинают преобладать мысли о королевской власти, они теряют друг друга. В ключевой момент принятия решения она бросает вызов его мужеству: «Боишься ты на деле храбрым быть, каким желаешь? » Если бы чувственная функция леди Макбет в тот момент действовала, если бы она находилась в контакте со своей душой и своим сердцем, может быть, она обратилась бы к себе и прошептала: «Чего ты боишься? » И результат был бы совсем иным. Последний известный нам образ леди Макбет - женщина в ночном платье, находясь в состоянии транса, направляется к спальне, которую когда-то делила со своим мужем, шарит рукой в пустоте в поисках руки, которую она когда-то любила, и кричит: «В постель, в постель». Ее глаза открыты, но заперты ее чувства. Огарок свечи мог бы и погаснуть. У нее родился ложный образ. Она могла бы стать великим королем Шотландии, но у нее не хватило воображения, чтобы признать: ее муж не может стать королем. Ее маскулинность выжгла ее фемининность, и в этом заключается фатальная ошибка многих женщин. Ибо если это случается, жизнь неизбежно становится сказкой

В устах глупца, где много всяких фраз, Но смысла нет п (Shakespeare, Macbeth, act 5, scene 5, lines 26-28).

Маскулинность, если она порывает связь с фемининностью и живет собственной автономной жизнью, создает ложное представление о Королевской Власти - о власти ради власти, низводя Королевскую Власть до ужасной пародии на реальность. Таким образом, когда маскулинность леди Макбет подчинила себе ее фемининность, Макбет встречает ее уже не как «мою дорогую», а как трехглавую ведьму, во власти которой он оказался.

Шекспир снова и снова исследует тему разрушения истинной Королевской Власти, всегда изображая женщину, которая отрицает свою истинную сущность, как только начинает манипулировать маскулинными ценностями, интригуя в борьбе за власть, совершенно не свойственную ее женской идентичности.

Хотя очевидно, что среди так называемых эмансипированных женщин все больше встречается таких леди Макбет, появилась и ответная реакция на них. Многие женщины уже отказываются пребывать в роли леди Макбет. Они не желают находиться в плену «устойчивого запаха ада», вступать в борьбу за Королевскую Власть, которая ведет к сумасшествию. Они отказываются толкать своих мужчин в этом направлении и сопротивляются сами, когда их тащат. Сознательно или бессознательно, они знают, что «все ароматы Аравии не перебьют аромата этой маленькой руки», которая убила сама себя.

Совершившееся убийство - это, по существу, убийство Великой Матери, воплощения внутренней жизни психики в мире укрепляющих дух символов. Как отмечал Юнг, мы так заняты разной внешней деятельностью и достижением каких-то внешних целей, что утратили связь со своей внутренней жизнью, которая придает смысл символам, и наоборот - с символами, которые придают смысл жизни. В любую другую эпоху не было такого разрыва между внешней и внутренней реальностью, первоосновой которой является Великая Мать. Никогда раньше мы не были так ото-рваны от природной мудрости и мудрости собственных инстинктов. Литературный мир от Элиота до Беккета жаждет воды и пищи; мир изобразительного искусства дает картину широкого разнообразия изъянов человеческой плоти: от страдающих анорексией скелетов Джиакометти до тучных буржуа Ботеро.

Леди Макбет - это богиня, находящаяся в центре нашей застойной культуры. Но мы не называем ее так. Мы даже не знаем, что она там есть. Как и она, мы ходим в полусне с открытыми глазами и запертыми чувствами. Леди Макбет является такой крайностью среди разных воплощений Великой Матери, которая могла бы «размозжить череп своему младенцу» и пожертвовать любовью во имя власти. Ее не следует путать с Черной Мадонной из христианской мифологии (о ней будет сказано несколько позже), которая живет в нашей темной, жуткой, инстинктивной природе и может облегчить наше отчаяние, если ей представится такой случай. При ее содействии может родиться божественный младенец. Но от леди Макбет не исходит ничего божественного. В ней нет любви и нет никакой возрождающей силы, ибо она оторвала себя от своих женских инстинктов, а потому ее так называемая «любовь» больше разлучает, чем соединяет. Это ее голос скулит: «Как сможешь это сделать для меня? »

Конечно, леди Макбет не ведает, что творит. А потому не ведает и никто из тех, кто ей поклоняется. Некоторые из сладчайших, добрейших и самых угодливых ведьм сосут любовь-жизнь из тех, кого они «любят». Они не в состоянии понять, что их дети не могут есть пищу, которую они так тщательно приготовили. Только узнав ее и назвав ее настоящее имя, мы можем восстановить свою внутреннюю энергию, которая постепенно истощается. Она по-прежнему бродит в полусне среди нас; по-прежнему совершенно бессознательно ложится в постель и в ее снах прорывается агония ее фемининности. Именно ее стремление к власти кастрирует мужчин и убивает женскую близость. Эта богиня находится в центре многих пристрастий и зависимостей. Мы не можем от нее освободиться, не избавившись от шор, которые мешают нам увидеть ее и разглядеть соблазнительное очарование колдуньи.

В своей клинической практике я наблюдала это жестокое сражение между внешней и внутренней реальностью, между маскулинностью и фемининностью, между действием и бытием, между сознанием и бессознательным - в моих пациентках, страдающих ожирением и анорексией- Большинство из них получили образование в колледже. Это были чувственные, деятельные женщины, которые добросовестно учились, чтобы получить хороший диплом. А чувствительность заставляла их воспринимать обычную жизнь как отвратительную, серую и грубую. Зависимость от маскулинности расщепляет их фемининность на белую и черную части. С одной стороны, такая женщина - хорошая мать, ласковая, заботливая, способная проявлять безусловную любовь; с другой -безжалостная, ревнивая, безразличная, похотливая шлюха. Их чувства к собственной матери обычно амбивалентны: в них присутствует и бессознательная идентификация с ее маскулинно-ориентированными идеалами и/или полное их отвержение, и бессознательная идентификация с заботливой матерью и прицепившейся к ней дочерью. И вместе с тем полное отвержение обеих этих ролей. Часто в основе их личности лежит именно такая двойственность и противоречивость чувств: с одной стороны, кажется, что они цепляются за жизнь, с другой - что они систематически себя губят. Начиная осознавать эту двойственность, они тщательно прячут подлинный внутренний конфликт за маской пассивности и молчания.

Таких женщин обвиняют в лицемерии, истеричности и буйном поведении. В какой-то мере эти обвинения обоснованны, но, посмотрев глубже, можно обнаружить их причину. Эти женщины лишены ощущения протянутых к ним рук, готовых поддержать их во время жизненных кризисов; так проявляется отсутствие материнской первоосновы. Отлучение от матери вызывает их агрессивные попытки удержаться за жизнь; на какое-то время им это удается, а затем они снова погружаются в летаргический сон забвения. Для них характерна максимальная осторожность, ибо они не чувствуют повседневную жизнь. Такие девушки ищут себе мужей, которые бы ежедневно их холили и лелеяли, а потому в браке они могут снова скрыться в тот самый материнский паттерн, с которым не хотели иметь ничего общего.

Полные и страдающие анорексией женщины борются за осознание себя через отношение к еде - принимая или отвергая пищу. В нашей культуре пища является катализатором практически всех эмоций - как позитивных (любви, радости, принятия), так и негативных (вины, угодливости, боязни быть отвергнутой). Еде и качеству еды уделяется основное внимание на каждом празднике. Разделить трапезу - значит участвовать в празднике жизни; отвергнуть ее — значит оказаться на ее обочине.

Постепенно я стала видеть в комплексе отношения к еде невроз, который побуждает умную женщину к самоосознанию. Это значит, что исходя из его цели, комплекс отношения к еде следует считать позитивным. Конечно, сознанию может не хватить терпения, но это уже другая проблема. Она начинается с того, что внешне выглядит как проблема веса; если внутренний конфликт не достиг сознания, он принимает психосоматическую форму. Полнота в нашей культуре - это табу, поэтому невроз бьет туда, где он может причинить максимальную боль - в ядро женского сознания. Полная девочка не играет с подругами, она не может есть простую пищу, ее не приглашают на подростковые вечеринки, она не может носить джинсы, она сексуально непривлекательна. Короче говоря, в нашем обществе она - не женщина, и никто не осознает этого так, как осознает она. Уединение толкает ее в свой внутренний мир, в котором фантазии компенсируют ее непрожитую жизнь, и персонажи ее воображения постепенно наполняются нуминозной энергией. Запрещенное становится почитаемым и вместе с тем опасным объектом.

Если не осознается бессознательное влечение к еде, которое включает в себя отношение девочки к своей матери, оно вызывает пагубное отыгрывание. Если же оно достигает осознания, появляется возможность его творческой проработки. Осознание требует признать разницу между видимостью и реальностью, определяющую амбивалентное отношение девочки к матери. С одной стороны, она признает все, что дала ей мать; с другой - ощущает негативное отношение к ней, скрытое за тем, что та ей дала, особенно она отвергает мать как личность.

Женщины, с которыми я работала и о которых рассказала в этой книге, достаточно хорошо осознавали разницу между видимостью и реальностью. Они боролись со своими амбивалентными чувствами в процессе анализа, который продолжался от одного года до трех лет. Их внешняя деятельность была достаточно эффективной; многие из них занимали высокие должности. Они имели некоторое представление о матриархальной психодинамике, скрытой за комплексом отношения к еде. Они стремились обрести ложную матриархальную систему ценностей леди Макбет, в которой на их фемининность воздействовала маскулинная система ценностей. А бессознательное правомерно отказывалось эти ценности принимать, как их тело отказывалось ассимилировать пищу. Чем дольше они были жертвами этой ложной системы ценностей, тем больше осознавали, что при всей очевидности внешних достижении их жизнь постепенно становится «полной звучания и бессмысленной ярости».

Молодые женщины часто приходят на анализ, чтобы избавиться от лишнего веса, а более зрелые женщины признают, что нужно найти скрытые причины и прийти к согласию со своими осознанными ценностями и установками. Эти женщины оказались в плену у своего ложного представления о Королевской Власти, присущего женщинам, одержимым страстью, не соответствующей их природе. Их задача заключается в том, чтобы избавиться от этой пагубной для них страсти. Еда воплощает в себе ложные ценности, которые их тело отказывается ассимилировать, и тогда возникают аллергические реакции, избыточная полнота или даже рвотный рефлекс, исторгающий обратно поглощенный яд. Бесс

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: