Почему я делаю то, что делаю

Уверен, что постоянная близость к усилителям и электрогитарам, а также восприятие своего голоса, усиленного во много раз, изменили химию моего тела, в которой, собственно, и содержится жизнь.
Я часто пытаюсь понять, почему я делаю то, что делаю - работаю с электрогитарами, барабанами и голосом - и что я пытаюсь с их помощью сделать. Но я настолько пуповиной связан с самой этой вещью, что процесс гораздо важнее, чем результат. Близость электрического грохота и грандиозное ощущение подъема и силы, вот. Вот она, эта сила, и ты ее свидетель. Когда гитары играют как следует, попадая друг в дружку, возникает такое веселье - это есть правильный аккомпанемент. Становишься таким безудержным и опасным. Самое честное, что я когда-либо испытывал. Очень нужное ощущение. Как только я оказался на сцене, наверное, с первого же концерта, я стал как волк, попробовавший крови. Ощутив этот вкус, я потерял всякий интерес к музыке и бросился напрямик перегрызать глотку. Я был полон решимости испытывать звук наощупь, как ученый, ставящий эксперимент на себе, какой-нибудь доктор Джекилл или Халк. Иногда я действительно чувствую себя Халком. Рациональность и гармонию я отбросил за ненадобностью. Я не хотел установленной гармонии. Мне нужны были обертона. По-настоящему хорошую музыку не просто слушаешь, правильно? Это почти как галлюцинация. Так что мне всегда нравились случайные обертона. То, что я делаю, вам либо безразлично, либо - БАЦ!

Гусиное озеро

Однажды было характерное мероприятие - фестиваль на Гус-лейк (Гусином озере). Времена Дэд-фестивалей, народу тыщ сто. Мы со Stooges, "Burrito Brothers", "The Faces", еще кто-то, возможно, "Canned Heat". Наша очередь вечером, пошел второй день, а я тут с самого начала феста. Ну, и шароебимся с другом от палатки к палатке, набираясь все круче и круче.
Сижу в какой-то палатке, чего-то нюхаю, я в те дни был не особенно разборчив. И вдруг меня накрывает амнезия: полная амнезия. Честно говоря, довольно трудно об этом вспоминать. Были в жизни тяжелые моменты, и это один из них. Прямо чувствую это опять. Сижу и вдруг совершенно забыл, не только кто я такой и где нахожусь, а вообще - что все такое. Все проносится перед внутренним взором, и весь мой мир сжался до размеров палатки, где я сижу скрестив ноги на полу, а снаружи льется дневной свет. Как все равно картинка в телевизоре сворачивается в вертикальную полоску света за? секунды. Дело плохо. Мне рассказывали, что я в это время просто вырубился, вытаращив глаза и открыв рот. Я был в ужасе. А потом начал думать: надо ведь сделать что-то важное, а что - не помню. Ага! музыка. И внезапно я вспомнил, что вот вещи, вот люди, их там человек восемь собралось в поле зрения, а вертикаль все стоит, не уходит. А потом я понял, что должен вспомнить, кто я такой. И вспомнил, и в то же время экран пришел в норму, антенну починили. Страшно, правда? Я люблю телевизор и не люблю, когда он ломается. Ну, я встал, говорю: "Всем пока", сел в "корвет" и уехал на площадку. Вот и все.
Ну, и потом на концерте - было очень круто, знаете, настоящий бешеный концерт. И народ так въехал. Великолепная ночь, ясное небо, полное звезд. Мы тогда играли вещи с альбома "Fun House", музыка как циркулярная пила. Наверное, это была первая настоящая музыка, с настоящими яйцами, которую эти ребята услышали. Их вставило - они никогда раньше не видели Stooges. Так что все перлись не меньше, чем я. Хотелось танцевать, мир был прекрасен, на сцене все отлично. А перед сценой провал, яма, фута четыре в глубину и четыре в ширину, на всю длину сцены, и патруль - двое конных полицейских. По ту сторону - деревянный забор из толстых досок, футов пять с половиной в вышину; между ямой и забором - два отряда полицейских с доберманами, причем полицейские здорово накачаны пивом. За деревянным забором - противоциклонное заграждение, а за ним уже толпа. Между забором и заграждением зазор в несколько дюймов.
Сцена была крутящаяся: одна команда играет, другая расставляется, потом сцена поворачивается, и готово. Свет устроен на высокой башне, футов 45. Ну, я развожу шуры-муры с публикой, всех тащит, такая прекрасная ночь, я играю музыку. И ведь я кое-что принял, так? И рука моя сама собой поднялась и машет: "Идите сюда, поближе!". Этого хватило: они стали крушить всю хуйню. Мне никогда не нравились заборы, заграждения во всех своих проявлениях. Могу, конечно, и за оградкой, но предпочитаю непосредственный контакт с публикой. Когда играешь музыку, любой забор воспринимается как личное оскорбление. Я понимаю, когда сам артист этого хочет - тогда пожалуйста. Что до меня, это всегда оскорбительно. Промоутеры - такое дерьмо! Не то чтобы я был против стен между людьми как таковых. Просто стены бывают разные. В данном случае забор был совершенно не к месту. И я решил поддержать их: пускай ломают. И они его разнесли.
И когда они его разнесли, то устроители - такие, знаете, психоделические рейнджеры, все эти футболисты, которые по утрам мускулатуру свою перед зеркалом проверяют, - получили указание: "Немедленно убрать их! Убрать группу со сцены!". Сцену попытались повернуть и одновременно вырубили свет. Через тридцать секунд Берни, наш техник, уже на башне и душит психоделического рейнджера - просто отключил его и врубил свет обратно. А Догмэн в этот момент завалил трех чуваков за сценой - не то чтобы качков, но нехилых таких парней. Нас уже успели наполовину повернуть, но он нажал кнопку и вывернул нас обратно.
Мы доиграли сет: не знаю, по-моему, все должны быть счастливы - отличное выступление, столько энергии. Едва закончили - приходят представители "Линкольн Моторс" и опять как всегда: "Больше вы здесь играть не будете, в радиусе 20 миль, мы вас засудим" и так далее. Появляются устроители, нас пытаются свинтить, и т. д. и т.п. Забавная выдалась ночка. Стив Пол, помню, говорит: "Самое страшное, что я когда-либо видел". Чего ж тут страшного, это же прекрасно. Сам он страшный, этот Стив Пол. Издает пластинки и любит заборы - а забор разнесли.

Синклер

Ага, еще с Джоном Синклером была история. Дело было в 60-х в Анн-Арборе; мы сыграли там два-три раза, и он положил на нас глаз. А потом мы сыграли в четвертый раз и в пятый, и набрали какой-то вроде как вес, и он озаботился тем, как я вписываюсь в его музыкальную империю местного масштаба - империю, которую он желал построить как полуполитик, растафари Среднего Запада, факир-распорядитель, поставщик кроликов, владелец шляп, короче, мудила. Этот парень всегда был и будет организатором-загонщиком, то есть мудилой. Он хотел выяснить: буду ли я с народом или типа стану поп-звездой. Но быть с народом означало попросту работать с Джоном Синклером, и я знал это. На хуй надо.
Он заявился к моему менеджеру (Джимми Сильверу) и пытался на меня давить. Я курю гашиш, а он заводит свою песенку: "Все хорошие концерты в этом регионе - мои. Я тут главный по андерграунду. Решай: с нами ты или нет? Если ты не играешь с нами в наш мячик и все такое, нафиг ты вообще сдался? Я Джон Синклер, со мной шутки плохи".
Никогда не забуду. Чтобы ответить, надо открыть рот, а этого-то я как раз и не мог. Поэтому я просто прокатился кубарем по персидскому ковру, прошелся колесом и скорчил рожу, скосив глаза, но не сказал ни слова. Иными словами, я сказал "нет". Нет Джону Синклеру - нет мудакам - нет организациям - нет вымогательству - нет любым идеалам, кроме своих собственных - нет членству в какой бы то ни было форме. Нет, нет и нет, Джон Синклер.

Техники "Allman Brothers"

Однажды, во времена "Raw Power", Stooges играли в Нэшвилле, штат Теннесси, в заведении под названием "У мамаши". А на разогреве у нас чуваки, которые работали техниками у группы "Allman Brothers", она тогда была на коне. Ну и, соответственно, какие у них могут быть техники: здоровенный шкаф, гора мускулов - так? То есть парни хоть куда, страшные, волосатые, морда кирпичом, ковбои, только держись.
И вот у них, значит, саундчек, и заходим мы. А Джеймс в таком комбинезоне, как Человек-Паук, с вырезом до пупа. Вид довольно чудной, попугайский и, возможно, для кого-то пидорский - не для меня, конечно. А на мне индонезийский саронг, высокие сапоги на шнуровке и шаль. Эти как увидели: "Ого, ни хуя себе подружки, пальчики оближешь! Ты гляди! Уси-пуси, девочки, а пизда у вас есть? Спорим, есть, дай подержаться", и так далее в этом роде.
Мы перепугались и спрятались в сортире, правильно? Заперлись там, а они ломятся, колотят в дверь: "Выходите, девочки, уж мы вас утешим, распотешим". Страшно, блядь.
Пора на сцену, вышли, отбомбили. По дороге в раздевалку они пришли извиняться. На самом деле. "Простите, мол, мы не знали, что вы так играете".
Так что налицо, как видите, некоторое несоответствие между хулиганской музыкой и хулиганским поведением. Я-то ведь, ха-ха, сами знаете, вовсе не хулиган.
После этого концерта Джеймс спиздил из гримерки радио. Он вообще любил спиздить что-нибудь на концерте. Такой у него был прикол.

Висконсин

Однажды на фестивале в штате Висконсин, где мы играли с Баффи Сент-Мэри, все действительно вышло из-под контроля. Дело было в лесу, на севере Висконсина. До городка, возле которого устраивался фест, надо было лететь на маленьком самолете, а селили нас в деревенской гостинице. Я с удовольствием провисел бы там с недельку. У Баффи (она наполовину индеанка) был странный инструмент, похожий на миниатюрный лук с одной струной, которая жужжит, когда водишь по ней палочкой. Баффи еще умела подражать птичьим крикам и все такое. Мы ехали на концерт в моем лимузине и, не будучи знакомы, немного стеснялись друг друга, но ее голое индейское бедро и оленья кожа терлись о мою ногу, кружа мне голову. Баффи такая красотка.
Все шло замечательно, настроение отличное, и вот въезжаем на холм - и перед нами один в один кадр из фильма "Спартак" - помните, лагерь рабов, огни и прочее? Зрелище угрожающее. Люди налетели на машину, кидались камнями, - совершенно дикая толпа, бесконтрольная. В охране не было полиции, и все безнаказанно пили и торчали. На припаркованных машинах в открытую висели объявы: продается такой-то и такой-то наркотик. Там все что хочешь было. Стремная ночь. Наутро в газетах заголовки: когда все разъехались, нашли парня, привязанного к дереву, с топором в сердце - руки-ноги привязаны к сосне, а в груди топор.
Как раз в то время я завел себе зверька. Стал возить с собой игрушки, плюшевых зверей, чтоб было с кем поболтать. Это был карликовый кролик. Я назвал его Кролик-Крестоносец. Вязаный, в разноцветную полоску - красно-желто-бело-розово-голубую, около фута длиной. Если в самолете рядом со мной было свободное место, я усаживал его туда и говорил с ним о том, о сем. Вроде талисмана. Такой, знаете, как бабушки вяжут. Я нашел его в частном магазинчике. Сделан некоей миссис Ливингстон из Анн-Арбора. Согласитесь, когда человека привязывают к дереву и убивают топором - это прямая противоположность мягким игрушкам. Я бы так сказал: "he was rocking and I was rolling". У него своя судьба, у меня своя.

Бостон

Практически с самого начала мы, Stooges, стали пилить, как циркулярная пила. Скотти Эштон на барабанах, Дэйв Александер на басу, Рон Эштон на гитаре и я - освобожденный вокалист. Мы делали нигилистическую музыку. Публика тащилась, ходила на голове, где бы мы ни играли - разве что зал был слишком забит, чтобы двигаться. Мы привыкли, что нас слушают. Я тогда еще был совсем деревня - ни разу моря не видел, - и тут звонят мне и приглашают в Бостон. Один из первых концертов за пределами собственно Среднего Запада, чикагско-детройтского региона. Место называлось "Бостонское чаепитие" - прошлый век, бетонный подвал, низкие потолки, похоже на убежище для бродяг, возле Фенвей-парка, бостонского бейсбольного стадиона.
Мы очень гордились и волновались, что едем в сам Бостон. Мы сделали первый альбом, так что у нас была программа аж из четырех песен: "1969" (Поп/Эштон), "Dogfood" (Поп), "No Fun" (Поп/Эштон) и "I Wanna Be Your Dog" (Поп/Эштон). Я в мокасинах и белой футболке "Go Cart" с надписью "Картинг - веселье для всех" и в белых джинсах. Все нарядились в чистые футболки, шикарные штаны - хорошие мальчики, а что.
Нас поставили после "Ten Years After" - это гитарная музыка с зажигательным секс-символьским номером. То, что они играли, канало за блюз, то есть так считали студенты. Прикинь, дураки. Восторженные ценители навороченного гитаризма с сильным оттенком вторичности. Как же, как же, настоящий блюз, виртуозные дела.
Сидим в гримерке, так? Тут же эти - все в серебряных браслетах, шелках и кружевах. Страшно врубаются друг в друга и в своих этих телок - такие, знаете, все из себя телки, весьма решительно настроенные, с красивыми чертами лица, разодетые в пух и прах, как и ихние герои. Американские девицы, которые рады сообщить вам, что они фанатки. "Эй, с дороги, я хочу присесть". Все время толкали нас и гоняли, вся эта свита, а бедные маленькие Stooges забились в уголок с гитарками и скрипели зубами. Некому было нам помочь. Сидели, смотрели вокруг. Это уж слишком, думал я. Мы еще не видели публику, но я уже чувствовал враждебность ко всем этим университетским сексистам, ценителям блюза. Понятно, да? Знатоки. Такие рок не слушают. Не знаю, слышали ли они "Ten Years After", но было не по себе.
Короче, сидит эта публика скрестив ножки, на студенческий манер - прямо на огромном голом полу - и во всем зале стоит один-единственный человек, типа готов послушать концерт, так? - готов выслушать лекцию. Мы не совсем для такого места команда. И вот выходим мы, так? Выходим, начинаем. Первая песня, кажется, была "1969". Я вхожу в раж, меня прет, и ребята играют отлично. Звучим прекрасно, а публика как мертвая. Странное зрелище: столько народу сидит и молчит. Обычно хоть кто-нибудь в баре напиток заказывает, а тут - тишина. Начинаю вторую, и тут:
И тут я пошел вразнос. Валялся на полу, полосовал себя до крови, бегал среди них, дразнил их, хоть и не впрямую. Наконец после третьей песни (а клуб забит под завязку, 3000 душ) человек двенадцать захлопали - в остальном же мертвая тишина. Тогда я начал уже впрямую задирать их, заглядывать в глаза, понимаете, да, что это было? Отказ оставаться незамеченным, абсолютный отказ. Может. просто конкуренция среди групп была слишком сильна, особенно на Среднем Западе. Если они не согласны отзываться, я им, черт возьми, покажу - ночью спать не будут.
Когда мы закончили и поднялись в гримерку, там, конечно, все еще сидели телки - на тех местах, где хорошо бы припарковать наши задницы.
На самом деле к нам в тот вечер тоже клеилась фанатка. Журналистка из "Rolling Stone", которая потом написала самую тупую, самую говенную статейку про нас и про рок-н-ролл вообще, которую я читал в своей жизни. Может, мы и заслужили, не знаю. Подходит, помню, и спрашивает: "А где тут Игги?". Но парни сами хотели ее трахнуть и говорят: "Да ну, зачем тебе Игги". Я в те времена был робкий юноша. В конце концов она пошла спать с журналистом из "Rolling Stone" же. Гостиница "Holiday Inn", что ж поделаешь.

Ебля на месте

Страннейшее занятие - ебаться до или после концерта прямо там, где играешь. Я крайне редко подписываюсь, но...
Однажды Stooges играли в месте под названием "Joint in the Woods" - Джеймс Уильямсон на гитаре, Рон на басу, Рок Экшн (то есть Скотт Эштон) на ударных, и я. За сценой тусуется с нами телка. Я пытаюсь сосредоточиться на предстоящем концерте, так? Телка воняет духами - со страшной силой; поехавшие коричневые чулки, пояс с резинками, мини-юбка. Пухлая такая девица, вся в черном, и так и лезет на хуй. И ведь знаю: не нужно перед концертом трахаться. Но никуда не денешься. Волоку ее в сортир, раскладываю на полу и ебу. Слышу снаружи голоса: "Эй, Джим, кончай!". Вся команда ржет: "Пошли уже, опоздаешь".
Пора выходить, я поднимаюсь, а стояк-то при мне - глупейшая ситуация - пытаюсь затолкать его в штаны, а штаны-то тесные, так? Пытаюсь запихать его туда, - а Рон у нас тем временем в эсэсовском прикиде. Это я его уболтал представить нас по-немецки. Сказал, что публике понравится: настоящий эсэсовец, круто же? Выходит он при пизде, при параде, все с иголочки, черная офицерская форма, высокие ботинки, красота.
Он по-немецки представляет группу, а я пытаюсь запихать свое хозяйство в штаны, а девка стонет: "О нет!". Валяется на полу в мужском сортире и смотрит в потолок.
Выхожу на сцену и - такой уж вечерок выдался - кое-кого серьезно задело это немецкое приветствие. На нас даже Лига защиты евреев потом наехала. А это не я, это все Рон. В общем, меня это не обломало. Парнишка в первом ряду спрашивает, показывая на форму СС: "как вы могли?". Кажется, итальянец. Мне-то что, я не напрягся. Просто спектакль, часть шоу. Но это было не лучшее мое выступление.
Еще была одна чувиха в Висконсине, которой нравилось, чтоб грязно было. Забыл, как звали. Да хватит, сколько можно уже про них.
Секс - это облом. Столько девчонок вокруг. Ну их на хуй, не будем об этом.

Торч в большом городе

Игги Поп едет в город торчать. Stooges получили приглашение. К тому времени мы набрали такую популярность в Нью-Йорке и вокруг, что нас позвали в клуб "У Онгано" на четыре концерта подряд. Хозяева - братья Арни и Ник, милейшие джентльмены. Наверное, единственный небольшой клуб, где можно было играть - сейчас он закрыт.
Вы уже, должно быть, поняли, что я тогда был чистый Topcat из мультика. Ужасно ленивый, все бы валялся на мусорке и дрых. Четыре вечера подряд? Подряд? "Ну, я не знаю:". Мы тогда играли 45-минутный сет. Наконец я принял предложение и приехал в Нью-Йорк. Пару дней репетировали. Мы никогда не играли больше двух вечеров подряд, и, конечно, не больше одного сета за вечер.
В отеле Челси я встретил некоего Билли, у которого было много кокаина - хорошего кокса. А мы ведь были, знаете, ребята небогатые. Так что перед первым концертом заявляюсь я во всей красе в "Электра Рекордс", в их шикарный новый офис в здании Gulf & Western, оформленный в стиле "космический век". Иду к президенту - Джеку Хольцману, он отсылает меня к главному менеджеру Биллу Харви. Говорю: "Билл, дело такое. Четыре концерта подряд - вы же понимаете, это жертва с моей стороны". Втолковываю ему, что не хотел бы подвергать свое тело непривычным перегрузкам, и дабы продержаться: "Простите, что прошу вас об этом, но вам придется выдать мне 400 долларов на четверть унции кокаина".
Они, конечно, охуели. Он ушам своим не поверил: "Да вы что, да за кого вы нас принимаете: Мы не выдаем: Это невозможно!".
Я прыгаю по комнате. Тут вопросов нет: мы должны получить деньги, и все. Я даже не говорю "иначе мы не будем играть". И он сдался. Выдал бабки, я подписал бумагу - типа аванс за что-то там. Понятно, да? То есть смешно.
Сколько же я вынюхал за эти четыре вечера. Сколько я вынюхал. Посмотрите фотки с тех концертов, тощий - не то слово.
А концерты были забавные, сцены как таковой не было, мы стояли прямо на полу. Майлз Дэвис заходил. Остался: понравилось. Там на потолке были какие-то трубы, и на третий вечер я решил повиснуть на трубе, как обезьяна, головой вниз. Я же не знал, что это часть противопожарной распылительной системы. Я висел на ногах и раскачивался вниз головой, и мало-помалу труба стала поддаваться. И вся система развалилась, а я грохнулся на пол.
Все болталось в воздухе, как какие-то странные осадки - удивительное зрелище - пластик посыпался, пыль. Наверное, встало им в копеечку.
Когда такая фигня случается, всегда хорошо иметь наготове такого парня, как Дэнни Филдс. В те времена Дэнни был моим ментором, человеком, который меня "открыл". Он действительно все это любил. Они были в ярости, ущерб серьезный, но Дэнни с ними как-то добазарился, и все рассосалось. Они улыбались и говорили: "Здорово вы сегодня играли, только, пожалуйста, завтра не надо лазить на трубы, ладно?".
Четвертый вечер был совсем безумный, я же никогда не играл четыре концерта подряд, я уже был на грани. Я всегда считал: хорошенького понемножку, я любил людей в малых дозах - промелькнуть, а не рассказывать всю историю своей жизни. Мне всегда нравился беглый взгляд, а долгий контакт с публикой - это уже лишнее.

Первый бис

И вот выхожу я на четвертый концерт и не знаю даже, что делать. Играем как обычно: "I'm Loose", "Down the Street", "Dirt", "Fun House", "TV Eye" с нашим концептуальным саксофонистом Стивом Маккеем, "1970", "You're Alright", "Private Parts", "Dog Food", песню под названием "Egyptian Woman" (ее так и не записали) и "Searching for Head". Поиграли - и будет, а они требуют еще. Хотя знают, что больше не выйду. Я никогда не выхожу на бис. Но в тот вечер решил выйти. Никогда вообще не выхожу на бис. А тут решил выйти, так?
Я до того удолбился в ту ночь, что мне самому хотелось еще. Так что я впервые вышел на бис. Больше двух лет играл концерты, не выходя на бис - ни при каких обстоятельствах. Типа: вот и все! Вот. Мне не нравилась фальшь самой ситуации биса, идиотизм. Пишут же: такой-то четыре раза выходил на бис, и т.д., и т.п. Таких артистов, кстати, охотнее приглашают. Короче, мы выходим на бис.
Все говорили: "Сейчас что-то будет, что-то он сделает". Ничего я не сделал. Я ничего не мог сделать. В конце концов я достал хуй - самый что ни на есть дурацкий жест - я показал им хуй. Перед этим минут 15 валялся на спине, бормотал что-то про древний Египет, пытался как-то разогнаться. А потом просто показал хуй. Когда играешь музыку, все, что обычно делаешь хуем, поднимается в башку, в верхнюю чакру, называется еще "третий глаз", вот тут, в середине лба. Достал хуй, ну и что с ним делать? Запихал обратно и ушел. Это был первый спад энергии за всю нашу историю. Первый.

Первые сонники

Раньше я никогда снотворное не пил, но после этих четырех концертов был слишком взвинчен, так? Берни, техник наш, транки любил. И предложил: "выпей таблетку, заснешь нормально". Ну, я - это же я, я же не могу выпить одну таблетку, так что он мне дал два этих, как его, туинала и один секонал, я их все сразу и съел.
Говорят, где-то посреди следующего дня меня пытались будить - пора было ехать в Детройт - но тщетно. Поэтому они меня бросили. Просто оставили в номере отеля "Челси", и я проспал еще два с половиной дня. А проснувшись, обнаружил гигантский счет и всего лишь несколько долларов в кармане. Им было наплевать. Они были очень - как бы это сказать - черствые. Stooges никогда меня особенно не любили, питали ко мне какую-то первобытную зависть. Единственный, кто этого не замечал - это я, потому что я идиот. Хорошо быть идиотом. Пришлось звонить матери, чтобы она выкупила меня оттуда.

Молочное кафе и упадок

Первый концерт Stooges сыграли в марте 1968 года, и до начала 1970 все шло гладко. В апреле или мае 1970, по возвращении из Калифорнии в Детройт, все изменилось. Безработица стала гнать людей из Детройта, вся атмосфера поменялась, и мы съехали в болото тяжелых наркотиков, транквилизаторов и тому подобное.
Как-то раз я заметил, что наш барабанщик, Рок Экшн, стал играть гораздо меньше. Раньше он играл все шестнадцатые, проходки, дроби, а тут скатился к худшему варианту того, что сейчас называется "диско": ч-бум, ч-бум. На одном из концертов оглядываюсь, смотрю - может, я гоню? - том-тома как не бывало, а Скотти уснул за установкой, уснул за рулем. Ну и я, конечно, спросил его: "Скотти, что за дела? Скотти, где твой том-том?". Установка-то небольшая: бочка, том-бас, альт-том, который крепится к бочке и звучит, как столкновение автомашин, и рабочий барабан с таким маршевым звуком. Еще хай-хэт, рингостаррская вещь, знаете, две тарелки друг об дружку: ссс, ссс. Короче, смотрю, альтушка ушла. "Скотти, где твой том-том?". - "Ой, чувак, ты знаешь, я решил его не брать, ты пойми, я врубился в новый звук, такой грув, тяжелый грув. Послушай хотя бы вот: "Funkadelic". Врубись, какой у них торчковый грув, торчковый грув. Надо, чтоб перло, а лишний барабан - он ни к чему". Ну, я думаю: "Ладно, посмотрим, что получится". Получалось как-то уж больно торчково, торчково - это же в смысле героина, так? Дело-то было не совсем в груве. Я ведь мог подвергать сомнению музыкальные решения, но никогда никого не контролировал. Каждый играл как хотел, пока я не зверел и не начинал требовать чего-то конкретного. Короче, мне и в голову не приходило.
В следующие выходные мы играли в каком-то сарае, штат Огайо. Выходим и играем "1969", там такой джангловый бит, который обычно делается на басовом томе, так? Оглядываюсь. Что случилось с басовым томом?
После концерта сидим в молочном кафе "Dairy Queen" - нет, серьезно, - отдыхаем в молочном кафе с девками, эдакие откормленные кукурузой, до смешного сисястые, курносые, лупоглазые, в весьма рискованных кофточках - хорошие девочки, только медленные немножко. И я спрашиваю: "Скотти, - (на самом деле я обращаюсь к нему: "Рок", лучше звать его "Рок"), - слушай, Рок, мне не хватало том-баса на "1969". Ты почему на нем не играл?". - "Ну это, Джимми, пойми, чувак, оно гораздо лучше, когда прямая бочка, тарелки и прямая бочка, и все. Так же круче, настоящий фанк". Тут я начинаю подозревать неладное. Короче, вслед за тарелками он проторчал рабочий, бочку, хай-хэт и мелкие примочки, и самую маленькую звонкую тарелочку. На этом ударная установка кончилась. Рок, какой же рок без ударной установки? Он заплатил деньги; он сделал выбор. Сейчас он живет с матерью и съедает по ящику пива в день. (1982. Сейчас, через 25 лет, братья Эштоны опять выступают и записываются с Игги Попом. - Прим. перев.).

Разделка туши

Однажды в Вашингтон ДиСи попалась нам байкерша весом фунтов 250 - с ней были трое Stooges, я ни при чем. Меня позвали посмотреть. Это пиздец. Они привязали ее, голую, ремнями за руки, за ноги и расчертили маркерами на поразительно аккуратные кусочки - как схема разделки туши в мясной лавке, плюс стрелочки, направленные к причинному месту, и разные надписи. Все это сделали, когда она отрубилась - а когда очнулась, так отчаянно хотела веселиться любой ценой, что была на все согласна, пока мы вроде как не замечаем, что она разрисована. Тот факт, что она связана и обездвижена, ее не волновал. Еще у нее была унция "ангельской пыли", и она много курила. Как ни в чем не бывало. Но стоило кому-нибудь неуважительно высказаться насчет ее интересной позиции, она начинала паниковать, и тотчас же вылезала наружу вся жалкость ее натужного веселья. Парни не хотели ее огорчать, подозревая, что где-то неподалеку наверняка обретается ее чудовищный дружок-байкер.

Фриско

В 1970 году мы играли забавный концерт с Элисом Купером. Сначала я, потом Элис Купер, а потом какая-то неизвестная группа "Flaming Groovies", ни разу не забавная.
Хорошо отыграли, а потом подходит ко мне чувак и произносит длиннющую речь о роке. Он представился Стэном Аусли, кислотным королем. Ишь ты. И, как бы, ну и что? Целую речь толкнул о каких-то своих знакомых, которые утверждают, что я в сговоре с дьяволом - несусветная хуйня. Рассказывал, как делал звук "Grateful Dead".
В первом ряду были какие-то чудики в навороченных арабских одеждах. Мы впервые попали в Сан-Франциско (и вообще в Калифорнию). После концерта я поехал в гости к этим ребятам, оказалось, они из "Хибискуса" - трансвеститской тусовки. Я понятия не имел, что это такое. В жизни не был в гостях у голубых.
Помню странное, пронизывающее ощущение от этого дома; трое из них не сводили с меня глаз - очень неуютно. До тех пор я не сталкивался ни с гомосексуальными, ни с опиушными кругами. Была там девчонка, Тина, тоже нездоровое существо. Ей было лет 14, и она торговала собой, чтобы покупать героин - совершенно маленькая, откуда-то из Сан-Бернардино, очень хороша, латиноамериканского типа, прекрасный римский профиль, красиво очерченные брови, карие глазищи, развратный рот. Я зависал с ними всю ночь и проникся отвращением ко всей этой хуйне. Так что я забрал Тину и поехал домой. Ее как-то непонятно колбасило. У меня на нее был гигантский стояк, и впервые в жизни я услышал: "Больно, делай мне больно!". Никогда с таким не сталкивался. Узнал кое-что новое.
So loveless,
so pretty,
so what?

Лос-Анджелес. "Тропикана"

Поехали мы в Эл-Эй записываться. Мы, собственно, во Фриско играли, чтобы покрыть расходы на эту поездку. Записывались в студии "Электра" на бульваре Санта-Моника, а жили в "Тропикане", знаменитом рок-отеле. На каждый день я выбирал по одной песне - в день по песне. Приходили в студию, я давал им песню, и мы крутили ее столько, сколько нужно, пока я не удовлетворялся результатом. Я пропевал каждый дубль вместе с группой. Сидели и записывались как могли - без наложений.
К счастью, у нас были отличные звукоинженеры. "Электра" была продвинутой студией. Они начинали с фолк-рока. Молодцы. Они были заинтересованы в качестве записи. Там был инженер-англичанин, Байрон Росс-Майринг, он снимал наш звук как есть и старался по возможности сохранить всю спонтанность, все случайные гармонии, чтобы это прочиталось на пластинке, примерно наполовину очищенное от моей любимой грязи (когда все звуки друг в друга лезут). Альбом "Funhouse" отлично записан, мне понравилось.
"Электра" была в двух кварталах от нас - в двух кварталах от "Тропиканы". Так что каждый день можно было наблюдать, как мы шагаем по улице с гитарами. Четверо Stooges честно топают по улице, полные решимости дойти до студии и записать песню. Топает компания провинциалов - у меня в заднем кармане бумага и ручка (вдруг придет в голову поменять слова), а также наркотики, у гитаристов и басиста - кейсы с инструментами, так?
Между тем моим соседом по "Тропикане" был Эд Сандерс, который писал книгу "Семья" - про мистера Мэнсона. Это было вскоре после мэнсоновских убийств, и он несколько напрягался жить рядом со мной, особенно когда я стал носить красный собачий ошейник, купленный в Баузер-бутике. Я-то думал, мне идет, а он думал, это что-то означает. Все тогда гнали на тему "сатанизма" - что бы это ни было.
Там же жили Энди Уорхол, Пол Моррисси и вся съемочная группа фильма "Жара" (или "Свет"?). Так я познакомился с Энди Уорхолом. Я плавал в гостиничном бассейне. Бассейн маленький, плаваю я хорошо; делаю несколько взмахов под водой, чувствую, кто-то на меня смотрит. Выныриваю - стоит Энди Уорхол. "Ух ты, - говорит, - здорово плаваете". Так и сказал. Поболтали немножко. Такой славный. Говорит: "Заходите ко мне как-нибудь". Я занервничал. Он жил в номере 15, а я в 9-м, недалеко. Он всегда оставлял дверь нараспашку, чтобы следить, пришел ли я. Я очень стеснялся. Наконец однажды все-таки зашел к нему, долго разговаривали.

Преодоление депрессии

Да, вот это интересная тема, насчет суицида и мрачных настроений. У меня часто бывало в жизни мрачное настроение, причем в основном я злился на себя самого, когда трудно общаться с людьми, достучаться до кого-то. По-моему, все мрачняки именно отсюда.
В какой-то момент ситуация была хуже некуда. Несколько лет я провел на самом дне - лежал в психбольнице, был без работы, надо мной смеялись, меня практически вытеснили со сцены, хотя я был слишком упертый, чтобы так вот взять и уйти. Контракты нависали надо мной, как переносная туча, не позволяя поменять менеджмент. И СЛАВА БОГУ! Я готов был подписать все что угодно.
Но благодаря Дэвиду Боуи произошел перелом, мы покатались вместе, записали альбом "The Idiot". Он разъезжал по всему миру и работал в условиях гораздо большей жесткости и требовательности, чем я привык. И я как-то внутренне освободился, то есть не то чтобы я раньше был не свободен, но это было новое ощущение. Перестал зависеть от наркотиков, от необходимости впадать в спячку каждый раз, как только случается неприятность, от валиума и прочих снотворных. Учтите, мои слабости никуда не делись. Я не собираюсь тут публично в них ковыряться, но факт тот, что тогда я впервые смог преодолеть зависимость.
Однажды во Франции, в Шато Д'Эрувиль под Парижем мы играли в пинг-понг. Я никогда в жизни не умел играть в пинг-понг. Дэвид говорит: "Пошли сразимся". - "Да я не умею". Тем не менее мы сыграли, и в тот день у меня получилось. Я говорю: "Удивительно, я же никогда не умел в это играть, а тут получается". Он говорит: "Ну, Джим, дело, наверное, в том, что ты стал лучше к себе относиться". Очень деликатно сказал, обычно ведь никто не хочет показаться учителем, ментором - понятно, да? Очень деликатно это было сказано. Я подумал: какой хороший ответ. На третий раз я выиграл, и больше мы не играли. Я в самом деле быстро научился.

Эджуотер

Это было ранним сентябрьским утром в гостинице "Эджуотер" в Сиэтле: совместный тур Игги-Боуи 1977 г. Я только что отыграл и сижу в своей комнате с девицей по имени Сьюзи - рыжая красотка с совершенно снежно-белой кожей, не толстая, но в теле, длиннющие ноги, черное мини и красная маечка.
В "Эджуотере" можно рыбу ловить из окна. Все окна открываются на океан, вода пульсирует. Я еще весь на концертном драйве. В холле тусовка, какой-то парень в наряде умника - защитной униформе предлагает поехать в город на вечеринку, где играет местная группа.
Мы набиваемся в фургон и едем в старую часть Сиэтла. В ночном Сиэтле прозрачный, прохладный воздух, люди сидят на крылечках, дышат, пьют пиво - крепких напитков не видно, только пиво.
Каркасный дом на углу, поднимаемся наверх, комната футов 12 на 14, на бетонном основании самодельная фанерная сцена, в помещении человек 20, дощатая сцена ходит ходуном, и звук отличный. Гитары орут прямо в лицо, ревут басами, как динозавры, а в другой комнате крутят пластинки.
Я сижу в той комнате, где пластинки, кадрю кубинскую девицу, курю траву, попиваю пивко. Я под коксом, но он уже отходит, знаете. Парень говорит: "Может, сыграешь?". Отчего бы и не сыграть. Пошел в ту комнату, где банда, и как мы с ними дали оторваться - ничуть не хуже, чем на моем собственном концерте. Играли "Wild Thing", "Gloria", простые вещи, которые все знают. Сцена ходила ходуном, вся комната ходила ходуном. Лампочка горела, весело было: такие дела.

Берлин как дом

Однажды в жизни я чувствовал себя дома. В Берлине. Два года там прожил, может, даже больше. С девушкой по имени Эстер. Не все знают, что Берлин - очень специальное место. (Западный Берлин 80-х. Отчасти эта специальность сохранялась в 90-х после падения стены, а теперь уже, наверное, все. - Прим. перев.). Мало детей, мало людей средних лет. В основном молодежь и старики, а между ними почти никого.
И активный музыкальный движняк. Здорово. Прямо волшебная страна Я нашел целый заброшенный город. Когда немцы проиграли войну и пришли русские, вся промышленность исчезла, практически за одну ночь. Остался целый город прекрасных заводских строений - правда, они меньше, чем те, к которым мы привыкли сегодня. Гигантские лофты, построенные в двадцатые-тридцатые годы. Отличные были дизайнеры. Много свободного места, потому туда и ломанулись все художники, артисты и так далее.
Когда мы сделали "Идиота" и репетировали перед туром, у нас был целый павильон на старой студии UFA, где снималось всякое великое кино - "Метрополис", например. До победы нацизма там работал Фриц Ланг. Много великих фильмов было снято на UFA. Прекрасные фильмы немецких экспрессионистов гнили на полках, потому что непонятно было, чьи они теперь. Повсюду стоял запах медленно портящейся пленки.
Это мне, наверное, и нравилось: город призраков, при этом масса плюсов. Благодаря четверовластию полиция смотрела сквозь пальцы на так называемое "культовое поведение". Город крайне алкоголический, обязательно кто-нибудь на улице да шатается. Торговля наркотиками тоже не особо преследуется. Законы попустительские, все вежливые: "да, сэр, нет, сэр". Не то чтоб им совсем наплевать на торговлю наркотой, просто людям не мешают оттягиваться. Город открыт круглосуточно. Это берлинская традиция, оставшаяся с веселых 20-х годов. Закрываются одни клубы, открываются другие, и так сутки напролет.
В одном только Западном Берлине штук семь озер, которые, как правило, соединены каналами - можно плавать и кататься на лодках, для этого много замечательных мест. Еще там есть деревни в черте города, огромная территория, очень красивая, запущенные старые деревни с удивительными немецкими стариками. Мы ходили гулять и заблуждаться; я люблю плутать в каких-нибудь совершенно деревянных местах, чтобы стряхнуть с себя всю эту Америку, прос<

⇐ Предыдущая123

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: