 |
Состояние России. (от корреспондента)
|
|
|
|
СОСТОЯНИЕ РОССИИ
(От корреспондента)
I
" Не приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка", – так писал великий поэт Александр Пушкин пятьдесят лет назад, хотя слова и новы, ибо взяты из фрагмента его повести, лишь недавно обнаруженного среди его неопубликованных материалов[238].
Письма из самых отдаленных уголков России, датированные последними числами марта, свидетельствуют о том, что за три недели не удалось хотя бы сколько-нибудь ослабить впечатление от катастрофы 1 (13) марта. Национальная рана столь же отверста, и чувства ужаса и страха столь же остры, как и в самый первый день злодеяния. Если прежде общественное мнение относительно социалистов разнилось, то ныне оно стало единодушным, и нигилисты обречены своим же собственным народом. Так, один корреспондент пишет:
" Россия поражена в самое сердце. По сей день мы не можем свыкнуться с ужасной действительностью! Царь убит!! и кем, Боже праведный! Подлейшими и презреннейшими из его империи, кучкой гнуснейших негодяев, когда-либо ступавших по земле; в сравнении с ними, кровожадные Робеспьер и Марат кажутся благороднейшими рыцарями, воплощением великодушия... Никогда прежде Россия не страдала под тяжестью такого посрамления и бесчестия. И раньше были " дворцовые цареубийства" – как в случае с Петром III и Павлом – совершаемые тайно и в пределах четырех стен. Но убийство царя среди бела дня, в собственной столице, в окружении охраны и на глазах у народа, всецело ему преданного – преступление, доселе невиданное в анналах русской истории, злодеяние, покрывающее позором всю страну. Если бы он умер естественною смертью, тогда, возможно, лишь немногие искренне о нем горевали бы; ибо велики были его благодеяния для России, но столь же велика была и его вина пред своим народом... Именно его слабости и неуместной снисходительности обязана Россия возникновению и развитию этой шайки безумцев... Вместо того, чтобы изничтожить их, как ядовитых рептилий, он поощрял и прощал их, словно озорных мальчишек, коих следует привести к покаянию добротою и ласкою, а не суровым наказанием. И когда эти любимые детки стали убивать направо и налево, кончая тем, что тайком подобрались к его собственной персоне, тогда, надеясь, что пример немногих послужит достаточным и спасительным предостережением всем остальным, этих немногих повесили, и все приближенные к Императору почили на его лаврах. Даже нигилистам, приговоренным к ссылке в Сибирь, почти всем было даровано помилование и позволение вернуться домой – и сей акт милосердия получил высочайшее одобрение Европы. И ныне они отблагодарили Царя. Гриневицкий, метнувший вторую бомбу, убившую его самого, и Желябов – оба бывшие острожники, получившие помилование и лишь недавно вернувшиеся из Сибири. К счастью для него, Император не страдал. Нервная система была полностью разрушена взрывным ударом, и он скончался от потери крови, прежде чем они добрались до дворца. Но если он так счастливо избег физических мучений, то какова же должна была быть его душевная агония, длившаяся хотя бы даже всего несколько секунд!.. Два очевидца могут поведать нам об этом. Один – полковник Дворжицкий, находившийся рядом с Царем, когда тот подошел к Рысакову, другой – кадет, перенесший его раздробленное тело в сани. Глядя сквозь убийцу, слышали, как Император тихо прошептал: " Русский.... О, Боже! Снова русский!.. " И повторил эти слова Великому Князю Михаилу, выразив желание умереть в собственном дворце".
|
|
|
Думала ли в тот момент несчастная жертва о страшной тайне, разглашенной во время последнего суда над шестнадцатью нигилистами – 6 ноября (25 октября 1880 года), получившего известность как дело об убийстве князя Кропоткина? Среди молодых преступников был один поляк, некий Кобылянский; его честолюбивому стремлению стать тем избранником, который низложит величественную царскую голову, воспрепятствовали свои же собратья-заговорщики – саму его национальность сочли достаточным к тому препятствием, ибо нигилисты не хотели, чтобы преступление было приписано национальной вражде. Был среди них и еврей – Гольденберг – убийца князя Кропоткина, который тщетно предлагал себя вместо Соловьева. Но они ни за что не соглашались на это из-за его еврейской национальности и религии. Они опасались, что столь ужасное злодеяние может вызвать огромную ненависть ко всей его расе, на которую христиане и так слишком часто возлагали ответственность за преступления, совершённые отдельными ее представителями. " Только русская рука должна быть поднята против вождя русского народа, дабы мир, прекрасно осознающий, сколь глубоко в каждом русском сердце укоренилось почти религиозное чувство преданности, мог, исходя из чудовищности злодеяния, судить о значительности провокации и смертоносности решения... " Итак тот, кто так сильно любил свой народ, погиб от руки одного из своих чад.
|
|
|
Другое письмо – от высшего военного чина, состоящего на службе в штабе Государя. Он пишет:
" Ужасным и позорным для всей России был конец усопшего Монарха, тем не менее, похоже, он предопределен самою судьбою, неся на себе явные признаки фатальности. Все приближенные покойного Царя были совершенно потрясены, ибо это одно из тех событий, кои глубоко запечатлеваются в душе, напоминая, что каждого из нас ожидает его последний, заранее намеченный час, и он неминуемо пробьет, как бы мы ни старались его предотвратить... За три дня до трагического события главные лидеры всех предыдущих заговоров – руководители недавних попыток минирования и взрывов на московской железной дороге и в других местах – были найдены и схвачены; одновременно был раскрыт и план нового покушения. Аресты вызвали опасение, что оставшиеся без руководства так называемые " слуги-палачи", лишенные своих главарей и уже вооруженные динамитом, могут поспешить с осуществлением подлого замысла на собственный страх и риск; поэтому сочли совершенно необходимым дать полиции еще несколько дней для задержания оставшихся преступников. Лорис-Меликов умолял Императора не покидать дворца в течение четырех-пяти дней; он поведал об огромной опасности, подстерегающей Государя, княгине Юрьевской, и та, в свою очередь, заклинала Царя не рисковать своею жизнью. Как ни странно, даже мольбы последней были отвергнуты: Император был непреклонен. Обрисовав опасность в общих чертах, граф Лорис-Меликов доложил Царю о мельчайших подробностях плана нигилистов, уже разглашенных одним из главарей. Он узнал, что было решено остановить его карету, спровоцировав какой-нибудь несчастный случай, вынудивший бы его выйти, а затем предпринять последнюю попытку убить Царя, во время которой, конечно, с собственной жизнью расстался бы и цареубийца. Всё это, и даже больше, было известно ему еще до выезда из дворца. Зная об этих подробностях и будучи предупрежденным подобным образом, как легко, кажется теперь, можно было бы избежать катастрофы и частично, если не полностью, сорвать заговор. Но так случилось, что Император по собственной воле как бы пошел навстречу каждому шагу, предусмотренному планом замышлявшегося убийства, и, стало быть, своей судьбе. Он не только поехал в Манеж, но когда разорвалась первая бомба, повредившая карету, что, однако, не препятствовало ей двигаться дальше, несмотря на мольбы кучера и полицмейстера, наперед получивших указания от Лорис-Меликова, в случае несчастья на всех парах мчаться во дворец, а также не обращая внимания на их замечания, что заговорщиков, возможно, много, Царь вышел из кареты и фактически прошел расстояние в 25 шагов от нее, смешавшись с толпою, схватившей и окружившей Рысакова. И вот тогда второй заговорщик – уже принесший свою жизнь в жертву ужасному злодеянию – приблизился к нему и метнул вторую бомбу к его стопам. Единственное упущение, в котором укоряют Лорис-Меликова, состоит в том, что найдя решение Императора выехать из дворца непреклонным, он не настоял на том, чтобы Его Величество взял для эскорта не шесть, а пятьдесят казаков, дабы не подпустить никого близко к карете, ибо эти бомбы надобно бросать с очень малого расстояния из-за их веса. Но кто же знал тогда об их устройстве? И судьба действительно кажется неотвратимой. Теперь на нового Императора оказывается огромное давление, дабы он перенес свою резиденцию на следующее лето, если не навсегда, в один из подмосковных дворцов. За этот срок, если только будет обеспечена безопасность нового Царя, Лорис-Медиков надеется полностью избавить Россию от этого полчища кровожадных зверей".
|
|
|
|
|
|
Примечательно, что жители Москвы и прилегающих губерний, послав через своих представителей нижайшие мольбы Александру III вверить себя их защите, ныне переполняют церкви " Москвы Священной"; с благословения священников и ведомые ими, они идут тысячами, дабы пред святыми ликами икон своих заступников торжественно поклясться, что не будет им покоя, покуда в Империи останется хоть один социалист. А это означает безжалостное преследование всех подозреваемых – смерть и незамедлительная расправа от рук разъяренной толпы. Однако цель, провозглашенная русскими нигилистами, как постоянно заявляют арестованные главари чрезвычайно секретной организации, называемой " террористическая фракция" – спасение русского народа. " Идол, во имя которого мы жертвуем, не есть мы сами, личная страсть или выгода", – говорит Гольденберг в признаниях, якобы записанных до его самоубийства в Петропавловской крепости (в ноябре 1880 года), но " общественное благо нашей любимой России". Часто, хотя и несправедливо, население России подозревалось в тайной симпатии к своим так называемым благодетелям и избавителям; но истина состоит в том, что эти современные Сарданапалы, кои прежде, чем расстаться с собственною жизнью, неизменно уничтожают десятки невинных жертв, всегда внушали отвращение низшим классам. Многие из этих образованных юношей и девушек, переодевшись в одежду работного люда или крестьян и переняв манеры и речь рабочих сословий России, долгие годы " ходили в народ" – к своим " младшим братьям". Сея недовольство и забивая их головы революционными идеями, они надеялись достигнуть вожделенной цели – возрождения террора в нашем столетии – но тщетно. То, что им явно не удалось внушить свои идеи низшим сословиям — не промах, а следствие причин, которые Европа, похоже, еще не очень-то хорошо осознала. Взаимоотношения русских царей с народом беспрецедентны в истории. Лишь французская Бретань, в своей любви и неизменной преданности Бурбонам во время великой революции – и даже сегодня, в Республиканской Франции – может позволить нам некоторое сравнение. Но ни в одной стране преданность эта не покоится на личных заслугах монарха или любви, внушаемой им. Причину ее следует искать в религиозном фанатизме, с коим это чувство преданности переплелось столь тесно, что ослабить одно – значит убить другое. Коронация представляла во Франции и всё еще представляет в России одно из главных церковных таинств, а Царь в глазах народа значит гораздо больше любого короля во Франции: " Он Избранник Божий и Его Помазанник" – он трижды свят. Религия – главный оплот Царя, без которого он вряд ли чувствовал бы себя в безопасности. В этом, возможно, и разгадка изрядной внешней благочестивости, частенько смешанной с величайшей нравственной развращенностью императорских семей. Русский народ был предан и Ивану Грозному – русскому Нерону, и полубезумному и жестокому Павлу, и Александру II – " Благословенному".
|
|
|
Разъяренные массы разыскивали и требовали предать смерти доктора Мандта, который, как они ошибочно полагали, отравил Николая I; и точно так же, если только позволят, будут они разыскивать и безжалостно убивать всех заподозренных в социализме. Только в данном случае их ярость против святотатственных цареубийц удесятеряется искренней преданностью и личной благодарностью, которые они испытывают к Царю как к своему освободителю и благодетелю. В России были и есть энтузиасты, которые хотя и содрогаются при мысли о преступлении, взирают на преступников как на величайших героев.
Россию, говорит госпожа З. Рагожина, " посетил смертельный пароксизм того политического умопомрачения, который превратил столь великого патриота и столь чистого человека, как Мадзини[239], в сторонника политического убийства и вооружил нежную руку романтического, добросердечного юноши Занда[240], политическим кинжалом". (" Последний суд над нигилистами" ). Сравнение не совсем удачное. Убийство Коцебу повлекло за собою смерть лишь одной жертвы – самого убийцы. Но русские нигилисты своей последнею бомбой бросили искру в самое сердце России. Они разбудили спящего монстра – слепую месть безрассудных масс, и пострадать могут еще тысячи безвинных жертв. Вот уже двое мужчин забиты до смерти на улицах Москвы за то, что разорвали фотографию Императора; а дом отца Рысакова, в небольшом провинциальном городке возле Москвы, и днем и ночью окружен и охраняется батальоном вооруженных солдат, дабы его не сровняли с землей, а самих родителей и домочадцев не убили, хотя несчастный старик на грани помешательства и уже несколько раз пытался покончить с собою. Следующая сцена предварительного дознания Софьи Перовской (любовницы Гартмана и его сообщницы в организации покушения на московской железной дороге, а также главной зачинщицы нынешнего преступления), взятая из санкт-петербургской " Правительственной Газеты" , прекрасно отражает как национальные чувства, так и разбитые надежды нигилистов.
Вследствие беспрецедентного характера судебного следствия, судьи были наделены неограниченными полномочиями.
" Молодая леди [говорится в газете] вела себя перед судьями крайне нагло и дерзко. Их попытки выяснить у нее некоторые подробности преступления, к которому она была причастна, оказались тщетными. Глядя бесстрашно им в лицо, она рассмеялась. Когда от нее потребовали объяснить причину ее веселья, она воскликнула:
— Я смеюсь над вашим судом! Вы столь же слепы, как и ваша полиция, под самым носом которой я помахивала носовым платком, давая своим друзьям сигнал бросить бомбу в день казни Царя... Сделав свою работу, я тихо удалилась, отправившись домой, а они даже не заметили моего участия в финальной сцене... Я смеюсь над вами и вашей полицией...
— Но подумайте, что ожидает вас в будущем!..
— Виселица? Я прекрасно это знаю и с самого начала готова к этому. Я смеюсь над вашей виселицей и над вами!
— Но подумайте о Боге... Он...
— И над Богом вашим я тоже смеюсь... Я не верую в Бога.
— Женщина! – строго заметил судья, – Неужто для вас нет ничего святого в мире! Над чем же тогда вы не смеетесь?
Она вдруг сделалась серьезной.
— Над моим народом, – сказала она. – Русский народ – единственное, над чем я не смеюсь; он один – мой бог и кумир!
<... > После совещания судьи вернулись.
— Подсудимая! Мы поступим сейчас сообразно вашим желаниям. Мы покончим с вашим допросом и не приговорим вас к наказанию – ни к виселице, ни даже к обычной ссылке. Мы полностью освободим вас от нашего суда; но выведем вас на Дворцовую площадь и предадим вас рукам и правосудию вашего кумира – русского народа. Пусть он будет вашим единственным судией... Жандармы! Уведите заключенную.
Спустя четверть часа Софья Перовская извивалась в ногах у императорского прокурора.
На улице, у ворот Суда, возбужденные толпы народа кричали, проклиная и угрожая тюремной карете, которая привезла политических заключенных на допрос, и солдаты тщетно пытались сдержать угрожающие толпы на расстоянии.
— Да! Да! – кричала она, ломая руки. – Я скажу вам всё, всё... Приговорите меня к любым пыткам и какой угодно казни... Но только, о, только не выдавайте меня народу!.. "
" Какая страшная ирония в этом народном гневе, направленном против своих мнимых спасителей, – замечает газета. – Какая насмешка в явлении этих непрошеных, самозваных патриотов и вождей народа. Какая глубина сатанинской лжи в их высокопарных фразах о народе как о своем единственном " кумире" и идиотского доверия в тех, кто верит подобным фразам! "
|
|
|
