 |
Глава вторая 2 страница
|
|
|
|
— Эссен думает, что Ухтомского отставят от командования. Тогда, быть может, наша эскадра еще раз попытает счастья в бою.
— А пока вас перепишут в морскую пехоту или в крепостную артиллерию, — заметил Борейко.
— Андрюшу уже назначили на Ляотешань командовать батареей, — сообщила Рива.
— Это только временно.
— До тех пор, пока ты не поправишься. Ляотешань сейчас самое тихое место в Артуре. Снаряды с сухого пути не долетают, с моря туда не стреляют. Спокойно, чистый воздух, — одним словом, настоящий санаторий, — проговорила Леля.
— Ты, Рива, с ним туда поедешь? — спросила Оля.
— Меня не пустят.
— Значит, на время вы превратитесь в соломенную вдовушку? — хитро подмигнул Борейко.
— Не подкатывайтесь к ней, все равно она на вас и смотреть не хочет, — горячо отозвалась Оля, вызвав общий смех.
— Наш милый Медведь, кажется, попал на веревочку, — мягко улыбнулась Рива.
— Едва ли найдется женщина, которая заинтересовалась бы мной, — вздохнул поручик, украдкой взглянув на Олю.
— Женщина не женщина, а некий комарик проявляет к тебе большой интерес! — засмеялся Стах.
— Смерть боюсь я их! Жалит куда хочет, а его не поймаешь.
— Ведите себя как следует, так никто вас жалить не будет, — заметила Леля. — Ну, нам пора домой, а то мой благоверный совсем устал, — погладила она по голове Стаха
Гости стали прощаться. Куинсан, которая все время вертелась в столовой, кокетливо послала им вдогонку воздушный поцелуй.
— Кому это ты? — спросила Рива.
— Сережа! — И, фыр, кму, в, убежала.
— Ай да Сергей Владимирович! Он, оказывается, без нас тут время даром не терял, — захохотал Акинфиев.
Звонарев сконфуженно пытался объяснить, в чем дело, но его никто не слушал.
|
|
|
— Не сносить тебе головы, если об этом проведает Варя, — предупреждал шутливо Борейко, еще более смущая прапорщика.
Проводив учительниц до Пушкинской школы, артиллеристы пошли к себе на Утес.
Как только Андрюша и Рива отправились на покой, Куинсан вышла из дому и быстро побежала на окраину города в небольшую полуразрушенную фанзу, где застала старого нищего. Она коротко передала ему подслушанные в столовой сведения о состоянии русских судов после боя двадцать восьмого июля, а также их намерения еще раз выйти в море. Выслушав ее, нищий поднес ей хризантему и попытался было обнять, но Куинсан со смехом увернулась и убежала.
На следующее утро Звонарев отправился к адмиралу Григоровичу за телефонным кабелем. Узнав, в чем дело, адмирал тут же написал приказание о выдаче требуемого материала.
Простившись с Григоровичем, прапорщик вернулся на Утес. Первое, что он услышал, подходя к своему крыльцу, был громкий голос Вари, доносившийся из открытого окна комнаты Гудимы.
— Одумайся! Вернись домой, — уговаривала она Шурку Назаренко.
Ответа Звонарев не расслышал.
Когда через четверть часа прапорщик вышел из своей комнаты, он застал в столрвой Шурку, рыдающую на плече Вари, и возмущенного Гудиму.
— Это совершенно вас не касается, мадемуазель. Раз навсегда попрошу вас не вмешиваться не в овое дело.
— Шура — моя подруга, и я считаю ваш поступок по отношению к ней мерзким! — отвечала Варя.
— Вы невоспитанная и грубая девчонка! Сегодня же напишу обо всем вашему отцу и попрошу, чтобы он запретил вам появляться на Утесе! — угрожал взбешенный офицер.
— Пойдемте в комнату, Александр Алексеевич, — тащила Шура своего возлюбленного.
Варя с победным видом вышла на крыльцо.
— Как видите, я умею постоять не только за себя, но и за своих друзей, — хвасталась она Звонареву.
— Едва ли ваши действия будут одобрены дома.
|
|
|
— Что влетит мне‑ я знаю, но это не впервой, — тряхнула головой девушка.
Белый, узнав о жалобе Гудимы, запретил дочери бывать на каких бы то ни было батареях. Затем он написал Гудиме письмо, в котором, извиняясь за дочь, резко указал ему на неблаговидность его поведения в отношении Шуры Назаренко.
На следующий день на Утесе появились незваные гости: военно‑ санитарный инспектор крепости доктор Субботин в сопровождении нескольких врачей и интендантов. Жуковский справился о цели их прибытия на батарею.
— Здесь будет устроен лазарет для слабосильных и выздоравливающих после ранений солдат, — ответил Субботин.
— Без ведома Управления артиллерии я вас допустить не могу.
— Вы забываете, капитан, что я почти генерал по своему, положению, — показал на свои погоны Субботин.
— Генерал от дизентерии, — пробурчал подошедший Борейко.
— Кроме того, есть сведения, что у вас имеются излишки продовольствия, не учтенного интендантством. Мне приказано осмотреть ваши склады и погреба, — вмешался интендантский чиновник.
— Без прямого приказя ог генерала Белого я вам ничего не покажу, — сразу взволновался Борейко.
Спор был прекращен приказанием батарее немедленно открыть огонь по сухопутным целям.
— К орудиям! Цель номер тринадцать! — гаркнул Борейко во всю силу своих легких.
Солдаты и офицеры бросились по своим местам. Субботин со свитой хотели было обождать конца стрельбы, но грохот первого же залпа заставил их спешно ретироваться.
По окончании стрельбы Борейко подозвал артельщика, каптенармуса и объявил им о намерении интендантства отобрать продовольствие.
— Не имеют никаких правов этого делать! — вмешался подошедший Блохин. — Мы его так заховаем, что они ни во век его не найдут. Нароем ямы и зацементируем сверху.
Пока Борейко орудовал с солдатами, Жуковский вел дипломатические переговоры с Управлением артиллерии. Белый предложил капитану действовать по своему усмотрению.
— Я об этом ничего не знаю! — ответил он, давая понять, что не хочет вмешиваться в это дело.
Когда разговор кончился, к капитану подошел Борейко.
— Могут приходить искать. Три года будут шарить и ничего не найдут, — объявил он.
На следующий день Субботин снова появился на Утесе. Для подкрепления своего авторитета он пригласил с собой главного инспектора военных госпиталей Квантуиской области генерала Церпицкого. Хотя территория Квантуна уже свелась до размеров крепости, Церпицкий продолжал оставаться в своей, ставшей мифической, должности. Одно время Стессель назначил было его командиром второй бригады в дивизию Кондратенко. Но в первом же бою на перевалах генерал проявил такую «слабонервность», что его немедленно отчислили на прежнюю должность.
|
|
|
Небольшого роста, толстенький, краснолицый, в золотых очках, он производил впечатление добродушного любителя поесть и послушать скабрезные анекдоты. Рядом с ним шествовал высокий, сухопарый, почти совсем седой Субботин с обычной брезгливой миной на лице. За начальством шля врачи и интендантские чиновники.
Стоял солнечный жаркий день. Церпицкий вытирал платком потную физиономию и лысеющую голову.
— Нельзя ли у вас достать стакан воды? — обратился он к Жуковскому.
— Разрешите вам предложить нашего хлебного квасу.
Генерал согласился. Холодный, прямо с погреба, душистый, пенистый квас привел Церпицкого в восторг.
— Судя по квасу, можно думать, что у вас хорошо кормят солдат, капитан! — обернулся он к Жуковскому.
— Это и не мудрено, если тратить на продовольствие много больше положенного от казны, — вступился интендант.
— Это надо еще доказать, — вмешался Борейко. — Зря языком трепать нечего.
— И докажу! — вспылил интендант.
Затем интендант с Борейко направились к погребу, а Церпицкий с медиками пошел в казарму. Бегло осмотрев ее, генерал особенно заинтересовался кухней. Он потребовал пробную порцию обеда. Ботвинья из свежей рыбы и рассыпчатая, сваренная на пару, рисовая каша весьма пришлись ему по вкусу. Приятно улыбаясь, Церпицкий долго смаковал пищу, проявив прекрасный аппетит. Затем он заглянул в казарму и, предложив врачам детально осмотреть ее и определить пригодность для размещения в ней лазарета, отбыл вместе с Субботиным.
Между тем Борейко с интендантом производил тщательный учет запасов в погребе. Излишков почти не оказалось, но это только усилило подозрение интенданта.
|
|
|
— Успели спрятать! — прямо заявил он поручику.
— Все, что найдете, будет ваше, — ответил поручик.
Выйдя из погреба и осмотревшись, чиновник прямо направился к месту, где была зарыта картошка. Внешне яма была так тщательно замаскирована, что, стоя даже рядом, невозможно было ее заметить. Стало очевидно, что кто‑ то указал и, нтенданту это место.
— Прошу раскопать в этом месте, быть может, и найдем какой‑ либо клад! — насмешливо проговорил чиновник, заранее предвкушая свое торжество.
Борейко невозмутимо приказал Блохину и еще трем солдатам взять лопаты.
Солдаты принялись за рытье. Сняв верхний слой земли, они натолкнулись на скалу и, как ни долбили ее кирками и лопатами, ничего не могли сделать.
— Сплошной камень. Я надеюсь, что вы удовлетворены? — спросил Борейко у чиновника.
— Не совсем! — И он попытался сам копать. Но скала не поддавалась, и чиновник со вздохом сожаления отошел в сторону.
— Какая‑ то стерва указала место ямы! Блоха, разузнаешь кто и доложишь мне, — сердито говорил Борейко, направляясь в казарму.
— Не зря, значит, мы вчера разжились у моряков цементом. Недаром они уверяли, что он враз схватывается и через час его и ломом не пробьешь. На кораблях им заделывают мелкие пробоины, — проговорил наводчик Кошелев.
— Но как мы потом сами доберемся до картошки? — усомнился Борейко.
— Не извольте беспокоиться, вашбродь. До своей картошки, да не добраться? Не могет того быть. Буркой взорвем, а достанем, — успокоил Блохин.
Пока интендант тщетно пытался обнаружить скрытые запасы, врачи обсуждали возможность превращения казармы в лазарет.
— Работы по переоборудованию мы сможем произвести сами. У нас есть инженер, только укажите, что и как надо делать, — пояснил Жуковский.
— Кто имеется у вас из медицинского персонала?
— Ротный фельдшер и добровольная сестра Назаренко, — сообщил Жуковский.
— Пришлем еще одну сестру — и хватит, — обрадовались эскулапы. — Можно двигаться и домой. Как у вас дела, господин кладоискатель? Может, присоединитесь к мам? — спросили у подошедшего интенданта.
— Придется приехать в другой раз! По‑ видимому, все вывезено с батареи в потайное место, — сумрачно отобвался чиновник.
— Приезжайте хоть сто раз, ничего не сыщете! — усмехнулся Борейко.
После отъезда генерала и врачей Жуковский вызвал к себе Назаренко и спросил его напрямки, не он ли сообщил об излишках продовольствия на Утесе.
— Я себе, вашскродие, не враг! Сам из солдатского котла харчуюсь, — даже обиделся фельдфебель.
|
|
|
— Разыщи кто и доложи мне, — распорядился капитан.
Прошел день, другой, а виновный не находился.
Борейко ругал солдат и требовал найти доносчика во что бы то ни стало.
Наконец Родионов доложил, что донес интендантам писарь Пахомов.
— После службы он метит в жандармы, вот теперь и практикуется, — пояснил он.
— Я с ним расправлюсь сегодня же, — объявил поручик.
— Не стоит вам, вашбродь, об него руки марать. Мы сами тишком да миром накажем его так, что всю жизнь помнить будет.
— Чур, только не до смерти, — предостерег Борейко. — А то начнутся суды да пересуды, и командиру роты и мне может нагореть.
В ту же ночь писаря подкараулили, когда он вышел на двор, и устроили ему темную. Борейко сквозь сон слышал приглушенные крики и сопение, но вмешиваться не стал. Наутро, избитый до потери сознания, с переломанными ребрами, Пахомов был отправл‑ ен в госпиталь, где провалялся больше месяца, но не подмел ничего рассказать о случившемся с ним происшествии.
На Утес неожиданно приехала Рива. Сойдя с линейки, она сняла свои два чемодана и беспомощно стала озираться вокруг.
— Зачем изволили к нам пожаловать, сударыня? — окликнул ее из окна Жуковский.
— Нельзя ли видеть Борейко или Звонарева? Я назначена сюда сестрой.
— Милости просим, сестрица, — приветливо проговорил капитан, выходя на крыльцо. — Позвольте, я поднесу ваши чемоданы. — И он ввел Риву в свою квартиру. — Я сейчас прикажу позвать поручика и прапорщика. Простите, не знаю вашей фамилии, сестрица.
— Блюм.
— Капитан Николай Васильевич Жуковский.
— Очень рада познакомиться. — И они обменялись рукопожатием.
— Ривочка, каким ветром занесло вас сюда? — спросил вошедший Борейко.
— Я назначена на Утес в лазарет для слабосильных, только я ничего здесь не знаю.
— Мы немедленно прикомандируем к вам Сергея Владимировича, он все покажет и расскажет, — улыбнулся Жуковокий.
— Он и без этого станет около Ривочки на мертвые якоря, — заметил Борейко.
— Не смейте обижать Сережу, он славный мальчик и никогда ничего лишнего себе не позволит.
Вскоре появился и обрадованный Звонарев.
— Переселяйся‑ ка, брат, из своей комнаты ко мне. Она нужна Ривочке, — встретил его Борейко.
Появление Ривы на Утесе — внесло оживление в жизнь батареи. Звонарев под различными предлогами целый день «советовался»с ней. Борейко подсмеивался над Акинфиевым, предсказывая появление у него неких костных новообразований на голове.
Жуковокий целыми вечерами рассказывал ей о своей семье. Гудима усиленно подкручивал усы. Даже Чиж пытался быть элегантным кавалером, но успеха не имел. Шура, вначале стеснявшаяся присутствия Ривы, быстро сдружилась с ней. Солдаты на батарее — и те гадали, кто завоюет благосклонность Ривы.
— Не иначе, как прапорщик, — он за нею вовсю ухлестывает, — предрекал Лебедкин.
— Нет, ребятки, — вмешивался Блохин, — командир женат, у Гудимы — Шурка, у прапора — Варька, один наш Медведь холостяком ходит. Она ему и достанется, помяните мое слово, — уверял он.
Но поручик продолжал, к великому огорчению Блохина, относиться к Риве с чисто дружеской иронией.
Вечером, в день приезда Ривы, Борейко собрал солдат и организовал хоровое пение. В тихом вечернем воздухе понеслись стройные звуки мощного мужского хора.
Поручик перекрывал всех своим могучим басом. На небе мерцали по‑ южному яркие звезды. В воздухе проносились блестящими точками летающие светлячки, с берега доносился извечный шум прибоя, да по темной поверхности моря ползали бледные щупальца прожекторов. И над всем этим лилась широкая русская песня…
Из‑ за гор глухо доносилась отдаленная стрельба. Рива сидела как зачарованная рядом с Жуковским.
— Часто у вас бывают такие прекрасные концерты? — спросила она.
— Почти каждый день. Борис Дмитриевич большой мастак по этой части.
Спокойно текла жизнь на Утесе, и только доносившийся издалека глухой рокот стрельбы да рассказы о бомбардировках города напоминали о войне,
Семнадцатого июля японцы подошли к крепости и, освоившись с позициями, двадцать седьмого июля атаковали русских.
Им удалось занять передовые позиции крепости на восточном участке обороны — хребты Дагушань и Сяогушань. В течение первого и второго августа захватили они на Западном фронте горы Трехголовую и Передовую. Таким образом, к трегьему августа на восточном участке они подошли к главной линии обороны и продвинулись по направлению к основным опорным пунктам Западното фронта‑ горам Высокой, Плоской, Дивизионной и Водопроводному редуту. Все это делало возможным общий штурм крепости.
Утром третьего августа прошел довольно сильный дождь, очистивший и освеживший воздух. На всем фронте было совершенно тихо. Артиллерия молчала, и лишь изредка раздавались одиночные ружейные выстрелы. Н русские и японцы усиленно окапывались на своих позициях
Около десяти часов утра со стороны Волчьих гор появилась группа японских всадников с большим белым флагом и направилась к передовым позициям крепости. Выехавшему навстречу офицеру они объяснили, что майор японского генерального штаба Ямаоки желает передать генералу Стесселю письмо своего командующего.
— Я прошу вас, господии поручик, немедленно сообщить об этом вашему генералу, — любезно улыбаясь, проговорил майор.
— Сейчас же дам знать о вашем предложении по телефону в штаб крепости. Пока же не откажите в любезности подождать здесь. Я прикажу подать сюда чай и кофе.
Японцы низко кланялись. Вскоре подошли еще офицеры и стрелки, и между недавними врагами завязалась дружеская беседа. В наскоро разбитой палатке сервировали стол.
— Должен огорчить доблестных защитников Артура сообщением о гибели русского крейсера «Рюрик»в морском бою у Корейского пролива первого августа. Русская эскадра, как и в бою под Шантунгом, сражалась с таким исключительным мужеством, что адмирал Того счел нужным довести об этом до сведения нашего имлератора, — сообщил по‑ русски Ямаоки.
— А где наши суда, не вернувшиеся в Артур? — задали вопрос русские.
Майор так же обстоятельно рассказал о судьбе каждого корабля.
— Как велики ваши потери в этих морских боях?
— У нас их нет, — ответил японец.
Ему не поверили.
Вскоре прибыл начальник штаба Стесселя полковник Рейс. При его появлении все офицеры вскочили. Ямаоки представился полковнику и передал ему пакеты. Выпив затем по бокалу вина, русские и японцы разъехались по своим местам. Через четверть часа перестрелка возобновилась.
Стессель сам вскрыл пакет и начал рассматривать присланные бумаги. Они были на японском языке, и генерал мог разобрать лишь подписи.
— Генерал барон Ноги и адмирал Того. Интересно, что могут они писать мне?
— Я сейчас переведу, ваше превосходительство, — заторопился Рейс. — Тут имеется еще пакет морякам и небольшое письмо вашей супруге.
Весть о присылке японского парламентера быстро облетела весь Артур. В штаб один за другим прибыли Фок, Кондратенко, Смирнов, Белый и адмиралы князь Ухтомский и Григорович.
— Вот и отлично, — приветствовал их Стессель. — Не надо никого и созывать. Сейчас же, как только будет сделан перевод, устроим военный совет.
В это время за мужем прислала Вера Алексеевна, которая была весьма обижена тем, что ее супруг даже не зашел к ней посоветоваться перед заседанием.
— В чем дело, Анатоль? Зачем ты так спешишь с обсуждением японских предложений? Сначала мы должны обсудить их в своем кругу, а то этот полоумный Смирнов начудит вместе с моряками.
Их разговор был прерван приходом Рейса. Полковник почтительно приложился к ручке генеральши.
— Я хотел передать вам перевод письма барона Ноги.
— О чем же он мне может сообщать? — заинтересовалась Вера Алексеевна. Она развернула письмо и прочла:
«Миледи! Пользуюсь случаем засвидетельствовать вам мое глубочайшее почтение и осмеливаюсь приложить к сему чек в десять тысяч долларов на» Чосен Спеши банк «. Означенные деньги прошу вас обратить на дела благотворительности по вашему усмотрению.
С совершенным почтением ваш пркорный слуга барон Ноги».
— Как же я смогу реализовать это в осажденном Артуре? — проговорила она, рассматривая чек.
— Осада не может продолжаться вечно. К тому же японцы предлагают сдать крепость, не ожидая общего штурма.
— Кукиш с маслом увидят они, а не Артур! — вскипел Стессель. — Прочтите все их послания.
Рейс прочитал:
— «Господину высшему начальнику Российской армии в Порт‑ Артуре.
Имеем честь представигь следующее: блестящая оборона Порт‑ Артура заслужила восхищение всего мира. Однако, будучи окружен с суши и моря превосходящими силами и без надежды на выручку, он в конце концов не может не пасть, как бы ни были талантливы военачальники и доблестны русские солдаты. Наша армия готова к штурму, и, когда эго случится, судьба крепости будет решена. Поэтому, во избежание лишнего кровопролития, во имя человечности, мы предлагаем вам начать переговоры о сдаче. В случае вашего согласия благоволите о том сообщить до десяти часов завтрашнего дня, то есть семнадцатого августа тридцать седьмого года Мейдзи.
С совершенным почтением.
Генерал барон Ноги, командующий осадной армией, адмирал Того Хейхациро, командующий блокирующим Порт‑ Артур флотом».
— Какая наглость! Предлагать сдать крепость за десять тысяч долларов, — возмутилась генеральша.
— Я им пошлю кукиш. Прикажу срисовать со своей руки и отправлю, — решительно заявил Стессель. — Что они еще нам пишут?
— Предлагают выпустить из крепости женщин, детей, иностранцев и священников до двух часов завтрашнего дня.
— Женщины нам нужны в госпиталях, так же как и священники, без матерей детвору не отправишь, иностранцы же могут разболтать наши секреты. Следовательно, и это предложение неприемлемо, — решила за мужа Вера Алексеевна.
— Но зато мы избавимся от лишних ртов, — заикнулся было генерал.
— Подумаешь, много осталось здесь: женщин — чтото около трехсот, детей полсотни, священников человек двадцать да десяток‑ другой иностранцев. Лучше бы ты отправил из Артура Смирнова и его прихвостней вместе с адмиралами.
— Вы как смотрите, Виктор Александрович? — обернулся Стессель к своему начальнику штаба.
— Как всегда, преклоняюсь перед умом глубокоуважаемой Веры Алексеевны и присоединяюсь к ее мнению, — расшаркался полковник.
На этом семейный совет окончился.
Через четверть часа Стессель громко зачитал на заседании полученные от японцев бумаги, благоразумно умолчав о письме к своей супруге.
— Я пошлю в ответ японцам фигу, срисованную с моей руки, — закончил он свою речь.
— Как? Что? — удивленно спросило несколько человек.
— Пошлю вот эту самую дулю. — И генерал протянул вперед кукиш.
— Вы это серьезно? — спросил Ухтомский.
— Если ваше сиятельство привыкли у себя заниматься шутками на броненосцах, то здесь, в штабе, я это делать никому не разрешаю.
— В таком случае, как старший в Артуре морской начальник, протестую против ответа подобного рода.
— Советую вам оставить протесты при себе, а то я не постесняюсь вас отправить к японцам.
— Ответ, предложенный начальником района, я считаю недостойным русского генерала, — проговорил Смирнов.
— Что же, по‑ вашему, я должен начать переговоры о сдаче? Предупреждаю, что каждый, кто только посмеет об этом заикнуться, будет мною немедленно повешен, невзирая на чины и занимаемое положение! — стукнул генерал кулаком по столу.
— Едва ли япснцы поймут жест вашего превосходительства, — заметил Кондратенко. — Кукиш обозначает у японцев совсем не то, что у русских.
— А что именно?
— Так у них продажные женщины приглашают к себе мужчин.
Присутствующие постарались скрыть улыбки.
— В таком случае мы поясним, что это обозначает по‑ русски, — продолжал настаивать несколько смущенный Стессель.
— Не поймут и над тобой же будут смеяться, — ответил Фок. — Лучше, по‑ моему, ответить кратко: «Честь и достоинство России не могут допустить мысли о сдаче крепости, пока не исчерпаны все возможности обороны».
— Конец надо выбросить, — посоветовал Кондратенко. — В та‑ ком виде наш ответ как бы подает японцам надежду, что все же впоследствии Артур может быть сдан.
Стессель согласился с этим, и текст ответа был принят с поправкой Кондратенко.
— Теперь второй вопрос‑ выпускать ли из крепости женщин и детей? — спросил начальник укрепленного района.
Голоса разделились. Одни были за удаление женщин, другие против.
— Я тоже против, — заявил Стессель и повторил доводы своей жены.
Его неожиданно поддержал Смирнов.
— Дух защитников крепости будет подорван разлукой со своими семьями, — сказал он.
Фок многозначительно покрутил пальцем около своего лба, но не возражал.
Второе предложение японцев тоже было отклонено.
— Поручим полковнику Рейсу составить ответ и затем, переведя его на английский язык, завтра с ординарцем отправим к японцам, — закрыл собрание Стессель.
Вечером того же дня в будуаре Веры Алексеевны собрались Рейс, Фок и Сахаров. Обсуждался вопрос, как поступить с полученным чеком.
— Слишком малая сумма, чтобы ее принимать. Мы, слава богу, сейчас стараниями полицмейстера вполне обеспечены деньгами.
— Зато ко мне каждый день поступают жалобы на его незаконные действия, — сообщил Рейс.
— И что вы с ними делаете? — поинтересовался Фок.
— Отправляю ему же для расследования. Обычно после этого повторных жалоб не бывает.
— Остроумно, — одобрила генеральша.
— Какую бы вы сумму считали достаточной для нужд благотворительного общества? — осведомился Сахаров.
— Ровно в тысячу раз больше, — вместо Веры Алексеевны ответил Фок.
— Боюсь, что таких денег у японцев не найдется.
— Тогда мы как‑ нибудь обойдемся своими средствами, — произнесла генеральша.
— Так и прикажете ответить? — переспросил Рейс.
— Конечно. И верните им чек, — распорядилась Вера Алексеевна.
Гости стали прощаться.
На следующий день в положенное время японцам был вручен ответ на все их предложения.
Меркли звезды. Восток с каждой минутой светлел. Вскоре из‑ за горизонта показалось солнце.
Где‑ то вдали глухо прогремел выстрел, и в недвижном прозрачном воздухе послышался свист летящего снаряда. На окраине города взвился черный султан дыма. За первым выстрелом раздался второй, третий. Город еще спал. Звуки канонады будили жителей, которые в тревоге высыпали на улицу и, пугливо озирались по сторонам. Несколько повозок, дотоле медленно плетущихся по улице, с страшным грохотом понеслись в карьер, будоража всех на своем пути.
Женщины, крестясь, торопливо уводили в погреба и подвалы детей.
На позициях при первом же выстреле все пришло в движение: на батареях закопошились артиллеристы, поворачивая орудия в нужном направлении, в фортах быстро изготовились к отражению штурма дежурные части. На валах увеличили число часовых. Резервы подтянулись к передовой линии. Артур приготовился к встрече врага.
Канонада усиливалась с каждой минутой. Снаряды, попадая в брустверы фортов и батарей, поднимали столбы песку и земли.
Скоро все слилось в один сплошной рев. Первый штурм крепости начался.
В тыл потянулись вереницы носилок.
Стессель спал крепким сном, когда к нему явился С докладом Рейс. Вышла Вера Алексеевна и, узнав в чем дело, направилась будить мужа.
— Японцы пошли на штурм, — насилу растолкала она разоспавшегося генерала.
— Ворвались в город, началась резня? — задыхаясь от ужаса, пробормотал он. — Сейчас же подтянуть к штабу сотню казаков с пулеметами и орудиями, — бестолково выкрикивал Стессель, покрывшись холодным потом.
— Да успокойся ты, ради бога, Анатоль! Никто еще никуда не прорывался. Началась лишь общая бомбардировка. Рейс говорит, что после нее можно ожидать штурма. Смирнов, Горбатовский и Кондратенко выехали на атакованные участки, — сообщила Вера Алексеевна.
Наспех одевшись, от волнения не попадая в рукава, генерал, сразу осунувшийся и постаревший, вышел к своему начальнику штаба. Выслушав доклад, Стессель приказал подать себе верховую лошадь.
— Я еду на форт номер два, откуда виден хорошо весь обстреливаемый фронт, — громко проговорил он.
— Я тебя туда не пущу, — решительно заявила генеральша. — Тебе нечего соваться на передовую линию. Выбери себе безопасный пункт в тылу, откуда все было бы видно, и сиди на нем.
— Форт номер один почти не обстреливается, с него виден форт номер два и частично промежуток между ним и третьим фортом, — подсказал Рейс.
— А там имеются хорошие блиндажи? — осведомилась Вера Алексеевна.
— Так точно. Почти полуторааршинные бетонные своды, — ДОЛОЖИЛ ПОЛКО. ВНИК.
— Что ж, поезжай, — вздохнула генеральша. — Только вы, Виктор Александрович, не позволяйте Анатолию рисковать собой, он такой неблагоразумный.
— Приложу все старания, чтобы уберечь его превосходительство.
Позавтракав, Стессель и Рейс отправились на форт номер один, далеко объезжая обстреливаемые участки. Отсюда из‑ за дыма и пыли они почти ничего не видели, но зато здесь было совершенно спокойно, а любезный комендант форта не замедлил угостить начальство душистым чаем с коньяком. Здесь до самого вечера Стессель и провел время в полной безопасности. Правда, мирная беседа временами нарушалась получением тревожных донесений, но генерал тотчас отправлял их Смирнову или Коядратен, ко с надписью: «Предлагаю действовать по вашему усмотрению, сообразуясь с наличными обстоятельствами». Этим и ограничивалось все его руководство происходившим боем.
При первом же выстреле генерал Кондратенко поспешил выехать на позиции. Уже в дороге он убедился, что наиболее интенсивно обстреливается промежуток между фортами номер два и три, а также и расположенное за ним Большое Орлиное Гнездо. С последнего открывался прекрасный вид на весь Восточный и Северный фронт крепости. Туда генерал и направился. Вскоре его догнал Белый.
— Вы куда держите путь, Роман Исидорович? — спросил он.
— На Большое Орлиное.
— Значит, нам по дороге. Я решил там устроить свой наблюдательный пункт.
Спешившись в глубокой лощине, непосредственно в тылу Орлиного Гнезда, генералы стали взбираться на гору. По пути они встретили раненого матроса.
— Ты откуда, молодец? — приветливо спросил его Кондратенко.
— С этого самого, с Гнезда, — махнул назад рукой матрос.
— Что там делается?
— Шибко японец бьет, дыхнуть не дает даже. Нашего командира мичмана Вильгельса сразу же убило, одну орудию испортило, так что всего одна пушка действует. Вот перевяжусь и обратно, — показал он на руку, — а то там наших осталось совсем мало.
|
|
|
