 |
Джордж Мартин 4 страница
|
|
|
|
– То есть не мягкие, а рыж… огненные. Они просто пылают.
– Надеюсь, все же не так, как ваше лицо. – Она рассмеялась, и все собравшиеся подхватили ее смех.
Все, кроме сира Лукаса Длинного Дюйма.
– Миледи, – сказал он, – этот человек из наемников Осгри. Это он вместе с Беннисом напал на наших землекопов у дамбы, когда ранили Уолмера. Старый Осгри прислал его для переговоров.
– Точно так, миледи. Меня зовут сир Дункан Высокий.
– Скорее уж Недалекий, – вставил бородатый рыцарь с разветвленной молнией Лейгудов. Смех возобновился, и даже леди Гелисента хихикнула, оправившись от испуга.
– Неужели учтивые манеры в Холодном Рву умерли вместе с моим лордом‑ отцом? – холодно молвила девушка – нет, не девушка, а взрослая женщина и даже вдова. – Хотела бы я знать, как мог сир Дункан так ошибиться?
Дунк злобно глянул на сира Лукаса.
– Вина целиком моя.
– Так ли? – Вдова оглядела Дунка с головы до ног, задержав взгляд на груди. – Дерево и летящая звезда. Этот герб я вижу впервые. – Она провела двумя пальцами по ветке вяза на камзоле у Дунка. – И он не вышит, а нарисован. Я слышала, что так раскрашивают шелка в Дорне, но вы слишком велики для дорнийца.
– Не все дорнийцы маленькие, миледи. – Дунк чувствовал ее пальцы сквозь шелк. На руке у нее тоже веснушки – и по всему телу, наверное. У Дунка внезапно стало сухо во рту. – Я провел в Дорне год.
– Там все дубы такие высокие? – спросила она, не отнимая пальцев от ткани.
– Это, собственно, вяз, миледи.
– Хорошо, я запомню. – Она убрала руку. – Во дворе слишком пыльно и жарко для разговора. Проводи сира Дункана в мою приемную палату, септон.
– С удовольствием, сестрица.
– Наш гость, думаю, хочет пить – вели заодно принести вина.
|
|
|
– Как прикажете, – просиял септон.
– Я приду, как только переоденусь. – Она расстегнула пояс с колчаном и отдала своему спутнику. – Пусть мейстер Серрик тоже придет. Пришлите его, сир Лукас.
– Я приведу его тотчас же, миледи, – заверил Длинный Дюйм.
Она одарила своего кастеляна холодным взглядом.
– Нет нужды. Я знаю, как много у вас дел в замке. Довольно будет, если вы пришлете мейстера ко мне в комнаты.
– Миледи, – сказал Дунк ей вслед, – я оставил своего оруженосца за воротами. Можно ли ему пойти с нами?
– Оруженосца? – Улыбаясь, она из женщины двадцати пяти лет становилась пятнадцатилетней. – Разумеется, если вы так желаете.
– Не пейте вина, сир, – прошипел Эг, пока они ждали в приемной вместе с септоном. Каменный пол устилал душистый тростник, на стенах висели гобелены с турнирными и батальными сценами.
Дунк фыркнул и прошептал в ответ:
– Очень ей надо меня отравлять. Она думает, что я олух с овсянкой вместо мозгов, ручаюсь.
– Сестрица любит овсянку, – заметил на это септон, возникнув словно из‑ под земли с кувшином вина, кувшином воды и тремя чашами. – Да‑ да, я слышал. Я хоть и толст, но не глух. – Он налил себе и Дунку вина, а Эгу воды, но мальчик тут же отставил чашу. – Вино борское, – сказал септон Дунку, – а яд придает ему особо тонкий букет. – Он подмигнул Дунку. – Сам я, правда, не пробовал, но мне говорили.
Дунк осторожно отведал вина, сладкого и очень приятного – но лишь тогда, когда септон, причмокивая, наполовину опорожнил свою чашу. Эг скрестил руки на груди, упорно отказываясь пить.
– Овсянка ей в самом деле нравится – и вы тоже, сир. Уж я‑ то сестрицу знаю. Увидев вас во дворе, я возымел надежду, что вы – поклонник миледи и приехали из Королевской Гавани искать ее руки.
– Как вы узнали, что я родом из Королевской Гавани? – нахмурился Дунк.
– У гаванских выговор особый. – Септон поболтал вино во рту, проглотил и вздохнул от удовольствия. – Я много лет прослужил при верховном септоне в Великой Септе Бейелора. Вы не узнали бы город после минувшей весны, – сказал он со вздохом. – Одни кварталы выгорели, другие стоят пустые. Даже крыс не стало, вот странность какая. Мыслимо ли, чтобы в городе не было крыс?
|
|
|
Дунк уже слышал об этом.
– Вы были в городе во время поветрия?
– Был, был. Страшное время, сир, страшное. Сильные мужчины утром вставали здоровые, а к вечеру умирали. Люди мерли в таком множестве и с такой быстротой, что их не успевали хоронить и вместо этого сваливали в Драконьем Логове. Когда груда тел достигала высоты десяти футов, лорд Риверс приказывал пиромантам сжечь их. Огонь полыхал за окнами, как в те времена, когда под куполом еще жили драконы. Ночью зеленое зарево дикого огня было видно со всех концов города – я до сих пор не могу видеть зеленый цвет. Говорят, что болезнь косила народ и в Ланниспорте, и в Староместе, но в Королевской Гавани она унесла четырех из каждых десяти человек, не щадя ни молодых, ни старых, ни богатых, ни бедных, ни великих, ни малых. Скончался наш добрый верховный септон, голос богов на земле, а с ним ушла треть Праведных и почти все Молчаливые Сестры. Его величество король Дейерон, славный Матарис, Валарр, десница… скорбный перечень. К концу мора половина города молилась Неведомому. – Сефтон выпил еще и спросил: – А вы где были в ту пору, сир?
– В Дорне.
– Хвала милосердной Матери. – В Дорн весенняя хворь так и не пришла – потому, возможно, что дорнийцы закрыли свои порты и границы. Аррены в Долине сделали то же самое, и их зараза тоже не тронула. – Все эти разговоры о смерти способны отвратить человека от вина, но и радоваться в наше время тоже особенно нечему. Засуха продолжается, несмотря на все наши молитвы. В Королевском лесу бушуют пожары. Жгучий Клинок и сыновья Дейемона Черное Пламя замышляют недоброе в Тироше, кракены Дагона Грейджоя рыщут по Закатному морю, как волки. Они захватили половину богатств Светлого острова и сто женщин. Лорд Фармен укрепляет оборону – ни дать ни взять отец, который надевает на свою дочь пояс целомудрия, когда у нее живот уже на нос лезет, как у меня. Лорд Бракен медленно угасает на Трезубце, а старший его сын умер по весне. Стало быть, лордом станет сир Ото, а Блэквуды ни за что не потерпят Бестию Бракена у себя по соседству, и будет война.
|
|
|
Дунк знал о старинной вражде между Блэквудами и Бракенами.
– Может быть, их сюзерен вынудит их сохранить мир?
– Увы. Лорд Талли – мальчик восьми лет, окруженный женщинами. От Риверрана многого ждать не приходится, а от короля Эйериса – и подавно. Вряд ли эта распря удостоится его высочайшего внимания, если только какой‑ нибудь мейстер не напишет книгу о ней. Лорд Риверс к нему никого из Бракенов не подпустит. Вы же помните – наш десница наполовину Блэквуд. Если он и пошевелится, то лишь для того, чтобы помочь своей родне укротить Бестию. Небесная Матерь пометила лорда Риверса при рождении, а Жгучий Клинок на Багряном Поле добавил свою отметину.
Септон говорил о Красном Вороне. Настоящее имя десницы – Бринден Риверс[6]. Его мать происходила из дома Блэквудов, а отцом был король Эйегон Четвертый.
– Что до Эйериса, – продолжал, не забывая о вине, септон, – то его величество больше занят пыльными свитками и древними пророчествами, чем своими лордами и законами. Он не дает себе труда даже зачать наследника. Королева Эйелинор каждый день молится в Великой Септе, чтобы Матерь благословила ее чрево, но до сих пор остается девственницей. У Эйериса отдельные покои, и говорят, что он куда охотнее ложится в постель с книгой, нежели с женщиной. – Он снова наполнил свою чашу. – Будьте уверены: нами правит лорд Риверс с помощью своих чар и шпионов. Противников у него нет. Принц Мейекар сидит и дуется в Летнем Замке, лелея обиду на своего августейшего брата, принц Рейегаль расслаблен и телом, и разумом, а его дети еще малы. Все должности заняты друзьями и фаворитами лорда Риверса, лорды Малого совета лижут ему руки, новый великий мейстер увлечен чародейством не меньше, чем он. Гарнизон Красного Замка составляют Вороньи Зубы, и без позволения десницы никто не имеет доступа к королю.
Дунк беспокойно ерзал на стуле. Сколько глаз у лорда Красного Ворона? Тысяча и еще один. Остается надеяться, что ушей у десницы меньше тысячи и одного. Речи септона отдавали изменой. Дунк взглянул на Эга, любопытствуя знать, что об этом думает он. Мальчишка из последних сил сдерживался, чтобы не дать воли языку.
|
|
|
Септон грузно поднялся на ноги.
– Сестрица придет еще не сейчас. С дамами всегда так – первые десять платьев, что они примеряют, не вяжутся с их настроением. Еще вина? – И он, не дожидаясь ответа, подлил в обе чаши.
– Дама, которую я принял за леди Веббер, ваша сестра? – спросил Дунк, желая переменить разговор.
– Мы все дети Семерых, это так, но по крови, к счастью, мы не родственники. Леди Гелисента была сестрой сира Роланда Афферинга, четвертого мужа леди Роанны – того, что умер весной. Его предшественником был сир Симон Стаунтон, мой брат – он имел несчастье подавиться куриной костью. Холодный Ров, можно сказать, кишит призраками. Мужья умирают, но их родня остается – они, точно стая пухлой, розовой, одетой в шелка саранчи, пьют вина миледи и поедают ее сласти. – Септон вытер рот. – Однако ей придется выйти замуж опять, и скоро.
– Почему придется?
– Такова воля ее лорда‑ отца. Лорд Виман очень хотел внуков, которые продолжили бы его род. Когда он слег, то попытался выдать ее за Длинного Дюйма – хотел, умирая, оставить ее под защитой сильного человека, – но Роанна не пожелала. Его милость отомстил ей, указав в завещании, что буде она до второй годовщины его смерти останется незамужней, Холодный Ров со всеми землями отойдет к его кузену Венделу. Вы, возможно, видели его во дворе – коротышка с зобом, страдающий газами. Хотя с моей стороны нехорошо так говорить, ибо я сам подвержен тому же пороку. Сир Вендел – человек алчный и глупый, но жена его приходится сестрой лорду Ровану и дьявольски плодовита, этого у нее не отнять. Она щенится не менее часто, чем он пускает ветры. Сыновья у них все в него, дочки и того хуже, и все они загибают пальцы, считая дни. Лорд Рован утвердил завещание, и миледи осталось сроку до новой луны.
– Зачем же она ждала так долго? – с недоумением спросил Дунк.
– Женихи ее, по правде сказать, не осаждают, – пожал плечами септон. – Смотреть на нее, как вы заметили, отнюдь не противно, а в придачу дается замок и обширные земли – следовало бы ожидать, что младшие сыновья и безземельные рыцари так на нее и накинутся, ан нет. Четверо усопших мужей всех отпугивают, к тому же поговаривают, что она бесплодна – у нее за спиной, конечно, кому же охота оказаться в вороньей клетке. Двух детей она доносила, мальчика и девочку, но оба и до года не дожили. А те немногие, кого не пугает молва об отравительстве и злых чарах, не хотят иметь дела с Длинным Дюймом. Лорд Виман на смертном одре поручил ему охранять дочь от недостойных искателей, а он всех женихов подводит под эту статью. Всякий, кто ищет ее руки, первым делом знакомится с его мечом. – Септон допил вино и отставил чашу. – Нельзя сказать, чтобы охотников совсем уж не находилось. Клейтон Касвелл и Симон Лейгуд – самые упорные, хотя зарятся, похоже, больше на земли, чем на саму леди. Будь я игроком, то поставил бы на Герольда Ланнистера. Сюда он еще не показывался, но говорят, что волосы у него золотые, ум быстрый, а рост больше шести футов…
|
|
|
– …и что его письма пришлись по сердцу леди Веббер. – Упомянутая леди появилась в дверях, сопровождаемая молодым мейстером с большим крючковатым носом. – Ты проиграл бы свою ставку, братец. Герольд нипочем не окажется от удовольствий Ланниспорта и роскоши Бобрового Утеса ради какого‑ то маленького именьица. В качестве брата и советника лорда Тибольта он имеет куда больше влияния, чем мог бы обрести как мой муж. Что до других, то сиру Симону пришлось бы распродать половину моих земель, чтобы расквитаться с долгами, а сир Клейтон дрожит как лист, стоит только Длинному Дюйму посмотреть в его сторону. Кроме того, он красивее меня. А у тебя, септон, самый длинный язык во всем Вестеросе.
– Язык и должен быть длинным, а рот большим, чтоб прокормить такой живот, как у меня, – не смутился септон.
– Вы в самом деле Горячая Вдова? – удивленно спросил Эг. – Я почти с вас ростом!
– С полгода назад один мальчик сделал такое же замечание, и я отправила его на дыбу, чтоб стал подлиннее. – Леди Веббер заняла высокое сиденье на помосте и перекинула косу через левое плечо. Пушистый хвостик свернулся у нее на коленях, как спящая кошка. – Сир Дункан, мне не следовало дразнить вас, когда вы так старались быть любезным там, во дворе. Но вы так мило краснели… разве в той деревне, где вы доросли до такой вышины, девушки вас не дразнили?
– Моей деревней была Королевская Гавань. – О Блошином Конце Дунк умолчал. – Там, конечно, имелись девушки, но… – Дразнилки на Блошином Конце были такого рода, что тебе могли отхватить палец на ноге.
– Должно быть, они просто побаивались это делать – вон вы какой большой. – Рука леди Роанны рассеянно гладила косу. – Прошу вас не думать худо о леди Гелисенте. Моя сестрица проста, но совершенно безобидна. При всем своем благочестии она даже одеться не смогла бы без своих септ.
– Она не виновата. Это я обознался.
– Какая благородная ложь. Я знаю, что это подстроил сир Лукас. Его шутки бывают жестокими, а вы нанесли ему оскорбление одним своим видом.
– Как так? Я ему ничего плохого не сделал…
Ее улыбка заставила Дунка пожелать, чтобы она не была такой красивой.
– Я видела вас рядом. Вы на целую ладонь выше, а сир Лукас давно не встречал человека, на которого не мог бы глядеть свысока. Сколько вам лет, сир?
– Около двадцати, миледи. – Дунку нравилось, как это звучит, «около двадцати», хотя он был на год или два моложе. Никто не знал его возраста в точности, а он и подавно. Родители у него, надо думать, были, как у всякого человека, но он сроду в глаза их не видел, даже имен их не слышал, а на Блошином Конце никому дела не было до того, когда и от кого он родился.
– Так ли вы сильны, как кажетесь с виду?
– Насколько же сильным я кажусь вашей милости?
– Достаточно сильным, чтобы вызвать раздражение сира Лукаса. Он мой кастелян, хотя назначала его не я. Он достался мне в наследство вместе с Холодным Рвом. Вас посвятили в рыцари на поле брани, сир Дункан? Простите мне эти слова, но ваша речь доказывает, что вы происходите не из благородного дома.
«Я происхожу из канавы».
– Межевой рыцарь сир Арлан из Пеннитри взял меня к себе в оруженосцы, когда я был совсем еще мал, обучил меня правилам чести и боевым навыкам.
– И он же сделал вас рыцарем?
Дунк пошаркал ногами. Шнуровка на одном сапоге распустилась.
– Больше некому было.
– Где он теперь, сир Арлан?
– Умер. – Дунк поднял глаза, решив завязать сапог после. – Я похоронил его на склоне холма.
– Он пал в бою?
– Да нет, простуду схватил. Из‑ за дождей.
– Старики все болеют. Мне это известно по второму мужу. Мы поженились, когда мне было тринадцать, а ему бы исполнилось пятьдесят пять, доживи он до следующих именин. Когда он уже полгода лежал в земле, я родила сына, но Неведомый прибрал и его. Септоны сказали, что отец потребовал сына к себе. Как вы думаете, сир, это правда?
– Может, и так, миледи, – неуверенно ответил Дунк.
– Вздор. Просто мальчик родился слабеньким. Такой крошка – у него едва хватало силенок, чтобы сосать. Но его отцу боги даровали целых пятьдесят пять лет – могли бы и сыну дать чуть больше трех дней.
– Да, наверно, могли бы. – В том, что касалось богов, Дунк ничего не смыслил. Он иногда ходил в септу и молился Воину, чтобы тот дал силу его мышцам, но большей частью оставлял Семерых в покое.
– Я сожалею о смерти вашего сира Арлана, – сказала леди Роанна, – и еще больше сожалею о том, что вы служите у сира Юстаса. Не все старики одинаковы, сир Дункан. Лучше вы бы вернулись домой, в Пеннитри.
– Мой дом там, где я приношу присягу. – Дунк в глаза Пеннитри не видел и даже не знал, где оно находится – в Просторе или где‑ то еще.
– Так принесите ее здесь. Времена нынче неверные, и рыцари мне нужны. У вас должен быть хороший аппетит, сир Дункан – на одной курятине вам долго не протянуть. В Холодном Рву вы не будете знать недостатка в настоящем мясе и сладких пирогах. Оруженосца вашего тоже не мешало бы подкормить – у него от недоедания все волосы выпали. Жить он будет с другими мальчиками, своими сверстниками. Ему понравится. Мой мастер над оружием обучит его всем воинским искусствам.
– Я сам его обучаю, – робко возразил Дунк.
– А еще кто? Беннис? Старый Осгри? Ваши несушки? Дунк действительно одно время заставлял Эга гоняться за курами, чтобы развить в нем быстроту – но если бы он в этом сознался, Роанна посмеялась бы над ним. Ее вздернутый носик и веснушки мешали ему сосредоточиться. Пришлось напомнить себе, для чего сир Юстас послал его сюда.
– Я присягнул милорду Осгри, миледи, и этого уже не изменишь.
– Будь по‑ вашему, сир. Поговорим о менее приятных вещах. – Вдова дернула себя за косу. – Мы не потерпим, чтобы на Холодный Ров или наших людей нападали. Почему бы мне не зашить вас в мешок?
– Я приехал для переговоров, – напомнил Дунк, – и пил ваше вино. – Вкус еще держался у него во рту, и признаков яда он пока не чувствовал. Возможно, как раз вино и придало ему смелости. – Да и мешка, чтобы я в него поместился, у вас не найдется.
Придуманная Эгом шутка вызвала у Роанны улыбку, и Дунк испытал облегчение.
– Зато для Бенниса найдется вполне. Мейстер Серрик говорит, что он раскроил Уолмеру лицо до кости.
– Сир Беннис просто из себя вышел. Сир Юстас поручил мне уплатить пеню.
– Пеню? – засмеялась она. – Я знаю, что он стар, но не настолько же. Уж не думает ли он, что мы живем в Век Героев, когда жизнь человека ценилась не дороже мешка с серебром?
– Ваш человек не умер, миледи. Ничего страшного не случилось. Он получил рану, только и всего.
Роанна перебирала пальцами косу.
– И во сколько же оценил сир Юстас нанесенную Уолмеру рану?
– Один серебряный олень ему и три вам, миледи.
– Дешево же сир Юстас ценит мою честь – хотя три оленя, бесспорно, лучше, чем три курицы. Лучше бы он доставил Бенниса ко мне для наказания.
– Наказание – это мешок, о котором вы говорили?
– Быть может. – Она обмотала косу вокруг руки. – Пусть Осгри оставит при себе свое серебро. За кровь можно уплатить только кровью.
– Может, оно и так, миледи – но не лучше ли позвать сюда того землекопа и спросить, не предпочтет ли он оленя Беннису в мешке?
– Он, без сомнения, выберет серебро, если не сможет иметь и то, и другое. Но выбирать будет не он. Это дело о льве и пауке, а не о крестьянине, которому поцарапали щеку. Мне нужен Беннис, и я его получу. Никто не смеет вторгаться на мои земли, чинить зло моим людям и уходить как ни в чем не бывало.
– Вы тоже вторглись на землю Оплота, миледи, и причинили большое зло одному из людей сира Юстаса, – выпалил Дунк, не успев обдумать свои слова.
– Разве? – Она снова подергала себя за косу. – Если вы об овцекраде, то мое терпение истощилось. Я дважды жаловалась на него Осгри, но тот не принял никаких мер. Просить трижды не в моих правилах, и королевский закон дает мне право заточать и казнить.
Тут в разговор вступил Эг. – Только в своих владениях, – заявил он. – Король дает лордам право заточать и казнить на своих землях, не на чужих.
– Если ты такой ученый, – сказала Роанна, – то должен знать также, что рыцари‑ землевладельцы не имеют права наказывать кого бы то ни было без разрешения своего сюзерена. Сир Юстас живет под властью лорда Рована. Беннис нарушил мир в королевстве, пролив кровь, и должен ответить за это. Если сир Юстас пришлет его сюда, я сделаю ему на носу зарубку, и конец делу. Если мне придется ехать за ним самой, я не обещаю ограничиться этим. Дунк ощутил дурноту под ложечкой.
– Я скажу ему, но он сира Бенниса не отдаст. Все это вышло из‑ за плотины. Если ваша милость согласится ее снести…
– Это невозможно, – подал голос молодой мейстер. – У Холодного Рва крестьян в двадцать раз больше, чем у Оплота.
Пшеница, кукуруза и ячмень ее милости гибнут от засухи. В ее садах растут яблоки, абрикосы и три сорта груш. У нее много стельных коров, пятьсот голов черноносых овец и лучшие в Просторе лошади. Около дюжины кобыл вот‑ вот ожеребятся.
– У сира Юстаса тоже есть овцы, – сказал Дунк. – А также дыни, бобы, ячмень…
– Вы отводите воду в ров! – громко произнес Эг. «Туда меня и отправят», – подумал Дунк.
– Ров необходим для обороны замка, – не сдавался мейстер. – Вы хотите, чтобы леди Роанна осталась без всякой защиты в столь смутные времена?
– Сухой ров все равно остается рвом, – медленно проговорил Дунк. – У миледи толстые стены и достаточно здоровых мужчин, чтобы защищать их.
– Сир Дункан, – сказала Роанна, – мне было десять лет, когда восстал черный дракон. Я просила отца поберечь себя или хотя бы оставить со мной мужа. Кто защитит меня, спрашивала я, если обоих моих мужчин не станет? Тогда отец взошел со мной на крепостную стену и показал мне сильные стороны Холодного Рва. «Вот что тебя защитит, – сказал он. – Позаботься о своей обороне, и никто не причинит тебе зла». Первое, на что он указал, был ров. – Она провела хвостом косы по щеке. – Первый мой муж погиб на Багряном Поле. Отец находил мне других, но Неведомый забирал их одного за другим. Я не верю больше в мужчин, какими бы здоровыми они ни были. Я верю в камень, сталь и воду. Верю во рвы, сир, и мой никогда не будет сухим.
– Ваш отец судил здраво, – сказал Дунк, – но это не дает вам права забирать воду Осгри.
Она дернула себя за косу.
– Сир Юстас, должно быть, сказал вам, что ручей – его собственность.
– Вот уже тысячу лет. Он даже зовется Шахматным – это же ясно.
– Да. – Ее рука теребила косу без передышки. – А река зовется Мандером, хотя Мандерли вот уже тысячу лет как прогнали с ее берегов. Хайгарден до сих пор Хайгарден, или Вышесад, хотя последний из Садовников пал на Огненном Поле. В Бобровом Утесе ни одного Бобра не сыскать – одни Ланнистеры. Мир меняется, сир. Шахматный ручей берет начало в Подкове, а она, насколько мне известно, моя. И вода тоже моя. Докажите ему, мейстер Серрик.
Мейстер сошел с помоста. Немногим старше Дунка, он в своем сером одеянии и с цепью на шее казался мудрым не по годам. В руках он держал пергамент.
– Смотрите сами, сир. – Он развернул свиток и подал Дунку.
Дунк‑ чурбан… Кровь снова бросилась ему в лицо. Он осторожно взял пергамент у мейстера и хмуро уставился на него, не разбирая ни слова. Восковую печать, однако, он знал хорошо – трехглавый дракон дома Таргариенов. Королевская. У него в руках какой‑ то королевский указ. Дунк поводил глазами по строчкам, чтобы все думали, будто он читает.
– Тут есть одно слово, которого я не могу понять. Взгляни, Эг, у тебя глаза помоложе.
Мальчик мигом шмыгнул к нему.
– Что за слово, сир? Вот это? – Эг быстро пробежал грамоту, поднял глаза на Дунка и чуть заметно кивнул.
Ручей ее, про это и грамота писана. Дунка точно в живот двинули. И печать самого короля.
– Тут, должно быть, ошибка… Все сыновья старого рыцаря отдали жизнь за короля, по какой причине его величеству отбирать у него ручей?
– Будь король Дейерон менее склонен к прощению, ваш старик и голову бы потерял.
– Как так? – растерялся Дунк.
– Миледи хочет сказать, – вмешался мейстер, – что сир Юстас Осгри – мятежник, изменивший своему королю.
– Сир Юстас выбрал черного дракона в надежде, что Черное Пламя вернет его дому земли и замки, которых они лишились при Таргариенах, – сказала Роанна. – Особенно он хотел заграбастать Холодный Ров. Сыновья поплатились жизнью за измену отца. Когда он привез их кости домой, а дочь отдал людям короля как заложницу, жена его бросилась вниз с башни Оплота. Разве сир Юстас вам не рассказывал? – грустно улыбнулась она. – Вижу, что нет.
– Черный дракон… – «Ты присягнул изменнику, чурбан этакий. Ты ел хлеб предателя и спал под кровом мятежника». – Но ведь тому уже пятнадцать лет, миледи… и у нас засуха. Хоть сир Юстас и был когда‑ то мятежником, вода ему все равно нужна.
Горячая Вдова встала и оправила юбки.
– Так пусть помолится о дожде.
Дунк вспомнил то, что старик сказал ему в лесу перед тем, как расстаться.
– Если вы не хотите поделиться водой ради него самого, сделайте это ради его сына.
– Сына?
– Да. Ради Аддама. Он служил у вашего отца пажом и оруженосцем.
– Подойдите, – с каменным лицом приказала леди Роанна.
Дунк, не зная, как быть, повиновался. Помост делал ее на добрый фут выше, но Дунк все равно возвышался над ней.
– Преклоните колени.
Он опять подчинился, и Роанна закатила ему пощечину, вложив в это всю свою силу – а она была сильнее, чем казалась на вид. Щека у него запылала, и он ощутил вкус крови из разбитой губы, но настоящей боли она ему не причинила. Какой‑ то миг Дунку очень хотелось схватить ее за рыжую косу, перекинуть через колено и отшлепать, как нашкодившего ребенка. Так ведь кричать будет – сбегутся двадцать рыцарей и прикончат его.
– Вы посмели приплести сюда Аддама? – Ее тонкие ноздри раздулись. – Убирайтесь вон из Холодного Рва! Сейчас же.
– Но я не хотел…
– Ступайте, не то я подыщу для вас мешок, хотя бы мне пришлось самой его сшить. Скажите сиру Юстасу, чтобы завтра же доставил сюда Бенниса Бурый Щит, иначе я сама явлюсь за ним с огнем и мечом. Вы меня поняли? С огнем и мечом!
Септон Сефтон взял Дунка под руку и потащил к двери. Эг поспешал за ними.
– Неразумно, сир, очень неразумно, – шептал септон, увлекая Дунка вниз по лестнице. – Зачем вы упомянули Аддама Осгри?
– Сир Юстас сказал, что она питала к нему привязанность.
– Привязанность! Она любила этого мальчика, а он ее. Дальше пары поцелуев дело не пошло, но это Аддама она оплакивала после Багряного Поля, а не мужа, которого едва знала. В его смерти она винит сира Юстаса, и это понятно – ведь Аддаму было всего двенадцать.
Дунк знал, что такое душевная рана. Стоило кому‑ нибудь упомянуть Эшфордский луг, он вспоминал о трех добрых людях, погибших, чтобы спасти его от наказания, и каждый раз терзался.
– Скажите миледи, что я не хотел причинить ей боль. Я прошу у нее прощения.
– Сделаю, что смогу, сир – но уговорите сира Юстаса привезти к ней Бенниса, да поскорее. Иначе ему придется плохо, очень плохо.
Лишь когда стены и башни Холодного Рва скрылись из вида, Дунк спросил Эга:
– Что там было написано, в той грамоте?
– Король жалует лорда Вимана Веббера за его верную службу во время последнего мятежа и отдает ему и его потомкам все права на Шахматный ручей, от Подковы до Лиственного озера. Еще там говорится, что лорд Виман и его потомки вправе охотиться на красных оленей, вепрей и зайцев в Уотовом лесу, когда им заблагорассудится, и каждый год рубить в оном лесу по двадцать деревьев. – Мальчик откашлялся. – Однако права эти временные. Буде сир Юстас умрет, не оставив наследника мужеского пола, Ош, отойдет в казну, и привилегии Вебберов на этом закончатся.
Осгри тысячу лет были хранителями Северных Марок…
– Они оставили старику только башню, чтоб в ней умереть.
– И голову, – рассудительно заметил Эг. – Король помиловал его, хотя он сражался на стороне мятежников.
– А ты бы снял с него голову? – покосился на него Дунк. Эг пораздумал.
– Когда я жил при дворе, то иногда прислуживал на Малом совете. Там об этом все время спорили. Дядя Бейелор говорил, что с благородным врагом милосердие уместно всегда. Побежденный, веря, что будет прощен, способен сложить меч и склонить колено. В противном случае он будет драться до последнего и лишит жизни еще больше преданных нам людей. А лорд Красный Ворон возражал, что прощать мятежников значит сеять семена нового мятежа. – В голосе Эга звучало сомнение. – Зачем было сиру Юстасу восставать против короля Дейерона? Тот был добрым королем, так все говорят. Он присоединил к королевству Дорн и сделал дорнийцев нашими друзьями.
– Спроси об этом сира Юстаса, Эг. – Дунку казалось, что он знает ответ, но мальчугану такой ответ не понравился бы. Он хотел вернуть замок со львом на воротах, а получил могилы в ежевичнике. Когда ты присягаешь кому‑ то, ты клянешься служить этому человеку, повиноваться ему и сражаться за него в случае нужды, а не лезть в его дела и не оспаривать союзы, которые он заключает… но сир Юстас выставил Дунка дураком. Сказал, что его сыновья погибли за короля и что ручей его, а не Вебберов.
Ночь застала всадников в Уотовом лесу – по вине Дунка. Надо было ехать прямо домой, той же дорогой, а он свернул на север, чтобы еще раз взглянуть на плотину. Он даже подумывал о попытке разрушить ее собственными руками, но Семеро и сир Лукас Длинный Дюйм предусмотрели такое намерение. Плотину теперь охраняли двое арбалетчиков с пауками на камзолах. Один сидел, опустив ноги в краденую воду. За одно это Дунк охотно придушил бы его, но тот вскинул арбалет, как только заслышал их, а его товарищ и стрелу зарядил. Пришлось Дунку ограничиться грозными взглядами и повернуть восвояси.
Окрестности он знал не так хорошо, как сир Беннис, но счел бы унизительным для себя заплутать в таком маленьком леске, как Уотов. Когда они перешли ручей вброд, солнце стояло низко и появлялись первые звезды вместе с тучами мошкары. Среди темных деревьев у Эга опять развязался язык.
– Этот толстый септон сказал, что мой отец сидит в Летнем Замке и дуется.
|
|
|
