 |
Флотоводец 4 страница
|
|
|
|
– Это можно объяснить бастардом у нее в животе, – накручивая на палец локон, предположила Серсея. – Сколько невесте лет?
– Двадцать три, ваше величество, в то время как лорду Эстермонту…
– Добрых семьдесят. – Эстермонты приходились ей сродни через Роберта, чей отец в приступе похоти или безумия взял одну из них в жены. К тому времени, как Серсея вышла за Роберта, его мать давно умерла, но оба ее брата явились на свадьбу и прогостили целых полгода. Позже Роберт решил, что учтивость требует вернуть им визит, и они отправились на скалистый островок Эстермонт близ мыса Гнева. В их поместье, Зеленой Скале, Серсея провела две недели, самые длинные в ее молодой жизни. Джейме в первый же день нарек этот замок Зеленым Дерьмом, и она вскоре переняла у него это название. Целыми днями она наблюдала, как ее августейший супруг охотится, пьет со своими дядюшками и колошматит кузенов во дворе замка.
Имелась там и кузина, вдовушка с грудями как дыни – муж ее и отец умерли в Штормовом Пределе во время осады. «Ее отец был добр ко мне, – сказал Роберт, – а с ней мы играли вместе». Недолго думая, он возобновил эти игры. Стоило жене смежить глаза, как он потихоньку уходил утешать несчастную одинокую женщину. Однажды Серсея попросила Джейме проследить за ним, чтобы увериться в своих подозрениях. Брат вернулся и спросил, хочет ли она, чтобы Роберт умер. «Нет, – ответила молодая жена, – я хочу, чтобы у него рога выросли». Ей хотелось верить, что именно в ту ночь был зачат Джоффри.
– Итак, жена Элдона Эстермонта на пятьдесят лет моложе его, – сказала она Квиберну. – Каким образом это может касаться меня?
– Не знаю, право… но и Дейемон Сэнд, и девица Сантагар были приближенными дочери принца Дорана Арианны – так по крайней мере заявляют дорнийцы. Возможно, в этом нет ничего особенного, но я подумал, что вашему величеству следует знать.
|
|
|
– Что ж, теперь я знаю. – Она начинала терять терпение. – Еще что‑ нибудь?
– Так, пустяковина. – И Квиберн рассказал ей о кукольном представлении, имеющем последнее время большой успех у городского простонародья. Там рассказывается о том, как зверями правило племя надменных львов. – Со временем, гласит эта крамольная сказка, львы дошли до того, что принялись пожирать своих собственных подданных. Когда благородный олень выступает против них, львы и его съедают, говоря: это наше право, потому что мы самые сильные из зверей.
– Тут и сказке конец? – Серсея нисколько не рассердилась. Эта история, если смотреть на нее в верном свете, могла послужить полезным уроком.
– Нет, ваше величество. В конце вылупившийся из яйца дракон съедает всех львов.
Это меняло дело, превращая кукольников из простых наглецов в изменников.
– Дураки безмозглые. Рисковать головой ради деревянного дракона! – Серсея поразмыслила. – Пошлите на это представление своих шептунов. Если среди зрителей окажутся видные люди, назовите мне их имена.
– Могу я спросить, какая участь их ожидает?
– Для состоятельных – пеня. Половины имущества будет довольно, чтобы научить их уму‑ разуму и пополнить казну, не разорив этих глупцов окончательно. Бедняков мы лишим одного глаза, чтобы впредь на крамолу не льстились. Кукольники пойдут на плаху.
– Их четверо. Быть может, ваше величество отдаст мне двоих для моих собственных целей? Особенно пригодилась бы женщина…
– Я уже отдала вам Сенеллу, – резко заметила королева.
– Увы, эта бедная девушка совершенно… изнурена.
Серсее не хотелось думать об этом. Сенелла пошла с ней, ни о чем не подозревая, – она думала, что ее взяли прислуживать, и очень удивилась, когда Квиберн надел ей на руку цепь. До сих пор вспоминать тошно. Как холодно там, в подземелье, – даже факелы горят неровно, будто дрожат. И вопли этого существа во мраке…
|
|
|
– Хорошо, берите женщину – даже двух, если нужно. Но сначала я хочу знать имена.
– Как прикажете. – И Квиберн откланялся.
Солнце уже садилось. Доркас приготовила королеве ванну. Серсея, нежась в теплой воде, обдумывала, что скажет гостям за ужином, – и тут к ней ворвался Джейме, не слишком опрятный и пахнущий конским потом. С собой он привел Томмена.
– Сестра, – начал он, приказав Джаселине и Доркас выйти, – король хочет поговорить с тобой.
В комнате стоял пар, волосы у Серсеи намокли.
– В чем дело, Томмен? – обманчиво мягким голосом спросила она.
Мальчик, зная, что ничего доброго это не сулит, оробел.
– Королю нужен на завтра его белый скакун, – сказал Джейме, – для обучения копейному бою.
Серсея села повыше.
– Никакого урока не будет.
– Нет будет, – выпятил губу Томмен. – Я должен учиться каждый день.
– Ты будешь учиться, – пообещала ему мать, – когда у нас появится новый мастер над оружием.
– Не хочу мастера над оружием. Хочу сира Лораса.
– Ты слишком превозносишь этого юношу – видно, что твоя женушка наговорила тебе о нем много лестного, но Осмунд Кеттлблэк как рыцарь втрое сильней его.
– Не тот Осмунд Кеттлблэк, которого знаю я, – засмеялся Джейме.
Серсея охотно удушила бы брата. Пожалуй, надо будет приказать Лорасу, чтобы он дал Осмунду выбить себя из седла. Это снимет с глаз Томмена радужную пелену. Если посолить устрицу, она съежится, если посрамить рыцаря, с ним произойдет то же самое.
– Я выпишу тебе наставника из Дорна, – сказала она сыну. – Дорнийцы – лучшие турнирные бойцы во всем государстве.
– Нет, не лучшие, – уперся Томмен. – Не нужен мне никакой дорниец, хочу сира Лораса. Такова моя воля!
Джейме знай посмеивался. Видя, что помощи от него не дождешься, Серсея сердито шлепнула рукой по воде.
– Может, за Пейтом послать? Мне твоя воля не указ. Ты мой сын.
– Я еще и король. Маргери говорит, что короля все должны слушаться. Я хочу, чтобы завтра оседлали моего белого скакуна и чтобы сир Лорас поучил меня атаке с копьем. Еще хочу котенка и не хочу есть свеклу. – Король, завершив свою речь, скрестил руки на груди.
|
|
|
– Поди‑ ка сюда, Томмен, – сказала Серсея, не обращая внимания на смешки Джейме. Мальчик попятился. – Боишься? Король не должен знать, что такое страх. – Томмен подошел, опустив глаза, и она погладила его золотые кудри. – Король или нет, ты совсем еще мал. Пока ты не вырос, страной правлю я. Тебя будут учить, обещаю, но только не Лорас. У рыцарей Королевской Гвардии есть обязанности поважнее детских игр – спроси лорда‑ командующего. Не так ли, сир?
– О да, куда как важнее, – с улыбочкой молвил Джейме. – Объезжать городские стены, к примеру.
– А котенка‑ то мне можно взять? – со слезами в голосе спросил Томмен.
– Может быть – если выбросишь из головы кинтаны и копья. Обещаешь не заговаривать больше об этом?
Мальчик пошаркал ногами.
– Да.
– Вот и хорошо. А теперь беги, потому что я жду гостей.
В дверях Томмен задержался и заявил:
– Когда стану королем по‑ настоящему, не велю подавать свеклу к столу.
Джейме захлопнул за ним дверь обрубком руки.
– Не пойму что‑ то, ваше величество, – вы пьяны или умом скорбны?
Она снова хлопнула по воде, плеснув ему на ноги.
– Придержи язык, а не то…
– Не то что? Снова пошлешь меня объезжать городские стены? – Он сел, скрестив ноги. – Они в полном порядке. Я облазил каждый дюйм, осмотрел все семь ворот. На Железных заржавели петли, Королевские и Грязные следует заменить после ущерба, нанесенного им таранами Станниса. Сами стены крепки, как никогда, но ваше величество забывает, что наши друзья из Хайгардена находятся не вне, а внутри их.
– Ни о чем я не забываю. – Ей вспомнилась золотая монета с рукой на одной стороне и головой забытого короля на другой. Как попала она в тайник под ночным горшком какого‑ то бедолаги‑ тюремщика? Откуда у такого, как Рюген, старое золото Хайгардена?
– Я впервые слышу от тебя о новом мастере над оружием. Придется немало потрудиться, чтобы найти рыцаря лучше, чем Лорас Тирелл. Сир Лорас…
– Я знаю, что он такое, и не допущу его к своему сыну. Ты бы лучше напомнил ему о его обязанностях. – Вода в ее ванне совсем остыла.
|
|
|
– Он знает, в чем его долг, и лучшего копья…
– Ты был лучше, пока не лишился руки. И сир Барристан в молодости. И Эртур Дейн, и принц Рейегар. Не расхваливай мне этот цветочек. Он всего лишь нахальный юнец. – Ей надоели приставания Джейме. К ее лорду‑ отцу никто не смел приставать. Когда Тайвин Ланнистер говорил, его слушались. Когда говорит Серсея, все чувствуют себя вправе советовать ей, противоречить и даже отказывать. Потому лишь, что она женщина и не может сразиться с ними на мечах. Даже Роберта, безмозглого дурака, они уважали больше. Она не могла уже этого выносить, от Джейме в первую очередь. Надо избавиться от него как можно скорее. Когда‑ то она мечтала о том, что они будут править государством совместно, но на деле он стал для нее скорее помехой, нежели помощью.
Она поднялась из ванны.
– Когда мне понадобится ваш совет, я скажу вам об этом, сир. А сейчас оставьте меня, мне нужно одеться.
– Как же, как же. Мы ждем гостей к ужину. Что замышляете на сей раз? Я уже запутался в ваших интригах. – Его взгляд упал на мокрые золотые завитки под ее животом.
Он все еще хочет меня, решила Серсея.
– Горюешь о том, что потерял, братец?
Он поднял глаза.
– Я тоже люблю тебя, дорогая сестрица, и все же ты дура. Красивая золотая дура.
Это ее ужалило. Он говорил с ней куда нежнее там, в Зеленой Скале, в ту ночь, когда наградил ее Джоффом.
– Выйди вон. – Она повернулась к нему спиной, и он ушел, повозившись у двери со своей культей.
Пока Джаселина занималась приготовлениями к ужину, Доркас помогла королеве надеть новое платье. Полоски блестящего зеленого атласа чередовались с полосками черного бархата, лиф был отделан черным мирийским кружевом. Мирийские кружева стоят дорого, но королева должна быть ослепительной в любое время, а несколько ее старых платьев по вине нерадивых прачек сели и перестали на нее налезать. Высечь бы мерзавок за это, но Таэна уговорила ее проявить милосердие – добрых правителей, дескать, народ больше любит. Поэтому Серсея просто вычла стоимость платьев из их жалованья.
Доркас подала ей серебряное зеркальце. Хороша, подумала Серсея, улыбаясь своему отражению. До чего же приятно снять траур. Черное ужасно ее бледнит. Жаль, что леди Мерривезер не будет за ужином – с Таэной всегда так весело. У Серсеи не было такой задушевной подруги со времен Мелары Гетерспун, которая на поверку оказалась жадной маленькой интриганкой, возомнившей о себе не по чину. Не надо, впрочем, думать плохо о мертвых. Благодаря ей Серсея научилась не доверять никому, кроме Джейме.
|
|
|
Когда она вошла в горницу, гости успели уже хорошо приложиться к наливке. Леди Фалиса не только похожа на рыбу, но и пьет, как она, подумала королева, бросив взгляд на опустевший до половины штоф.
– Милая Фалиса, – воскликнула Серсея, поцеловав гостью в щеку, – и славный сир Бальман. Меня крайне огорчило известие о вашей дорогой матушке. Как дела у леди Танды?
– Как вы добры, ваше величество. – Казалось, что Фалиса вот‑ вот заплачет. – Мейстер Френкен говорит, что при падении она раздробила себе бедро. Он сделал что мог – остается только молиться…
Молитесь сколько хотите – все равно она умрет еще до новой луны. Женщины в возрасте Танды Стокворт не выживают после перелома бедра.
– Я буду молиться за нее вместе с вами, – сказала Серсея. – Лорд Квиберн сказал мне, что леди Танду сбросила лошадь?
– Ее подпруга лопнула во время езды, – сказал Бальман Берч. – Конюх не заметил, что ремень истерся, и наказан за это.
– Надеюсь, что строго. – Королева села и жестом предложила своим гостям сделать то же самое. – Еще наливки, Фалиса? Мне помнится, вы ее любите.
– Как мило, что ваше величество помнит об этом.
Запомнить нетрудно. Чудо, что она еще не льется из тебя с другого конца, по словам Джейме.
– Как вы доехали?
– Плохо, – пожаловалась Фалиса. – Почти все время шел дождь. Мы думали заночевать в Росби, но воспитанник лорда Джайлса отказал нам в гостеприимстве. Попомните мое слово: когда Джайлс умрет, этот простолюдин сбежит с его золотом. Возможно, он даже земли и лордство попытается захватить, хотя Росби после кончины Джайлса должен отойти к нам. Моя леди‑ мать приходится теткой его второй жене и троюродной сестрой самому Джайлсу.
Что у вас на гербе, миледи, – ягненок или загребущая обезьяна?
– Лорд Джайлс собирается умереть с тех пор, как я его знаю, однако он все еще здесь и, надеюсь, останется с нами на долгие годы. Думаю, мы все сойдем в могилу под его кашель, – улыбнулась Серсея.
– Скорее всего, – согласился сир Бальман. – Но нас, ваше величество, огорчил не только приемыш Росби. На дороге мы видели грязных мужиков с кожаными щитами и с топорами. У многих на кафтанах нашиты священные семиконечные звезды, но вид у них самый злодейский.
– Они называют себя воробьями, – пояснила Серсея. – Настоящее бедствие. Придется нашему новому верховному септону заняться ими сразу после помазания – в противном случае я разделаюсь с ними сама.
– Его святейшество еще не избран? – спросила Фалиса.
– Нет, – вынужденно призналась Серсея. – Септон Оллидор был близок к этому, но воробьи проследили за ним до публичного дома и голого выволокли на улицу. Теперь, вероятнее всего, выберут Люцеона, хотя наши друзья на другом холме говорят, что ему пока недостает голосов до требуемого числа.
– Да осветит им Старица путь своей золотой лампадой, – благочестиво пожелала леди Фалиса.
– Неловко говорить, ваше величество… – замялся сир Бальман, – но, чтобы между нами не затаилась обида, надо вам знать, что такое имя бастарду выбрали не моя жена и не ее матушка. Лоллис у нас проста, а ее муж склонен к черному юмору. Я просил его найти более подходящее имя, но он только смеялся в ответ.
Королева разглядывала его поверх чаши с вином. Когда‑ то сир Бальман был хорошим турнирным бойцом и одним из самых красивых рыцарей в Семи Королевствах. С тех пор у него сохранились пышные усы, но в остальном годы обошлись с ним немилостиво. Волнистые белокурые волосы сильно поредели, живот увеличился. Как орудие он оставлял желать много лучшего, но делать нечего, придется обойтись тем, что есть.
– Тирион до пришествия драконов было именем королей. Бес осквернил его, но этот мальчик, возможно, вернет ему прежнюю честь. – Если проживет достаточно долго. – Вы не виноваты, я знаю. Леди Танда мне как сестра, которой у меня никогда не было, а вы… вы… – Голос Серсеи дрогнул. – Простите, но я живу в постоянном страхе.
Фалиса открыла и снова закрыла рот – настоящая рыба и полная дура при этом.
– В страхе, ваше величество?
– Я ни одной ночи не спала целиком после гибели Джоффри. – Она вновь наполнила чаши. – Друзья мои… ведь вы же друзья? Мои и короля Томмена?
– Милый наш мальчик, – с чувством промолвил сир Бальман. – «Горды своей верностью» – таков девиз дома Стоквортов, ваше величество.
– Если бы на свете было больше таких людей, как вы, добрый сир. Скажу вам правду: я с большим сомнением отношусь к сиру Бронну Черноводному.
Муж с женой переглянулись, и Фалиса сказала:
– Он отъявленный наглец, ваше величество. Невежа и сквернослов.
– Не истинный рыцарь, – добавил сир Бальман.
– Разумеется, нет, – улыбнулась ему Серсея. – Истинный рыцарь здесь, рядом со мной. Я помню, как блистательно вы сражались… на каком же это турнире?
– Не в Девичьем ли Пруду, шесть лет тому? – со скромной улыбкой предположил Бальман. – Но нет, вашего величества не было там, иначе королевой любви и красоты стали бы вы. Быть может, в Ланниспорте после подавления Грейджоева мятежа? Я тогда выбил из седла многих славных рыцарей…
– Да, именно там. – Улыбка исчезла с лица Серсеи. – Бес скрылся в ночь смерти моего отца, оставив двух честных тюремщиков лежать в луже крови. Предполагают, что он бежал за Узкое море, но я в этом не уверена. Карлик очень хитер. Быть может, он до сих пор таится поблизости, замышляя новые злодеяния. Быть может, его кто‑ то прячет.
– Бронн? – задумчиво произнес сир Бальман, разглаживая свои роскошные усы.
– Он всегда был приспешником Беса. Один Неведомый знает, сколько людей он отправил в ад по приказу карлика.
– Я бы заметил, если б карлик появился в наших владениях, – усомнился сир Бальман.
– Мой брат так мал, что просто создан быть незаметным. – У Серсеи дрогнула рука. – Казалось бы, имя ребенка мало что значит, но наглость, если она остается безнаказанной, порождает бунт. А Бронн, как доложил мне Квиберн, собирает отряд наемников.
– Он принял на службу четырех рыцарей, – подтвердила Фалиса.
– Моя добрая жена льстит им, называя этот сброд рыцарями, – фыркнул сир Бальман. – Все они выскочки, бывшие наемники, без капли рыцарского духа.
– Этого я и боялась. Бронн собирает мечи для карлика. Да уберегут Семеро моего невинного сына. Бес убьет мальчика, как убил его брата. – Серсея всхлипнула. – Друзья, моя честь в ваших руках… но что такое честь королевы по сравнению со страхом матери?
– Говорите смело, ваше величество, – подбодрил ее сир Бальман. – Ваши слова не выйдут из стен этой комнаты.
Серсея через стол стиснула его руку.
– Я стала бы лучше спать, услышав, что с сиром Бронном случилось несчастье… на охоте или еще где‑ нибудь.
– Несчастье, повлекшее за собой смерть? – подумав, спросил сир Бальман.
Нет, довольно будет сломать ему палец. Враги повсюду, а в друзьях – одни дураки.
– Прошу вас, сир, – прошептала она, – не заставляйте меня говорить это…
– Понимаю, – с важностью молвил сир Бальман.
Репа, и та бы быстрей смекнула.
– Вы рыцарь в полном смысле этого слова. Молитвы испуганной матери не пропали даром. – Серсея сопроводила эти слова поцелуем. – Действовать надо быстро. У Бронна пока еще мало людей, но если мы будем медлить, он сколотит себе целую шайку. – Вслед за Бальманом она поцеловала Фалису. – Я никогда этого не забуду, друзья мои, подлинные друзья, гордые своей верностью. Даю вам слово, мы найдем Лоллис лучшего мужа. – Скажем, одного из Кеттлблэков. – Ланнистеры всегда платят свои долги.
За новым штофом наливки последовали тушенная в масле свекла, горячий хлеб, щука с травами и ребра дикого вепря. Серсея после смерти Роберта полюбила кабанье мясо. Даже общество сотрапезников не слишком угнетало ее, хотя Фалиса сюсюкала, а Бальман охорашивался весь ужин от супа до сладкого. Отделаться от них ей удалось только за полночь. Сир Бальман храбро предложил выпить еще, и королева сочла, что благоразумнее согласиться. За половину того, что потрачено на эту наливку, я могла бы нанять Безликого и не думать больше о Бронне, подумала она, наконец спровадив гостей.
Ее сын в этот час давно уже спал, но Серсея все‑ таки зашла к нему, прежде чем лечь самой. Рядом с мальчиком, к ее удивлению, свернулись клубочком три черных котенка.
– Это еще откуда? – спросила она Меррина Транта, выйдя из королевской опочивальни.
– Подарок маленькой королевы. Она хотела подарить одного, но его величество никак не мог решить, кого из них выбрать.
Ну что ж, это лучше, чем выковыривать их кинжалом из брюха матери. Но как неуклюже обхаживает Маргери Томмена – это просто смешно. Он слишком мал для поцелуев, поэтому она дарит ему котят. Да еще черных. Черные кошки приносят несчастье – вспомнить хотя бы, что случилось с маленькой дочерью Рейегара здесь, в этом замке. Ее матерью могла бы стать Серсея, если бы не та жестокая шутка, которую Безумный Король сыграл с лордом Тайвином. Лишь безумие могло побудить Эйериса отказаться от дочери Тайвина, забрав взамен его сына, а собственного сына женить на болезненной дорнийской принцессе, черноглазой и плоскогрудой.
Память о том, как ее отвергли, даже после стольких лет причиняла Серсее боль. Перед ней и теперь витал образ принца Рейегара, перебирающего длинными тонкими пальцами серебряные струны своей арфы. Кто из мужчин, когда‑ либо живших на свете, мог сравниться с ним красотой? Впрочем, он был больше чем человек – в нем текла кровь древней Валирии, кровь богов и драконов. Отец с раннего детства обещал ей, что она выйдет за Рейегара. Ей было тогда шесть или семь, не больше. «Не говори никому, дитя, – наказывал он, улыбаясь (никто, кроме Серсеи, не видел его улыбающимся). – Его величество должен еще дать согласие на вашу помолвку, а пока это будет наш секрет». И это оставалось секретом, хотя однажды девочка нарисовала себя и Рейегара верхом на драконе – она сидела позади, обхватив принца руками. Когда Джейме обнаружил этот рисунок, она сказала ему, что это король Джейехерис с королевой Алисанной.
В десять лет она наконец увидела своего принца воочию – на турнире, устроенном ее лордом‑ отцом в честь прибытия короля Эйериса. Под стенами Ланниспорта устроили трибуны для зрителей, и крики простого народа перекатывались между ними и Бобровым Утесом, как гром. Лорда Тайвина приветствовали вдвое громче, чем короля, а принца Рейегара и того громче.
Семнадцатилетний Рейегар Таргариен, только что посвященный в рыцари, въехал на поле, одетый в черный панцирь поверх золотой кольчуги. Длинные шелковые ленты – красные, золотые, оранжевые – струились за его шлемом, как языки пламени. Он поразил копьем двух дядей Серсеи и дюжину лучших западных рыцарей, а вечером игрой на своей серебряной арфе довел Серсею до слез. Девочку представили принцу, и она утонула в его грустных фиалковых глазах. На сердце у него рана, подумалось ей тогда, но я исцелю его, когда мы поженимся. Даже ее красивый брат Джейме рядом с Рейегаром показался ей всего лишь хлипким мальчишкой. Принц будет моим мужем, думала она, вне себя от волнения, а когда старый король умрет, я стану королевой. Тетушка выдала ей эту тайну перед турниром. «Ты должна быть особенно хороша, – говорила леди Дженна, оправляя на племяннице платье, – ибо на заключительном пиру вас с принцем Рейегаром объявят женихом и невестой».
Не будь Серсея так счастлива в тот памятный день, она нипочем не осмелилась бы зайти в шатер Магги‑ Жабы. На этот подвиг ее толкнуло желание доказать Жанее и Меларе, что львицы ничего не боятся. Да и с какой стати будущей королеве бояться какой‑ то безобразной старухи? Лишь теперь, целую жизнь спустя, Серсея покрывалась гусиной кожей, вспоминая ее предсказание. Жанея убежала из шатра с визгом, но Серсея с Меларой остались. Они дали колдунье вкусить их крови и посмеялись над ее глупыми пророчествами. Все они представлялись им сущим вздором. Она все равно будет женой принца Рейегара, что бы там ни говорила старая ведьма. Так обещал ей отец, а слово Тайвина Ланнистера – золото.
К концу турнира она перестала смеяться. Не было ни заключительного пира, ни объявления о помолвке, а король и ее отец обменивались холодными взглядами. Когда Эйерис с сыном и всеми своими рыцарями отбыл в Королевскую Гавань, Серсея в слезах, ничего не понимая, бросилась к тетке. «Твой отец предложил королю этот брак, – сказала ей леди Дженна, – но король и слушать не захотел. „Ты самый смышленый из моих слуг, Тайвин, – сказал Эйерис, – но кто же станет женить своего наследника на дочери своего слуги? “ Вытри слезы, малютка. Где это видано, чтобы львы плакали? Отец найдет тебе другого мужа, еще лучше Рейегара».
Неправда, тетя. Отец испортил мне жизнь, а теперь Джейме делает то же самое. Вместо Рейегара отец навязал мне Роберта, и предсказание Магги распустилось пышным ядовитым цветком. Если бы я вышла за Рейегара, как предназначили боги, он и не взглянул бы на ту волчицу. Он и теперь был бы нашим королем, а я его королевой и матерью его сыновей.
Серсея так и не простила Роберту его смерти.
Львы вообще не склонны прощать, что скоро узнает на себе сир Бронн Черноводный.
Бриенна
Хиль Хант настоял, чтобы они взяли головы.
– Тарли выставит их на стене, – заявил он.
– У нас нет дегтя, – возразила Бриенна. – Они сгниют по дороге. Оставьте их здесь. – Ей не хотелось ехать через зеленый сумрак соснового бора с головами убитых ею людей.
Но Хант, не послушав ее, сам отрубил мертвецам головы, связал их вместе за волосы и повесил себе на седло. Бриенна притворялась, будто не замечает их, но порой, особенно ночью, она чувствовала на себе взгляды их мертвых глаз, а однажды ей приснилось, что они перешептываются.
Раздвоенный Коготь провожал их сыростью и холодом. Дождь если не шел, то собирался пойти. Путники никак не могли согреться и с большим трудом отыскивали сухие дрова для костра.
Когда они достигли ворот Девичьего Пруда, их сопровождали полчища мух. Шагвеллу ворона выклевала глаза, Пиг и Тимеон кишели червями. Бриенна и Подрик приспособились ехать в ста ярдах впереди, чтобы не дышать этой мерзостью, сир Хиль делал вид, что утратил обоняние напрочь. «Закопайте их», – уговаривала его Бриенна на каждом ночлеге, но он уперся на своем. Скажет, поди, лорду Рендиллу, что это он убил всех троих, подозревала она, – но рыцарь, к чести своей, ничего такого не сделал.
– Заика‑ оруженосец бросил камень, – поведал он Тарли во дворе замка Моутона. Головы уже передали сержанту, который распорядился почистить их, обмакнуть в деготь и водрузить над воротами. – Остальное – дело рук женщины.
– Все трое? – недоверчиво произнес лорд.
– Она так дралась, что и шестерых бы прикончила.
– А девицу Старк вы нашли? – спросил Тарли Бриенну.
– Нет, милорд.
– Вместо этого вы убили нескольких крыс. Как вам это понравилось?
– Совсем не понравилось, милорд.
– Жаль. Однако вкус крови вы изведали и доказали все, что хотели доказать себе и другим. Пора вам снять эту кольчугу и одеться как подобает. В порту стоят корабли, и один из них должен зайти на Тарт. Я вас посажу на него.
– Благодарю вас, милорд. Не надо.
Лицо лорда Тарли говорило, что ему очень хочется воткнуть ее собственную голову рядом с головами Тимеона, Пига и Шагвелла.
– Вы намерены упорствовать в своем безумии?
– Я намерена найти леди Сансу.
– Я видел, как она дралась с этими Скоморохами, ваша милость, – вставил сир Хиль. – Она сильнее многих мужчин и так проворна, что…
– Это заслуга ее меча, – рявкнул лорд. – Валирийская сталь всегда окажет себя. Сильнее многих мужчин, говорите? Согласен. Не мне отрицать, что это создание – ошибка природы.
Он и ему подобные осудят меня всегда, что бы я ни сделала, решила Бриенна.
– Есть вероятность, милорд, что Сандор Клиган знает что‑ то о судьбе девушки. Если бы я смогла его разыскать…
– Клиган подался в разбойники. Одни говорят, что он состоит в шайке Берика Дондарриона, другие – что нет. Знай я, где они прячутся, я сам бы выпустил им кишки и сжег падаль. Мы вешаем разбойников дюжинами, но главари до сих пор ускользают от нас. Клиган, Дондаррион, а теперь еще и Бессердечная – как вы полагаете найти их, если это даже мне не под силу?
Бриенна не знала, что на это ответить.
– Я могу попытаться, милорд.
– Ну что ж. С грамотой, которая у вас есть, моего позволения вам не требуется, однако я даю вам его. Если вам посчастливится, вы всего лишь сотрете ляжки в седле, если нет, то Клиган может и в живых вас оставить, когда попользуется вами вместе со всей своей шайкой. Приползете обратно на Тарт с песьим подарочком в животе.
Бриенна пропустила это мимо ушей.
– Не скажет ли ваша милость, сколько человек у Пса под началом?
– Шесть, шестьдесят, шестьсот – смотря у кого спрашивать. – Рендиллу Тарли явно надоел этот разговор, и он повернулся, чтобы уйти.
– Если я и мой оруженосец могли бы воспользоваться вашим гостеприимством до…
– Нет. Я не потерплю вас под моим кровом.
– Насколько я понимаю, милорд, – произнес сир Хиль Хант, – это пока еще кров лорда Моутона.
Тарли испепелил его взглядом.
– У Моутона мужества не больше, чем у червя. Не говорите со мной о Моутоне. Я слышал, ваш отец – достойный человек, миледи. Если так, мне его жаль. Одним боги посылают сыновей, другим дочерей. Ни один отец не заслуживает отпрыска наподобие вас. Коли останетесь живы, леди Бриенна, не возвращайтесь в Девичий Пруд, пока городом правлю я.
Слова – это ветер, сказала себе Бриенна. Они не могут ранить. Мне они как с гуся вода. «Воля ваша, милорд», – хотела сказать она, но Тарли не стал дожидаться ее ответа. Она вышла со двора как во сне, не понимая, куда идет.
– Здесь есть гостиницы, – заметил, догнав ее, сир Хиль.
Она мотнула головой, не желая с ним разговаривать.
– Помните «Смердящую гуску»?
Ее плащ до сих пор хранил аромат этого заведения.
– А что?
– Ждите меня там завтра в полдень. Моего кузена Алина в числе прочих посылали на поиски Пса. Я с ним поговорю.
– Зачем это вам?
– Если вы добьетесь успеха там, где Алин потерпел крах, я буду его дразнить этим до конца наших дней.
Сир Хиль не солгал – гостиницы в Девичьем Пруду были. Сгоревшие, правда, еще нуждались в восстановлении, а остальные просто ломились от солдат лорда Тарли. За день Бриенна и Подрик объехали все, но нигде не нашли пристанища.
– Сир… миледи, – сказал Подрик на закате дня. – Тут стоят корабли, а на кораблях есть гамаки. Или койки.
Порт кишел людьми лорда Рендилла, как головы Кровавых Скоморохов мухами, но сержант узнал Бриенну и пропустил их. Местные рыбаки кричали, распродавая дневной улов, однако ее занимали суда покрупнее, пришедшие из‑ за Узкого моря. Их в гавани было с полдюжины – правда, один их них, галеон «Дочь Титана», уже отдавал канаты, готовясь уйти с вечерним приливом. Подрик с Бриенной обошли оставшиеся. Хозяин «Белой чайки» принял Бриенну за шлюху и заявил, что его корабль не бордель, а гарпунщик с иббенийского китобоя предложил купить мальчика, но другие встретили их более приветливо. На «Пахаре моря», баркасе, пришедшем из Староместа с заходом в Тирош, Пентос и Синий Дол, она купила Подрику апельсин.
|
|
|
