 |
Г. ЖУКОВИЧ,. лейтенант, командир БЧ‑2‑3 ТЩ «Осетр». Назначение
|
|
|
|
Г. ЖУКОВИЧ,
лейтенант, командир БЧ‑ 2‑ 3 ТЩ «Осетр»
Назначение
После окончания Высшего военно‑ морского училища имени М. Ф. Фрунзе для дальнейшего прохождения службы меня направили в Шлиссельбург помощником командира на ТЩ «Осетр».
Получил документы и отправился на Финляндский вокзал. Поезд тронулся довольно скоро, и вот я сижу в вагоне и под стук колес размышляю о странной проблеме: тральщик – и вдруг не в море, а на Неве, да еще у ее истока. Возможно, корабль только что с завода, на пути в Балтику?.. Ведь совсем недавно я проходил стажировку на новейшем эсминце «Сердитый». Наверняка и «Осетр» только‑ только спущен на воду и столь же стремителен, вооружен, только габаритами поменьше. Но все равно, на нем мне, молодому лейтенанту, служить будет лестно.
Но вот уже битый час я хожу по Шлиссельбургу, по всяким и разным причалам, забитым буксирами, баржами, рыбацкими баркасами. И ничего похожего на боевой корабль не нахожу. Жарко. Душно. Чемодан так оттянул руки, что хоть бросай. И тогда я рискнул.
– Товарищ, – остановил я какого‑ то моряка, – вы не скажете, как мне найти БТЩ «Осетр»?
– БТЩ? – Его загорелое лицо изобразило подобие улыбки. – Здесь он, ваш быстроходный. Здесь, лейтенант. В аккурат во‑ он на том причале.
– Но там же одни буксиры!
– И то верно. Но быстроходные, ужас! А «Осетр» изо всех из них самый быстрый. Он третьим корпусом стоит.
Сперва подумалось – разыграл он меня. Но на всякий случай решил проверить. Все оказалось верно – третьим корпусом действительно стоял «Осетр», буксир с Онежского озера, которому еще только предстояло после модернизации стать тральщиком. Но об этом я узнал чуть погодя, как и о том, что вакансия помощника командира уже занята, а посему мне придется вступить в должность командира БЧ‑ 2‑ 3.
|
|
|
Командиром на «Осетре» назначили его прежнего капитана Ивана Васильевича Власова. И хотя он получил воинское звание, стал лейтенантом, командирского лоска не приобрел. И командовал, как раньше.
– Отдать чалку! – распоряжался он на бак. – Шевелись…
Старший политрук Иван Антошин до войны управлял банком в каком‑ то далеком городе. Человек обстоятельный, спокойный, коммунист с большим стажем, он стал заместителем командира корабля по политической части. Имел подход к людям, с первого дня на «Осетре» стали уважать его моряки.
Штурманом был младший лейтенант Николай Дегтярев – настоящий моряк, из сверхсрочников. Он исполнял и обязанности помощника командира корабля. Повседневная служба на «Осетре» держалась именно на нем.
Командиром БЧ‑ 5 пришел к нам техник‑ лейтенант Николай Мошнин, человек, по моим тогдашним понятиям, немолодой. И я полагал, что уже возраст, а с ним и житейский опыт определяли и его умение работать с людьми, и его отношения с техникой, с которой он явно находился на «ты». В последнем мы не раз имели возможность убедиться, когда началась наша многотрудная боевая служба. Ну а пока знали: Мошнин – наш механик и парторг.
Пятым из комсостава был я, сибиряк из города Зима, командир минно‑ артиллерийской боевой части. Однако следует заметить, что хотя обе боевые части имелись, но представлялись они несколькими краснофлотцами и старшинами, призванными из запаса. Ни пушек, ни пулеметов, ни тралов на «Осетре» не было. Правда, в Шлиссельбурге на «Осетр» поставили тральную лебедку.
Седьмого июля «Осетр» пришел в Кронштадт. Здесь собирался весь наш 17‑ й дивизион тихоходных тральщиков. В него объединили семь бывших буксиров. Буксиры эти, самые разные по типу и размерам, имели общее – невероятно большую для нормального тральщика осадку – до четырех метров и, как поется в песне, «…и ужасно, и ужасно, и ужасно тихий ход».
|
|
|
Наш «Осетр» среди других действительно мог считаться быстроходным, и к тому же осадка его, менее двух метров, позволяла работать практически на любом минном поле.
В Кронштадте, на стенке Угольной гавани, я встретил своих друзей – Жору Ганенко и Сергея Иванова. Они тоже попали на эти же самые ТЩ. Возмущению нашему по поводу таких назначений предела не было. Разве могла такая служба устроить нас, вчерашних выпускников Высшего военно‑ морского училища, мечтавших о настоящих боевых кораблях!
Но мы стали лейтенантами флота и понимали: назначили нас на тихоходные тральщики – здесь нам служить, и служить не спустя рукава!
Вскоре наши корабли вооружили. На «Осетр» установили пушку калибром 45 миллиметров и почти прямо под ней, под баком, оборудовали артиллерийский погреб. На рострах, по сторонам от дымовой трубы, поставили два пулемета «максим». Потом мы сами приняли боезапас, а также тралы со всеми приспособлениями к ним – с буйками и страшно тяжелыми, в 4 пуда, грузами, тралящие части с якорями‑ кошками и пр. Дали нам тралы и других типов.
Чтобы мастерски владеть любым видом оружия, надо его освоить. Вот почему теоретические занятия проводились ежедневно. Шли они успешно, и казалось, что можно только радоваться. Но вот наступила пора практического освоения, и я вывел тральный расчет на ют: командира отделения минеров – старшину 1‑ й статьи Николая Смирнова, коммуниста, человека серьезного и малоразговорчивого, с первого дня ставшего авторитетом для всех краснофлотцев и старшин; Федора Шамарина, коренастого увальня лот сорока, тоже, как и Смирнов, с десяток лет не видавшего ни корабля, ни тральной лебедки, ни самого трала. Встали в строй и приписные – неунывающий Константин Соловьев, проходивший службу, как говорится, еще при царе Горохе, котельный машинист краснофлотец Николай Зайцев, громадный, как настоящий тяжеловес. В свободное время Зайцев наш четырехпудовый «груз» одной рукой подбрасывал, как игрушку. Но вот мы начинаем учебную постановку трала, и… куда его сила и сноровка деваются? И ведь все теряются, ничего у нас не получается.
|
|
|
Единственный, кто сразу встал на свое место, – машинист паровой тральной лебедки краснофлотец Александр Риппинен, белобрысый высокий моряк, неплохо знающий свое дело и обязанности. Он помогал, в меру своих возможностей, в подготовке трального расчета. Но бежали дни, а сдвигов особых не наблюдалось. Ходил я расстроенный, не зная, что предпринять. Но как‑ то вечером, перед самым началом очередной тренировки, ко мне подошел старшина 1‑ й статьи Смирнов и разразился необычайно для него длинной речью:
– Минеры решили как можно быстрее освоить работу с тралами. Так что не сомневайтесь, товарищ лейтенант, освоим!
Я удивился настолько, что даже не нашел, что ответить. Но с того дня дела у нас пошли лучше.
Теплым и солнечным июльским днем дивизион вышел на боевое траление. Оно было первым, и ждали его, готовились к нему изо всех сил. Однако же многое у нас не получалось. При постановке трала все путалось. Даже груз, который на тренировках нормально вставал на свое место, никто не мог с места сдвинуть.
На ют прибежал старший политрук Антошин.
– Не ладится?
– Так точно. Но стараемся и сделаем! – ответил я.
Прошло еще минут двадцать, пока поставили трал и пошли.
Наш путь – по Южному фарватеру, который враг начал минировать в первые же дни войны. Разные вопросы одолевали меня в эти минуты. Вызывало, например, сомнение то, что наш штурман не вел прокладку. Я дважды обращался по этому поводу к командиру и оба раза услышал одно и то же:
– Прокладка ведется на флагманском корабле, а мы идем в строю трального ордера. О чем разговор, лейтенант?
Время шло очень медленно. Но вот, наконец, и почин: затралена первая мина. Затралила головная пара. Нам приказано расстрелять мину.
– Из пушки ее! – в своей манере приказал командир.
Комендоры прибежали на бак. Старшина 1‑ й статьи Сергей Чекалин, командир орудия, дал команду:
– Снаряд осколочно‑ фугасный! По мине – огонь!
Пушка дернулась, снаряд едва ли не у самого борта коснулся штилевой воды и, перепрыгнув через мину, ушел «считать блины» по водной глади. След трассера давал возможность наблюдать нашу неудачу…
|
|
|
– Чекалин! – С мостика недобро смотрит помощник командира, он же штурман, младший лейтенант Николай Дегтярев. – Это тебе пушка, а не гармонь. Из нее стрелять надо, а не саратовские страдания разводить!
Чекалин молчит. И только по желвакам, которые ходят по его скулам, можно понять состояние старшины.
– Снаряд осколочно‑ фугасный! – снова командует Чекалин.
Но и второй снаряд проходит мимо цели. Только с третьего раза над морем прогремел взрыв.
– Флагман выражает неудовольствие! – раздается голос старшины 1‑ й статьи Николая Миронова, командира отделения сигнальщиков.
– Фитиль тебе, Жукович, – тихонько говорит командир и по‑ мальчишески шмыгает носом.
Июльскими жаркими днями дивизион тралил Большой корабельный и Южный фарватеры. Это были нудные, напряженные и настороженные дни, с хорошей погодой и с плохой. Счет вытраленным минам рос, а комендоры так наловчились, что даже на вполне приличной волне и качке попадали по плавающей мине с первого выстрела.
Случалось, резак тралящей части не перерубал минрепа, и тогда мину приходилось буксировать на мелкое место и там от нее освобождаться. Поначалу на эту опасную процедуру уходили часы. Иногда тралы цеплялись за что‑ то на грунте. И снова уходили часы на то, чтобы освободиться от «зацепа». От такой работы руки у минеров Смирнова и Шамарина были всегда исколоты и изрезаны, сочились кровью.
В базу корабли заходили лишь затем, чтобы пополнить запасы и получить почту. Старший политрук Антошин выкраивал минуту‑ другую и собирал на баке экипаж. Рассказывал о положении на фронтах, о международных делах. И хотя хорошего он, как правило, говорил мало, бесед этих ждали: надеялись!
Час‑ другой отдыха – и мы снова в море, всем дивизионом и на «своей дороге», где знакомы каждый буй и каждая веха, каждый изгиб береговой линии. И тем более было странным вдруг услышать доклад сигнальщика Николая Миронова:
– Сигнал на флагмане: «Курс ведет к опасности! »
Конечно, машины сразу на «стоп». Вскоре выяснилось: две пары тральщиков сели на мель. Пришлось остальным выбирать тралы и превращать боевые корабли в обыкновенные буксиры. Стянули с мели. Поставили тралы. Пошли.
– Товарищ командир, – докладывает Миронов. – Комдив приказывает на всех кораблях вести прокладку курса и докладывать установленным порядком.
– Есть! – ответил Иван Васильевич и заворчал по привычке: – Разводят тут… Это хорошо еще, что просто на мель выскочили, а не на мину!
|
|
|
– По минам идем, на то мы и тральщики! – заметил старший политрук Антошин.
Командир незаметным манером три раза переплюнул через левое плечо.
Старший политрук Антошин и командир БЧ‑ 5, наш парторг техник‑ лейтенант Николай Мошнин, дружили. Об этом всем было известно, ибо на нашем мобилизованном по случаю войны буксире и команда‑ то была почти вся из запасных людей, как я понимал, немолодых и все знающих. Удивительным было иное: дружба двух командиров способствовала тому, что вообще во всем экипаже довольно быстро установились добрые отношения. Комендоры всегда держались с минерами, дружили наши механики, а также рулевые, сигнальщики, радисты и боцман. И, в общем, весь экипаж – одна семья.
Конечно, шли такие отношения в экипаже не только от дружбы Антошина и Мошнина.
Почти половину команды «Осетра» составляли коммунисты. С их мнением считались все, начиная с командира. Через короткий срок наш «Осетр» был полностью отработан как боевой корабль. Сам командир дивизиона говорил об этом на подведении итогов боевого траления. Ну а скажи кто, что «Осетр» все еще буксир, – весь экипаж обиделся бы. И я – первый!
В августе в проливе Муху‑ Вяйн работали две пары тральщиков нашего 17‑ го дивизиона. На море держался штиль, и все бы ничего, но небо было безоблачным и от этого солнце раскаляло палубы кораблей, надстройки, пушки, пулеметы, тральные лебедки – в общем, все металлические части. Мы изнемогали от жары, от страшной духоты, висевшей над морем. Ночи не приносили прохлады. Отдыхать в каютах, в кубриках было делом невозможным. А что творилось у котлов, машин! Можно было только догадываться.
Несмотря ни на что, мы поддерживали на должном уровне боевую готовность. В любой момент в небе могли появиться «юнкерсы», а из‑ за островов выскочить вражеские корабли… Под килем же стояли мины – те самые, которые мы обязаны были тралить.
Сутки, другие, третьи. Много суток. Уже не одна мина подсечена тралами и уничтожена. Уже не один десяток миль пройден от вешки к вешке, от створа на створ. Я стоял на юте и внимательно наблюдал за обстановкой. В который раз взглянул на динамометр и вдруг увидел, что его стрелка прямо‑ таки прыгнула вправо и дошла почти до упора. Чертыхнулся про себя и подумал: «Мина! » Посмотрел за корму. Буйки трала сходились друг с другом и ныряли в воду, а наш «Осетр» вело в сторону соседа по тралению – «Шуи».
– Бегом на мостик! Доложите: в трале неподрезанная мина! – приказал я вахтенному наблюдателю Шарику, а сам с тревогой смотрел, как развиваются события. Осев на корму, тральщики остановились, хотя машины их продолжали работать.
– Что за новости? – спросил в мегафон командир.
– Что‑ то с тралом. Я думал, мина, а похоже, зацепились.
– Похоже или не похоже? – невольно прикрикнул Власов. – Ты мне локсодромии[5]‑ мордодромии не разводи: вначале разберись, а уже потом присылай краснофлотца с докладом!
При чем тут были термины, почерпнутые у соболевского героя – капитана буксира «Сахар» Пийчика, оставалось для меня неясным, как и вопрос о том, что же происходит с тралом. Пока я знал только, что машины работают на «полный вперед» и, изнемогая от натуги, медленно вращается барабан тральной лебедки. А корма «Осетра» совсем осела в воду, и вообще корабль поволокло назад. Тралящая часть все же потихоньку наматывалась на барабан лебедки.
Я стоял у самого кормового полуклюза и глядел в воду. Обернулся на миг – оказалось, что на ют собралось полкоманды любопытных.
– Всем очистить палубу, остаться только тральному расчету! – приказал я, понимая, что, чего доброго, мы можем вытащить себе под корму мину. А там далеко ли до греха: упрешь ее «рогами» в срез кормы – и нет нашего «Осетра»! – Тральному расчету за лебедку!
Остался я совсем один на корме и наблюдаю, как выходит из воды тралящая часть, почти вертикально снизу… Подсчитал и понял, что самой тралчасти осталось не так‑ то уж много! От этого, да еще от неизвестности, нервы напряглись до предела. И вдруг на поверхности воды, сантиметрах в двадцати от среза кормы, появилась верхняя часть мины, черная, грязная, тронутая ржавчиной.
Никакой команды я подать не успел. Рядом кто‑ то истошно крикнул лишь: «Мина! » Я обернулся: никого за мной не было, и даже машинист тральной лебедки краснофлотец Риппинен стоял на шкафуте и непонимающе глядел на меня из‑ за машинного капа.
– Стой, ни с места! Трави! – крикнул я ему не своим голосом. – Лебедку трави, взорвемся! – и только тут с удивлением понял, что лебедка уже давно вращается в обратную сторону, трал травится и беда отошла. – Стоп лебедку!
Риппинен спокойно остановил барабан лебедки.
|
|
|
