 |
Глава 2. Александр Васильев. В снежном плену
|
|
|
|
Выстрелов Андрей не услышал. В то самое мгновение, когда Барс вдруг бросился в сторону, резко натянув поводок, исполинской силы удар обрушился на голову и сбил с ног. Боли в первые мгновения тоже не было, и потому Андрей никак не мог понять, откуда появилось большое розовое пятно, такое красивое на девственной белизне снежного покрова. Почувствовал, что лежит, в неудобной позе, и тут же хотел вскочить на ноги, но смог проделать это только мысленно: тело осталось неподвижным.
– Барс! – позвал Андрей. Губы лишь чуть шевельнулись, и звук, не родившись, умер в груди.
В лицо, теперь уже сверху, ударил снежный заряд. Андрей пошевелил ногами. Вроде целы, но подвернувшиеся при падении лыжи держат, словно кандалы. Грудью он опирался на что‑ то невыносимо жесткое. «Автомат, – догадался Андрей. – Надо повернуться на бок: будет удобнее вставать, и оружие удастся высвободить». Пытаясь опереться о рыхлый снег и одновременно подтягивая левую ногу, чуть развернулся на спину. Теперь бы оглядеться: где он, что с Игорем? Попробовал приподнять голову – дикая боль будто расколола череп на две части. «Что это – ранение, травма при падении? » – вот последнее, о чем подумал. А после – забытье. Исчезла и боль, и весь этот день, и он сам.
…Странно, но снежинки вдруг сделались разноцветными и обрели звук. Словно игрушки на новогодней елке, они висели на ресницах, и стоило моргнуть, как начинали раскачиваться, издавая тонкий хрустальный звон. Поначалу приятный, он, постепенно нарастая, делался нестерпимым, как звук набирающего силу реактивного двигателя. Он заполнил все пространство, и не было никакой возможности спрятаться от него. Под этот пронзительный звон снежинки крутились в бешеном хороводе. И вот сам Андрей, без единого усилия сорвавшись с места, словно бумажный самолетик, пущенный умелой рукой, полетел вверх. Сердце замерло от высоты и скорости. Вверху – серое небо, внизу – белые скалы. Он ничуть не удивился, увидев среди гор мать и братишку.
|
|
|
– Ма‑ ма! – крикнул Андрей.
Эхо отскочило от гор и пронзило все его существо.
– Ма‑ ма! – снова крикнул Андрей и… открыл глаза. Без всякого страха или удивления подумал: «Галлюцинация, значит, сознание потерял. Это плохо».
Попробовал шевельнуться. По затылку снова словно молотом ударили.
Странно, почему нет никаких звуков? Может, он оглох?
Андрей хотел крикнуть, вдохнул побольше воздуха и невольно застонал. Будто ножом резануло грудь. И тут же перед ним возникла печальная собачья морда. Их взоры встретились. Барс тихонько заскулил и лизнул хозяина в щеку.
Сознание возвращалось медленно, неохотно. Голову сдавило стальным огненным обручем. Что‑ то острое мешало дышать. И лишь снег слегка остужал эту жгучую боль. «Снег – это хорошо, – тяжело думал Андрей, стараясь не смежать веки. – Кровь остановилась на холоде. И голове вроде легче». Странно, но в одно и то же время ощущал себя беспомощно лежавшим на снегу и как бы наблюдал за собой со стороны. Именно наблюдал, без жалости и участия. Когда у него, лежавшего в сугробе, слипались глаза, исчезала боль и снежинки начинали свой звонкий хоровод, готовые вот‑ вот подхватить его с собой ввысь, – тот, сторонний, презрительно усмехался; тогда Андрей огромным усилием воли разлеплял веки и заставлял себя думать.
* * *
Метель, эта начавшаяся еще с вечера снежная круговерть, не прекращалась, разве только чуть ослабла. Снег, не успевший слежаться и оттого легкий и рыхлый, все вокруг укутал толстенным покрывалом. В поле зрения снова возник Барс. Он лежал совсем рядом, и стоило Андрею шевельнуться или открыть глаза, тут же тянулся к хозяину, пытаясь лизнуть. Шерсть у собаки тоже была густо запорошена снегом.
|
|
|
«Давно лежит, – заключил Андрей. – Интересно, который час? »
Чтобы посмотреть на часы, надо было выпростать левую руку. Но в ответ на малейшее движение резкая боль пронзала голову, свинцовой волной отдавалась в затылке, вызывая тошноту. До крови закусив губу, он поочередно подтянул ноги и, опираясь правой рукой на тонущий в снегу автомат, попытался сесть. Полностью этого сделать не удалось, но и положение «полусидя», или, вернее, «полулежа», да еще при обеих свободных руках, уже было победой. Куда‑ то делись лыжные палки, они бы здорово пригодились для опоры. Ну да ладно. Лыжи не мешают – и то хорошо. Можно осмотреться. И сидит он удачно – на полушубке, а не на снегу. «Теперь положить автомат на колени. Какой же он, однако, тяжелый. Так, хорошо. Теперь посмотреть время». Левая рука плохо слушалась, пришлось помогать правой. Часы, подаренные отцом перед уходом в армию, показывали без пятнадцати двенадцать. Андрей прикинул в уме: значит, он лежит около получаса. Но что же все‑ таки случилось? И, самое главное, где Степанов? Этого Андрей пока не понимал. Если нарвались на засаду, то почему не было слышно выстрелов? Может, он все‑ таки расшибся, упав в расщелину, как и Клименко? Но где в таком случае Игорь? Не провалились же они вместе? Да и Барс – вот он, рядом. Видно, нарвались на засаду. Чего‑ то не доглядели, упустили, прозевали. Вот тебе и опытные пограничники, вот тебе и особый нюх Барса. А на них так надеялся старший лейтенант Сенчин. Значит, все‑ таки засада. И если Игоря нет рядом, то… Нет, не может быть. Надо все спокойно взвесить, попытаться вспомнить подробности и тогда принять решение.
Итак…
…Уже вторые сутки мела пурга. С низкого – рукой подать – неба, не переставая, валил снег, ветер бросал его в разные стороны, засыпая кустарник, деревья, огромные валуны, дороги и тропы. В редкие и короткие минуты затишья, когда пурга, измотавшись, давала себе передышку, старший лейтенант Сенчин с удивлением отмечал, как быстро метель меняет местность. Там, где была равнина, возвышались сугробы. И без того невысокие сопки стали еще ниже, ущелья превратились в долины, пейзаж потерял присущую этому неуютному краю угловатость и хаотичность. Хилые северные деревья еле удерживали на ветвях огромные массы снега и, когда уставали, осыпали его вниз.
|
|
|
А жизнь на заставе шла своим чередом. Уходили и возвращались наряды, четко работала связь.
Рано утром позвонил майор Шонин, трубку снял Сенчин.
– Как там у вас? Метет?
– Метет, товарищ майор. Ни зги не видать.
– То ли еще будет, – пошутил Шонин. – Зима только начинается. – И добавил озабоченно: – Наряды не блуждают? А то ненароком как бы не сбились с маршрута.
– Все в порядке, товарищ майор. Наряды укрупнили. Людей потеплее одели. Хотя мороза и нет сильного, но ведь знаете, что такое северная пурга. На самые тяжелые участки посылаем наиболее выносливых и опытных солдат.
– Хорошо, – одобрительно прогудело в трубке, – Снегу много привалило?
– Почти на метр, да еще ветер, сами понимаете…
– Понимаю, – помолчав, отозвался Шонин. – А в такой ситуации Зеленая Падь тебя не беспокоит?
– Беспокоит.
– Вот и нас. Коварное ущелье. Хоть и в стороне вроде бы, а сходить туда надо. Уж очень глубоко оно вдается. Приманка для нарушителей. Так что выдели ребят покрепче, чтоб прошли туда и обратно с двух сторон. До Оленьего поворота пусть идут по правой стороне, назад – по левой. Там полно небольших пещер, гротов. Черта можно спрятать – никто не найдет.
– А что, – насторожился Сенчин, – имеются какие‑ то сведения?
– Да как сказать… Поступило предупреждение. Надо усилить бдительность. А погодка для плохого дела подходящая. В общем, действуй, Олег. И почаще докладывай.
От этого неуставного, товарищеского «Олег» Сенчин улыбнулся и, сам того не замечая, тоже на гражданский манер ответил:
– Хорошо, Константин Иванович.
– Уважь, уважь, – шутливо и вместе с тем твердо проговорил несколько изменившимся тоном Шонин и положил трубку.
«Недаром звонил, – подумал о майоре Сенчин. – Зря волноваться не будет».
А за окнами мело и мело. Казалось, самый лихой вражина не захочет в такую пургу и носа высовывать из теплого угла: нарушитель – он ведь тоже человек. Но если стать на его точку зрения, сейчас самое удобное время прошмыгнуть через границу. И не где‑ нибудь, а именно на ее пересечении с Зеленой Падью, где это сделать, казалось бы, сложнее всего. Зато ущелье выведет нарушителя почти вплотную к поселку и шоссе. Правда, наряды на этом участке несли службу, но они двигались не тем маршрутом, на который указал майор. Значит, Шонин опасался того, что возможный нарушитель, перейдя границу, не попрет сразу на дорогу, а скрытно будет двигаться по ущелью. Может быть, даже попробует пересидеть в пещере непогоду.
|
|
|
Сенчин задумался, прикидывая состав наряда. Сержант Луховицын с Барсом, рядовой Степанов и ефрейтор Клименко. Опыт у ребят есть, в Зеленой Пади тоже бывали. Правда, не в такую пургу. Но Луховицын прекрасно ориентируется, а его Барс – отличный розыскной пес, Конечно, за последние дни все измотались, но что делать? Да у пограничников и не принято жаловаться на усталость. Впрочем, как и вообще на военной службе.
Сенчин представил на секунду всех, кто пойдет в Зеленую Падь.
Андрей Луховицын, сержант, светловолосый, невысокий, щуплый с виду, но выносливый, ловкий и физически сильный парень. Родом из‑ под Ленинграда. Пришел на границу вместе со своим Барсом. Отслужил ровно год, а уже сержант, имеет все знаки солдатской доблести и две благодарности от командования. Серьезный парень. Вероятно, останется на сверхсрочную, а может, и в училище поступит.
Ефрейтор Иван Клименко, из Запорожья, крепко сбитый, русоволосый. Аккуратист, службу знает прекрасно, отлично владеет всеми видами оружия, хороший радист, всерьез занимается тяжелой атлетикой.
Рядовой Игорь Степанов, кубанский казак, как его сразу же здесь окрестили, – чернявый, юркий, подвижный, ловкий, как вьюн. Лыжи, правда, не очень уважает, зато лучший стрелок на заставе. К тому же в большой дружбе с Иваном, а оба вместе – с Андреем.
В общем, на этих ребят можно положиться.
Спустя несколько минут они в полной экипировке, как всегда подтянутые и бодрые, стояли перед Сенчиным, готовые выполнить любой приказ.
В принципе, этот приказ для пограничника всегда один, известен заранее: выступить на охрану государственной границы. Но сегодня задача несколько усложнялась, и начальник заставы счел необходимым подробнее объяснить ее суть.
– Необходимо проверить всю Зеленую Падь – от Кривой скалы до Оленьего поворота. Туда пойдете по правой стороне ущелья, назад – по левой. Справа – три небольшие пещерки, слева – одна, но большая. Обязательно проверить. Будьте предельно внимательны и осторожны – там немало расщелин, под снегом их не видно. Берегите лыжи, без них там сейчас не пройти. Связь держим, как обычно. Вопросы есть?
|
|
|
– Товарищ старший лейтенант, – сказал Клименко, – от Оленьего поворота, да еще из ущелья, устойчивой связи может не получиться.
Сенчин прекрасно понял, на что намекал ефрейтор.
– Сделаем так, – сказал начальник заставы. – Если вы к положенному времени не вернетесь, а связи не будет, по вашему маршруту выйдет тревожная группа. Еще есть вопросы?
Больше вопросов не было. Вот только разве о лыжах. Но вслух об этом никто не сказал. С одной стороны, без лыж сейчас не пройти. С другой, там, в ущелье, дно которого состоит из нагромождения больших и малых камней, где полно осыпей и предательских расщелин, лыжи, длинные и тяжелые, могут стать помехой. А без них и того хуже. Так что говорить об этом и не стоило.
Поначалу показалось, что пурга стихает. Может, так оно и было, но, когда дошли до Кривой скалы, ветер навалился неистово, словно наверстывая упущенное.
Степанов, вообще не любивший зиму, начал ворчать, что снег они месят даром, теперь самые заядлые шпионы и прочая нечисть сидят дома.
– А может, где в пещере, – вставил Клименко. Степанов, прекрасно сознавая правоту друга, промолчал.
До Кривой скалы дошли нормально, уложились во время. Луховицын доложил на заставу, что все благополучно.
– Снегу много? – спросил Сенчин.
Андрей понял, почему он об этом спрашивает. Не удивился и тому, что рядом с дежурным – сам начальник заставы.
– Больше некуда, товарищ старший лейтенант, без лыж не пройти. Все камни занесло.
– А как со связью?
Андрей и этот вопрос понял. Они у Кривой скалы хотели подключиться телефоном, но при сильной пурге не смогли найти розетку. Дальше было всего две розетки. Удастся ли их найти? Поэтому он ответил уклончиво:
– Видимо, только по рации. Проверим еще раз.
– Добро, – ответил Сенчин, и связь отключилась.
Отдохнув пять минут, двинулись дальше. Лыжи то проваливались в снег, то скрежетали по крупной щебенке. Но хуже всего было, когда лыжа застревала между крупных камней. Припорошенные сверху и незаметные для глаз, они доставляли немало хлопот.
«Ткнешься посильнее – и конец лыже», – тревожился Андрей.
Но лыжи терпели, хотя под ногой иной раз и похрустывало.
Снег валил так густо и ветер так сильно бросал его в глаза, что вскоре все пни стали похожи на снеговики, какие, играя, лепят ребятишки во дворах в оттепель. Только вороненая сталь автоматов чернела далеко не игрушечно на фоне заляпанных снегом полушубков да над Луховицыным деловито колыхался гибкий ус антенны.
Вымотались все здорово, а до Оленьего поворота осталось еще километра три. Андрей снова доложил на заставу, что все в порядке. Его, видимо, поняли, но в приемнике стоял такой треск и шорох, что сами они скорее догадались, чем разобрали слова дежурного:
– Следуйте установленным маршрутом.
– Что мы и делаем, – пошутил Клименко.
Степанов молчал. Он уже высказался и теперь убеждался в своей правоте все больше: зря они месят снег. Но служба есть служба, и он выполнит все, как положено.
– Смотри, командир, как лыжню быстро заметает, – сказал он Андрею. – Минут через пятнадцать будет ровное место.
Они обернулись. Действительно, две глубокие колеи мелели на глазах, становясь маленькими канавками и теряясь в белой мгле.
– В такой круговерти нос к носу с нарушителем можно столкнуться, – добавил Клименко.
– Столкнуться – это еще ничего, – усмехнулся Андрей. – А вот разминуться в полста шагах можем запросто.
Помолчали. Ситуация складывалась непростая.
Нарушитель, если он, разумеется, был и двигался параллельно хотя бы по середине ущелья, мог остаться незамеченным.
– Предлагаю рассредоточиться, – сказал Иван. – Идем не в затылок друг другу, а шеренгой. Полоса обзора в три раза расширится. Ну как, командир? – И вопросительно посмотрел на Луховицына.
– Согласен. Но двигаться в пределах видимости. Так и пошли: Луховицын с Барсом; слева, метрах в тридцати, Степанов; на таком же удалении – Клименко. Если фигура Степанова еще как‑ то различалась, то Клименко Андрей совсем не видел.
Движение замедлилось. Приходилось часто останавливаться, чтобы не потерять друг друга. Барс тоже устал, снег набился ему в шерсть. «Вот бы кого поставить на лыжи», – думал Андрей, глядя, как Барс по брюхо тонет в пушистом снегу. Кажется, преодолеть сугробы было единственной заботой Барса: он ни разу не насторожился.
Несколько километров стоили двух хороших кроссов. Наконец добрались до Оленьего поворота и сделали привал. Ветер вроде бы поутих. На обратном пути он должен был дуть в спину. «Это все же лучше, чем в лицо», – думал Андрей, а в голове крутилась мысль, что не больно это и хорошо: Барс может ничего не учуять, кроме собственных запахов.
Андрей попробовал связаться с заставой, доложить, что половина задания выполнена, но – безуспешно. Трудно сказать, слышали ли их, но они заставы не слышали: рация хрипела и попискивала.
– Давай, Андрей, мне ее пока, – сказал Клименко. – Все лишний вес сбросишь.
– Бери, – согласился Луховицын, вспомнив, что Клименко – радиолюбитель со стажем: еще до армии занимался в радиоклубе. – В твоих руках она, может, быстрей оживет. Ну что? Назад двигаем в том же порядке?
– В том же, – подтвердили разом Клименко и Степанов.
А Игорь еще добавил, глядя на овчарку:
– Барс вымотался больше нас. Андрей, может, ему идти по твоей лыжне? Все легче будет.
Андрей колебался. Возьмет ли Барс потом запаховый след нарушителя границы? Но смысл был и в предложении Игоря. По лыжне, по этой рыхлой, неустойчивой, но все же проторенной дорожке идти Барсу было бы легче. Да и движение, пожалуй, убыстрится: не собака, а он сам будет задавать темп.
– Хорошо! – согласился Андрей. – Попробуем. Если бы знать, что произойдет чуть позже…
Когда впереди бежал Барс, Андрей волей‑ неволей торил лыжню по его следу. Возможно, собака, чуя камни, обходила наиболее опасные места. Андрей же чутьем таким не обладал, а на взгляд нельзя было догадаться, что таит под собой белый покров. На одном из поворотов Андрей почувствовал: лыжа наткнулась на что‑ то твердое. Под ногой слегка хрустнуло. Упираясь палками, он дергал и никак не мог вытянуть из каменной западни ногу. Подошел Степанов, за ним Клименко.
– Сломал? – спросил Степанов.
– Вроде нет, – стараясь сохранить спокойствие, ответил Андрей, рассматривая лыжу. – Правда, чуть треснула. Ничего, дойду.
Минут через пятнадцать с того места, где находился Клименко, послышался вскрик и какой‑ то шум. Барс насторожился, но Андрей, ничего не видя за частыми снежными зарядами, не мог понять, что случилось. Не понял этого и Степанов, в поле зрения которого, надо полагать, находился Клименко; он тоже остановился, что‑ то высматривая за снежной пеленой.
– Барс, ищи! – скомандовал Андрей, перебросив на всякий случай автомат из‑ за спины на грудь и сняв его с предохранителя.
Барс прыгнул в ту сторону, где должен был находиться Клименко, словно обрадовался, что ему нашлось наконец дело.
В это время издали и словно бы из‑ под земли снова донесся крик. Овчарка метнулась на голос. Теперь Андрей еле поспевал за ней.
– Что случилось? – спросил, поравнявшись со Степановым, Андрей.
– Понять не могу, – ответил Игорь. (Андрей заметил, что его оружие тоже изготовлено к бою. ) – Все время маячил слева и вдруг – исчез.
– Как исчез? – удивился Андрей.
– Откуда я знаю, как? Исчез – и всё.
– Заходи слева, – приказал Луховицын. – Мы с Барсом справа. Да, гляди, осторожней, Ивана не подстрели.
Теперь это был не просто сержант Луховицын, возглавляющий наряд. Это был командир, отвечающий за дело, которое ему поручено, за людей, которые находились в его подчинении, умеющий принимать быстрые, четкие и правильные решения.
Андрей спустил Барса с поводка. Тот пробежал метров пятьдесят и остановился, глядя куда‑ то вниз. У Андрея мелькнула догадка, что Игорь провалился в расщелину, которыми так богата эта чертова Зеленая Падь – гиблое место с красивым названием. Вспомнился рассказ прапорщика Поклюева о том, как семь лет назад в этом ущелье исчез ефрейтор Колядин. В наряде он шел последним. Вдруг – крик. Поклюев огляделся – исчез ефрейтор. Бросились искать его и нашли в расщелине, горловину которой замело снегом; никому и в голову не могло прийти, что под ним – пустота…
– Осторожней! – крикнул Луховицын Степанову. – Тут расщелина!
– Понял, – отозвался Степанов.
Ивана увидели не сразу. В том месте, где обрывалась его лыжня, образовалась вместительная снежная воронка, из нее острием кверху торчала лыжная палка. Снег в воронке зашевелился, послышался глухой стон.
– Иван, живой? – наклонясь, спросил Луховицын.
– …ивва… – донеслось неразборчиво.
– Голова у тебя внизу или вверху? Руки где? Двигать ими можешь?
Клименко что‑ то промычал в ответ, немного погодя показалась рука в солдатской рукавице, а за ней голова в шапке. Иван дышал тяжело, с хрипом.
– Не подходите близко, – предупредил он.
– Ты цел? – спросил Игорь.
– Что‑ то с правой ногой, – морщась, ответил Иван. – Не могу шевельнуть ею. А так вроде ничего.
– Держись, сейчас вытянем, – сказал Андрей. Они с Игорем сняли брючные ремни, связали их.
Луховицын подал конец Клименко, а его самого страховал Степанов. С большим трудом вытащили Ивана наверх. И сразу повалились в снег, не в силах сделать ни шага. Иван постанывал. Игорь попытался снять с его больной ноги обувку. Иван скрежетнул зубами.
– Не трогай, – попросил он и виновато улыбнулся. – Надо же, угораздило меня. И рацию, Андрей, я в снегу утопил, наверное.
Только тут увидели, что рации нет, от правой лыжи остался обломок, левая же, как ни странно, была на ноге.
Степанов заглянул в воронку.
– Да‑ а, – протянул он разочарованно. – И пошарить там нечем. Может, слазить? – Он вопросительно взглянул на Луховицына.
– Мне одному оттуда тебя не вытянуть, – ответил Андрей. – Потом найдем. Тут метров через сто, справа, должна быть телефонная розетка. Займись с Иваном, а я попробую доложить.
Однако место подключения телефонной трубки найти не удалось. Андрей снял лыжу, начал ожесточенно копать ею снег, но все без толку.
– Ну как? – спросил Клименко.
– Не нашел, – ответил Андрей. – Доложу со следующей точки, до нее не больше километра.
Нога у Ивана болела все сильнее, он морщился, не знал, как ее поудобней пристроить.
– Если сможешь стоять, мы тебя на буксир возьмем, – предложил Степанов.
Попробовали. Не получилось. Клименко снова тяжело опустился в снег.
– Ситуация, – растерялся Степанов. Действительно, что было делать? Оставлять Ивана
здесь или попытаться пристроить его на одну лыжу и тащить волоком?
– Вы идите, – сказал Иван. – Я останусь здесь, подожду, когда за мной с заставы придут.
– Занесет тебя, не найдем, – сказал Игорь.
– А Барс зачем? – криво улыбнулся Клименко.
Но Андрей решил не оставлять Ивана. Из обломков лыжи ему на больную ногу наложили шину. Здоровой ногой Клименко стоял на своей единственной лыже, его поддерживали с обеих сторон, и так потихоньку, шаг за шагом, двигались к заставе, Иван быстро уставал, они часто останавливались передохнуть.
Волей‑ неволей основное внимание сосредоточилось на Клименко. Подсознательно крепла уверенность, что поход по Зеленой Пади окажется безрезультатным. Эта мысль успокаивала, и, когда Барс вдруг остановился, напружинившись, и тревожно втянул носом воздух, Андрей удивился: чего бы это вдруг? А Барс уже тянул к небольшому каменистому уступчику, который даже при таком обилии снега почему‑ то оставался голым. За ним виднелись каменистые осыпи, перемежаемые скоплениями булыжников. Пока Барс подозрительно обнюхивал камни, Андрей осмотрелся. Ничего хоть отдаленно напоминающего след, лыжный или пеший, не заметил. Да и Барс покрутившись вокруг камня, вроде успокоился. Андрей вернулся к ребятам.
– Что? – спросил Клименко.
– Вроде все нормально, – пожал плечами Луховицын. – Двигаем вперед. Вы потихоньку идите здесь, а я с Барсом ближе к осыпям.
Андрей прошел с собакой вдоль валунов метров двести, не торопясь, стараясь не терять из виду товарищей.
Ветер то ли стихал, то ли заворачивал с другой стороны и дул теперь порывами, между которыми на несколько секунд устанавливалась такая необычная тишина, что казалось, стоит затаить дыхание, и будет слышно, как шуршат падающие снежинки.
В одну из таких передышек Барс снова насторожился и снова, покружившись, виновато посмотрел на Андрея. Собаку тревожил какой‑ то запах.
Андрей вернулся к ребятам, рассказал о своих подозрениях.
Клименко сказал твердо:
– Идите вдвоем. Я пока останусь здесь. Отдохну – и потихоньку попробую по вашей лыжне двигаться.
– Если тревога ложная, мы скоро вернемся. В любом случае где‑ то мы все‑ таки подсоединимся и доложим на заставу, – сказал ему Андрей.
– Не беспокойся, сержант, – отозвался Иван. – Все будет нормально. Верни‑ ка, Игорь, мне автомат. С ним сподручнее.
Повесив автомат на шею и тяжело опираясь на палки, Клименко попробовал сделать шаг. Палки, на которые он теперь наваливался всем телом, утонули в снегу, однако Ивану удалось продвинуться вперед сантиметров на тридцать.
– Все отлично. Вы идите вперед, а я потихоньку за вами. Да не беспокойтесь, ни черта со мной не случится. – Он старался держаться бодро, но в глазах застыла боль.
Андрей понимал, как трудно придется Ивану, но что оставалось делать?
– Держись, мы скоро вернемся, – сказал ему.
– Сами держитесь, – ответил Клименко. – Товарищ сержант, – вдруг перейдя на официальный тон, шепотом добавил он, и все невольно замерли, а Барс, насторожившись, чутко повел ушами в ту сторону, куда смотрел Клименко.
– Что? – тоже понизил голос Андрей.
– Вроде что‑ то хрустнуло, – ответил Клименко. Постояли, прислушались. Кругом было тихо. Андрей переглянулся со Степановым. Тот пожал плечами.
– Показалось, – нерешительно протянул он.
– Вперед! – скомандовал Андрей.
– Если что, сигнальте ракетой, – попросил вдогонку Клименко, будто он по этому их зову мог быстро прийти на помощь.
– Сейчас не только сигнальной ракеты, салюта не заметишь, – проворчал Игорь.
Барс двинулся первым, по брюхо проваливаясь в снег, будто плывя в нем. Видимо, кроме запаха свежего снега чуткий нос овчарки улавливал что‑ то другое: она все чаще останавливалась и тревожно втягивала ноздрями воздух.
Андрей оглянулся. Клименко исчез за сеткой снега.
«А ведь недалеко отошли, – мелькнула мысль. – Густо метет».
Барс теперь все круче забирал вправо, туда, где длинной грядой чернели валуны, тянувшиеся вдоль ущелья. Камни то и дело подвертывались под лыжи, идти становилось все труднее.
– Думаешь, Барс взял след? – спросил Андрея Степанов.
– Посмотрим. На всякий случай возьми левее и держи дистанцию.
– Есть!
И тут произошло непонятное. Барс, рвавшийся вперед, покрутился на месте и виновато посмотрел на хозяина.
– Ищи! След! – приказал Андрей, но собака, пробежав с десяток метров, остановилась.
– Ничего не пойму, – пожаловался Андрей Степанову. – То вроде бы берет след, то теряет.
Ветер теперь устойчиво дул в спину, лишь изредка швыряя снегом то слева, то справа.
Луховицын рванулся вперед, за ним Игорь. Невысокий, худой, но жилистый и крепкий, Андрей был легок на ногу. Даже по этому рыхлому снегу умудрялся скользить, оставляя не очень глубокую лыжню.
Степанов проминал лыжню глубже, чаще натыкался на камни и отставал все больше и больше. Пятнадцать минут бега по целине да по такой погодке стоили целой десятикилометровки по нормальной трассе. Андрей, не слыша за собой Степанова, оглянулся. Его фигура больше угадывалась, чем различалась далеко сзади.
«Ничего, догонит», – подумал Андрей и снова побежал. Барс прыжками мчался рядом, не проявляя беспокойства.
«Значит, ложная была тревога, – успокоился Андрей. – Наверное, стороной прошли олени или волки. Почуяли нас и ушли наверх». Смущало одно: на снегу не было даже признака следов – первозданная чистота. Андрей снова оглянулся: нет ли Степанова? Теперь он совсем исчез из виду. Подождать? Не стоит. Надо добежать вон до тех валунов.
– Вперед, Барс!
И вот тут‑ то овчарка так сильно рванула поводком вправо, что Андрей не удержался и упал.
Потом… утомленный мозг никак не хотел выстраивать факты в строгой хронологической последовательности. Что было сначала: удар в голову или падение? Значит, нарвались на засаду? Но где Степанов? Его появление многое бы прояснило. Может, он преследует нарушителя? Или возвратился к Клименко? Или пошел на заставу?..
И снова перед глазами бешено закружились снежинки, на них не было сил смотреть, отяжелевшие веки болезненно закрылись сами собой. Несколько мгновений Андрей еще чувствовал на щеках теплый шершавый язык Барса, потом все исчезло, и он снова потерял сознание.
Сколько продолжалось беспамятство, Андрей не знал. Вдруг прекратился противный до тошноты звон в голове и тело перестало парить в невесомости. Он сразу почувствовал холод и тишину, открыл глаза и увидел, как сугроб снега перед его лицом шевельнулся и – рассыпался: это Барс встал и отряхнулся. Но не весь снег слетел с шерсти. Длинной бурой полоской он намерз на правой лопатке и – пятном – на холке, и потому не стряхивался.
«Пуля по касательной прошла, – сразу определил Андрей. – Значит, в нас стреляли. А ему еще, кажется, и ножом досталось».
Теперь все стало ясно. Они с Барсом ранены. Сам он получил пулю в голову и, кажется, в правую ключицу или ниже. Видимо, задето легкое. Игоря рядом нет. Хотя это еще ничего не значит. Степанов мог погнаться за нарушителем. Или ушел искать Клименко. А может, на заставу. А Барса оставил с ним. Все правильно. Вот тебе и прошли времена Карацупы. Видно, не скоро они пройдут. Интересно, сколько было нарушителей? Один, два, группа? И куда шли? Они столкнулись почти лоб в лоб. И оказались – или оказался – проворней. Теперь понятно, почему так странно вел себя Барс. Он чуял запах, когда стихал ветер. Потом терял. А следы – откуда же им быть, если шли они встречными курсами. Степанов – далеко позади. Он не мог так же неосмотрительно нарваться на засаду: должен был услышать либо выстрелы, либо лай или визг Барса. Значит, успел изготовиться к бою. Но где же он? Плохо… Все плохо… Плохо, что упустил их. Плохо, что всех подвел. Плохо, что нет рядом Степанова. Плохо, что Клименко тоже, по сути, ранен.
Андрей попробовал подняться, опираясь правой рукой о лыжную палку, почти до половины ушедшую в снег. Не получилось. Тогда приподнял ствол автомата, нажал на спусковой крючок. Нажимал и боялся – а вдруг не сработает? И вздрогнул от неожиданности, когда звонкая очередь разорвала тишину и в нос ударил острый на снегу запах пороха.
Прислушался: не отзовется ли кто? Все молчало. Ветер стих. Пурга унялась. Но редкие крупные снежинки бесшумно опускались на землю. Не исключено, что снегопад снова усилится. Тогда его, Андрея, заметет.
– Барс, – еле разлепив спекшиеся губы, прошептал Андрей, – ищи. Ребят ищи, – повторил он команду.
Барс приблизился вплотную, легонько скуля, лизнул в лицо. Андрей отметил про себя, что почти не почувствовал его прикосновения.
«Наверное, замерзаю», – спокойно подумал о себе, как о чем‑ то постороннем. Голову снова стянуло железным обручем, стало тошнить.
– Барс, – собирая всю свою волю, чтобы опять не потерять сознание, еще раз произнес Андрей. – Ищи! – И, превозмогая боль, легонько погладил собаку по шее.
Будто желая проверить, не ослышался ли, Барс внимательно заглянул в глаза хозяина. Прочитав в них тот же приказ, встал, коротким движением стряхнул с себя остатки снега и заковылял по снежной равнине.
По своей собачьей родословной Барс был голубых кровей. Мать и отец – чистопородные немецкие, или, как теперь принято говорить, восточноевропейские овчарки, принадлежавшие к элите собачьего общества.
К Андрею Барс попал случайно. Один парень из их школы увлекался собаками, и ему кто‑ то привез щенка из Ленинградского клуба служебного собаководства, что находится на 17‑ й линии Васильевского острова и при котором уже больше десяти лет функционировал КЮС – клуб юных собаководов. А в семье воспротивились. И маленький Барс перекочевал к Андрею. Так пятнадцатилетний Андрей нежданно‑ негаданно обзавелся настоящей овчаркой, сразу став знаменитостью среди ребят. Однако вскоре страсти улеглись: щенок рос быстро, но никаких особых талантов не проявлял. Бывший владелец Барса вместе с семьей переехал в Сланцы, посоветоваться о воспитании собаки было не с кем, и Андрей заметно поостыл к собачьим делам.
– Овчарку надо учить, – заметил однажды отец. – Иначе пропадет, хуже дворняги будет. Жаль, что я на заставе не освоил это дело.
– Пап, а ты где служил? – спросил Андрей.
– На Севере, далеко. Был у нас один парень, Сергей Кореньков, до сих пор помню. Так вот он пришел на заставу со своей собакой.
– Как со своей? Прямо из дома?
– Ну да. Удивились все.
– А он?
– Что – он? Служили они со своим псом, как положено. Даже нарушителя границы задержали. Я в пятьдесят седьмом уволился в запас, что там дальше было – не знаю.
Крепко засел Андрею в голову этот разговор. Думы постепенно обрели ясность: учить Барса и тоже проситься с ним на границу. Может быть, даже на ту заставу, где отец служил. А что? Армия не за горами: через три года. Поделился идеей с Вовкой Плетневым.
– А если не возьмут? – засомневался тот. – Не в армию, конечно, а в пограничники. Да еще со своей собакой. Может, она заразная какая. И учить ее еще ой‑ ё‑ ёй сколько.
Решили сходить к Кольке Ермакову, отец которого бессменно, вот уже десять лет, возглавлял совхозный комитет ДОСААФ.
К намерению Андрея Ермаков‑ старший отнесся чрезвычайно заинтересованно. Все разузнал и дал «добро». Даже книжку где‑ то достал о дрессировке служебных собак. Порядочно потрепанная, засаленная, поменявшая, видно, не одного юного владельца – любителя собаководства, без многих страниц, она стала для Андрея дороже любого учебника. Учителя, бывало, отнимали ее на уроках, запирали в шкаф. Андрей давал честное слово, что больше не принесет ее с собой на уроки, книжку возвращали, но через неделю‑ другую все повторялось.
А для Барса кончилась пора беззаботного детства. С ним перестали говорить нормальным языком. Теперь то и дело звучали отрывистые слова команд:
– Ко мне! Сидеть! Лежать!
– Апорт! Фас! Фу!
Барс готов был на все, тем более что команды эти нередко подкреплялись лакомством, но попробуй сразу разобраться в том, в чем и сам хозяин, казалось Барсу, был еще не силен.
А просто ли усвоить все премудрости, если в учебнике, как назло, не хватало самых нужных страниц!
– Апорт!
Барс преданно заглядывал мальчику в глаза и крутил хвостом.
– Апорт! – умоляюще повторял Андрей и в конце концов сам бежал за палкой.
Барс мчался рядом и первым хватал зубами конец палки.
– Молодец! Понял! – радовался Андрей.
Снова бросал палку, и снова они вместе бежали за ней. Но теперь Андрей порядочно отставал, а за палкой мчался один Барс.
Наука, как ей и положено, обоим давалась трудно.
Однако уже следующей осенью Барс предстал перед ребятами и военруком Иваном Ерофеевичем во всем своем блеске. Такого в деревне никогда не видели: собака ходила по бревну, приносила брошенный предмет, прыгала через забор, по команде ложилась и вставала. И все это с таким удовольствием, будто ничего более приятного не существовало.
– Хорошо, – похвалил Иван Ерофеевич, уже знавший о задумке Андрея отправиться с Барсом на границу. – Только, думаю, этого мало. Он должен научиться брать нарушителя.
– Не получается, – вздохнул Андрей, – И с чего начать, не знаю.
– А начать надо опять с комитета ДОСААФ. Я слышал, райком ДОСААФ организует клуб служебного собаководства. Должны помочь. Кстати, в военкомат зайди, сам все разузнай.
Через неделю Андрей выбрал время, съездил в район. В военкомате его сразу поддержали, обещали во всем помощь и содействие. А вот в комитете ДОСААФ огорчили: оказывается, если хочешь добиться для своего четвероногого воспитанника права называться служебной собакой, нужно испытать собаку по программе общего курса дрессировки. Зато познакомили с тренером из районного клуба служебного собаководства. У Андрея сердце ёкнуло, когда тот начал объяснять премудрости полного общего курса дрессировки – мало он из этого что знал. А там еще обязательная дрессировка по защитно‑ караульной и розыскной службе.
– Как же нам теперь быть? – упавшим голосом спросил он.
– Как быть? – переспросил инструктор‑ дрессировщик. Он и сам был в затруднении. – Ты мог бы с ним приезжать хотя бы раз в неделю? У нас на спортивно‑ дрессировочной площадке организуются занятия. А дома самостоятельно будешь закреплять навыки, выработанные у собаки в процессе занятий на площадке.
– Я‑ то смогу. Но только по воскресеньям. А в другие дни – только после школы.
– Ну и прекрасно. Со следующего выходного и приступим.
Так для Андрея и его питомца началась новая жизнь, полная лишений и тягот. Для Барса это было уже среднее образование. Месяца через три он успешно сдал первый экзамен
|
|
|
