 |
7. Прозрение
|
|
|
|
Мы с Урмом и впрямь подружились. Странно… Что он нашел во мне? В глубине души я сознаю свою заурядность. А Урм – личность, умница, каких мало. Дружить с ним лестно и в то же время както неуютно. Невольно ждешь, что он скажет: «Поигрались, и довольно! »
– Вот заладил: Урм да Урм! Смотри, начну ревновать! – говорит в шутку Асда.
Но думается, ей по душе эта дружба. Чувствую, что вырос в ее глазах…
Когда мы подходим ко входу в Базу и Урм привычно протягивает «верняку» опознавательный жетон, я всякий раз мысленно вздрагиваю, представив себя на месте Тиса. А под взглядом «верняка» непроизвольно съеживаюсь. Даже его приветственное топанье вызывает у меня дрожь. Так и кажется, что сейчас он скажет:
«Слава Космополису, ты арестован! »
Впрочем, судьба Тиса – еще не самое страшное. Над ним ведь был открытый суд, а значит, существовал, пусть теоретически («Как ты наивен! » – сказала бы Асда), шанс на оправдательный приговор. Иногда же люди просто исчезают без следа: был человек, и нет человека. Мы вдыхаем атомы, совсем недавно составлявшие их тела, не догадываясь об этом…
И я могу исчезнуть бесследно. Особенно, если буду слушать и повторять слова Асды. А я хочу жить. Мечтаю побывать в космосе, но не так, как Тис, а по собственному свободному выбору!
В конце концов, если я ей дорог, она не должна подвергать мою жизнь опасности!
«Расстанься с ней, пока не поздно! » – нашептывает мне малодушие.
Но я знаю, что уже поздно. Я прикипел к Асде и не смогу без нее жить. Хоть бы Урм вооружил мое мятущееся сознание новыми аргументами, которые восстановят веру в Лоора и помогут пере‑ убедить любимую…
Вот, оказывается, почему я сблизился с Урмом! Ищу в нем спасения от Асды! А ведь думал, что дружу бескорыстно…
|
|
|
Урм… Теперь я настолько поверил в него, что все чаще начал задавать вопросы из тех, что могут дорого обойтись. Но далеко не всегда получал прямой ответ: видимо, ко мне он все еще относится с настороженностью. Раньше, когда я сам темнил, это не бросалось в глаза, хотя не однажды слышал: «как‑ нибудь в другой раз», «еще не время», «после поговорим».
Сегодня впервые удалось вызвать Урма на откровенность. Я посетовал, что не стал исследователем космоса.
– Вероятно, в моем досье были низкие баллы, нам же не сообщают результаты тестов!
– Ерунду говоришь, – отозвался Урм с непонятным раздражением. – Родители у тебя не те, вот в чем дело!
– Как не те… – опешил я. – Мне же позволили родиться, значит…
– Ровным счетом ничего не значит! Вероятностная выборка, и только!
– Вероятностная? А генные спектры?
Урм рассмеялся, но смех был грустным.
– Славный ты парень, Фан!
– Да ну тебя… Как же все‑ таки насчет родителей… Мы же вообще не знаем, кто они…
– Зато родители знают, кто их дети. Вернее, некоторые родители.
– Ну и что?
– А то, что от положения родителей зависит карьера детей.
– Значит, и Реут…
– Не продолжай! Ты и так узнал слишком много.
– А как же всеобщее равенство? – с горечью спросил я.
– Ты или слишком наивен, дорогой Фан, – усмехнулся Урм совсем как Асда, – или…
– Глуп?
– Прикидываешься простачком.
– Не прикидываюсь!
– Тогда пора повзрослеть.
– Ты играешь со мной в прятки, – обиделся я. – Думаешь, не вижу? Если я безнадежный дурак, то какого… На что я тебе со своей дремучей наивностью, которую с трибуны ты сам же столько раз объявлял верностью идеалам, твердостью идейной позиции?
– У тебя чистая душа, Фан, – прочувственно сказал Урм. Это сейчас редкость. Прости, если обидел. Знай, я считаю за честь быть твоим другом.
Слова Урма меня растрогали. И все же я не удержался от щекотливого вопроса:
|
|
|
– А своей карьерой ты тоже обязан родителям?
Я думал, что Урм будет отрицать это, но ошибся.
– Именно так, – подтвердил он. – Я долго не подозревал, в чем причина моего взлета. Тешил самолюбие, мол, оценили мои способности… И знаешь, кто просветил меня?
– Ну?
– Наш вождь и учитель.
– Лоор? – не веря ушам, переспросил я. – Не может быть…
– Еще как может! – положил конец моим сомнениям Урм.
– А я‑ то был уверен, что он не подозревает о злоупотреблениях!
– Лоор их вдохновитель.
– Послушай, Урм, – встревожился я. – Что будет, если «верняки» узнают о нашем разговоре?
– Они уже знают. Здесь повсюду подслушивающие устройства.
– Тогда мы оба погибли…
– Не бойся, – успокоил Урм. – «Верняки» слышат безобидную болтовню, которую я записал заранее.
И тотчас зазвучал мой собственный голос:
«Синтезировать пищу не так просто. Ведь она должна иметь стандартный вкус. Существует около трехсот вкусовых эталонов, и нужно обладать исключительно высокой восприимчивостью, чтобы в процессе дегустации безошибочно установить соответствие продукта…»
– Достаточно? – спросил Урм.
– Но я этого не говорил!
– А мог бы сказать?
Я задумался.
– Да, пожалуй. Но как ты…
– Синтезируют не только пищу. Можно синтезировать речь, неотличимо имитировать живой голос.
– Никогда бы не подумал!
– Да уж, изрядно фантазии от меня потребовалось, чтобы угодить взыскательным вкусам «верняков», – потер руки Урм. Между прочим, это их излюбленный прием, они часто к нему прибегают, чтобы опорочить неугодных людей. Но им и в головы не придет, что я его позаимствовал.
– Кто ты, Урм? Функционер, историк, а может, еще кто‑ нибудь? Я ведь до сих пор тебя по‑ настоящему не знаю. Расскажи о себе. Или все еще не доверяешь?
– Если бы не доверял…
– Тогда в чем же дело? Я вижу: тебе трудно. Хочу помочь, а как это сделать, не представляю.
– У нас еще будет принципиальный разговор. Обо мне. О тебе. О нас, – улыбнулся Урм. – долго ждал, пока ты прозреешь. Наберись терпения и ты.
– И что затем? – буркнул я недовольно.
– Увидишь. Главное, ты прозрел.
А я‑ то искал в Урме защиты от Асды…
8. Ссора и еще раз ссора…
|
|
|
Членство в космоле связано с так называемой общественной работой. Совсем недавно я считал ее своей первейшей обязанностью, но в первые же месяцы убедился, что пользы от нее нет. Собственно, это не работа, а игра в работу. Мы заседаем по малейшему, чаще всего надуманному, поводу, регулярно отдаем «политдолг», иначе говоря, пережевываем труды Лоора…
А я и так выучил их наизусть. Лоор и лооризм… Может ли учение отторгнуть своего создателя?
Я и теперь убежден, что замкнутое общество теоретически самое справедливое и гуманное. Я и теперь верен идеалам лооризма, но верен ли им Лоор? Нет! Он предал свое учение, по его вине у нас царит произвол!
Но об этом на «политдолге» не заикнешься. Считается, что мы активно участвуем в политике, на самом же деле в нас воспитывают аполитичность.
Говорят, первые космольцы отдавали «политдолг» с великим энтузиазмом. Давно ли и я был пылким энтузиастом? Со стыдом вспоминаю былую восторженность. Что это, юношеская бравада, проходящая с возрастом, или природная ограниченность? Ведь если бы не Асда и, в особенности, Урм, я бы поныне преклонялся перед «вождем и учителем».
Остро ощущаю их правоту: моя наивность не знает предела. Есть ли еще среди нас хоть один «энтузиаст», или я был последним?
Увы, не узнаешь: все очень здорово научились притворяться, лицемерить. Нужен энтузиазм? Пожалуйста!
И вот я дважды нарушил правила игры – пренебрег «политдолгом» ради встреч с Урмом.
Реут взбеленился и, конечно же, решил меня проработать. Заба‑ вная была, вероятно, картина: в кресле, под огромным портретом Лоора, рассерженный старичок молодого возраста, а напротив, словно преступник перед судьей, – я. Не сижу, разумеется, – стою. Ковыряю ногой дырку в полу, слушаю нудные нравоучения, а сам раскаляюсь, как металлическая болванка в электромагнитном поле.
И вдруг меня прорвало.
– Вспомни, Реут, – крикнул я, – как ты прислуживал Тису, нашему заклятому врагу, агенту «призраков»! Как поддерживал его под локоток, а он похлопывал тебя по плечу! И что за пятно на стене, здесь, кажется, висел портрет Тиса?
|
|
|
Даже и подумать не мог, как испугается Реут! Он не побледнел, – бледнее, чем был, стать невозможно! – а посинел и начал хватать губами воздух.
– Тэ‑ эк… тэ‑ эк… – и вдруг взмолился: – Тише, прошу тебя! Поверь, у меня нет с Тисом ничего общего!
Меня осенило:
– Разве не Тис посадил тебя в это кресло?!
– Откуда ты узнал? – подскочил Реут. – Тебе сказал Урм? Тэ‑ эк… Это ему дорого обойдется! Не зря я подозревал вас обоих!
– Можешь поделиться своей догадкой с «верняками». Но и у меня найдется, что сказать им!
Я блефовал. И тем не менее достиг цели: охватившая Реута ярость мгновенно погасла, уступив место паническому страху.
– Прости, Фан… – слезы потекли по мучнистому лицу, оставляя серые борозды. – Я сам не знаю, что говорю. Я вовсе не хотел угрожать тебе. Я неудачно пошутил, Фан! Не выдавай меня, ты славный парень! Я всегда симпатизировал тебе, не веришь?
Мне стало противно.
– Ладно, живи! – сказал я с презрением. – Но если со мной или с Урмом что‑ нибудь случится, «вернякам» все будет известно. Уразумел?
Он мелко и часто закивал, словно голова затряслась, что еще больше подчеркнуло его сходство со стариком. Выполз из кресла и под локоток, как тогда Тиса, проводил меня к выходу.
– Тэ‑ эк… Я могу быть спокоен? – заискивающе спросил на прощание.
– Это зависит от тебя, – буркнул я, сдерживая злость, и захлопнул за собой дверь отсека. Было так мерзко, будто вывалялся в грязи.
В тот вечер я, не без похвальбы, рассказал Асде о ссоре с Реутом:
– Проучил его! Будет знать, с кем имеет дело!
– Глупо! – к моему изумлению воскликнула Асда. – Зачем ты связался с этим мерзавцем? Считаешь его побежденным? Уверяю тебя, ты ошибаешься. Он лишь временно отступил и теперь ждет случая, чтобы расправиться с тобой.
– Не посмеет, – рассмеялся я.
Однако Асда оставалась непривычно мрачной, – такой я ее прежде не видел. Даже глаза изменили цвет: были сиреневыми, а стали темносерыми, со свинцовым отливом.
– Не думал, что ты такая трусиха, – нарочито беззаботным тоном произнес я. – Мы вроде бы поменялись местами: вспомни, как я упрекал тебя в неосторожности. Пойми, Реута нужно было хорошенько проучить, чтобы не зазнавался, и я это сделал.
– Наивный мальчишка!
Я рассвирепел.
– Вы оба, Урм и ты, точно сговорились. Обвиняете меня в наивности! И само слово «наивность» произносите как «недомыслие» или даже «идиотизм». Если я такой идиот, то бегите от меня, куда глаза глядят!
– Не устраивай истерики, Фан, – сказала Асда дрожащим голосом. – Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Люблю таким, каков ты есть. Может быть, именно за эту твою наивность или за что‑ то другое, скрывающееся под ее видом. Но я не могу оставаться в стороне, когда чувствую, что тебе грозит беда. А Урм… Он умный и опытный, ты же сам говорил. Расскажи ему обо всем. Тем более, что ты и его невольно подставил под удар!
|
|
|
– То‑ то Урм посмеется, узнав об этой ссоре!
– Не думаю. Иди к нему, не теряя времени!
Урм даже не улыбнулся, несмотря на то, что я очень смешно разыграл в лицах сцену стычки с Реутом.
– Похоже, – сказал он озабоченно. – Из тебя получился бы неплохой комедиант. Жаль, что у нас нет театра.
– Ты сердишься? Я поступил глупо?
– А сам как думаешь?
– Не знаю…
– Связываться с Реутом не стоило, но что уж теперь… Хорошо хоть, что не скрыл от меня!
– Это Асда посоветовала, – признался я смущенно.
– На редкость умная девушка, – похвалил Урм так, словно был знаком с ней не только по моим рассказам.
– Ей стало страшно за меня.
– А тебе самому не страшно?
– Я ничего не боюсь.
– И зря, – заметил Урм. – Ничего не бояться – то же самое, что ничего не любить. Бойся, но умей обуздать страх.
– Ну, а ты испытывал страх?
– Я человек, а не робот.
– А любовь?
К моему удивлению, Урм смутился.
– Не до того было.
– «Ничего не бояться…» – передразнил я.
– «То же самое, что ничего не любить»? Ошибаешься. Любить можно не только женщину. Моя любовь отдана Геме. «Логову вра‑ га», – как ты сказал однажды.
Я густо покраснел.
– Ничего удивительного, – успокоил меня Урм. – В тебе с детства поддерживали ненависть к прародине. А что думаешь о ней сейчас?
– Прошлое Гемы вызывает во мне отвращение. Но как там теперь? Засилье тьмы, в котором царят «призраки», а люди всего лишь безвольные рабы? Или это очередной обман?
– А ты как думаешь?
– Нас могли изолировать от Гемы, чтобы мы не узнали прав‑ ды. Видимо, сравнение не в нашу пользу. Скажи, это так?
– Сомневаешься?
– Меня учили: не задавай лишних вопросов, а я их все‑ таки задаю. Но редко добиваюсь ответа. Помнишь, ты обещал принципиальный разговор. Не пора ли исполнить обещание?
– Пора, – согласился Урм. – Ты и сам догадался, что я ненавижу Лоора.
– Но у тебя репутация человека, к голосу которого он прислушивается. Почему же ты не пристыдишь его, не пробудишь в нем чувство справедливости? – недоумевал я.
– Бесполезно. Этого человека не пристыдить. Да и разве в нем одном корень зла? Цель моей жизни – сокрушить лооризм, лживое, безнравственное учение, спекулирующее на чувствах людей.
– Как ты можешь! – возмутился я. – О Лооре говори, что угодно, но лооризм… Это же для меня самое святое…
– Потому я и оттягивал разговор с тобой, – сказал Урм устало. – Ты все еще не хочешь понять, что из грязных рук не может выйти ничего чистого!
– По крайней мере, я не лгу и не притворяюсь!
– Ты лжешь пассивно, сам того не замечая… А я… Да, мне приходится скрывать ненависть и на каждом шагу притворяться, пожимать руки врагам, смотреть им в глаза. Если бы ты знал, как тошно копаться в грязи…
Я молчал, впервые испытывая превосходство над Урмом и жалость к нему. Но и что‑ то, напоминавшее брезгливость…
Я уже не был тем наивным юнцом, для которого вступление в космол означало праздник. Благодаря Асде и тому же Урму у меня открылись глаза на лицемерие, пропитавшее наше общество.
Я признал причастность вождя к преступлениям и сейчас на вопрос Асды: «ты любишь его? » ответил бы решительным «нет! »
Лоор оказался низким человеком, а вовсе не живым Богом. Но лооризм… Если для меня еще существуют идеалы, то они питаются только им. А Урм хочет уничтожить эту святыню!
– Ты меня осуждаешь… – сказал Урм, пристально посмотрев мне в глаза. – Но пойми, другого шанса победить нет. Я должен играть роль функционера, иначе буду раздавлен.
– Куда уж мне тягаться с тобой в искусстве комедии, – перебил я его язвительно.
– Ради дела, которому служу, готов быть и комедиантом, – с достоинством ответил Урм.
– Так вот для чего я был тебе нужен… Ты ошибся в выборе, советник вождя!
– Да, пожалуй, я ошибся в тебе. Ну что ж, донеси на меня «вернякам»!
«Почему бы и нет?! » – промелькнула подлая мыслишка, и я плюнул ей вслед.
– Мне нечего делать у «верняков»! Я не доносчик, но и двурушником не стану!
– А я двурушник, – сдавленным голосом проговорил Урм. Ты ведь это имел в виду? Уходи, Фан, нам больше не о чем говорить…
|
|
|
