 |
Глава IX. Реституционные отношения 10 глава
|
|
|
|
Как уже отмечалось, вопрос о правовом положении добросовестного приобретателя является дискуссионным в отечественной доктрине. Согласно традиционной точке зрения, право собственности в случае ограничения виндикации приобретается добросовестным приобретателем в силу сложного юридического состава (как правило, в момент передачи ему спорной вещи). В последнее время этому взгляду часто противопоставляется мнение о том, что добросовестный приобретатель является незаконным владельцем и может стать собственником только по давности владения <397>. Данный подход игнорирует очевидные различия в правовом положении добросовестного приобретателя (ст. 302 ГК), с одной стороны, и добросовестного (давностного) владельца (ст. 234 ГК) - с другой.
--------------------------------
<397> См., напр.: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. С. 107, 213; Он же. Проблемы собственности и владения в гражданском праве России: Автореф. дис.... д-ра юрид. наук. С. 11, 38 и сл.; Ровный В.В. Указ. соч. С. 136 и сл., 140; Он же. Проблемы единства российского частного права. Иркутск, 1999. С. 283 (в настоящее время этот автор отказался, однако, от своей прежней позиции и встал на противоположную точку зрения. См.: Он же. Добросовестность ответчика при виндикации // Гражданское законодательство: Статьи. Комментарии. Практика. Вып. 22. Алматы: Юрист, 2005. С. 182 и сл.); Лисаченко А.В. Приобретательная давность в российском гражданском праве. Томск, 2000. С. 21; Рудоквас А.Д. Указ. соч. С. 186; Он же. Сфера применения института приобретательной давности (usucapio) в римском праве и гражданском праве России // Ius antiquum. Древнее право. 2001. N 1(8). С. 155 и сл.; Ломидзе О.Г. Правонаделение в гражданском законодательстве России. СПб., 2003. С. 188 - 221. Некоторые авторы, рассматривая добросовестного приобретателя в качестве незаконного владельца, не определяют его правового статуса de lege lata (см., напр.: Моргунов С. Указ. соч. С. 55).
|
|
|
Во-первых, если статус первого, как следует из ст. 302 ГК, всецело и окончательно определяется уже в момент приобретения вещи и в дальнейшем остается неизменным, то положение второго и его защита зависят о ряда условий, которые должны непрерывно существовать в течение всего давностного срока. Защита владельца ad usucapionem жестко связана с владением, продолжающимся во времени и отвечающим определенным требованиям, таким, как добросовестность, открытость, отношение владельца к вещи как к своей собственной. Хотя существуют различные точки зрения о том, что именно подразумевает закон под добросовестным владением, одно, по крайней мере, не должно вызывать сомнений, ибо вытекает непосредственно из закона: состояние добросовестности давностного владельца, т.е. его незнание о том, что его владение нарушает право другого лица, должно быть непрерывным в течение всего срока приобретательной давности <398>, учитывая, что ст. 234 ГК говорит о добросовестном владении, а не о добросовестном завладении <399>, а кроме того, необходимость, согласно той же статье, одновременного отношения владельца к имуществу "как к своему собственному" однозначно исключает иное понимание добросовестности, ибо при осознании незаконности владения такое отношение было бы весьма трудно назвать добросовестным ("да, я знаю, что неправомерно получил вещь, что она принадлежит другому, что своим владением я нарушаю чужое право и, несмотря на это, я продолжаю считать вещь моей") <400>. То же можно сказать и о других свойствах давностного владения: они должны длиться во времени, сопровождая владение; в противном случае последнее перестанет быть давностным. Иное условие защиты предусмотрено ст. 302 ГК. В ней речь идет не о добросовестном владении, а о добросовестном приобретении; следовательно, достаточно, чтобы добросовестность имела место лишь в момент, когда приобретатель получил владение вещью. Последующая утрата добросовестности (если приобретатель уже после получения вещи узнал, что отчуждатель в действительности не имел права распоряжаться ею) не влечет никаких правовых последствий (mala fides superveniens non nocet) <401>.
|
|
|
--------------------------------
<398> См., напр.: Черепахин Б.Б. Приобретение права собственности по давности владения // СГП. 1940. N 4. С. 57; Вильнянский С.И. Нужна ли нам приобретательная давность? // Правоведение. 1960. N 3. С. 125. Против этого было высказано возражение о том, что при таком понимании добросовестности давностного владельца была бы невозможной его защита, предусмотренная п. 2 ст. 234 ГК. "...В таком случае, - отмечает А.Д. Рудоквас, - уже само предъявление им иска с требованием предоставления ему защиты его беститульного владения не принадлежащим ему имуществом означало бы автоматическое признание им того обстоятельства, что он владеет имуществом незаконно и, следовательно, являясь недобросовестным владельцем, права на защиту владения не имеет" (Рудоквас А.Д. Сфера применения института приобретательной давности (usucapio) в римском праве и гражданском праве России. С. 148). Иными словами, при таком подходе попытка владельца воспользоваться владельческой защитой свидетельствовала бы, по мнению автора, о его недобросовестности и всегда приводила бы к отказу в такой защите и к утрате возможности приобретения вещи в собственность по давности владения. Данное возражение представляется неосновательным. Использование собственником или лицом, которое считает себя собственником (т.е. давностным владельцем), упрощенных механизмов защиты своего владения и - эвентуально - права, каковыми являются владельческая и публицианова (actio in rem Publiciana) защита, само по себе еще не свидетельствует о том, что истец рассматривает свое владение как незаконное. Выбор таких механизмов зачастую связан просто с отсутствием у владельца достаточных доказательств права собственности, которые могли бы быть положены в основание виндикационного иска, что отнюдь не исключает добросовестности владения, т.е. убежденности владельца в том, что, несмотря на отсутствие доказательств, вещь принадлежит ему "по праву".
|
|
|
<399> Ср. к этому art. 1161 итальянского ГК, в котором применительно к узукапии движимых вещей прямо говорится, в отличие от ст. 234 ГК РФ, о добросовестном приобретении владения: "...qualora il possesso sia stato acquistato in buona fede" ("...в случае, если владение было приобретено добросовестно"). Также и в римском праве, bona fides была необходима только в момент приобретения владения, и последующая ее утрата не вредила приобретению права собственности по давности владения (Paul. 7 ad Plaut., D. 41, 1, 48, 1). Иначе в германском праве: ср. § 937 BGB.
<400> Подробнее см.: Тузов Д.О. К вопросу об основании приобретения права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 122 и сл.
<401> См., напр.: Амфитеатров Г. Вопросы виндикации в советском праве // СГП. 1941. N 2. С. 43; Черепахин Б.Б. Виндикационные иски в советском праве. С. 39.
Во-вторых, в то время как добросовестный приобретатель защищен против собственника и всякого иного титульного владельца, давностный владелец, напротив, не имеет против них никакой защиты, будучи защищен лишь против тех, кто, как и он сам, не имеет права на вещь.
Наконец, в-третьих, наиболее важное и решающее различие состоит в самом характере защиты в двух рассматриваемых случаях. Нетрудно заметить, что если добросовестный приобретатель получает защиту против иска, т.е. в судебном процессе, в котором он выступает в качестве ответчика, и притом процессе петиторном, поскольку речь идет о виндикационном иске, то добросовестный владелец ad usucapionem может рассчитывать лишь на защиту от самоуправных - насильственных, обманных или тайных - действий таких же, как и он, неуправомоченных на владение лиц.
Первый вывод, вытекающий из данного сравнения, состоит в том, что перед нами две совершенно различные владельческие ситуации, что, таким образом, фигура добросовестного приобретателя, у которого вещь не может быть истребована в силу ст. 302 ГК, не имеет практически ничего общего с фигурой давностного владельца, предусмотренной ст. 234 ГК. Другой вывод заключается в невозможности рассматривать добросовестного приобретателя в качестве не только давностного, но и вообще беститульного владельца. Поскольку такой приобретатель защищен в петиторном процессе, против виндикационного иска, то в глазах законодателя он является обладателем права на вещь, хотя прямо и не именуется таковым. Именно этот вывод и явился конечным пунктом в аргументации Конституционного Суда, не сумевшего, однако, как увидим далее, ни дать ему должного теоретического обоснования, ни определить вид и природу субъективного права, существование которого он провозгласил в своем постановлении. Данный пробел восполняется третьим выводом: учитывая, что право на вещь, принадлежащее добросовестному приобретателю, не зависит от каких бы то ни было иных прав на ту же вещь и, более того, противопоставляется им в виндикационном процессе, думается, что добросовестный приобретатель рассматривается законом в качестве собственника спорной вещи с момента ее приобретения, и именно в силу этого в отношении его невозможна ее виндикация <402>.
|
|
|
--------------------------------
<402> Подробнее см.: Тузов Д. Приобретение имущества от неуправомоченного отчуждателя: сложный юридический состав или приобретательная давность? Ср.: Он же. Реституция в гражданском праве: Автореф. дис.... канд. юрид. наук. С. 14; Чуваков В.Б. Приобретение права собственности от неуправомоченного отчуждателя. С. 21 и сл. Независимо от того или иного решения вопроса о том, становится ли добросовестный приобретатель немедленно собственником или нет, ввиду только что приведенных доводов очевидна ошибочность его квалификации в качестве давностного владельца. Примечательно, что сторонники последней так и не попытались эти доводы опровергнуть.
Действительно, если принять точку зрения противников конструкции сложного юридического состава как основания возникновения у добросовестного приобретателя права собственности, была бы совершенно необъяснимой позиция законодателя, занятая им при формулировании правила п. 1 ст. 302 ГК. Зачем нужно, изначально лишая собственника права на защиту, в то же время сохранять за ним "голое" право собственности, а от добросовестного приобретателя, безусловно защищенного против иска об изъятии вещи, требовать владения ею в течение соответственно пяти или пятнадцати лет? Разумное объяснение этому найти трудно. Если предположить, что закон, ab initio лишая собственника права на защиту (т.е. виндикационного притязания), все же продолжает рассматривать его в качестве собственника, а добросовестного приобретателя - в качестве давностного владельца, то такое решение можно было бы объяснить только одним - стремлением законодателя дать собственнику "шанс" восстановить свое владение не с помощью законных юридических средств, к каковым относится виндикационный иск, а путем самоуправных действий (насильственного захвата вещи, тайного или обманного завладения ею и т.п.), от которых давностный владелец по российскому законодательству не защищен <403>. Но подобная (единственно возможная) мотивация выглядела бы столь же абсурдной, сколь и бессмысленной: с одной стороны, трудно представить, чтобы в намерения законодателя входило легализовать самоуправство, а с другой - если бы закон в ситуации добросовестного приобретения действительно преследовал цель защиты интересов собственника, то гораздо проще и логичнее было бы обеспечить эту защиту путем установления правила о неограниченной виндикации, как это было в римском праве.
|
|
|
--------------------------------
<403> И предположение об абстрактной возможности подобной мотивации вовсе не является надуманным, как могло бы показаться на первый взгляд. Достаточно заметить, что один из наиболее активных сторонников критикуемого взгляда приходит именно к такому результату, пытаясь обосновать - впрочем, чисто позитивистски, не задаваясь вопросом об истинных мотивах законодателя, - возможность и, более того, законность (по крайней мере в том, что касается области частного права) подобного поведения собственника. Кроме того, тот же автор утверждает, что собственник имеет право предъявить добросовестному приобретателю кондикционный иск о взыскании стоимости пользования вещью за весь срок приобретательной давности, поскольку приобретатель якобы владеет и пользуется ею неосновательно, а значит, неправомерно сберегает свои средства, которые бы потратил на наем той же вещи (см.: Скловский К. Защита владения при признании договора недействительным. С. 39). Против последнего утверждения следует возразить, что, если бы добросовестный приобретатель и был давностным владельцем, а не собственником, все равно невозможно было бы констатировать какое-либо его обогащение, даже в экономическом смысле, ибо он приобрел вещь возмездно.
Вообще, ситуация разъединения собственности и владения, попытки теоретического обоснования которой предпринимаются в современной литературе, является аномальной для права. Не случайно гражданско-правовые институты, с помощью которых осуществляется ее регулирование (приобретательная давность, виндикация и ее ограничение, а в известной степени и защита фактического владения), в конечном счете направлены на ликвидацию указанной "расщепленности", на соединение собственника и владельца в одном лице. И это - совершенно естественная общественная потребность, ибо искать в состоянии разъединенности собственности и владения, права и факта как таковом какие-либо позитивные моменты, обосновывающие его сохранение, было бы тщетно. Действительно, в ряде случаев право признает и охраняет указанное состояние. Но, во-первых, это лишь неизбежный компромисс между двумя заслуживающими правовой защиты интересами - интересами собственника и добросовестного владельца, причем компромисс временный, не способный окончательно разрешить возникшее противоречие, а во-вторых, такое состояние может иметь место только тогда, когда виндикационное притязание существует, но по каким-либо причинам остается нереализованным, например, при добросовестном и возмездном приобретении вещи от неуправомоченного отчуждателя, если эта вещь выбыла из владения собственника или титульного владельца помимо их воли. Если же виндикационное притязание отсутствует изначально, то никакого разъединения не происходит: недопущение виндикационного притязания в отношении добросовестного приобретателя именно с тем и связано, что закон рассматривает последнего в качестве собственника приобретенной вещи, в то время как прежний собственник утрачивает свое право на ту же вещь.
Тем не менее в российском ГК, как уже было отмечено, отсутствовало прямое указание на возникновение у добросовестного приобретателя права собственности (подобное тому, которое содержалось в ст. 183 ГК РСФСР 1922 г.), а в отношении движимых вещей оно отсутствует и до сих пор. Остался нерешенным этот острый вопрос и в постановлении Конституционного Суда. Вероятно, последнее обстоятельство объясняется тем, что Конституционный Суд опасался подменить собой законодателя (хотя речь по существу шла не о создании новой нормы, а лишь об определенной интерпретации уже существующих законоположений). В то же время решить проблему защиты добросовестного приобретателя было бы невозможно, не коснувшись вопроса о его правовом положении. В результате выводы Конституционного Суда о "правах добросовестных приобретателей" оказались половинчатыми и крайне неопределенными. В Постановлении говорится следующее: "В тех случаях, когда имущественные права на спорную вещь, возникшие на предусмотренных законом основаниях, имеют другие, помимо собственника, лица - владельцы и пользователи вещи, этим лицам также должна быть гарантирована государственная защита их прав. К числу таких имущественных прав относятся и права добросовестных приобретателей" (абз. 3 п. 2).
Таким образом, Конституционный Суд априорно исходит из существования у добросовестного приобретателя некоторого права, возникшего на предусмотренном законом основании (очевидно, имеется в виду ст. 302 ГК), которому, следовательно, должна быть гарантирована защита. Но весь вопрос в том-то и состоит: принадлежит ли добросовестному приобретателю какое-нибудь право, и если да, то какое именно?
В связи с данной мотивировкой в адрес Конституционного Суда уже прозвучал упрек. "Парадокс заключается в том, - отмечает К.И. Скловский, - что КС РФ, взяв под защиту именно незаконных владельцев против собственников, не считает нужным прямо заявить об этом и говорит, что защищаются "права добросовестных приобретателей" <404>. Однако парадокс, по-видимому, имел бы место как раз в противоположном случае - если бы суд признал в лице добросовестного приобретателя незаконного владельца. И дело даже не в том, что такое решение было бы неправильным по существу. В силу своего статуса Конституционный Суд обязан обосновывать принимаемые им акты нормами Конституции. Между тем Конституция гарантирует беспрепятственную реализацию и охрану именно прав и ничего не говорит о защите фактических состояний. Даже из общего смысла конституционных норм вывести какие-либо гарантии незаконного владения было бы просто невозможно. При таких обстоятельствах Конституционный Суд, как представляется, и не мог поступить иначе, кроме как признать за добросовестным приобретателем определенные права на возмездно приобретенное им имущество.
--------------------------------
<404> Скловский К. Конституционный Суд России признал доброкачественность ГК РФ // ЭЖ-Юрист. 2003. N 18. С. 4.
Что же это за права? По мнению К.И. Скловского, в данном случае "права добросовестных приобретателей" могут трактоваться "не как субъективное право на вещь, а как права самих лиц, в том числе право противостоять самоуправству, включая самоуправство собственника. Ведь именно по модели защиты от самоуправства обычно и выстраивается владельческая защита" <405>.
--------------------------------
<405> Там же.
Отдавая должное стремлению автора обосновать необходимость закрепления в нормах российского права полноценной владельческой защиты, нельзя в то же время не отметить, что подобное толкование менее всего соответствует действительной позиции Конституционного Суда, нашедшей отражение в анализируемом Постановлении.
Во-первых, Конституционный Суд прямо указывает, что "права добросовестных приобретателей" относятся к числу "имущественных прав на спорную вещь". Как по-иному можно истолковать это выражение, если не признать, что речь идет о вещных правах или, по крайней мере, о так называемых правах с вещным элементом? Во всяком случае, трактовать "имущественное право на вещь" как "право самого лица противостоять самоуправству" является очевидной натяжкой.
Во-вторых, остается непонятным, какое отношение имеет владельческая защита, о которой упоминает К.И. Скловский, к добросовестному приобретению имущества от неуправомоченного лица. Постановление Конституционного Суда не связано ни с проблемой владельческой защиты, ни с более общей проблемой защиты от самоуправства. Предметом рассмотрения явился вопрос о конкуренции двух исковых требований: с одной стороны, требования, основанного на нормах о виндикационной защите (ст. 301, 302 ГК), а с другой - требования в порядке реституции вследствие недействительности сделки (п. 2 ст. 167 ГК). Заявление как того, так и другого - не самоуправство, а реализация права на иск (в материальном или процессуальном смысле - в зависимости от того, подлежит ли такой иск удовлетворению). Понятно, что ни о какой владельческой защите против иска говорить не приходится.
Итак, Конституционный Суд конструирует "право добросовестного приобретателя" в качестве права на вещь. В то же время из Постановления определенно следует, что это право не рассматривается им в качестве права собственности, ибо добросовестные приобретатели отнесены к числу "других, помимо собственника, лиц", имеющих "имущественные права на спорную вещь". Таким образом, не ясно, какими именно имущественными правами обладает добросовестный приобретатель, каково их содержание и формы реализации. По-видимому, за туманной формулировкой Постановления, хотя, возможно, она, по словам Скловского, и "предпочтительнее отдающего откровенным примитивом "права владения" <406>, на самом деле все-таки скрывается признание этого последнего. К сожалению, оснований для более определенных выводов Постановление не дает. В этом его главный недостаток и слабость.
--------------------------------
<406> Там же.
В связи с отсутствием ясности в правовом положении добросовестного приобретателя одно только абстрактное указание на его "права", очевидно, не могло быть достаточным доводом в пользу его защиты против иска собственника. Видимо, хорошо понимая это, Конституционный Суд в конечном счете прибег к чисто цивилистическому обоснованию своей позиции, аргументировав ее положениями Гражданского кодекса, а не нормами Конституции, достаточно далекими от существа рассматриваемого вопроса.
Ссылаясь на положение ст. 168 ГК, предусматривающее ничтожность незаконной сделки, но допускающее при этом возможность установления законом "иных последствий нарушения", Конституционный Суд делает вывод, что, "поскольку добросовестное приобретение в смысле статьи 302 ГК... возможно только тогда, когда имущество приобретается не непосредственно у собственника, а у лица, которое не имело права отчуждать это имущество, последствием сделки, совершенной с таким нарушением, является не двусторонняя реституция, а возврат имущества из незаконного владения (виндикация)" (абз. 6 п. 3.1). "Следовательно, - говорится в Постановлении, - права лица, считающего себя собственником имущества, не подлежат защите путем удовлетворения иска к добросовестному приобретателю с использованием правового механизма, установленного пунктами 1 и 2 статьи 167 ГК... Такая защита возможна лишь путем удовлетворения виндикационного иска, если для этого имеются те предусмотренные статьей 302 ГК... основания, которые дают право истребовать имущество и у добросовестного приобретателя..." (абз. 7 п. 3.1).
В данном построении прежде всего бросается в глаза некорректная ссылка на ст. 168 ГК. Эта статья предусматривает, что законом могут быть установлены изъятия из общего правила о ничтожности незаконной сделки, т.е. ее оспоримость или иные последствия нарушения (например, перевод прав и обязанностей одной из сторон сделки на третье лицо - п. 3 ст. 250 ГК). При этом очевидно, что исключения из правила о ничтожности могут касаться только самого этого правила, но не положения об общих последствиях недействительности сделки (п. 2 ст. 167 ГК), представляющего собой совершенно самостоятельное правовое предписание. Поэтому для того, чтобы обосновать защиту добросовестного приобретателя путем применения норм об ограничении виндикации (ст. 302 ГК), следовало бы сослаться не на ст. 168, а скорее на п. 2 ст. 167 ГК, предусматривающий двустороннюю реституцию, но допускающий установление законом и "иных последствий недействительности сделки". Впрочем, и такое обоснование защиты добросовестного приобретателя было бы ошибочным, на что уже указывалось выше <407>.
--------------------------------
<407> См. в предыдущем параграфе.
Вряд ли рассматриваемую аргументацию можно признать логически безупречной и по существу. Проблема добросовестного приобретения, действительно, возникает лишь тогда, когда имущество приобретено по сделке у лица, не управомоченного на его отчуждение. Указание на данное обстоятельство в Постановлении Конституционного Суда справедливо и не вызывает возражений. Но следует ли из этого, что "последствием сделки" (или "последствием недействительности сделки"?), совершенной неуправомоченным лицом <408>, не может быть двусторонняя реституция?
--------------------------------
<408> Строго говоря, как будет показано в следующем параграфе, недействительной в данном случае является не сама сделка купли-продажи, а совершенная на ее основании сделка-предоставление (передача вещи неуправомоченным лицом в собственность покупателя).
Безотносительно к уже рассмотренному вопросу о том, вправе ли участник недействительной сделки, никаких прав на вещь не имеющий, истребовать эту вещь в порядке реституции, заметим, что сама по себе неуправомоченность лица на отчуждение вещи не означает отсутствия у него вообще каких-либо прав на нее, включающих, в частности, правомочие владения. Так, например, арендатор, хранитель, залогодержатель (при закладе) имеют определенные права на переданное им имущество, хотя и не могут его отчуждать. Вправе ли они в случае нарушения указанного запрета и продажи вещи третьему лицу (хотя бы и недобросовестному) требовать реституции? Отрицательный ответ, вытекающий из аргументации Конституционного Суда, хотя и может представляться разумным, далеко не очевиден. По крайней мере, он не следует из буквального смысла закона, и потому нуждается в специальном обосновании, которого постановление не дает.
Априорно, хотя по существу правильно, и другое суждение, положенное в основание выводов Конституционного Суда, - о том, что механизм реституции неприменим для защиты интересов собственника, не являющегося участником недействительной сделки. Имеется в виду уже рассмотренная выше, в прошлом достаточно распространенная ситуация, когда в судебном процессе вместо рассмотрения одного виндикационного иска собственника признавались недействительными все сделки, совершенные с его вещью и составляющие непрерывную цепочку, с применением реституции (можно предположить, чисто номинальной) в отношении сторон каждой из них, в результате чего вещь возвращалась собственнику. Конечно, подобная процедура выглядит аномальной. Ее практический смысл состоял единственно в том, чтобы обойти установленные ст. 302 ГК ограничения и истребовать вещь у конечного добросовестного приобретателя. И все-таки, чтобы утверждать о ее юридической невозможности, необходима определенная интерпретация тех положений ГК, в которых она до сих пор находила свое формальное обоснование. Речь идет, во-первых, о п. 2 ст. 167, согласно которому при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по этой сделке, а во-вторых, о п. 2 ст. 166, в соответствии с которым, если сделка ничтожна, иск о применении указанных последствий вправе предъявить любое заинтересованное лицо. Как при наличии этих норм отказать собственнику в реституции? <409> Конституционный Суд не дает ответа на этот вопрос. Нуждается в обосновании и мнение о том, что собственник не является лицом, заинтересованным в реституции, а следовательно, не подпадает под категорию указанных в п. 2 ст. 166 ГК субъектов, имеющих право на иск <410>. До тех пор, пока господствует воззрение, согласно которому добросовестность иррелевантна для механизма реституции - а такой взгляд выражен, кстати, и в анализируемом Постановлении Конституционного Суда (см. абз. 4 п. 3.1), - юридический интерес собственника в "распутывании" путем реституции цепочки сделок, совершенных с его вещью, которая не может быть истребована у добросовестного приобретателя в силу ст. 302 ГК, казалось бы, не вызывает сомнений <411>. Таким образом, проблема конкуренции между реституцией и виндикацией в части обоснования недопущения такой конкуренции остается в постановлении нерешенной.
--------------------------------
<409> Ср.: Моргунов С. Указ. соч. С. 48: "В рассматриваемой правовой ситуации довольно трудно отказать собственнику в наличии интереса к предъявлению подобного иска, ибо по данной сделке отчуждалось его имущество. Заявляя требование о признании этой сделки недействительной, собственник юридическими средствами реализует имущественный интерес к утраченной вещи".
<410> См., напр.: Скловский К. Конституционный Суд России признал доброкачественность ГК РФ. С. 4.
<411> О некорректности предписания п. 2 ст. 166 ГК и отсутствии у собственника (если даже признать, что добросовестный приобретатель не становится собственником непосредственно в момент приобретения) материального, как, впрочем, и процессуального, интереса в реституции уже говорилось выше (§ 45).
Между тем обоснование защиты добросовестного приобретателя могло бы выглядеть достаточно простым <412> и логичным, если бы Конституционный Суд исходил из того, что такой приобретатель в силу сложного юридического состава становится собственником полученной вещи, и именно поэтому защищен от каких бы то ни было к нему притязаний. Кроме того, следовало бы пойти далее и, отбросив старые стереотипы, прямо признать, что всякое внедоговорное требование об изъятии вещи из чужого незаконного владения в пользу лица, считающего себя собственником или иным титульным владельцем, в том числе и заявленное в порядке п. 2 ст. 167 ГК, по своей природе является виндикационным. При таком подходе защита добросовестного приобретателя, рассматриваемого уже в качестве собственника вещи, против иска об ее истребовании, независимо от того, кем и в каком порядке этот иск заявлен, обосновывалась бы отсутствием необходимых для виндикации предпосылок - титула владения истца и незаконности владения ответчика, а формально опиралась бы на норму ст. 302 ГК об ограничении виндикации.
--------------------------------
<412> Предвидя возможный упрек в "упрощении и примитивизации", который однажды уже был мне сделан в связи с темой реституции, замечу, что простота предлагаемого решения обусловлена его объективным соответствием рассматриваемым правоотношениям, а никак не стремлением к искусственному упрощению проблемы.
|
|
|
