 |
Пушкин и проблема просторечия
|
|
|
|
Величие и красоту русского языка Пушкин объяснял огромной жизненной и духовной силой русского народа. Народную речь поэт называл «живым и кипящим источником», достойным глубочайших исследований. Он с восхищением говорил о «драгоценной свежести, простоте, чистосердечности выражений» народа. В них он видел точное отображение предмета, прямое и верное, а поэтому сильное выражение человеческих мыслей и чувств. Поэт высоко ценил конкретность и смысловую емкость народного языка.
В языке народа, в его песнях, пословицах и сказках Пушкин обнаруживал множество речевых самородков. Он чутко прислушивался к народным песням, находя в них «истинную поэзию»:
Пой, ямщик, я молча, жадно
Буду слушать голос твой.
Рекомендуя прислушиваться к речи простолюдинов, просвирен и других носителей языка, он заявлял: «Разговорный язык простого народа... достоин также глубочайших исследований... Не худо нам иногда прислушиваться к московским просвирням. Они говорят удивительно чистым и правильным языком».
Молодым писателям Пушкин советовал читать простонародные сказки, чтобы «видеть свойства русского языка». Он также рекомендовал: «Вслушивайтесь в простонародные наречия, молодые писатели,— вы в них можете научиться многому, чего не найдете в наших журналах».
К словам и выражениям простонародного характера поэт относился с вниманием и уважением. Он постоянно проявлял к ним живой интерес, восторгался их меткостью и образностью. Хорошо знавший поэта Владимир Даль рассказывает: «А как Пушкин ценил народную речь нашу, с каким жаром и усладою он к ней прислушивался, как одно только кипучее нетерпение заставляло его в то же время прерывать созерцания свои шумным взрывом одобрения и острых замечаний и сравнений. Этому я не раз был свидетелем».
|
|
|
По свидетельству современников, Пушкин «незадолго до смерти услыхал от Даля, что шкурка, которую ежегодно сбрасывают с себя змеи, называется по-русски выползина. Ему очень понравилось это слово, и наш великий поэт среди шуток с грустью сказал Далю: «Да, вот мы пишем, зовемся также писателями, а половину русских слов не знаем. На другой день Пушкин приходит к Далю в новом сюртуке. «Какова выползина?» — сказал он, смеясь своим веселым, звонким, искренним смехом. «Ну, из этой выползины я не скоро выползу. В этой выползине я такое напишу...» — Через несколько дней Пушкина не стало. Случилось же так, что Пушкин был ранен в этом самом сюртуке. И когда в предсмертной борьбе отдал он Далю свой талисман (т. е. перстень), дрожащим, прерывающимся голосом промолвил: «Выползину тоже возьми себе». Этот сюртук с дырою от пули в правой поле долго хранился у Даля».
Пушкин внимательно изучает живую речь народа, язык и стиль произведений устного народного творчества. «Изучение старинных песен, сказок и т. п. необходимо для совершенного знания свойств русского языка. Критики наши напрасно ими презирают»,— читаем в одной из заметок Пушкина.
Известно, что позднее, будучи уже зрелым поэтом, Пушкин с увлечением слушал рассказы своей няни. Из Михайловского он писал своему брату в 1824 г.: «Знаешь ли ты мои занятия? До обеда пишу записки, обедаю поздно. После обеда езжу верхом. Вечером слушаю сказки и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! Каждая есть поэма!»
До конца 10-х годов в пушкинском языке встречается еще очень мало таких слов и фраз, которые можно было бы, следуя стилистическим оценкам той эпохи, отнести к области «низкого», «внелитературного» просторечия или чисто крестьянского языка. Хват («Казак», 1814); детина («Городок», 1814); размазать («Дамам вслух того не скажет, а уж так и сяк размажет); («К Наталье», 1813); ерошить волосы («Моему Аристарху», 1815); маяться («Усы, 1816); закадышный друг («Мансурову», 1819) и некоторые другие.
|
|
|
Лишь в «Руслане и Людмиле» замечается уклон к просторечию и простонародности, несколько больший, чем это допускалось нормами светского карамзинизма. Во всяком случае, герои этой поэмы говорят и действуют не по правилам салонного этикета. Они несколько стилизованы под демократическую старину и сказочную простонародность:
Княжна с постели соскочила...
Дрожащий занесла кулак,
И в страхе завизжала так,
Что всех арапов оглушила.
Речи героев непосредственны и грубы.
Руслана:
Молчи, пустая голова!..
Я еду, еду, не свищу,
А как наеду, не спущу!
Карлы:
Не то — шутите вы со мною —
Всех удавлю вас бородою!
Головы:
Ступай назад, я не шучу.
Как раз нахала проглочу.
Литературные консерваторы выдвигали против Пушкина обвинение в «нелитературности» языка и чрезмерной демократичности.
Сам поэт объявляет о новом стилистическом кредо в «Отрывках из путешествия Онегина»:
Смирились вы, моей весны Перед гумном соломы кучи —
Высокопарные мечтанья, Да пруд под сенью ив густых,
И в поэтический бокал Раздолье уток молодых;
Воды я много подмешал, Теперь мила мне балалайка
Иные нужны мне картины: Да пьяный топот трепака
Люблю песчаный косогор, Перед порогом кабака.
Перед избушкой две рябины, Мой идеал теперь — хозяйка,
Калитку, сломанный забор, Мои желания — покой,
На небе серенькие тучи, Да щей горшок, да сам большой*
С середины 20-х гг. живая народная речь с ее реалистической ясностью и экспрессивностью становится основой многих литературных произведений Пушкина, хотя следует отметить, что отбор слов и выражений из народной речи, как и выбор других языковых средств, подчинен в творчестве Пушкина одному правилу — принципу соразмерности и сообразности.
Пушкин сознательно отбирает из народной речи наиболее яркие, жизнеспособные элементы, используя эти элементы в произведениях различной тематики, в различных контекстах, с различными целями, предварительно обрабатывая средства народного языка.
«Пушкин вводил в литературу лишь то, что было общепонятно и могло получить общенациональное признание».
|
|
|
