 |
Глава четвертая,
|
|
|
|
в которой читатель знакомится с родителями Вити Сметанина и их гостями
Если мы захотим узнать, в каких семьях растут хорошие, нормальные дети, надо выяснить два обстоятельства. Первое: дружно ли живут родители со своими сыновьями и дочерьми или нет. Дружная семья – значит, можно рассчитывать, что хулиганы, обманщики, двурушники и прочие плохие люди тут, скорее всего, не вырастут. Но сейчас же выясняем второе обстоятельство: есть ли у вас секреты и тайны от своих мам и пап. Нет? Все в порядке. За детей, которые растут в такой семье, мы можем быть спокойны.
Витя Сметанин любил своих родителей, был дружен с ними, не было у него пока от мамы и папы ни секретов, ни тайн, если не считать недавнего события на толчке и в молодом парке. Согласитесь: рассказать все это родителям – тут, пожалуй, язык не повернется.
... Дома были гости.
Витя это понял в передней. Висели плащи, пахло табаком, крутился возбужденный Альт – он обожал гостей и всякие перемены в своей жизни. Вышла мама в прозрачном целлофановом переднике, быстро затараторила:
– Скорее умойся, причешись – и к столу. К папе пришли друзья.
– Я на подарок Зое истратил все деньги, – выпалил Витя.
– Ладно, ладно, – рассеянно сказала мама. – Как бы пельмени не разварились. – И побежала в кухню. – Надень белую рубашку.
Витина мама тоже любит гостей. А вообще больше всего на свете она любит свой дом, любит, чтобы в комнатах было чисто и красиво. Заниматься хозяйством – ее страсть. Прибежала с работы (она библиотекарь во Дворце культуры металлургов) – и уже чистит, моет, скребет, и все начинает сверкать, все становится праздничным. Еще она очень старается, чтобы «ее мужчины» были всегда аккуратно и чисто одеты, а папу ругает за рассеянность.
|
|
|
– Петр, ты опять вырядился в старые брюки?
– Петр! Разве можно целую неделю носить одну рубашку?
Между прочим, Витин папа старше мамы на одиннадцать лет.
Еще мама со страшной силой следит за собой: по утрам делает зарядку, дышит по какой‑ то там системе – заглотнул воздух и держи его в легких, пока в глазах не позеленеет; долго сидит за своим туалетным столиком, на котором набор всевозможных пузырьков и тюбиков, задумчиво смотрится в зеркало, примазывает, пришлепывает. Зато выходит на улицу подтянутая, стройная. И на нее оглядываются, особенно мужчины. В таких случаях Витя просто гордится своей мамой.
В большой комнате, где собираются обычно гости, было накурено, душно. Но мужчины не замечали этого. За столом сидели папа и его фронтовые друзья, дядя Женя и дядя Саша. Они уже выпили и были очень взволнованны.
Когда Витя входил, папа размахивал руками:
– А Пашка‑ то, Пашка!.. В последний день войны. На этой проклятой Александерплац. Закрою глаза и вижу: бежит впереди Пашка и вдруг как на веревку налетел. Перегнуло. Эх...
– А Тарас Грач? – спросил дядя Женя и потер большой рукой лысый лоб. – Еще в сорок третьем, здесь, в наших местах...
– Здравствуйте, – робко сказал Витя.
– А, сын! – обрадовался папа. – Иди, иди сюда. – Он обнял Витю за плечи, прижал к себе. – Вот они, нет... Они не узнают окопы в восемнадцать. Не должны узнать...
– Не должны, не должны, Петр! – горячо заговорил дядя Саша и потянулся левой рукой к хлебнице. Правой у него нет – пустой рукав засунут в карман пиджака.
– У них будет другая жизнь, – опять заговорил Витин папа. – Не уйдут зря годы! Вот я... В тридцать только Лиду встретил. Лидочка, ты скоро? – крикнул он.
– Сейчас, сейчас, – отозвалась мама из кухни.
– Ну что, хлопцы? За тех, кто не вернулся? – сказал дядя Женя.
– Они всегда с нами. – Дядя Саша нагнулся над тарелкой.
|
|
|
Мужчины выпили. Папа сказал:
– Ты поешь, Витя.
– Да я только из гостей.
– Ах, да. День рождения у Зои. И как повеселились?
– Здорово.
– Здорово... – Папа задумался. – Тогда просто посиди с нами.
Мужчины опять стали вспоминать войну и своих боевых друзей. Витя слушал и смотрел на отца.
«Он ведь уже старый! – неожиданно подумал он. – Морщины у глаз, лысина, волосы с сединой. И очень сутулится».
Витин отец работает конструктором на радиозаводе. Здоровенный шкаф в его маленькой комнате набит книгами во радиотехнике, телевидению, и вообще папа очень любит свои чертежи, считается лучшим специалистом на заводе, и фотография его висит на доске Почета. Он не успевает все делать в своем конструкторском бюро и приносит работу домой – сидит до поздней ночи.
Пришла мама с большой тарелкой дымящихся пельменей.
– Солдаты! – весело сказала она. – Сибирская закуска.
Мама была рада гостям, рада тому, что удались пельмени, и тому, что вот за столом сидит ее сын, совсем уже взрослый человек.
Посмотрите, какой он славный, симпатичный и очень похож на отца, правда? Такой же нос, лоб, только глаза мамины.
Все оживились, стали есть пельмени; дядя Женя, поглаживая лоб рукой, сказал:
– Не хозяйка у тебя, Петр, а клад. Лидочка, возьми мою Клавдию на выучку.
Все засмеялись.
– Да, сынуля! – торжественно сказала мама. – У нас новость: отдыхать мы едем в деревню.
– И деревня называется Жемчужина! – вставил папа.
– Хорошо, – задумчиво сказал дядя Женя. – Будете на пруду карасей ловить. Или – только зорька брызнет – по грибы. Моих все в Крымы да на Кавказы тянет.
– А далеко эта Жемчужина? – спросил Витя, чувствуя разочарование. И непонятно, в чем.
– Да совсем близко, сын, – тихо сказал папа. – А прошли мы по тем местам с боями... Уж наверно, теперь не найдем могил друзей своих фронтовых... – Папа помолчал и заговорил уже оживленно: – Добираться в наши‑ то дни проще простого. На электричке пятьдесят километров. Дальше до райцентра Дедлово автобусом километров десять. А там, Витек, лошадка. А места! Ахнешь. У реки прозвище – Птаха. И с квартирой договорились. Знакомый там у меня.
Холостой дядя Саша заскучал, выпил в одиночестве и предложил:
|
|
|
– Ребята, споем, а? Нашу.
Посуровели лица мужчин. И они запели негромко, но согласно:
Эх, дороги...
Пыль да ту‑ уман...
Мама, сделавшись задумчивой и грустной, тоже запела – ее голос вплелся в мужские голоса:
Холода, тревоги
Да степной бу‑ урьян...
Витя хорошо знал эту песню. Ее всегда пели фронтовые друзья отца, когда собирались вместе. И ему почему‑ то представлялось шоссе, которое проходило через лес, где в прошлом году был их пионерский лагерь, по мокрому от дождя асфальту ехали крытые машины, а в них были молодые солдаты – лиц не видно, потому что быстро проносились машины. Вообще все странно: в песне поется про пыль да туман, а Вите представляется мокрое от дождя шоссе, низкое небо и брезент на машинах, прогнувшийся под тяжестью воды.
А войну, которая была очень давно, когда Вити еще не было на свете, ему представить трудно. Вернее, не так. Войну вообразить можно – ведь столько фильмов о ней видел Витя. Но вот представить папу молодым солдатом – что он стреляет, бежит в атаку – Витя не в состоянии.
Знать не можешь
Доли своей, –
тихо, осторожно пели в комнате. –
Может, крылья сложишь
Посреди степей...
И Витя увидел огромную степь, и солнце висит оранжевым шаром над ее краем, и солдат Пашка, чем‑ то похожий на былинного богатыря, только с крыльями за спиной, падает в пыльный бурьян, убитый врагом.
Вите очень захотелось побыть одному.
– Я пойду, ладно? – сказал он. – Спокойной ночи.
|
|
|
