 |
Глава пятнадцатая,
|
|
|
|
в которой главным образом Витя думает о жизни, а читатель знакомится с Катей
Помните, мы установили сообща, что одиночество не такая уж плохая штука. Но необходимо заметить, что одиночество одиночеству рознь. Вот остался человек один, сам с собой, и что же? Уселся поудобней в кресле или прилег на травку у реки и... Что «и»? А ничего. Уставился в одну точку, и вроде бы ему хорошо: дремлет не дремлет, спит не спит, но что ни о чем не думает – это уж точно. Ничего в таком одиночестве с человеком не происходит. Какой он есть, таким и останется, когда вернется к привычным делам. Нет, не нужно нам такое одиночество, ну его.
«Лучший собеседник для меня – я сам», – сказал один мудрец. Вот какое одиночество нам нужно! Когда человек наедине с собой рассуждает о жизни, решает трудные вопросы, может быть, мучается, но он идет куда‑ то, он в поиске – вот что важно!
... Несколько дней была неустойчивая погода: то дождь, то солнце. Плыли по небу тяжелые лохматые облака; дул сильный ветер, и Птаха становилась рябой, серой, в лозняке плескалась мелкая волна. Все было мокрым, свежим, а если из‑ за туч выглядывало солнце, мир сверкал и казался новым.
Витя и Вовка бегали к дедушке Игнату, ремонтировали свою лодку, о которой, конечно, никто не знал; это была тайна мальчиков. Часто Витя приходил домой с темными от дегтя руками, и мама недоумевала:
– Где ты перемазался?
А папа заскучал по своей работе. Он ничего не говорил, но было видно: сидит хмурый, задумчивый. Или начнет что‑ то чертить на листке бумаги. Однажды сказал, вздохнув:
– Зарежет без меня Савельев второй вариант.
Мама привычно возмутилась:
– Ты можешь отдыхать, как все нормальные люди?
|
|
|
Папа, видно, не мог отдыхать, как все нормальные люди, и поэтому промолчал.
Из‑ за дождя приходилось часто сидеть дома.
Витя открывал дверь террасы и смотрел, как дождевые капли стучат по листьям и листья вздрагивают, отряхиваются. Все мокрое кругом: деревья, трава, крыши. А от Птахи прилетает легкий звон – это дождь шумит по воде. Сильно пахнет мокрой землей и дымом – он не улетает в небо, а стелется понизу. На лужах надуваются пузыри и тут же лопаются. Надуваются и лопаются. И так без конца. По двору ходят мокрые куры – им, наверно, приятно гулять под теплым дождем.
Вите нравится сидеть на террасе, когда идет дождь, слушать его спокойный шум и думать обо всем на свете.
Между прочим, Витя под шорох дождя сочинил стих. Вот он:
Небо туманное, дали пустынные.
Ветер все дует и дует в трубу.
Скучно в такие денечки дождливые
Дома сидеть одному.
Ветер, правда, в трубу не очень дует. Это Витя так, для красоты придумал. Стих он послал Зое. Написал ей письмо и в конверт вложил листок со стихом.
В эти дни Витя сдружился с бабушкой Нюрой. Его заинтересовала корова Зорька. Бабушка Нюра разрешила Вите приходить на дойку. И он приходит каждый вечер.
Зорька стоит в сарае, где полутемно, пахнет теплым навозом и сеном, а на шестах, вверху, сидят куры и рыжий голенастый петух; они тихо переговариваются и сердито поглядывают вниз. Зорька большая, черная, с белым пятном на лбу; она спокойно, мерно дышит, бока ее вздымаются, она жует жвачку и смотрит на Витю фиолетовыми туманными глазами, в которых отражаются открытая дверь, небо, деревья.
Приходит бабушка Нюра, говорит ласково:
– Сейчас, Зоренька, сейчас, моя ягодка.
И корова в ответ тихо мычит. Вите кажется, что она все понимает. Бабушка Нюра садится на маленькую скамейку, подставляет под вымя ведро и начинает доить.
Цвирк! Цвирк! – стучит молоко в алюминиевые стенки подойника. Молоко пенится, над ним плывет легкий парок, а Зорька переступает с ноги на ногу, иногда смотрит на бабушку Нюру, мычит протяжно, и с ее мягких губ нитями тянется клейкая слюна.
|
|
|
– Звездочка ты моя, – приговаривает бабушка Нюра, – кормилица. Еще немного постой, красавица писаная.
«Надо же? – удивляется Витя. – Я об этом никогда не думал раньше. Пил себе молоко и кефир, и все. И не размышлял об этой удивительной тайне природы. Ведь как интересно! Поела корова травы, воды попила – и пожалуйста: в ее большом организме образуется молоко, собирается в вымя. Это же настоящее чудо! Обязательно достану книгу про коров и все узнаю о их жизни».
В эти дождливые дни Витя часто видел бабушку Нюру. Постоянно она что‑ нибудь делает: то в огороде копается, то в саду ветки собирает в кучу или подрезает что‑ то, то сарай чистит, то возится у печки. Ни разу Витя не видел ее без дела.
Только вечером бабушка Нюра садится на лавку у окна и смотрит на фотографию сыновей – оба они сняты вместе, еще совсем маленькими. Фотография старая, выцветшая, в деревянной рамке. Смотрит на сыновей бабушка Нюра, тихо улыбается, шевелятся ее губы: что‑ то шепчет. А что – разобрать невозможно.
Сердце Вити наполняется жалостью.
«Ведь все старые были молодыми, – смятенно думает он. – Были мальчиками и девочками, как мы. Играли, бегали. И наоборот, Зоя, например, превратится постепенно в старуху? Согнется, высохнет, станет шамкать беззубым ртом? И моя мама... И я?.. »
Вечером, прислушиваясь к далеким гудкам катера на Птахе, Витя лежал на своей раскладушке, и неожиданные, новые мысли пришли к нему: «Как мало я еще знаю о людях, которые живут в нашей стране. Пока мы не приехали в Жемчужину, я даже не предполагал, что есть на свете тетя Нина, Вовкина мать, бабушка Нюра. Мне казалось, что все люди похожи на моих родителей и живут, как мы».
Теперь часто приходил к Вите Вовка. Мальчики играли в шашки или тайком обсуждали предстоящее путешествие на лодке.
Однажды с Вовкой пришла длинноногая девочка в коротеньком платье. Она осталась в дверях, застеснялась, опустила голову.
Девочка показалась Вите некрасивой: лицо скуластое, глаза будто выгорели на солнце, рот большой, а волосы редкие, гладко причесанные.
|
|
|
– Познакомьтесь, – солидно сказал Вовка. – Моя двоюродная сестра. Тоже в седьмой перешла.
– Катя. – Девочка протянула Вите загорелую руку, посмотрела на него открыто, смело, лукаво. И улыбнулась. И от улыбки лицо ее стало светлым и очень привлекательным. – Мне о тебе Вовка говорил. Правда, что твой Альт умеет все в зубах таскать?
– Правда, – сказал Витя, пожал тонкую Катину руку и вдруг смутился, даже краснеть начал.
«Чего это я? » – испуганно подумал Витя и, чтобы как‑ то исправить положение, сказал:
– Давайте в подкидного дурачка играть. Я сейчас. – И Витя, весь красный, выскочил в комнату – за картами.
Там он отдышался, пришел в себя, поправил перед зеркалом свою челку. На террасе хихикнула Катя.
«Надо мной, что ли? »
Играли в подкидного дурачка, и как раз выглянуло солнышко.
– Айда на Птаху! – вскочил Вовка. – Сейчас водичка, как в бане!
Ребята побежали купаться.
Река ослепительно сияла. Над самой водой, пронзительно, радостно попискивая, летали стрижи.
Долго плавали, кувыркались в теплой воде, потом, уставшие, тяжело дыша, упали на еще влажный после дождя песок.
Высоко в небе тянул за собой белую паутинку реактивный самолет, похожий на прозрачную букашку. Катя долго, прищурившись, смотрела на него и сказала мечтательно:
– Хотела б я сейчас на нем оказаться.
– Зачем? – без интереса спросил Вовка.
– Чтобы на Рио‑ де‑ Жанейро посмотреть. Есть такой город необычайный. – Катя вздохнула. – Я в книжке прочитала.
Витя так и обомлел:
– Катя! Так не увидать с самолета Рио‑ де‑ Жанейро! Хоть он и высоко, самолет, а земля‑ то в миллион раз больше. Не может быть видно. С него, если хочешь знать, и Москву не видно.
Катя всплеснула руками:
– Это с такой высоты! И чтобы Москвы не было видно? Ну и чудак ты, Витя! Все с него видно, с самолета. Вон он куда, в поднебесье забрался.
Самолет уже исчез, только белый след остался в небе, и гаснущий звук его моторов долетел на берег Птахи.
– Ты пойми! – начал объяснять Витя. – По отношению к земле...
|
|
|
Но Катя ничего и слушать не хотела:
– Ой, лучше не смеши! Знаю я точно – все огромные города оттуда, с неба, видать: и Москву, и Ленинград, и Париж, и, конечно же, Рио‑ де‑ Жанейро!
Посмотрел Витя на Катю и понял, что переубеждать ее невозможно: щеки пылают, в глазах – огонь. Будто она была там, в самолете, и все видела. Все, что хотела!
– Ну и скучные у вас разговоры, – сказал Вовка. – Пойду лучше искупаюсь. – И он зашагал к воде, худой, загорелый, сонный.
А Вите совсем не было скучно. Если уж говорить правду, он завидовал Кате. Ему тоже очень хотелось верить, что с самолета можно увидеть все большие города: и Ленинград, и Париж, и Нью‑ Йорк...
Вовка доплыл до середины Птахи, и тогда Катя спросила у Вити:
– Ты по вечерам что делаешь?
– По вечерам? – Витя от неожиданности вопроса стал краснеть. – Ну, книги читаю...
– А на гулянии у клуба ты еще не был?
– На каком гулянии? – чрезвычайно удивился Витя.
– На обыкновенном. – Катя тихо засмеялась, лукаво, жарко взглянув на мальчика. – Все ребята и девчата ходят. Вот и ты приходи.
– Сегодня? – почему‑ то шепотом спросил Витя.
– Да хоть и сегодня. – Катя опять засмеялась.
«Она что, на свидание меня зовет? » – подумал Витя со смущением и радостью.
|
|
|
