 |
Дворец Семи Звезд 27 ноября, 12:30
|
|
|
|
— Господь защитит вас от зла! Слушайте все, слушайте все и повинуйтесь! Настал час испытания веры! Отриньте прах мира сего с ваших ног, и Господь защитит ваши души от зла!
В самой просторной комнате бывшей фермы было не протолкнуться. И было нечем дышать. Могучие люди Вернона закрыли все окна и замерли в ожидании, каждый на своем секторе обстрела, с винтовками в руках. Было видно, как в ярдах в семидесяти от Дворца, пригибаясь, медленно и осторожно перемещаются в высокой траве полицейские. Они прекратили поиски и тоже были вооружены. Вдали, у шоссе, виднелись съехавшие к обочине автомобили, истерически полыхавшие мигалками. Словно кто-то жевал эти вспышки, ритмично перекатывая их то за правую щеку, то за левую…
Верной встал на свое место за кафедрой и положил руку на Библию.
— Братья и сестры, — сказал он в мгновенно наступившей тишине. — Не дивитесь, если мир ненавидит вас.
Кто-то шумно, коротко вздохнул, и тут же затих.
— Не дивитесь тому, — сдвинув брови, повторил Верной. — Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти.
Он нашел глаза Мелиссы, стоявшей во втором ряду, с краю, и чуть улыбнулся ей, ободряя.
— Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей.
— Прошу всех собравшихся во Дворце Семи Звезд выходить из помещений по одному! — глухо и неважно доносился откуда-то издали нечеловеческий рев мегафона. — Если через пять минут это не будет сделано, я начинаю штурм! Начинаю отсчет. Раз…
— Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою. И мы должны полагать души свои за братьев.
|
|
|
Двое старших служителей стали быстро, но без кощунственной суеты обносить собравшихся пластмассовыми стаканчиками с розовым питьем. Все было рассчитано и приготовлено заранее.
— Пятьдесят семь! Пятьдесят восемь!
— А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, — как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! Станем любить не словом или языком, но делом и истиною!
Могучие люди Вернона слаженно, четко выбили стекла стволами винтовок и первыми открыли огонь. Закричали дети.
— Возлюбленные! — возвысил голос Вер-нон. — Если сердце наше осуждает нас, то паче того осудит Бог, потому что Бог больше сердца нашего и знает все. А если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу, и чего не попросим, получим от него!
Выронив невесомый, пустой стакан, мягко рухнул на деревянный пол первый новопреставленный.
— В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение; боящийся не совершенен в любви!
Круто развернувшись и визжа тормозами, автомобиль Молдера резко клюнул носом, отшатнулся на рессорах и замер. Молдер и Скалли торопливо выбрались наружу через дверцу, противоположную Дворцу. Согнувшись в три погибели, к ним поспешил старший офицер.
— У вас есть контакт с кем-либо во Дворце? — отрывисто спросила Скалли.
— Если это можно назвать контактом, — ответил офицер, угрюмо кивнув в сторону санитаров, бегом тащивших носилки с раненым к медицинской машине.
Над американским полем снова летали американские пули.
— Прикажите своим людям не стрелять, — сказал Молдер.
— Прекратить огонь! Не стрелять! Не стрелять!
— Что ты еще придумал? — спросила Скалли.
— В Евангелии наверняка очень хорошо объяснено, что я придумал, — кривовато улыбнулся Молдер. — Только я слов не помню. И вспоминать уже некогда. Эфесянин бы тебе складно объяснил.
|
|
|
Он скинул пиджак, чтобы видно было издалека — он без оружия; поднял обе руки и быстро пошел поперек поля ко Дворцу Семи Звезд.
— Молдер! — отчаянно закричала Скалли. — Молдер! Стой! Тебя же убьют!!!
Наверное, не впервой, подумал Молдер — но ни малейшего облегчения эта мысль не доставила. Метелки и стебли сухой травы, шурша, хлестали его по ногам. Из Дворца тоже перестали стрелять, но кто знает — надолго ли? Достаточно одной пули — и… и — что тогда? В животе будто колыхалась и перекатывалась тяжелая, угловатая глыба льда. Молдер шел.
— Верной! — что было сил закричал он, когда до изуродованной пристройками и перестройками старинной фермы, на которой когда-то жила его жена перед Богом, осталось ярдов сорок. — Верной, это неправильно! Всякую жизнь нужно прожить до конца! Слышишь? Мы же люди! Надо каждый путь проходить до конца!!
— Ваш напарник спятил, — сказал, оглянувшись на Скалли, сидящий на корточках и пригнувший голову старший офицер. Скалли глянула на него с ненавистью.
— Просто он говорит с психом на его языке, — пробормотала она сквозь зубы.
Перешагивая через еще теплые тела, Вер-нон подошел к Мелиссе, замершей у окна с полным стаканом в руке.
— Кажется, ты все поняла, — сказал Верной. Кроме них во Дворце не осталось уже никого живого. Мелисса чуть исподлобья смотрела, как, раздвигая высокую траву, по полю идет к ней, что-то крича, человек в белой рубашке, с поднятыми руками.
— Это поздно, — мягко сказал Верной. — Пей, не бойся. Все еще будет, только не здесь и не теперь.
— Я тебя люблю, — сказала Мелисса. — Тебя.
— Да, но это ошибка. Ты давно это чувствуешь. Случайность. Вы не встретились вовремя, а теперь поздно. Пей.
— А ты?
— И я, — он поболтал свое нетронутое питье. — Я тоже насмерть устал. Здесь я так и не нашел Бога. И настолько уже измучился и озлобился, что теперь даже если увижу — не узнаю, — он чуть помедлил, а потом проговорил совсем тихо: — Больше всего я боюсь, что встречу Его, и он покажется мне глупым занудой, и я скажу ему, как ты сегодня: не думаю, что вы мой герой.
— Ты слышал?
— Конечно. Дверь была приоткрыта. Мелисса поднесла стакан к губам. И Вер-нон поднес стакан к губам.
Улыбнулся.
— За жизнь вечную, — сказал он.
Они чокнулись. И услышали, как где-то далеко, за десять коридоров и пятнадцать комнат от них, хлопнула входная дверь. Молдер вошел во Дворец Семи Звезд.
|
|
|
14:02
Разъехались, жуя свои вспышки и словно бы перекатывая их от щеки к щеке, полицейские машины. Разъехались с воем медицинские транспорты, под завязку набитые наглухо застегнутыми пластиковыми мешками — тяжелыми и неудобными, как и полагается мешкам, в которых трупы. Убыл микроавтобус со спецназом. Лишь автомобиль Молдера с открытой дверцей и съежившейся внутри, терпеливо ждущей Скалли так и стоял у обочины.
Молдер не мог уйти. Просто не мог. Словно бы окостенев, по пояс в траве он стоял возле старого схрона, неподалеку от опустелого, в буквальном и самом страшном смысле этого слова вымершего Дворца — и смотрел в осеннее небо. Трава шипела от ветра. Тяжело ворочались тучи. Разорванная почти пополам фотография Сары Кэвенох жгла Молдеру руку. Он нашел ее в мертвой руке Мелиссы.
Снова никто не стрелял. Можно было стоять посреди поля, выпрямившись во весь рост, как мишень. Вокруг расстилалась пустыня.
Далеко-далеко, насколько хватал глаз. Насколько могли улететь мысли. Во всем мире — от полюса до полюса, от льдов до льдов простиралась пустыня, и с этим ничего нельзя было поделать. Ничего.
Потом Молдер вспомнил, что у него очень много работы.
Это было хорошо. Помогать попавшим в беду, мешать тем, кто мучает и унижает людей… Работать. Когда много работы — время пролетает незаметно. Жизнь пролетает незаметно. Легче ждать.
Он пошел к машине.
Сев на свое место, он помолчал немного, а потом протянул Скалли разорванную фотографию Сары. Вынул из внутреннего кармана пиджака фото Салливана Бидла, и тоже подал ей.
— Их надо вернуть в архив, — проговорил он, глядя мимо Скалли, в пустоту.
— Сегодня же верну, — ответила Скалли. — Подклею и верну. Молдер… — она запнулась, с тревогой всматриваясь сбоку в его осунувшееся серое лицо. — Молдер, с тобой все о'кэй?
— Да, со мной все о'кэй, — ответил Молдер и, положив левую руку на баранку, правой провернул ключ зажигания.
|
|
|
