Символический обмен и симулякры

Теория символического обмена была выдвинута французским культурологом и социологом Жаном Бодрийяром (род. В 1929 г.). Он известен как автор многочисленных нашумевших социологических работ: «Символический обмен и смерть», «В тени молчаливого большинства», «Симулякры и симуляции», «Фатальные стратегии», «Иллюзия конца», «Год 2000 может не наступить», «Прозрачность зла: очерки об экстремальных явлениях»

Основной идеей, которая красной нитью проходит через все исследования, является положение о том, что не столько вещи, сколько символы становятся товаром. В потребительском обществе нет таких символов, которые не могли бы стать товаром. Все символы – «пиво и сигареты, высокое искусство и сексуальные акты, абстрактные теории и автомобили» – производятся, обмениваются, продаются и потребляются. Этот процесс получил название символического обмена. По мнению Бодрийяра, символический обмен становится основополагающей универсалией (базовым понятием, атрибутом)современного потребительского общества.

Концепция символического обмена лишь по внешним контурам напоминает экономический обмен в духе А. Смита, Дж. С. Милля и К. Маркса (деньги – товар - деньги). Хотя деньги можно рассматривать как универсальную вещь, где стерты все различия и особенности конкретных вещей, современные деньги в их электронной форме стали настолько абстрактными, что утратили даже видимость связи с миром вещей и стали весьма «символическими» по форме. П. Друкер, например, разделил весь мир экономики надвое: реальный сектор (товары) и символический сектор (деньги). Поэтому, если говорить точно, то символический обмен (символ – деньги - символ) не выходит за пределы символизма.

В рамках теории символического обмена обосновывается трехстадийная модель развития человеческой цивилизации. На первой стадии обменивался только прибавочный материальный продукт (соответствует архаическому и феодальному западноевропейскому обществу). На второй стадии – капиталистической – обмениваются все товары промышленного производства. На третьей стадии утверждается и господствует символический обмен. Символический обмен в принципе отличается от обмена экономического: он не предполагает прямой обмен товаров. Причем, взаимодействие тех, кто обменивается, не ограничено никакими правилами, регламентами, перегородками. С другой стороны, отмечается разрушительный характер взаимодействия с обеих сторон. Люди сами становятся символами определенных символов.

Третья стадия описывается в терминах террористов и заложников, где тот, кто участвует в обмене, одновременно является и «террористом и заложником». На смену старым правилам и нормам социального общежития приходит патология с явной антирационалистической направленностью. Правда, и в условиях традиционного и индустриального общества вполне хватало иррациональных компонентов в поведении и установках людей, но они все-таки носили подчиненный характер. В условиях всеобщей патологии (другой вариант в русле концепции шизоанализа развивался Ж. Делезом) нет ни отчуждения (в марксиситском и неомарксистских значениях), ни аномии, ни девиации.

Следует отметить, что символический обмен не распространяется на взаимодействие с миром предков, что особенно характерно для традиционных и «примитивных» обществ. В традиционных обществах существует множество обычаев и ритуалов, символизирующих неразрывную связь поколений (от культа предков до дней поминовения усопших).

Потребительское общество разрывает межпоколенную связь, радикально изолируя жизнь от смерти. Пожилые и немощные проводят остатки своих дней в уютных приютах. Все хорошо, только они оказываются в сегрегации, а по существу никому не нужны. Символический обмен разрушает не только межпоколенные связи, но и все прежние социальные отношения. Субъектом деструкции становятся не бунтовщики и иные социальные силы, не армия и оружие массового уничтожения. В данном случае субъектом является код сигнификации, контролирующий обменные процессы. В свою очередь, код контролируется со стороны средств массовой информации и коммуникации. Однако, если говорить точно, то речь идет не просто о контроле, а о манипулировании.

По мнению Бодрийяра, современные СМИ тотально манипулируют кодом. Это выражается в том, что символы, концентрируясь в коде, становятся абсолютно индетерминирован и живут вполне самостоятельной жизнью. В результате разрушаются узы между символами и реальностью. Обмен между символами происходит в символическом пространстве. Реальность умирает. Что касается содержания символов, то за ними нет ничего конкретного. Стирается грань между реальностью и вымыслом, между истиной и заблуждением. Наряду с реальностью умирает истина. Символический обмен порождает «гиперреальность». Под гиперреальностью Бодрийяр понимает пространство симуляций (копии копий вещей, утратившие связь с реальностью). Для стороннего наблюдателя эта реальность выступает в качестве непосредственно данного (факта). Она более реальна, чем сама реальность и более правдива, чем сама истина. И она более притягательна, чем любой реальный объект.

В качестве примера гиперреальности Бодрийяр приводит Диснейленд. Конечно, «Прогулки с динозаврами» ввиду потрясающего зрительного воздействия кажутся куда более реальными, чем останки вымерших животных. С другой стороны, если исходить из концепций истины Платона и Гегеля, реальность намного хуже, чем мир идей или понятие. Гиперреальность обладает признаками совершенства и идеальности, в то время как реальность далека от идеала. Вместе с тем, символ – отнюдь не гегелевское понятие. Если понятие есть сама сущность, достигшая апогея развития, то символ, на самом деле, скрывает и уничтожает сущность.

Превращение символов в гиперреальность осуществляется через ряд метаморфоз символов: на первом этапе символ отражает сущностную характеристику реальности; на втором этапе символ маскирует и искажает сущность реальности; на третьей стадии символ скрывает отсутствие сущности реальности; на четвертом этапе он уже никак не соотносится с реальностью вообще, представляя самостоятельный «гиперонтологический» объект, что-то напоминающий и чему-то подобный. И опять-таки, гегелевское и марксово понимание видимости или кажимости помогает понять суть гиперреальности, которая в целом и предстает как некая видимость реальности, подменяющая саму реальность.

В соответствии с концепцией символического обмена, общественное мнение отражает не реальность, а гиперреальность. Респонденты не выражают собственное мнение. Они воспроизводят то, что ранее уже было создано в виде системы символов средствами массовой информации. Политика тоже обретает форму гиперреальности. Партии вовсе не отстаивают реальное будущее и не борются за реальные права. Но они противостоят друг другу и «симулируют оппозицию». Бюрократическая система контроля осуществляет власть при помощи симуляций. Все социальные группы в итоге преобразуются в «единую огромную симулируемую массу» [5, 6].

Гиперреальность создается с использованием специальных орудий и техник. Они получили название с имулякров и симуляций. Под симулякрами Бодрийяр понимает образы (знаки), оторванные по смыслу и значениям от конкретных объектов, явлений, событий, к которым они изначально соотносились, и тем самым выступающие как подделки, мутанты, фальсифицированные копии, на самом деле, не являющиеся копиями оригиналов. Скорее всего, симулякры – это такие «копии», которые уничтожают оригиналы или полностью их «вымещают». Говоря языком Н. Федорова, на симулякрах лежит тяжкий грех «рождения», поскольку они их главная задача – избавиться от «родителей» и остаться в гордом сиротливом одиночестве.

Понятие «симулякрум» введено Платоном для обозначения вторичных копий вещей. Обычно, его истолковывают как многократное копирование образца, что в итоге приводит к утрате идентичности образа. Но, чтобы быть точнее, то в качестве оригинала у Платона выступает идея, заключенная в особом и вечном мире идей. Первичные копии – это вещи, окружающие нас. Они не так совершенны и не абсолютно тождественны идеям. На вещах – безобразные пятна, обусловленные призраками пещеры. Уже эти первичные копии частично иллюзорны. Вторичные копии (симулякры) отражают не изначальные сущности, а иллюзорные компоненты первичных копий, то есть вещей. Элементы подлинности исчезают в этих образах практически полностью.

Поэтому симулякры выступают как знаки, приобретающие автономный смысл и вообще не соотнесенные с реальностью. Однако они покрывают почти всю площадь современного коммуникативного пространства. Эти знаки воспринимаются людьми некритично из-за ассоциаций с конкретными явлениями или событиями. С другой стороны, за счет замены реального знаками реального происходит утверждение иллюзии реальности, творчества, прекрасного, доброты, что само по себе притягательно.

Симуляция в интерпретации Бодрийяра означает обретение знаками, образами, символами самодостаточной реальности. Основная тенденция сегодня - развитие человеческой цивилизации в направлении утверждения мира симуляций, которые буквально распространились на все сферы общественной жизни [7].

Надо сказать, что симулякры укоренились в нашей повседневной действительности. Они существуют через рекламу, мыльные оперы, боевики и триллеры, через интернет-знакомства и порталы. «Тети Аси», «рабыни Изауры» и «просто Марии» стали более реальными героями в рутине повседневности. На их поведение и образы «равняются», будто они и есть настоящее.

В складывающейся ситуации трудно отличить мир симуляций и реальный мир: настолько стерты между ними грани. С утверждением информационного общества (при этом «инфориационное» лучше употреблять в кавычках, поскольку львиная доля информации оказывается ничем иным как совокупностью симулякров) утверждается реальное господство симуляций в повседневной жизни. Эти образы начинают действовать как образцы поведения. Молодой человек чувствует себя неуверенно в группе сверстников, если он не обладает знаками Nike, Puma, Nokia, BMW и т.д.

Однако самое опасное, на что способен оказать влияние мир симулякров, - это перевоплощение истории через изменение исторической памяти. И тоже через ассоциации: когда сегодняшние победители оказываются победителями во все времена, когда сегодняшние побежденные были всегда неудачливы и т.п.

Ж. Бодрийяр считает, что выход из создавшегося положения состоит в том, чтобы повернуть систему против самой себя: «Система должна сама совершить самоубийство как ответ на многочисленные вызовы убийств и самоубийств». Мы думаем иначе. Лиха беда - интерпретация. Она может придать незаслуженный смысл любому крылатому афоризму. Впрочем, интерпретация – это "работа мышления, которая состоит в расшифровке смысла, спрятанного в очевидном смысле, в раскрытии уровней значения, заключенных в буквальном значении" [8, 315]. Одно дело, увидеть лес за деревьями, другое – деревья за лесом. Если обучаться интерпретации как искусству, то можно за одним символом увидеть суть, за другим – подделку. Ведь символ символу – рознь, и не каждый символ есть симулякр. Зебра на дороге показывает реальный пешеходный переход. Мы действительно живем в символическом мире, но следует распознавать за символами ту реальность, которая и является оригинальной. Именно на основе этой реальности следует строить адекватное символическое пространство организации (символическую организацию).