Старший чин (например, в армии) — младший чин,

и др.

Приведенная типология, разумеется, неполна и весь­ма условна — в том смысле, что она всего лишь демонст­рирует, кому из участников коммуникации традиционно приписывается и не приписывается право инициации коммуникативного акта в обычных условиях.

Между прочим, иногда действительно очень жела­тельно, чтобы «слабая» сторона речевого взаимодейст­вия отдавала себе в этом отчет. Например, лицо, пригла-

шенное на допрос, не наделено социальным правом до­прашивать следователя, как и студент, пришедший на экзамен, лишен права экзаменовать преподавателя (во избежание, скажем, проигрывания тривиальной рече­вой модели типа вопросы тут задаю я, а не Вы). Подоб­ные коммуникативные акты обычно требуют чисто ав­томатических реакций партнеров: это обусловлено тем, что представления о собственных социальных возмож­ностях заложены, как правило, в подсознании индивида и даже не предполагают предварительного «проговари-вания» речевых полномочий коммуникантов.

Правда, перед нами ни в коем случае не абсолютный закон речевого взаимодействия, но лишь некий — прав­да, иногда весьма отчетливый — ориентир. Разумеется, «слабая» сторона часто все же берёт на себя соответст­вующую инициативу. В подобных случаях инициатору коммуникативного акта следует постоянно помнить о том, что набор присущих ему социальных ролей не включает роли инициатора коммуникативного акта дон­ного типа, и руководствоваться этим сведением на про­тяжении всего взаимодействия.

В идеале каждый из нас, инициируя тот или иной коммуникативный акт, хорошо понимает, насколько он в данном случае «в своей тарелке», и, если нам случается инициировать коммуникативный акт, не являющийся, в сущности, «нашим», мы обычно готовы к тому, чтобы еще до начала взаимодействия представить собеседнику некоторые довольно веские доводы, заставившие нас превысить свои полномочия, или, во всяком случае, обо­значить наше понимание того, что полномочия будут превышены (модель: это, скорее всего, не мое дело, и тем не менее...). Проводя такую «подготовку», мы тем самым хотя бы отчасти гарантируем успешность буду­щего коммуникативного акта, который иначе оказыва­ется под угрозой провала; Вот почему маркировать пара­метры речевой ситуации (см. гл. 2, § 3:2.2) в подобных случаях является не столько этически желательным, сколько прагматически необходимым.

К средствам маркировки параметров речевой ситуа­ции относятся не только традиционные прагматические клише (подробно понятие прагматического клише обсуж­дается в гл. 5, § 4), но и средства, маркирующие модаль­ность коммуникативного акта, т. е. отношение говоряще­го к собственным высказываниям. Не нужно доказывать, что инициатор коммуникативного акта, предлагающий собственные высказывания в качестве «общеобязатель­ных»,— даже при наличии соответствующего «социаль­ного права», а уж тем более при отсутствии такового! — неизбежно теряет лучшую часть аудитории. На ту же по­терю обрекает себя и тот, кто «не считает себя достой­ным» речевой инициативы и постоянно напоминает об этом адресату. Иными словами, с модальностью роли инициатора коммуникативного акта важно еще и уметь справиться, особенно если речь идет не о том, чтобы осу­ществить коммуникативный акт любой ценой, но о том, чтобы осуществить его успешно, т. е. придав ему комму­никативную перспективу.

(Б)

Понятно, что право инициации коммуникативного акта дает не только позиция говорящего ^пишущего) в социальной иерархии, но и его расположение в составе той или иной речевой ситуации. Иными словами, право инициации коммуникативного акта может определяться самой речевой ситуацией — ив этом случае практичес­ки безразлично, какое место в социальной иерархии коммуникантам отведено.

Кстати, часть коммуникативных неудач объясняется в подобных случаях именно «злоупотреблением влас­тью»: социально «сильная» позиция, занимаемая одним из коммуникантов, стихийно воспринимается им как да­ющая право всегда быть «сильной» стороной и в процес­сах коммуникации. Такое заблуждение однозначно ве­дет к провалу коммуникативной стратегии адресанта, особенно в случаях (Б),— коммуникация развивается в соответствии с тривиальной моделью: «Здесь ты мне не

хозяин...» Подобный тип «злоупотребления властью» от­части характеризовал бы также полководца из нашего примера, если бы он действительно отдал своему солда­ту приказ жениться на собаке.

Однако и постоянный учет «слабой» стороной соци­альных достоинств «сильной» стороны также не содей­ствует успеху коммуникации: отказ взять на себя рече­вую инициативу приводит к провалу собственной коммуникативной стратегии и необходимости идти на поводу у «начальника». Вероятно, следует исходить из того, что отказ такой вовсе не является хорошим прагма­тическим ходом, особенно если учесть, что в распоряже­нии адресата всегда есть некоторое количество прагма­тических клише, способных выручить его даже в самых безнадежных речевых ситуациях (типа в интересах де­ла... или понятно, что у нас с Вами одни и те же забо­ты... и проч.).

В обычных — неконфликтных — случаях как «силь­ной», так и «слабой» социальной стороне для инициации неожидаемого коммуникативного акта вполне достаточ­но бывает маркировать речевую ситуацию в качестве правильно осознаваемой.

Маркировка речевой ситуации опять-таки происхо­дит посредством соответствующих прагматических кли­ше (я, пожалуй, возьму на себя смелость сказать, что...; я хорошо понимаю, что не мне об этом напоминать...; я сознаю, что это прозвучит неожиданно... и т. п.). Полу­чив один из таких «сигналов», собеседник, как правило, принимает предлагаемые условия речевого взаимодейст­вия, вполне удовлетворяясь тем, что в оценке параметров речевой ситуации (например, в качестве уникальной) инициатор коммуникативного акта и он сам — едины. Правильно выбранная модальность только укрепит пози­ции инициатора коммуникативного акта.

В тех случаях, когда коммуниканты находятся на од­ном и том же социальном уровне, коммуникативный акт почти всегда предполагает эксплицитные (выраженные) мотивировки со стороны адресанта: необходимым оказы-

вается дать понять собеседнику, на каком основании пра­во «открыть» речевое взаимодействие принадлежит именно данному лицу. Имеются в виду, таким образом, ре­чевые ситуации, когда взаимодействие складывается как равноправное партнерство (коллега — коллега, сосед — со­сед и т. п.). Иными словами, речь идет о коммуникации, ко­торая потенциально может быть инициирована любой из: сторон: инициация коммуникативного акта не является для собеседника такой уж неожиданностью, а потому «ве­ских доводов» для обоснования своего права «начать» ча­ще всего не требуется.

В подобных речевых условиях в ход идут такие не слишком явные прагматические клише, как я хотел бы зайти, чтобы поговорить о...; есть одна проблема, кото­рую надо обсудить...; у меня к Вам вот какой вопрос... и мн. др. (ср. также правила выбора и презентации рефе­рента, речь о которых идет в гл. 4, § 2).

В этом же ряду находятся случаи «непрозрачных», или нечетко субординированных, отношений (автор — читатель, врач — пациент, покупатель — продавец и др. под.): прагматические клише, имеющие хождение здесь, гораздо более явные и даже яркие (ср. хотя бы общеиз­вестное булгаковское: «За мной, читатель!») — видимо, в силу того, что некоторая «неуравновешенность» кон­такта при таких отношениях ощущается коммуниканта­ми почти постоянно.

Впрочем, даже неожиданная инициация коммуника­тивного акта во всех последних случаях не представляет собой особенно сложной проблемы ни для коммуникан­тов, ни для науки.

§ 3. Модель 2: