Продолжение таблицы 1 2 страница

Начальник экспедиции Ф. Ф. Шуберт российской награды не получил, так как 20 апреля 1833 г. ему был пожалован орден Белого Орла “за усердную службу и полезные труды” по руководству Гидрографическим депо в течение шести лет. Но его труды на “Геркулесе” были отмечены монархами других стран: король Швеции наградил его орденом Меча I степени (1835 г. ), а король Дании – орденом Даннеброга (1836 г. ). 22

Так завершилась хронометрическая экспедиция 1833 г. Она позволила определить с большой степенью точности долготы многих важных в навигационном отношении пунктов Балтийского моря. В подготовке и успешном проведении экспедиции одинаково важную роль играли моряки-гидрографы под руководством Ф. Ф. Шуберта и ученые – члены Академии наук В. Я. Струве, В. К. Вишневский, иностранные почетные члены Академии – немецкие учёные А. Гумбольдт, Ф. В. Бессель и И. Ф. Энке, учёные Дании Г. Х. Шумахер и Петерсен, швед Кронстранд, Ф. Аргеландер. Зная о полезном вкладе датских,  шведских и прусских ученых, можно утверждать, что хронометрическая экспедиция 1833 г. стала ярким примером международного научного сотрудничества балтийских стран, значение которого не оценено до настоящего времени.

 

Портала М. А.

Первая постоянная радиостанция на территории Финляндии

 

В 2000 г. в Финляндии и в Санкт-Петербурге широко прошли юбилейные мероприятия, посвященные 100-летию организации первой практической радиолинии, которая связала острова Гогланд и Кутсало в Финском заливе, обеспечив проведение спасательных работ на потерпевшем аварию броненосце береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин». Память об этих событиях бережно сохраняется финской и российской общественностью: небольшие мемориалы открыты на Гогланде и в Котке; на месте радиостанции на острове Кутсало установлена памятная доска.

Следует, однако, отметить, что радиостанции на островах Гогланд и Кутсало являлись временными и после окончания работ были демонтированы. Что же касается появления на территории Финляндии первой постоянной радиостанции, то этот вопрос по различным причинам не получил должного освещения в исторической литературе.

Как свидетельствуют документы, установка первых радиостанций на побережье Балтийского моря была начата в России Морским министерством в 1904 г. Первоначально планировалось в течение года установить 8 станций: семь – между Санкт-Петербургом и Либавой и одну – в Петергофской военной гавани. [498]Однако обстоятельства военного времени заставили внести в эти планы определенные коррективы. Слишком большое впечатление на российские верхи произвел успех внезапного нападения японского флота на Порт-Артур. В этих условиях на первое место выступили соображения обеспечения безопасности морских подступов к столице, и уже 21 февраля 1904 г. в Главном морском штабе (ГМШ) было проведено совещание по вопросу установки береговых радиостанций в устье Финского залива на южном и северном побережье: в Ревеле и Гельсингфорсе. На совещание был приглашен А. С. Попов, являвшийся в этот период профессором Электротехнического института (ЭТИ), но продолжавший состоять «на службе по Морскому ведомству в звании заведывающего установкой телеграфирования без проводов и членом Морского технического комитета». [499] По результатам совещания руководством Морского ведомства было принято решение о направлении 3 марта сроком на 5-6 дней в Ревель и Гельсингфорс специалистов «для изыскания и определения места упомянутых станций». Это поручение было возложено на профессора А. С. Попова и командира парохода «Нева» капитана 2 ранга Г. Ф. Керн, временно прикомандированного к Военно-морскому ученому отделу ГМШ. [500]

При выборе места для обеих станций, как указал в отчете по итогам командировки капитан 2 ранга Г. Ф. Керн, руководствовались следующими соображениями: возможно большая обеспеченность станций от огня неприятельской эскадры; близость электрической энергии; возможно меньшие затраты на устройство станции и возможно лучшие условия для телеграфирования. В случае обстрела Гельсингфорса с моря, по мнению представителей флота, на его территории не было места, которое могло бы считаться более других защищенным от огня неприятеля. Однако установка станции в окрестностях города была признана нецелесообразной из-за большого числа каналов и озер, что создавало дополнительные трудности по организации связи самой станции с городом и учреждениями порта. Поэтому, как докладывал в ГМШ капитан 2 ранга Г. Ф. Керн: «При обсуждении вопроса о месте для станции совместно с командиром порта и комендантом Свеаборга пришли к заключению, что наиболее подходящее место для станции – это дом командира порта. Участок земли при доме по своим размерам позволяет установить две мачты. При доме имеется динамо-машина с двигателем в 110 вольт и 88 ампер, служащая для освещения дома и служб. В постройках при доме достаточно места для помещения станции и ее штата. Местность возвышенная и обеспечивающая исправное телеграфирование». [501] (Дом командира порта располагался в районе Брунспарка – Brunnsparken, - в его северо-восточной части).

Для оборудования станций в Ревеле и Гельсингфорсе было решено использовать радиоаппаратуру системы А. С. Попова производства Кронштадтской мастерской, о чем 26 марта ГМШ уведомил Отдел сооружений Главного управления кораблестроения и снабжений (ГУКиС), прося «не отказать в распоряжении о скорейшем изготовлении этих станций». [502] 19 апреля Отдел сооружений ГУКиС сообщил, что указанные станции беспроволочного телеграфа будут изготовлены мастерской Кронштадтского порта к 10 мая и отправлены по назначению около 15 мая текущего года. С небольшой задержкой, в июне месяце, эти станции были высланы из Кронштадта в Ревель и Гельсингфорс на транспорте «Хабаровск». [503]

Во второй половине августа 1904 г. все подготовительные работы по устройству радиостанции в Гельсингфорсе были закончены. Две мачты, необходимые для поднятия антенной сети, были изготовлены частным заводом Стемберга (по др. источнику – Стенберга), а установку их произвел помощник такелажмейстера кронштадтского порта коллежский регистратор П. П. Шишов, специально командированный для этой цели в Гельсингфорс по распоряжению вице-адмирала А. А. Бирилева. [504]

6 сентября 1904 г. в ГМШ поступила телеграмма из Гельсингфорса от командира свеаборгского порта генерал-майора К. И. Клеопина: «Беспроводный телеграф установлен. Испытание его с ревельским рейдом только при восьми проводах дало превосходный результат. 252. Клеопин». [505] По мнению автора, эту дату и следует считать за день открытия первой постоянной радиостанции на территории Финляндии.

Следует однако отметить, что в оперативном отношении гельсингфорская радиостанция оказалась в первые месяцы своего существования практически не востребована и вплоть до 1905 г. использовалась весьма ограничено. Такому положению дел в определенной мере способствовала нерешенность кадрового вопроса. Как известно, в русском флоте средства радиосвязи (беспроволочной телеграфии) находились в ведении минных специалистов. Для укомплектования ревельской и гельсингфорской радиостанций личным составом на каждой из них были открыты штаты минного квартирмейстера и двух минеров. При этом личному составу было разрешено выплачивать морское денежное довольствие по специальности с начала действия этих станций.

Труднее оказалось решить задачу назначения заведующих станциями: подготовленных минных офицеров не хватало даже для назначения на корабли, убывающие к театру военных действий. Учитывая важность вопроса, Морской технический комитет (МТК) в октябре 1904 г. получает разрешение о найме, в качестве временной меры, вольнонаемных электриков «для несения береговых обязанностей при станциях». Однако сразу подыскать необходимых специалистов не удалось. Даже, спустя несколько месяцев, в феврале 1905 г. руководство МТК вынуждено было докладывать, что «береговые станции в Ревеле и Гельсигфорсе не имеют до сих пор постоянных заведующих; гельсингфорской станцией временно заведует не специалист, а на ревельской станции нет никого, кроме нижних чинов». [506]

Решение было найдено благодаря активному участию в деятельности МТК профессора А. С. Попова, рекомендовавшего для этой работы некоторых своих учеников – студентов старших курсов ЭТИ. 17 марта был заключен контракт на заведывание ревельской радиостанцией со студентом 4 курса ЭТИ С. Н. Петровым сроком на 6 месяцев. А 21 марта Минный отдел МТК уведомил Отдел сооружений ГУКиС о том, что «в настоящее время приискан специалист по беспроволочному телеграфированию, который может быть назначен для заведывания гельсингфорской станцией… Для этой цели избран по рекомендации профессора Попова прикомандированный для слушания курса в Электротехническом институте штабс-капитан артиллерии Савельев». [507] Штабс-капитан Савельев являлся офицером Кавказской резервной артиллерийской бригады и был командирован для слушания курса наук в ЭТИ Военным ведомством. Поэтому вопрос о его привлечении к временному заведыванию гельсингфорской радиостанцией потребовал дополнительных согласований и был окончательно решен лишь в мае месяце.

Пока же шли согласования, МТК командирует в Ревель и Гельсингфорс для осмотра обеих радиостанций С. Н. Петрова. Ему было предписано «выяснить в каком они находятся состоянии, какие их нужды, и что необходимо дополнить для их своевременной деятельности». [508] Результатом этой командировки явилось выделение руководством Морского ведомства 15000 рублей из военного фонда «на рациональное оборудование береговых станций беспроволочного телеграфирования в Кронштадте, Либаве, Ревеле и Гельсингфорсе». [509]¹² (Из них: 10000 рублей предназначались для ревельской и гельсингфорской станций).

В июне 1905 г. указанные радиостанции осмотрел заведующий делом беспроволочного телеграфирования в Морском ведомстве капитан 2 ранга А. А. Реммерт, который определил конкретное содержание предстоящих работ. Для станции в Гельсингфорсе признано было целесообразным построить новое отдельное здание. Кроме того, решено было произвести замену радиоаппаратуры на новую – германской фирмы «Телефункен», которая должна была обеспечить связь Гельсингфорса не только с Ревелем, но и Кронштадтом.

В конце сентября 1905 г. управление свеаборгского порта сообщило, что новая «100-мильная» радиостанция фирмы «Телефункен» с завода «Сименс и Гальске» получена. Однако, и это уже начало следующей страницы в истории гельсингфорской радиостанции, действовавшей постоянно в составе русского флота вплоть до 1918 г.

 

 

Кобчиков Е. Ю.

О планах уничтожения и прорыва кораблей КБФ из блокадного Ленинграда

в 1941-1942 гг.

Вопрос уничтожения (подрыва или затопления) кораблей Балтийского флота в заблокированном германскими войсками Ленинграде, как, впрочем, вся операция по уничтожению промышленных, военных объектов, узлов коммуникаций города очень “болезненно” воспринималась в послевоенное время политическим и военным руководством Советского Союза. Очевидно, что именно по этой причине И. В. Сталин и его окружение пытались найти “крайних”, возложив всю ответственность за происходившее в Ленинграде в 1941–1942 гг. на наркома ВМФ адмирала флота Н. Г. Кузнецова и командующего Балтийским флотом вице–адмирала В. Ф. Трибуца. Тогда же на листе использования архивного дела Центрального военно–морского архива: “План затопления кораблей КБФ, разрушения промышленных предприятий, мостов и других объектов города Ленинграда в случае отступления наших войск” – и начертали “исследователям дело не выдавать”. [510]

Впервые часть документов по уничтожению кораблей Балтийского флота, правда с купюрами и опечатками, была опубликована в сборнике “Скрытая правда войны: 1941 год”, выпущенном московским издательством “Русская книга” в 1992 г. [511] Сегодня анализ имеемых документов и воспоминания ветеранов Великой Отечественной войны позволяют прояснить целый ряд ранее неизвестных и спорных моментов истории. А именно:

1. Роль командующего Ленинградским фронтом генерала армии Г. К. Жукова в подготовке специальной операции;

2. Характеристику подрывных средств, их количество и систему размещения на кораблях;

3. Примерное время действия специальных планов по уничтожению в блокадном Ленинграде кораблей и судов;

4. Косвенно определить возможность подготовки Советского Балтийского флота к прорыву из заблокированного Финского залива (в Швецию, Великобританию или ещё дальше – на Север).

Итак, одним из мифов, связанным с жизнью, боевой деятельностью подлинно народного героя маршала Г. К. Жукова является то, что именно он предотвратил уничтожение кораблей в осажденном Ленинграде и, таким образом, пресёк панические настроения на флоте. Действительность же такова, что Г. К. Жуков, в ту пору – генерал армии, назначенный 10 сентября 1941 г. командующим Ленинградским фронтом, не только не занимался предотвращением подготовки взрыва кораблей, но даже – наоборот. Г. К. Жуков контролировал подготовку кораблей и судов к уничтожению, что было лишь частью обширных подготовительных мероприятий по разрушению промышленных и военных объектов, дорог и мостов города на Неве, утвержденных Военным Советом Ленинградского фронта 15 сентября. [512] При этом следует отметить, что “План затопления кораблей КБФ, разрушения промышленных предприятий, мостов и других объектов города Ленинграда в случае отступления наших войск” составлялся на основании письменного указания (телеграммы) И. В. Сталина и был утверждён заместителем наркома ВМФ адмиралом И. С. Исаковым ещё 6 сентября 1941 г., то есть до начала блокады. [513]

В соответствии с Планом, все корабли и суда распределялись по четырём районам, где были назначены конкретные ответственные за организацию подготовительной работы и её выполнение. Этим документом определялись технология уничтожения кораблей, порядок оповещения и связь. Общим условным сигналом для одновременного начала уничтожения и затопления объектов всех четырёх районов было выбрано слово “Хризантема”.

План было возможно осуществить и постепенно, исходя из обстановки.

Для уничтожения кораблей и судов только Первого района, то есть – сосредоточенных в районе Кронштадта, в гаванях Ораниенбаума и Петергофа, подавался условный сигнал “Роза”.

Соответственно, для Второго района (Ленинградский Торговый порт) – таким условным сигналом было слово “Василёк”. Для Третьего района (устье Невы) – “Орхидея” и для Четвёртого района (Судостроительные заводы) – “Левкой”. [514] В октябре 1941 г. Таблицу условных сигналов заменили, определив выполнение Плана по условным словам: “Бекас” – общий сигнал; для Первого района – “Бобыль”; для Второго района – “Дерматин”; для Третьего района – “Фабула” и для Четвёртого – “Тубероза”. [515]

Ответственность и общее руководство за уничтожение кораблей и судов возлагались на командующего флотом вице–адмирала В. Ф. Трибуца. Старшими из ответственных по районам назначались контр–адмирал Ю. А. Пантелеев, контр-адмирал В. П. Дрозд, контр–адмирал Ф. И. Челпанов, инженер – контр–адмирал А. А. Жуков. Персональным ответственным за затопление всех кораблей и судов, предназначавшихся для перевода внутренними водными путями на Север (так называемой ЭОН – Экспедиции Особого Назначения) назначался контр–адмирал А. А. Кузнецов.

Для уничтожения кораблей предлагалось использовать все возможные способы: стрельба в один борт несколькими торпедами, разрушение корпуса взрывом глубинных бомб или мин, затопление – открытием кингстонов, а также поджог. [516] Основным средством для реализации Плана было логично выбрано использование большой глубинной бомбы ББ-1 образца 1933 г. Глубинная бомба ББ-1 довольно удачно сочетала в себе относительно небольшие габариты (представляя собой цилиндр длиной 712 мм, диаметром 252 мм) и большую массу взрывчатого вещества (135 кг тротила), что делало её удобной для закладки в корабли и береговые объекты. [517]

Очевидно, именно ББ-1 и были заложены в погреба четырёх снятых с линейного корабля “Марат” 120-мм орудий. В соответствии с “Указаниями о расположении подрывных средств при уничтожении кораблей”, которые подготовили заместитель начальника штаба КБФ капитан 1 ранга В. Ф. Зозуля и заместитель начальника Технического отдела КБФ инженер – капитан 3 ранга Н. Е. Гончаров, глубинные бомбы и другие взрывчатые вещества надлежало размещать на линкорах и крейсерах таким образом, чтобы “разрушить взрывом не менее трёх водонепроницаемых главных поперечных переборок, расположенных не смежно и отделяющих наиболее крупные отсеки”. [518] Наличие дополнительных масс взрывчатых веществ, да ещё и заложенных в наиболее уязвимые точки корабельной конструкции, способствовало получению линкором “Марат” смертельных повреждений 23сентября 1941 г. – после бомбового удара германской авиации. Повреждения “Марата” от взрыва авиабомб, глубинных бомб и зарядов главного калибра (305 мм) оказались таковы, что корабль неминуемо бы погиб, произойди это не в гавани Кронштадта, а в открытом море.

Всего для выполнения Плана в трёх районах (без учёта Первого района – Кронштадтского) выделялось 910 больших глубинных бомб ББ–1, 10 малых глубинных бомб БМ–1, 1930 подрывных патронов, 580 гальванических запалов, 1320 детонирующих бикфордовых шнуров ДБШ, 21 взрыватель, 20 приборов Фролова (миллиамперметр для проверки целостности электроцепи мины или торпеды), 5000 метров детонационного шнура, 500 штук капсюлей и 28 больших мин. Причём все малые глубинные бомбы и большие мины использовались только на судостроительных заводах – для подрыва строящихся кораблей и стапелей. [519]

Итак, первые документы, определившие общую организацию “Плана мероприятий на случай отхода из Ленинграда по кораблям и судам” ещё 6 сентября 1941 г. подписал заместитель наркома ВМФ адмирал И. С. Исаков. В течение последующей недели были подготовлены конкретизирующие План документы, а именно: различного рода указания по размещению подрывных средств и ведомости их потребного количества, схема связи, таблицы условных сигналов, списки ответственных лиц и личного состава подрывных партий, карты расстановки кораблей и судов. Документы непосредственно готовили заместитель начальника штаба КБФ капитан 1 ранга В. Ф. Зозуля, заместитель начальника Технического отдела КБФ инженер – капитан 3 ранга Н. Е. Гончаров и заместитель начальника связи КБФ капитан 3 ранга М. А. Келарев. К 13 сентября весь основной пакет документов был подписан командующим КБФ вице–адмиралом В. Ф. Трибуцем и членом Военного Совета КБФ дивизионным комиссаром Н. К. Смирновым.

Документы, безусловно, действовали в течение самой страшной блокадной зимы 1941–1942 гг. Однако уже тогда в План вносились определённые изменения. Так, например, и это очевидно, в первую очередь от опасного груза глубинных бомб были освобождены (или же они вообще не загружались) эскадренные миноносцы и подводные лодки. Первые – выходили в море для минных постановок и на помощь гарнизону полуострова Ханко. А вторые (подводные лодки) являлись главными силами Советского Военно–Морского Флота для активных действий на германских коммуникациях Балтийского моря в тот период. По мере ослабления напряженности на фронте под Ленинградом в 1942–1943 гг., изменялся и План, а, следовательно, опасного груза лишалась очередная группа объектов. В целом, План действовал вплоть до снятия блокады, то есть – до 1944 г. Причём ряд объектов, как например, батарея Дена на острове Котлин у Кронштадта, естественным образом перешли из объектов уничтожения в объекты хранения подрывного имущества.

Изучение архивных документов пока, к сожалению, не позволяет однозначно ответить на вопрос о возможном прорыве кораблей Советского Балтийского флота из Ленинграда и Кронштадта. Карты расстановки и уничтожения кораблей, как документы особой важности, изготовлены, с точки зрения современной штабной культуры, крайне небрежно. Одна часть кораблей и судов изображена простым карандашом, другая часть просто отсутствует среди намеченных к уничтожению. Так, например, среди крупных кораблей, хотя условно и обозначенных, на картах отсутствуют названия линейного корабля “Октябрьская революция” и крейсера “Киров”. Из 21 единицы лидеров и эскадренных миноносцев, на картах, так или иначе (цифрами или названиями) указаны только 13. Отсутствуют лидер “Минск”, эскадренные миноносцы “Гордый” (повреждён 28 августа 1941 г. ), “Славный” (повреждён 28 августа 1941 г. ), “Страшный” (повреждён 16 июля 1941 г. ), “Суровый” (повреждён 28–30 августа 1941 г. ), “Сторожевой” (повреждён 27 июня 1941 г. ), “Строгий” (недостроен) и “Стройный” (недостроен). Кроме того, к началу сентября 1941 г. в составе Балтийского флота числилось 59 подводных лодок, из них 38 боеготовых. Но на картах указаны только 16. Такое положение возможно одинаково расценивать и объяснять и гибкостью Плана (по изменению мест расстановки и взрыва кораблей), и сложностью боевой обстановки, и спешкой, в которой документы готовились, а также – как косвенное подтверждение подготовки к прорыву кораблей, отсутствующих в Плане или нанесённых на карты простым карандашом. [520]

В воспоминаниях бывшего штурмана подводной лодки “С-9” В. В. Правдюка, ныне капитана 1 ранга, опубликованных в 1994 г., указаны 3 лодки (“С-7”, “С-9” и “Л-3”), которые в середине сентября 1941 г. были подготовлены и ждали приказа для прорыва на Север. [521] В справочнике А. В. Платонова “Советские боевые корабли. 1941-1945гг. ”, изданном в 1996 г., также есть подобные данные, но только по двум лодкам (“С-7” и “С-8”). [522]

Анализируя данные по интенсивным оборонительным минным постановкам Советского флота и активное участие экипажей кораблей в боях на суше, командование ВМС Германии считало, в таких условиях, прорыв маловероятным. Одновременно, оценивая реальные возможности Советского и германского флотов, главнокомандующий ВМС Германии гросс-адмирал Э. Редер ещё 17 сентября 1941 г. доложил Гитлеру о невозможности “полностью предотвратить прорыв лёгких быстроходных кораблей”, даже при больших потерях Советского ВМФ от мин, торпедных катеров и авиации. [523] 20 сентября германское военно-морское командование приступило к формированию оперативного соединения кораблей, которое возглавил командующий линейными кораблями вице-адмирал О. Цилиакс. В состав германского Балтийского флота (“Ва1tenflotte”) вошли корабли, готовые дать бой на выходе из Финского залива: линкор “Тирпиц”, тяжелый крейсер “Адмирал Шеер”, лёгкие крейсера “Нюрнберг”, “Кёльн”, “Лейпциг” и “Эмден”, 3 эсминца и две флотилии торпедных катеров. [524]

Опасения германского командования базировались, вероятно, как на примерах прорыва русских кораблей в нейтральные порты в ходе войны на Тихом океане (1904–1905 г. г. ), так и на примерах прорыва в 1939 г. польских подводных лодок – через балтийские проливы в Великобританию. В принципе, Советский Балтийский флот подтвердил возможность такого исхода, когда в сентябре – октябре 1941 г. несколько кораблей (З тральщика – № 82, № 87 и № 89, сторожевой катер и вспомогательное судно) ушли с Моонзундского архипелага в Швецию, где они были интернированы. [525]

Таким образом, анализ архивных документов и военно–исторической литературы показывает ещё раз грубые стратегические и оперативные просчеты военно-политического руководства, сложность и неоднозначность с положением обороны Ленинграда в 1941–1942 г. г., когда сдача города и уничтожение флота считались крайней мерой, но все–таки реально возможными. С другой стороны, характер подготовленных документов и выделение в отдельный план (пока не обнаруженный) уничтожение базировавшихся в Кронштадте кораблей, даёт возможность предполагать и о существовании, хотя бы в виде расчётов и предложений, плана прорыва кораблей из Ленинграда и Кронштадта в Швецию, Великобританию или на Север.

16. Hummelchen G., Rohwer J. Vor zwanzig jahren. – „Marine Rundshau“, Х – 1961, Н. 5, s. 299.

 

Бурков В. Г.

Российские фалеристические памятники Великого княжества Финляндского

 

Как известно, полностью Финляндия вошла в состав Российской империи в ходе русско-шведской войны 1808-1809 гг. [526] 12 февраля 1808 г. было опубликовано воззвание к финляндскому народу, содержавшее обещание созвать сейм и одновременно провозглашавшее присоединение Великого княжества Финляндского[527] к Российской империи " наравне с остальными завоеванными провинциями российского государства". [528] 16 марта 1808 г. российский император Александр I объявил, что Финляндия " признается областью, российским оружием покорение и навсегда присоединяется к Российской империи". 20 марта 1808 г. это " объявление" было закреплено специальным Манифестом. В начале лета 1808 г. жителям Финляндии предлагалось прислать своих избранных депутатов в город Або "... для совещания о всем, что к благу вашей земли учинено быть может". 17 ноября 1808 г. в Або[529] съехались представители различных сословий Финляндии, а 25 декабря 1808 г., когда российский император Александр I официально принял титул великого князя Финляндского, была учреждена для награждения участников Абоского совещания медаль " Депутатам новой Финляндии". На лице­вой ее стороне давался поплечныи портрет Александра I, развернутый вправо под обрезом - подпись медальера Владимира Ефимовича Алексеева. По окружности надпись: " Александръ Первой Б. М. Император Всеросс. " На оборотной сторо­не вдоль всего края медали шла крупная круговая надпись: " Депутатамъ новой Финляндии", и внутри ее помещена мелкая горизонтальная надпись в три стро­ки: " Ноября = 17 дня = 1808 года", медаль изготовлялась из золота и сереб­ра (для избранных из крестьянской среды) и носилась на шейной голубой лен' ордена св. Андрея Первозванного.

Дальнейший процесс формирования основ финляндской автономии связан с работой Боргоского сейма - сословного собрания представителей Финляндии, созванного русским правительством в г. Борго (10 марта - 19 июля 1809г. ). Здесь было утверждено автономное положение великого княжества Финляндского в составе Российской империи, а император Александр I обязался " нерушимо хранить и оберегать" финляндские законы. Юридически решения Боргоского сейма были закреплены 5 сентября 1809 г. Фридрихсгамским миром, завершив­шим последнюю русско-шведскую воину 1608-1809 гг. для финских же депутате Боргоского сейма была учреждена серебряная медаль на шейной голубой Андреевской ленте. На лицевой стороне медали помещался обращенный вправо подгрудный портрет Александра I; под обрезом - подпись медальера В. Е. Алексеева. По ободу медали шла круговая надпись: " Б. М. Александръ I. Императоръ и Самодерж. Всеросс. " На оборотной стороне в верхней половине поля медали давалась четырехстрочная надпись на русском языке: " Депутату = на = Сейме въ Борго = 1809", а ниже помещена концовка в виде фигурной черты. В нижней половине медали шла такая же надпись на шведском языке: " deputerad = vid = landtdagen i borgo = ar 1809”

В октябре 1809 г. повелением императора Александра I была учреждена золотая медаль для граждан финского города Улеаборга. [530] На ее лицевой сто­роне давалось то же изображение Александра I и надпись, что и на медали, предназначенной для депутатов Боргоского сейма, а на оборотной - по кругу вдоль края медали был помещен оригинальный орнамент, внутри которого, в верхней части поля, шла трехстрочная надпись на русском языке: " Гражданамъ = Улеаборга = за усердие"; под ней концовка в виде длинной фигурной черты В нижней части - помещена четырехстрочная надпись на шведском языке: " at = uleaborgs invanare = adagalagd nit”,  а ниже – концовка в виде фигурной черты. Медальер - В. Е. Алексеев.

В 1810 г. по " высочайшему" повелению была учреждена серебряная медаль для граждан " Новой Финляндии" с поплечным изображением Александра I на лицевой стороне (под обрезом подпись медальера " Р. (резал) Шилов)[531] и надписью вокруг портрета " Александр Первой Б. М. Император Всерос. " Внизу, у самого бортика медали указан год - " 1810". На оборотной стороне была дана крупная горизонтальная надпись в три строки: " За честное и = усердное исправле = нiе должности", а ниже - концовка в виде фигурной черты; и под ней оставлено свободное место для указания имени и звания награжденного. Медаль но­силась на шейной ленте ордена св. Анны (красная лента с золотистой каймою).

В 1816 г., в связи с избранием великого князя Николая Павловича канцлером Абоской академии, [532] была учреждена специальная золотая медаль с погрудным изображением великого князя на лицевой стороне и надписью вокруг портрета: " nicolaus paulides magnus rossiarum princeps" (т. е. Николай Павлович Великий Князь Российский). Под изображением - " тн. сом. dе. тоl. " (ме­дальер граф Федор Петрович Толстой). На оборотной стороне давалось изображение Апполона с лирою в правой руке и колчаном со стрелами за спиной, склеившегося к настраивающей лиру сидящей Музе, положившего левую руку на ее плечо. Надпись по верху: " eris mihi magnus apollo" (т. е. будешь мне великим Апполоном), а под обрезом -" cancellarioprincipi / academia aboensismdсссхvi/ (т. е. Великому канцлеру Абоская академия. 1816).

31 октября 1817 г. в связи с празднованием 300-летия принятия лютеранства в Финляндии была учреждена специальная медаль, [533] где на лицевой стороне давалось аллегорическое изображение Финляндии в виде сидящей женской фигуры с короной на голове, которая облокотилась правой рукой на щит с финским гербом, а левую руку положила на срезанную колонну. Вверху, под императорской короной в сияние был дан вензель А, а по окружности - над­пись: " auspiciis fe - LIX magnis" (т. е. " Счастливое под сильным покровом" ). На оборотной стороне медали было дано аллегорическое изображение Религии виде сидящей женской фигуры с венчиком из звезд над головой, которая дер­жит в правой поднятой вверх руке потир, а в левой книгу с надписью: bibl. По верху шла надпись: " ablata recepit pignora" (т. е. " Восприняла утраченный залог" ). Под обрезом: " plaudente post tria /saecula/ fennia die хххi oktobris /mdccxvii/" (Торжествующая после трех веков Финляндия. 31 октяб­ря 1817 г. ). На обрезе справа: theod: c: de tol: f. (медальер граф Федор Петрович Толстой).

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: