Место и роль понятия субъекта в конкретных 4 глава

На рубеже 60-70-х годов (т.е. уже после смерти Сергея Леонидовича) в психологической науке сложилась новая по­знавательная ситуация, в чем-то, однако, похожая на ситу­ацию 20-30-х годов.

Экстенсивное развитие психологии, сопровождавшееся возникновением новых отраслей, значительным расширени­ем понятийного и методического аппарата, не только не приводило к качественному скачку психологического зна­ния, но и снижало степень его организованности. Предмет психологии дробился на все более мелкие части, что затруд­няло или делало невозможным сопоставление результатов, полученных разными методами и в разных понятийных контекстах. Создавалась почва для «окукливания» отдель­ных направлений; порождались все новые и новые формы Редукции (физиологическая, информационная, социологи­ческая, деятельностная и др.) либо эклектики. На повестке

дня вновь оказался вопрос о когерентности (т. е связанно­сти) психологической науки и возможности реконструкции разнородного знания в целостную картину психических явлении. Стратегия его решения связывалась Ломовым с подходом, позволяющим исследовать человека, его психику в качестве системы.

Здесь открывается еще одно пересечение концепций Ру­бинштейна и Ломова, но уже по линии метода, или наи­более общего принципа исследования.

Читая даже ранние труды Рубинштейна, трудно отде­латься от ощущения, что они написаны современным авто­ром. Так или иначе в них обнаруживаются элементы и понятийные конструкции, которые сегодня связываются с сущностью системного подхода. Это: указание на разнока-чественность психических явлений и множественность форм их описания, выделение уровней организации психики и поведения, глубокая интерпретация их генеза, критика клас­сического (лапласовского) детерминизма, подчеркивание про­цессуальное™ психического и др. Тем не менее Рубинштейна вряд ли можно причислить к родоначальникам современно­го системного движения, которое отчетливо проявило себя в 60-е годы

Парадокс объясняется сравнительно просто, версия си­стемного подхода в психологии, разработанная Б.Ф. Ломо­вым, представляет собой форму диалектики, которой вир­туозно владел Сергей Леонидович. Величайшая заслуга Рубинштейна как методолога состоит в том, что он гармо­нично ввел идеи диалектики (противоречия, единства, мно­гообразия, качественного скачка и др.) в предметное поле психологической науки. Причем сделал это нелокально (пре­красные образцы диалектического мышления в психологии дали Б.Г. Ананьев, Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, Б.М. Теп-лов, и др.), а тотально, охватив всю психологию в целом. По существу, Рубинштейн заложил основы и разрабатывал диалектическую психологию, начав эту работу задолго до исследований Клауса Ригеля и его американских коллег (Riegel, 1975).

В этой связи хотелось бы сделать следующее замечание Иногда из-за океана к нам приходят броские запоминаю­щиеся ярлычки, обозначающие одновременно характер, судьбу

и место выдающегося психолога в истории науки Вероятно, в этом есть какой-то смысл, тем более, что об этом не забывают говорить. Пользуясь подобным методом и музы­кальной табелью о рангах, С.Л. Рубинштейна можно было бы с полным основанием назвать Бетховеном в психологии. Больше, чем кому-либо из современников ему удалось рас­крыть (особенно в рукописи «Человек и мир») единство и многообразие человеческой жизни с ее радостями и страда­ниями, знанием и невежеством, прекрасным и безобразным. Диалектика жизни, бытия сполна воплотилась и в характе­ре, и в судьбе Сергея Леонидовича

Ломов использовал идеи Рубинштейна (прежде всего принцип детерминизма и механизм анализа через синтез) в качестве важнейшей предпосылки системных исследова­ний психики, наряду с философско-методологической разработкой принципа системности В.П. Кузьминым, пред­ставлениями о системной организации психических про­цессов и функций человека, сформулированными Б.Г.Ана­ньевым, теорией функциональной системы П.К. Анохина и концепцией свойств нервной системы Б.М. Теплова и В.Д. Небылицина. Ломову удалось объединить системные представления и наработки, разбросанные по различным областям психологии, а сам принцип системности предло­жить в качестве стержневого инструмента психологического познания. Две ключевые идеи образуют нерв и определяют лицо его исследований: представление о полисистемности бытия человека и интегральности его качеств и свойств Обе идеи теснейшим образом связаны с философско-пси-хологической концепцией Рубинштейна, развивая ее поло­жения. Ярким примером могут служить представления о системной детерминации психики и поведения, сформули­рованные Ломовым в плане конкретизации принципа де­терминизма.

Третьей линией или, точнее, зоной соприкосновения двух концепций является предметная область психологической науки: сходство взглядов на содержание базовых категорий, в частности, психического отражения и деятельности, и их роли в организации психологического знания.

Подход С.Л. Рубинштейна к проблеме отражения и де­ятельности базировался на представлении о единстве, или

диалектике внешнего и внутреннего (еще одна «сквозная» тема творчества Сергея Леонидовича), под которыми в первую очередь имелись в виду условия существования и развития человека. Любое воздействие рассматривалось как взаимо­действие, в котором эффект внешних причин с необходи­мостью корректируется внутренними условиями; внутрен­нее так или иначе обусловливает внешнее. На разных уровнях бытия (физическом, биологическом, социальном) содержа­ние внешнего и внутреннего, а также характер их соотно­шения принимают различные формы; чем выше уровень организации, тем сложнее и многограннее взаимосвязь внешнего и внутреннего, тем более радикальному преобра­зованию подвергаются воздействия, идущие со стороны, и гибче осуществляемая активность.

Наиболее полно и глубоко данные представления вопло­тились в принципе детерминизма (Рубинштейн, 1957), со­гласно которому внешнее преломляется через внутреннее: отражение действительности опосредствуется психической деятельностью субъекта, который так или иначе видоизме­няет самою действительность. [Единая непрерывающаяся цепь объективных событий оказывалась замкнутой на субъекте и его свойствах. Раскрыть закономерности внутреннего — ге­неральная задача психологической науки — значит указать способы преобразования объекта в процессе отражения и регуляции деятельности субъекта. Выступая в качестве ис­ходной методологической установки, принцип детерминиз­ма подчеркивал порождающую (активную) роль внутренних условий и необходимость самодвижения, собственной логи­ки существования и развития психического.

В отечественной науке категория отражения связыва­лась с сущностью психического и занимала центральное место. Любые психические явления рассматривались в качестве видов или форм субъективного отражения чело­веком объективной действительности (И.М. Сеченов, Н.Н.Ланге, Б.Г.Ананьев, А.Н.Леонтьев, А.А. Смирнов, Б.М. Теплое и др.).

С.Л.Рубинштейн, а затем и Б.Ф.Ломов исходили из того, что эта категория выражает два принципиальные мо­мента. Во-первых, включенность психики во всеобщую вза­имосвязь явлений материального мира Обосновывая это

положение, Рубинштейн вводил новый, онтологический план анализа психики, раскрывающий закономерности ее внут­реннего движения. Основным способом существования пси­хического полагался процесс. Во-вторых, источником мно­гообразного содержания психических явлений выступает окружающий человека мир, конкретные обстоятельства его жизни. Отражая действительность, человек получает воз­можность ориентироваться в ней, выражать себя как цело­стность и регулировать свое поведение.

Поскольку отражение, образы действительности не су­ществуют сами по себе, а принадлежат субъекту — реально­му практическому существу, их содержание всегда оказыва­ется пристрастным, незеркальным. Именно субъект несет модус активности и выполняет роль интегрирующего звена, которое объединяет различные феномены психики и уровни ее организации. Обращение к понятию «субъект» позволяло преодолеть сложившиеся в психологии противопоставления когнитивной и личностной сфер психики, разрыв процесса отражения и его продукта, внешнюю связь психических явлений и предметно-практической деятельности.

Эмпирическая экспликация психического как процесса была выполнена С.Л. Рубинштейном и его учениками на материале психологии мышления (Рубинштейн, 1958; I960; Славская, 1968; Брушлинский, 1979). Б.Ф. Ломов конкрети­зировал сходные представления в экспериментальных ис­следованиях осязания, зрительного восприятия, памяти, представлений и антиципации (Ананьев, Веккер, Ломов, Яр­моленко, 1959; Андреева, Вергилес, Ломов, 1975; Ломов, Сурков, 1980; Ломов, 1991;). Эти работы позволили дать развернутую характеристику процесса психического отраже­ния и его связи с деятельностью.

Раскрыв с позиций системного подхода содержание уз­ловых образующих психического процесса (его структуру, Функции, свойства, механизмы, уровни организации, детер­минацию), Б.Ф, Ломов (1984) сформулировал основы сис­темной концепции психического отражения. Именно с ней, а не с системным подходом в психологии как таковым, со­относимы предметно-ориентированные концепции психи­ческого, в частности, теория деятельности (А.Н. Леонтьев) и теория установки (Д.Н. Узнадзе).

В последние годы понятие «отражение» нередко оказы­валось объектом критики за его якобы реактивный характер и непосредственную связь с устаревшими формами идеоло­гии Однако лингвистические изыскания по поводу слова «отражение» (разить, раж и т п.) мало что доказывают или опровергают, а отношение к конкретной идеологии пока еще не является критерием истины Понятие «отражение» фиксирует важный для психологии, неперестающий удив­лять момент бытия, представленность одной реальности в другой, в том числе мира в человеке. И Рубинштейн, и Ломов всегда полагали в этой представленности активное творческое начало и никогда не сводили психическое, со­знание к отражению Действительная трудность заключает­ся в том, чтобы «удерживать» психическое явление в един­стве его свойств и отношений, рассматривая одновременно и как образ мира, и как переживание человека, и как ре­гулятор его активности, и как свойство функционирующего мозга. Абсолютизация отражения (как это уже случалось в истории психологии) неминуемо ведет к гносеологизации чувственно-практических отношений человека с миром и превращению их в идеальные формы (структуры индиви­дуального сознания)

Проблема отражения теснейшим образом связана с про­блемой деятельности, приоритетная роль С.Л. Рубинштейна в постановке и разработке которой представляется несом­ненной. По существу все выдвинутые им крупные теорети­ческие идеи; принцип творческой самодеятельности (20-е годы), принцип единства сознания и деятельности, прин­цип детерминизма, в первую очередь, касались практичес­ких взаимоотношений человека с миром.

Не без влияния С.Л. Рубинштейна Б.Ф. Ломов рассма­тривал деятельность в общественно-историческом ключе, фиксирующем одну из форм преобразования действитель­ности человеком. По его мнению, деятельность должна ана­лизироваться как на уровне индивидуального, так и на уровне общественного бытия В деятельности же индивида, который реализует конкретную общественную функцию, психологию интересует не ее содержание или структура сами по себе, а субъективный план формы, виды, уровни и динамика психического отражения человека, преобразующего бытие

Именно в деятельности психическое раскрывается как раз­вивающееся целое (система); сама же деятельность образует одну из основных детерминант психических явлений.

В решении сложнейшего вопроса о соотношении психики и деятельности Б.Ф, Ломов опирался на концепцию единства внешнего и внутреннего (Рубинштейн, 1946, 1957), согласно которой психика не может рассматриваться как особая (внут­ренняя, интериоризированная) деятельность, тождественная по своему строению деятельности внешней. Во-первых, это порождает необоснованное удвоение деятельности, ее дубли­рование. Во-вторых, такая трактовка психики предполагает идею интериоризации («вращивание» деятельности извне вовнутрь), механизм которой остается невыясненным В-тре­тьих, известные ■«феномены интериоризации» могут быть интерпретированы в терминах динамики форм и уровней пси­хического отражения. Принципиальное решение вопроса за­ключается не в сведении внешнее к внутреннему {или на­оборот), а в изучении структуры и динамики психических процессов, которые регулируют ту или иную деятельность.

Представления о психологическом строении индивиду­альной деятельности были разработаны Ломовым на мате­риале исследований различных видов операторского труда (Ломов, 1966, 1991, Ломов, Сурков, 1980, Завалова, Ломов, Пономаренко, 1986). Он показывал, что индивидуальная деятельность лишь компонент или составная часть совмест­ной деятельности людей. Понять индивидуальную деятель­ность в целом — значит определить ее место в совместной деятельности и функцию данного индивида в группе. По мнению Бориса Федоровича, исследования совместной деятельности позволяют по-новому подойти к анализу еди­ниц, структуры, уровней организации и развития деятель­ности, дать более глубокое понимание ее субъекта и функ­ций (когнитивной, коммуникативной и регулятивной) пси­хики. Эти исследования подводили к психологическому анализу другой очень важной стороны человеческого бы­тия — к общению. Отношение человека к себе подобному, раскрытое Рубинштейном в социально-философском и эти­ческом планах, наполнялось Ломовым конкретно-психоло­гическим содержанием и получало статус основания психи­ческих явлений.

Резюмируя сказанное, хотелось бы еще раз подчеркнуть близость, или тесную связь концептуальных представлений двух выдающихся психологов Ряд ключевых теоретических положений, разработанных С.Л. Рубинштейном, играют роль основания, которое конкретизируется в методологических, теоретических, экспериментальных и практических исследо­ваниях Б Ф. Ломова и продуктивно развивается Вместе с тем, это не снимает существующих различий и возможности конструктивного диалога школ.

ЛИТЕРАТУРА

1 Абулъханова-Слаеская К.А., Брушлинский А В. Философско-пси-

хологическая концепция С Л Рубинштейна М, 1989

2 Ананьев Б Г, Веккер Л М, Ломов Б Ф, Ярмоленко А В Осязание

в процессах познания и труда. М., 1959

3 Андреева ЕА., Вергилес НЮ, Ломав БФ Механизм элементар-

ных движений глаз как следящая система // Моторные ком­поненты зрения М, 1975, с 7-55

4 Барабанщиков В А- Проблема психического отражения в трудах

Б Ф.Ломова// Психологический журнал, 1994, №5, с 5-12

5 Барабанщиков В /4. Принцип системности в психологической

концепции Б.Ф Ломова // Психологический журнал, 1997, № 1, с 3-9

6 Брушлинский А.В Мышление и прогнозирование М, 1979

7 Завалова НД, Ломов БФ, Пономаренко В А Образ в системе

психической регуляции деятельности М, 1986

8. Ломов Б Ф Человек и техника, очерки инженерной психология

М, 1966

9. Ломов Б.Ф Методологические и теоретические проблемы пси-

хологии М, 1984

10. Ломов Б.Ф Вопросы общей, педагогической и инженерной пси-

хологии М, 1991

11. Ломов БФ Системность в психологии М, 1995

12 Ломов БФ, Сурков ЕН Антиципация в структуре деятельно-

сти. М, 1980

13 Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обоб-

щения / Под ред С Л Рубинштейна М, 1960

14 Рубинштейн С Л Основы общей психологии М, 1946 15. Рубинштейн С Л Бытие и сознание М, 1957

16 Рубинштейн С.Л. О мышлении и путях его исследования М,

17 Рубинштейн С.Л Проблемы обшей психологии М, 1973

18. Рубинштейн С Л Принцип творческой самодеятельности // Воп­росы психологии, 1986, №4 с 101-107.

19 Славскоя К А Мысль в действии М, 1968

20 Rieget К Toward a dialectical theory of development // Human

development. 1975, v 18, p 50-64

Д.Б. Богоявленская (Москва, ПИ РАО) ПРИНЦИП ДЕТЕРМИНИЗМА В ПСИХОЛОГИИ

Свою книгу «О мышлении и путях его исследования» С.Л Ру­бинштейн начинает словами о том, что теория любых яв­лений, психических в том числе, ставит себе задачу вскрыть законы, управляющие этими явлениями. В основе каждой теории поэтому лежит то или иное понимание детерми­нации соответствующих явлений. Выступая против механи­стического понимания детерминизма просто как внешнего толчка, он полагает, что формула закона должна определен­ным образом соотнести внешние причины и внутренние условия. Только посредством такой формулы можно опре­делить закономерность любых явлений.

Поэтому феномену инсайта («догадки», внезапного озарения, мгновение которого в принципе невозможно про­гнозировать) С Л. Рубинштейн придавал особое, принципи­альное значение, справедливо рассматривая его как излюб­ленное пристанище индетерминизма. Это объясняется тем, что инсайт традиционно рассматривался как явление, не обусловленное предшествующим ему ходом мысли.

Исследование «догадки», проводимое нами еще в 1958 г под руководством С.Л. Рубинштейна в рамках дипломной работы, позволило рассматривать ее как стремительно кри­сталлизующийся закономерный результат проведенного ана­лиза и закрывало эту лазейку. При этом, главное, выяв­ленная ранее детерминация мышления в ходе решения проблемных задач была распространена на творческий про­цесс в целом [7].

С.Л. Рубинштейн характеризует ее емко и исчерпываю­ще: «..Исходным в мышлении является синтетический акт — соотнесение условий и требований задачи Анализ соверша­ется в рамках этого соотнесения и посредством него... Переход от одного акта анализа к следующему определяется в каждом случае соотношением результата, полученного анализом на данном этапе, и оставшимися невыполненными требованиями задачи. Исходная детерминация процесса со­отнесением условий и требований задачи, выступая по ходу процесса каждый раз в новых формах, сохраняется (выде­лено нами — Д. Б) на протяжении всего процесса» [6, с. 971

Вместе с тем, как только требование выполнено, исход­ная детерминация и стимуляция процесса исчерпана. Таким образом, процесс мышления как бы заперт в жесткое и ограниченное русло условий и требований данной задачи, данной проблемной ситуации. Выход за ее пределы в рамках данного типа детерминации невозможен Говоря, что «мыш­ление исходит из проблемной ситуации», С.Л Рубинштейн подчеркивал, что «имея такое начало, оно имеет и конец» Однако процесс мышления на этом может не обрываться. Вследствие этого выявленный механизм носит лишь част­ный характер, поскольку не объясняет всей феноменологии творчества, в частности, явлений «спонтанных открытий», которые так и остались за пределами экспериментального исследования.

В данном случае можно говорить о том, что выявленная детерминация процесса мышления носила относительно ли­нейный характер При этом естественно, что С Л. Рубин­штейн понимал всю сложность проблемы детерминации мышления и включения личности как целостной совокуп­ности внутренних условий его протекания: «Исходная тео­ретическая посылка о действии внешних воздействий через внутренние условия переводит изучение психического про­цесса в личностный план» [6, с. 116],

В теоретическом плане это была последовательно прово­димая позиция: «На самом деле нельзя построить ни учения о психических свойствах человека в отрыве от изучения его психической деятельности, ни учения о психической деятельности, о закономерностях протекания психических процессов, не учитывая их зависимости от психических свойств личности. Всякое противопоставление общей пси­хологии и какой-то от нее обособленной психологии лич­ности, которое иногда у нас встречается, в корне ошибочно» [6, с. 125].

Однако эта позиция в период 50—60-х гг. не была реализована операционально. Это нашло отражение в чле­нении Рубинштейном единого процесса мышления и воз­можности его анализа в разных плоскостях: «Мышление выступает как процесс, когда на переднем плане стоит вопрос о закономерностях его протекания. Этот процесс членится на отдельные звенья или акты (мыслительные действия)..

Мышление выступает по преимуществу как деятельность, когда оно рассматривается в своем отношении к субъекту и задачам, которые он разрешает. В мышлении как деятель­ности выступает не только закономерность его процессуаль­ного течения как мышления, но и личностно-мотивацион-ный план, общий у мышления со всякой человеческой де­ятельностью» [6, с 54]

Итак, при всем понимании сложности, многогранности факторов детерминации мышления они оставались не вклю­ченными в процесс его детерминации — рассмотрение мыш­ления как деятельности не определяло динамику мышления как процесса.

Естественно, что переоценка открытых ранее закономер­ностей возможна лишь при движении к раскрытию следу­ющего слоя сущности [5]. Чтобы осуществить целостную детерминацию мышления, необходимо перейти к системной детерминации. Методологическое развитие ее мы находим у Б.Ф. Ломова. Им сформулирован путь реализации систем­ной детерминации через выделение системообразующего фак­тора. Более того, им поставлены проблемы того, как фор­мируется, чем детерминируется системообразующий фактор. По мнению Б Ф Ломова, системообразующий фактор фор­мируется и развивается в процессе жизни индивида в об­ществе [5].

В качестве такого системообразующего фактора в наших последующих работах, проводимых в процессуально-дея-тельностной традиции школы С.Л Рубинштейна, выступает способность к ситуативно нестимулированной продуктив­ной деятельности (ее синонимы: познавательная самодея­тельность, интеллектуальная активность, духовная актив­ность) [2].

Выделение такого фактора и создание метода его иссле­дования («Креативное поле», 1969 г.) позволило развить, конкретизировать представление о характере детерминации процесса мышления. Было установлено, что процесс позна­ния детерминирован принятой задачей (этот тип детерми­нации, как указывалось выше, получил полнокровную экс­периментальную реализацию в работах Рубинштейна) толь­ко на первой его стадии Затем, в зависимости от того, какую деятельность осуществляет человек, рассматривает ли он

решение задачи как средство для осуществления внешних по отношению к познанию целей или оно само есть его цель, определяется и судьба процесса.

В первом случае он обрывается, как только решена задача. Во втором, напротив, он развивается. Здесь мы наблюдаем феномен самодвижения деятельности, то, что Рубинштейн называл «героизмом и мужеством познания», который при­водит к «взрыванию слоев сущего», выходу за пределы за­данного и позволяет увидеть «непредвиденное». В этом выходе за пределы заданного, в способности к продолже­нию познания за рамками требований заданной (исходной) ситуации, т. е. в ситуативно нестимулированнои продуктив­ной деятельности, и кроется тайна высших форм творчества, способность видеть в предмете нечто новое, такое, чего не видят другие.

Еще раз подчеркнем, что выявление феномена «ситуа­тивно нестимулированнои деятельности* стало возможным благодаря построению новой модели эксперимента, вызван­ной к жизни методологическими принципами, в их един­стве образующими искомый метод «Креативное поле».

В отличие от модели проблемной ситуации, в которой мысль движется как бы в одной плоскости (решение задан­ной задачи), модель должна быть объемной, чтобы прояви­лась другая плоскость (пространство) для прослеживания хода мысли за пределами решения исходной задачи. В этом качестве может выступать система однотипных задач, содер­жащая ряд общих закономерностей. Такая система задач обеспечивает построение двухслойной модели деятельности. Первый, поверхностный слой, — заданная деятельность по решению конкретных задач, и-второй, глубинный слой, за­маскированный «внешним» слоем и неочевидный для испы­туемого, — это деятельность по выявлению скрытых зако­номерностей, которые содержит вся система задач, но открытие которых не требуется для их решения. Требование решить задачу выступает в качестве стимула мыслительной деятельности до тех пор, пока испытуемый не находит и не отрабатывает надежный и оптимальный алгоритм решения. Дальнейший анализ материала, который не диктуется «ути­литарной» потребностью выполнить требование (решить задачу), мы и называем образно вторым слоем. Поскольку

переход в этот слой осуществляется после требуемого реше­ния задачи по инициативе самого субъекта, то в этом и только в этом смысле можно говорить об отсутствии внеш­него стимула этой деятельности. Такая «бесстимульностъ» ни в коей мере не противоречит фундаментальному положению об объективной детерминированности психики: имеется в виду лишь отсутствие внешних требований и побуждений в конкретной ситуации на определенном этапе развития познавательной деятельности.

Экспериментальное доказательство потенциального при­сутствия второго слоя в любой деятельности еще раз под­тверждает представление С.Л. Рубинштейна о мышлении как познании, а не просто решении задач.

Однако познавательный поиск может стимулироваться не только внешними требованиями, но и чувством неудов­летворенности результатами собственной работы. Оно проявляется в ситуации, когда испытуемый не владеет до­статочно надежным алгоритмом выполнения заданной де­ятельности.

Мы хотим особенно обратить внимание на то, что наш подход требует создания условий для изучения деятельно­сти, осуществляемой не как ответ на стимул. Реализация требования (принципа отсутствия внешнего и внутреннего оценочного стимула) возможна именно в силу того, что второй слой не задан эксплицитно (явно) в экспериментальной ситуации, а содержится в ней имплицитно. Он вызывается к жизни и реально обнаруживает себя лишь как результат проявленной активности человека, истинного механизма подлинно оригинального результата, снимающего мисти­ческий ореол с явлений, которые ранее представлялись как спонтанные, ничем не детерминируемые.

Чем богаче второй слой деятельности, чем шире система закономерностей, чем четче их иерархия, тем большей диаг­ностической и прогностической силой обладает конкретная экспериментальная методика. Поскольку возможности ис­пытуемого могут быть обнаружены лишь в ситуации выхода за пределы требований исходной ситуации, то «потолок» (ограничение) может и должен быть, т.к. метод направлен на выявление способности к преодолению, снятию его. Струк­тура экспериментального материала должна предусматривать

систему таких ложных, видимых «потолков» и быть более широкой, неограниченной. -«Отсутствие потолка» в экспери­ментальном материале (второй принцип метода) относится, конечно, не к отдельно взятому заданию, а к системе в целом, которая заключает в себе возможность неограниченного дви­жения в ней. При этом такое движение по преодолению «ложных» ограничении, движение как бы по ступенькам, может быть шкалировано, что позволяет сопоставить резуль­таты работы и обрабатывать их не на основе среднестатис­тических или экспертных субъективных оценок.

Самостоятельно найденная эмпирическая закономерность может не использоваться только как новый, свой прием решения, а выступает в качестве новой проблемы. При этом найденные закономерности подвергаются доказательству пу­тем анализа их исходного генетического основания. Здесь мы впервые сталкиваемся с феноменом подлинного целепо-лагания. При этом действие индивида приобретает порож­дающий характер и все более теряет форму ответа: его результат шире, чем исходная цель. Таким образом, твор­чество в узком смысле слова начинается там, где перестает быть только ответом, только решением заранее поставленной задачи. При этом оно остается и решением, и ответом, но вместе с тем в нем есть нечто «сверх того», что и определяет его творческий статус [3].

При рассмотрении постановки новой проблемы как пре­одоления целесообразной и проявления целеполагающей деятельности, мы не противопоставляем деятельность, пре­следующую результат, конкретную цель, деятельности не­результативной. Это противопоставление «отчужденного» (по Марксу) труда, где труд лишь средство удовлетворения дру­гих потребностей, труду творческому, где сам труд — выс­шая потребность. Действительно, само получение требуемо­го результата еще не обеспечивает творческого характера деятельности. При ориентации на сам процесс установка на получение позитивного результата «снимается» в поступа­тельном развитии деятельности, т.е. отношение целесооб­разности включается в более широкий контекст.

Выход в новое пространство, на новую проблему через принятие и решение исходной задачи дает нам представле­ние о подлинном развитии деятельности. Но это «самодви-

жение» деятельности не объяснимо только свойствами ин­теллекта. Исходной гипотезой, получившей свое подтверж­дение в тридцатилетнем опыте экспериментальных исследо­ваний, было предположение, что это свойство целостной личности, отражающее взаимодействие когнитивной и аф­фективной сфер в их единстве, где абстракция одной из сторон невозможна. Это и есть искомый «сплав» способно­стей и личности, который далее неразложим и обладает свойством «всеобщности» [4, с. 16]. Это дает нам основание рассматривать его в качестве единицы анализа творчества.

Таким образом, в изучении феномена продолжения мыш­ления за пределами исходной ситуации удалось, как нам кажется, осуществить переход от функционального плана изу­чения мышления к личностному плану в его целостности.

Подчеркивая внешнюю нестимулированность подлинно творческого процесса, мы не выводим его из-под действия детерминации вообще. Просто он необъясним из последней, не порождается только ею. Естественно, внешняя детерми­нация всегда имеет место и стимулирует деятельность, но этим нельзя исчерпывающе объяснить описанный выше феномен. Он рождается не вопреки внешней детерминации и не из нее, а как раскрытие глубинных потенций личности, как внутренне детерминированное и в этом смысле свобод­ное действие. Подчеркнем, эта свобода не исключает внеш­ней детерминации, напротив, предполагает ее, так как всякая осмысленная деятельность развертывается как целесообраз­ная. Следовательно, продолжение мышления за пределами требований заданной ситуации не есть полный произвол, а только то, что отношение человека к Миру опосредуется богатством его внутреннего мира.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: