Место и роль понятия субъекта в конкретных 7 глава

возможности изменения бытия, чем человеческое существо­вание отличается от всякого другого» [13, с. 63].

Введение Рубинштейном в контекст психологического анализа соотношения бытия и сознания новой категории «мир» стало важной вехой в развитии методологических оснований психологии. Мир как философско-психологи­ческое понятие может быть понят только сквозь призму высшего продукта развития бытия — человеческого бытия. Мир — это бытие, преобразованное человеком, включаю­щее в себя человека и совокупность связанных с ним общественных и личных отношений. Вследствие человечес­кой активности мир представляет собой такое бытие, ко­торое изменяется действиями в нем субъекта. Сознание и деятельность, мысли и поступки оказываются не только средствами преобразования бытия, — в мире людей они выражают подлинно человеческие способы существования. И одним из главных из них является специфика понима­ния мира субъектом.

Субъектом представители субъектно-деятельностного под­хода называют человека, рассматриваемого на высшем для него уровне активности, целостности, автономности: «Важ­нейшее из всех качеств человека— быть субъектом, т, е. творцом своей истории, вершителем своего жизненного пути. Это значит инициировать и осуществлять изначально прак­тическую деятельность, общение, поведение, познание, со­зерцание и другие виды специфически человеческой актив­ности (творческой, нравственной, свободной), добиваться необходимых результатов» [3, с. 30].

В психологии категория субъекта рассматривается и в динамическом, и в структурном плане. Первый характери­зуется прежде всего через разные виды активности — позна­ние, действие, созерцание, индивидуальное развитие (как особое качество способа подлинно человеческого существо­вания). Другая сторона исследования психологических характеристик субъекта представляет собой совокупность от­ношений человека к природе и другому человеку. «Раскры­тие человека через совокупность его отношений к миру — это одна плоскость философской задачи. Определение субъекта через его активные проявления и способы осуществления в этих отношениях — вторая плоскость решаемой Рубинштей-

ном задачи. Первая предполагает исследование структуры бытия, включающего в себя человека, вторая — определение его способа существования в этом бытии, которое теперь выступает в качестве мира для субъекта. Способ существо­вания — это не только совокупность отношений, это одно­временно процесс, в котором постоянно осуществляется воспроизводство субъекта и его развитие» [2, с 211]

«Активность» является одной из ключевых категорий категориального аппарата психологической науки. Многие психологи анализировали соотношение активности с дей­ствием, деятельностью, установкой и другими базовыми характеристиками, с помощью которых изучается формиро­вание и развитие психики человека. По мнению И.А. Джи-дарьян, в рамках психологического знания понятие актив­ности используется в двух значениях — неспецифическом и специфическом.

Первое имеется в виду тогда, когда понятие активности связывается с поиском и осмыслением тех характеристик психического, которые выходят за пределы адаптивной, при­способительной деятельности индивида. «В этом своем зна­чении активность психического раскрывается прежде всего через такие специфические механизмы и функции, как ре­гуляция, целеполагание, антиципация, задержка, объекти­вация, а также связывается с определенными образованиями личности, например с такими, как сознание, воля, установ­ка, отношение, мотивация, направленность, или с опреде­ленными действиями и внешними актами, наконец, с особыми потребностями в активности, в развитии, в самореализации и т. д.» (5, с. 86]. Под специфическим значением категории активности имеется в виду особое качество, уровень психи­ческого явления, которое раскрывается через отношение со своей противоположностью — пассивностью: «По параметру активность—пассивность достигается более содержательная, более качественная характеристика психических явлений в различных областях современной психологии, особенно в психологии личности, мышления, деятельности. С поняти­ем пассивности связываются в них не просто представления об отсутствии какой-либо активности, или об ее меньшей интенсивности, а идеи о качественно другом, более низком уровне функционирования психического. В этом своем

специфическом значении психологическое содержание по­нятия активности отражает не столько количественные, сколько качественные характеристики психических явлений» (5, с. 87].

В соответствии с указанными двумя значениями понятие активности не только имеет в системе психологического знания общепсихологический статус, но и выступает в ка­честве принципа исследования. Методологическое значение понятия активности применительно к психологическим ис­следованиям раскрывается прежде всего в принципе актив­ности субъекта деятельности. Активность при этом высту­пает как особое качество взаимодействия субъекта с объек­тивной реальностью, такой способ самовыражения и само­осуществления личности, при котором либо достигается, либо нет ее качество как целостного, самостоятельного и самораз­вивающегося субъекта [5].

Для психологии субъекта проблема активности является одной из главных, она оказывается тем камнем преткнове­ния, с которым сталкиваются все участники дискуссий о специфике субъектных проявлений личности и индивиду­альности. Наиболее важный аспект проблемы формулирует­ся в вопросе: «Т о лько ли в случае сознательной активности о человеке можно говорить как о субъекте?». Вот как отве­чает на него А.В. Брушлинский: «Для человека как субъекта сознание особенно существенно, потому что именно в ходе рефлексии он формирует и развивает свои цели, т. е, цели деятельности, общения, поведения, созерцания и других видов активности. При этом он осознает хотя бы частично некоторые из своих мотивов, последствия совершаемых действий и поступков и т. д. Вместе с тем человек остается субъектом — в той или иной степени — также и на уровне психического как процесса и вообще бессознательного. Последнее не есть активность, вовсе отделенная от субъекта и не нуждающаяся в нем. Даже когда человек спит, он в какой-то (хотя бы минимальной) мере — потенциально и актуально — сохраняется в качестве субъекта, психическая активность которого в это время осуществляется весьма энергично на уровне именно бессознательного (например в форме сновидений), но без целей, рефлексии и произволь­ной саморегуляции в их обычном понимании. Столь спе-

цифическая разновидность активности в принципе суще­ствует лишь потому, что до того, как она началась (т. е. до засыпания), человек был "полноценным" субъектом дея­тельности, общения и созерцания, и только потому он про­должает во сне свою психическую жизнь в форме очень своеобразных видений и переживаний. Но сама деятель­ность субъекта (практическая и теоретическая) в строгом смысле слова невозможна, когда человек спиг, хотя психи­ческое как процесс продолжает формироваться в это время весьма активно. Вот почему гипнопедия (обучение в период естественного сна) наталкивается на принципиальные труд­ности» [4, с. 20-21]. Фактически для Брушлинского как сознательная, так и бессознательная активность на уровне психического как процесса являются способом формирова­ния, развития и проявления человека как субъекта.

Для структурного плана рассмотрения проблемы субъек­та, пожалуй, главным является вопрос о том, какие виды активности личности и проявления индивидуальности дают основания для суждений именно о субъектных качествах человека. По мнению К.А. Абульхановой, наиболее суще­ственная для психологии субъекта черта активности заклю­чается в том, что последняя направлена на снятие неизбежно возникающих противоречий между желаниями и возможно­стями личности и требованиями общества [1]. В таких ха­рактеристиках личности, как инициатива и ответственность, актуализуются мотивы, смыслы, способы разрешения жиз­ненных трудностей, противоречий, конфликтов, связанные с интерпретацией себя как ответственного субъекта. Отсюда логично вытекает обобщение, касающееся определения субъек­та: «Во-первых, этим понятием предполагается индивидуа­лизация, проявляющаяся в согласовании своих возможно­стей, способностей, ожиданий с встречными условиями и требованиями, где субъект создает индивидуальные компо­зиции из объективных и субъективных составляющих дея­тельности. Во-вторых, реально у разных субъектов прояв­ляется разная мера активности, разная мера развития, разная мера интегративности, самоопределения, самосознания. Так осуществляется синтез категории субъекта с категорией ин­дивидуальности, а в этом синтезе мы опираемся на геге­левское понятие меры» \\, ^с- 64-65].

Таким образом, характеристики активности человека и специфики разрешаемых им жизненных противоречий яв­ляются важнейшими компонентами формирования его субъек­тных качеств. Последние и в личностном, и в мировоззрен­ческом плане неразрывно связаны с идеалами, духовными ценностями субъекта. Субъект, находящийся внутри бытия и обладающий психикой, сам ткорит свою жизнь в мире и понимает его

Вследствие этого современные психологи, изучающие человека и сами живущие в человеческом мире, вольно или невольно вторгаются в пределы особой области психологи­ческой науки — психологии человеческого бытия. К осно­вателям психологии человеческого бытия следует отнести прежде всего В. Франкла и С.Л. Рубинштейна. Несмотря на принадлежност ь к совершенно разным социальным мирам и научным школам, двое выдающихся ученых высказывали поразительно сходные суждения о психологии человека. Ос­новой сходства являются прежде всего почти одинаковые представления о должном — таком морально-нравственном императиве, который регулирует поступки субъекта, его пред­ставления о подлинно человеческом отношении к себе и другим Этическую категорию долженствования можно срав­нить с компасом, не только помогающим человеку выбирать способы ориентации в житейских ситуациях, но и адекватно понимать их.

Сходство научных взглядов двух ученых проявилось и в трех группах проблем психологии человеческого бытия, которые неизменно оказывались в центре их внимания. Ру­бинштейн говорит о проблемах взаимодействия субъекта с объектом, человека с объективной действительност ь ю; отно­шениях субъекта с другими людьми и его отношении к себе. Франкл интерпретирует эти проблемы в терминах ценнос­тей — смысловых универсалий, обобщающих опыт челове­чества. Он описывает три класса ценностей, позволяющих сделать жизнь человека осмысленной; ценности труда (твор­чества), переживания и отношения [17]. Соответственно ученый описывает три типа смысла: «Хотя Франкл подчер­кивает, что у каждого индивида есть смысл в жизни, ко­торого никто другой не может воплотить, все же эти уни­кальные смыслы распадаются на три основные категории:

(1) с о стоящие в том, что мы осуществляем или даем миру как свои творения; (2) состоящие в том, что мы берем у мира в форме встреч и опыта; (3) состоящие в нашей по­зиции по отношению к страданию, по отношению к судьбе, которую мы не можем изменить» [19, с. 498].

Утверждая, что в конце двадцатого века созрели пред­посылки для рассмотрения психологии человеческого бытия как самостоятельной области психологической науки, я от­четливо осознаю не только перспективность такого направ­ления анализа многих психических феноменов (в частности, понимания), но и возможные возражения и теоретиков, и практиков. Прочитав или услышав это утверждение, любой образованный психолог может выразить недоумение' пси­хологическое направление исследований, имеющее дело с анализом коренных проблем человеческой жизни, уже су­ществует — это экзистенциальная психология. Предметом экзистенциальной психологии являются такие глобальные вопросы, как проблемы жизни и смерти человека; свободы и детерминизма; выбора и ответственности; общения и оди­ночества; смысла и бессмысленности, или даже абсурдности, существования [10]. В фокусе внимания психологов, иссле­дующих закономерности психики человека с позиций пси­хологии человеческого бытия, находятся фактически те же проблемы, однако подходы к их решению в двух названных направлениях психологической науки существенно различа­ются. Между психологией человеческого бытия и экзистен­циальной психологией есть принципиальные различия, и некоторые особенности последней не позволяют исследова­телю эффективно, научно корректно изучать психологичес­кие особенности понимания мира субъектом.

Во-первых, проблема, с которой обязательно сталкива­ется психолог, привыкший к теоретико-экспериментально­му анализу проблемы понимания, заключается в том, что экзистенциалистская ориентация в разных областях, напри­мер консультировании, имеет глубоко интуитивный, а не эмпирический фундамент. Естественно, что это означает скорее схватывание феноменологической целостности изу­чаемых явлений, чем установление достоверности выявлен­ных закономерностей и воспроизводимости обнаруженных фактов. Поскольку, согласно экзистенциалистскому поня-

тию существования, функции субъекта и объекта в бытии принципиально различны (объект «существует», а субъект «переживает»), то человек не познает объективный мир, а именно «переживает». Мало того, что в соответствии с этим тезисом постулируется если не непознаваемость объекта, то уж во всяком случае несущественность познания мира, его малая значимость для самореализации человека. Это озна­чает еще и акцент на сиюминутности: фокусировании вни­мания на тех эмоциях и чувствах, которые проявляются в данный момент. В экзистенциальной психотерапии это называется принципом «здесь и теперь». В результате по­лучается, что человек пассивно отражает непознаваемые внешние стимулы, а не осуществляет свою жизнь как ак­тивно познающий, действующий и преобразующий мир субъект.

Для психолога-исследователя изучение любого психоло­гического явления связано с анализом его причинно-след­ственных связей, внутренних и внешних условий, которые обусловили его формирование и развитие. Как отмечает Е.А. Климов, «в любом случае понимание и объяснение явлений психики должно быть «связесообразным», т. е. опираться на раскрытие рассматриваемого явления в систе­ме тех или иных характеризующих его реальных связей (более принято и благозвучно выражение «законосообраз­ность» понимания, объяснения; его мы и будем придержи­ваться)» [8, с. 26].

В отличие от научно-познавательной традиции с экзи­стенциальной точки зрения, исследовать — прежде всего зна­чит отодвинуть повседневные заботы и глубоко размышлять о своей экзистенциальной ситуации. Иначе говоря, думать не о том, каким образом мы стали такими, каковы мы есть, а о том, что мы есть. С позиций психологии человеческого бытия, психолог не может ограничиться узнаванием того, что есть, выявлением того, как субъект понимает, например, смысл своей жизни. Напомню, что- для Рубинштейна и Франкла главная категория — долженствование. Следова­тельно, задача психолога состоит не в констатирующем описании особенностей наличного бытия человека. Это еще и оценка реального бытия с позиций идеальных представ­лений о нем, то есть этических отношений, морального

императива. Только таким способом можно понять психику человека не как данность, определенный временной срез, а как динамическое, процессуальное образование, имеющее свои причины и следствия.

Во-вторых, субъектно-деятельностные основания психо­логии человеческого бытия изначально построены на пред­ставлении о том, что развитие человеческой психики про­исходит в общении людей, диалоге субъекта с миром. В отличие от этого, экзистенциальная психология по суще­ству представляет собой психологию индивидуализма. Она изучает отдельного человека, противостоящего враждебному ему миру и остающегося один на один с неизбежными жизненными противоречиями — добром и злом, своими желаниями и социальными ограничениями, наконец, жиз­нью и смертью. Один из крупнейших современных психо­терапевтов профессор Стэнфордского университета И.Д. Ялом называет такой модус существования человека экзистенци­альной изоляцией. Он пишет: «Индивиды часто бывают изолированы от других или от частей себя, но в основе этих отъединенностей лежит еще более глубокая изоляция, свя­занная с самим существованием, — изоляция, которая сохраняется при самом удовлетворительном общении с дру­гими индивидами, при великолепном знании себя и интег-рированности. Экзистенциальная изоляция связана с про­пастью между собой и другими, через которую нет мостов. Она также обозначает еще более фундаментальную изоля­цию — отделенность между индивидом и миром» [19, с. 400].

Согласно экзистенциальному взгляду на мир, как бы ни был близок один человек другому, между ними все равно всегда остается непреодолимая пропасть, потому что каж­дый из нас в одиночестве приходит в мир и в одиночестве должен его покидать. Это порождает неизбежный конфликт между сознаваемой абсолютной изоляцией и потребностью в общении с людьми, защите и, в конечном счете, — при­надлежности к какой-то целостности. Экзистенциальный подход не отрицает важной роли интерсубъективных отно­шений в жизни человека, однако это отношения не взаи­модействия и сотрудничества, а отстранения и отчуждения. Взгляд другого человека на субъекта превращает последнего в бездушный объект наблюдения, отчужденный как от са-

I

мого себя, так и от всего окружающего мира. Особенно отчетливо установка на индивидуализм проявляется в цен­тральной для экзистенциалистской теории проблеме свобо­ды: например, в отношениях половой любви каждый из партнеров стремится завладеть свободой другого и превра­тить ее в вещь [14].

В-третьих, сторонникам психологии человеческого бы­тия присущ если не безграничный оптимизм, то во всяком случае трезвый и реальный взгляд на место и предназначение человека в системе мироздания. Такая мировоззренческая позиция отвергает представления об безусловной абсурдно­сти и бессмысленности человеческого существования. Экзи­стенциальная психология во многом унаследовала идеи философии экзистенциализма, в основе которой лежит пес­симистический взгляд на человеческую природу. «Экзистен­циальный человек» безуспешно пытается преодолеть «отвра­тительные», вызывающие тошноту (вспомним название одноименного романа Ж.-П. Сартра) проявления своей те­лесной, материальной оболочки. Одновременно он с ужасом сознает, что это ему не дано: растворение себя в потоке мелких чувств и желаний, обыденных ситуаций всегда будет препятствовать постижению высшего смысла бытия. Не­удивительно, что неизбежным и малоутешительным выво­дом экзистенциализма являются мысли об универсальности смерти как единственной антитезы бытию, бессмысленности и даже абсурдности существования человека: небытие не уравновешивает бытие, а активно опровергает его.

В противоположность изложенному выше психология человеческого бытия исходно направлена на анализ суще­ствования субъекта в мире с позиций «Я и другой человек». В этом ракурсе фундаментальные проблемы человеческой жизни видны под иным углом зрения. В частности, конеч­ная точка земного пути человека, смерть предстает не как безусловная трагедия. Отношение к ней субъекта определя­ется в зависимости от рассмотрения им себя, своей актив­ности в мире, возможностей взаимодействовать с другими людьми и оставить после себя что-то если не значительное, то по крайней мере субъективно ценное. Ведь смерть это не только трагический конец индивидуального существования: «Смерть есть также конец моих возможностей дать еще что-

то людям, позаботиться о них. Она в силу этого превращает жизнь в обязанность, обязательство сделать это в меру моих возможностей, пока я могу это сделать. Таким образом, наличие смерти превращает жизнь в нечто серьезное, ответ­ственное, в срочное обязательство, в обязательство, срок выполнения которого может истечь в любой момент. Это и есть закономерно серьезное отношение к жизни, которое в известной степени является этической нормой» [13, с.82], Отсюда закономерный вывод: «Мое отношение к собствен­ной смерти сейчас вообще не трагично. Оно могло бы стать трагичным в силу особой ситуации, при особых условиях — в момент, когда она обрывала бы какое-то важное дело, какой-то замысел» [13]. Следовательно, этическое отноше­ние субъекта к другим людям и себе коренным образом изменяет представление человека о трагическом финале бытия.

Как перечисленные, так и другие не названные особенности экзистенциальной психологии и психологии человеческого бытия привели меня к выводу о большей перспективности изучения проблемы понимания с позиций последней. Это не означает отрицания возможности и в чем-то даже продуктив­ности экзистенциального взгляда на проблему. Просто таков мой личный научно-мировоззренческий и, если хотите, «эк­зистенциальный» выбор.

Главная проблема, занимающая обоих основоположников психологии человеческого бытия, — это проблема поиска и нахождения каждым человеком смысла жизни. По Франклу, «нахождение смысла — это вопрос не познания, а призвания. Не человек ставит вопрос о смысле своей жизни — жизнь ставит этот вопрос перед ним, ет человеку приходится еже­дневно и ежечасно отвечать на него — не словами, а действи­ями. Смысл не субъективен, человек не изобретает его, а находит в мире, в объективной действительности, именно поэтому он выступает для человека как императив, требую­щий своей реализации» [ 16, с. 114]. Для Рубинштейна смысл жизни представляет собой такое ценностно-эмоциональное образование личности, которое проявляется не только в принятии одних ценностей и отрицании других, но и в са­моразвитии, самореализации личностных качеств субъекта, ищущего и находящего высший, «запредельный» смысл сво-

его бытия. Франкл называет его сверхсмыслом, а Рубин­штейн полагает, что «смысл человеческой жизни — быть ис­точником света и тепла для других людей. Быть сознанием Вселенной и совестью человечества. Быть центром превра­щения стихийных сил в силы сознательные Быть преобра­зователем жизни, выкорчевывать из нее всякую скверну и непрерывно совершенствовать жизнь» [13. с 113]

В соответствии с названием этой статьи я не собираюсь анализировать всю совокупность проблем, относящихся к психологии человеческого бытия. Ее цель более конкрет­на — рассмотреть только то, что связано с психологической спецификой понимания мира субъектом. Основные вопро-сы, которые необходимо обсудить в статье, так или иначе связаны с интерпретацией понимания мира как такого по- ' иска и порождения человеком разнообразных смыслов,. которые делают для него этот мир осмысленным, а свое существование в нем оправданным.

Для обоснования необходимости изучения понимания субъектом мира с позиций психологии человеческого бытия прежде всего нужно обозначить круг проблем, с которыми сталкивается психолог-исследователь в этой проблемной об­ласти

Первая проблема — центральная с точки зрения субъек-тно-деятельностного подхода — взаимодействие субъекта и объекта как определяющий фактор формирования понима­ния. Иначе говоря, это проблема объективных и субъектив­ных условий понимания. Как показывают психологические исследования общения и взаимопонимания людей, смысло­вой анализ и понимание коммуникативной ситуации зави­сит от личностного и-субъективного значения, которое она имеет для человека. Для того чтобы понимать, что проис­ходит, психолог должен суметь определить то, как комму­никанты сами интерпретируют эту ситуацию, понимают ее как целое. Это очень непростая задача, и прежде всего потому, что люди часто не осознают, что их партнеры могут совер­шенно по-другому понимать ту же ситуацию. Вследствие этого они склонны быть чересчур уверенными в своем предсказании их поведения

Положение осложняется еще тем, что субъекты общения нередко заблуждаются и относительно себя, своих возмож-

ньгх реакций на то или иное изменение ситуации На это обратили внимание американские психологи Л Росс и Р Нис-бетт: «Люди могут проявлять излишнюю уверенность и в предсказании своего собственного поведения, если его кон­текст необычен или неопределенен. Мы утверждаем, что люди способны прогнозировать поведение с обоснованной уверенностью лишь тогда, когда их собственная интерпре­тация безупречно точна и одновременно вполне совпадает с интерпретацией, имеющейся у человека, чье поведение рассматривается» [12, с 49] Из этого следует важный для психологии понимания вывод о расхождении между субъек­тивной уверенностью в правильности рефлексивного пони­мания партнеров и объективной реальностью процессов, про­исходящих в коммуникативной ситуации. Иначе говоря, «люди склонны проявлять гораздо болыиую субъективную уверенность в предсказании реакций друг друга, чем это можно позволить исходя из объективной оценки точности этих предсказаний» [12, с. 158].

Таким образом, субъективная интерпретация коммуни­кативной ситуации ее участниками оказывается не менее важной составляющей понимания, чем объективные обсто­ятельства, в которых происходит общение При этом необ­ходимо учитывать, что неадекватность интерпретации, избыточная уверенность в предсказании социального пове­дения может быть обусловлена двумя главными причинами. «Во-первых, для того чтобы предсказать, какова будет реак­ция того или иного человека на определенную ситуацию (даже если речь идет о хорошо известном нам человеке, которого мы наблюдали ранее во многих разнообразных ситуациях), как правило, необходимо знать или правильно догадываться о ее деталях, в особенности о тех ее свойствах, которые определяют относительную привлекательность воз­можных альтернативных реакций. Во-вторых, помимо зна­ния о подобных объективных особенностях ситуации, необ­ходимо учитывать личную точку зрения того человека, чьи действия мы предсказываем» [12, с 160]

Вторая проблема, которую необходимо рассмотреть, — взаимообусловленность понимания и самопонимания. Се­годня многие ученые-гуманитарии пришли к выводу о том, что понимание всегда одновременно является и самопони-

манием [15], (18]. Независимо оттого, на что направлено понимание — на изучение человека, общества или приро­ды, — это всегда процесс самопонимания. Даже если мы пытаемся понять что-то внешнее, какую-то объективную реальность, мы выражаем самих себя, познаем, расширяем и понимаем свой внутренний мир. Любой акт понимания осуществляется в двух направлениях Понимая что-то во внешнем мире, поднимаясь еще на одну ступеньку позна­ния, субъект одновременно углубляется в себя и как бы возвышается над собой. Об этом очень точно сказал Ж.-П. Сартр: «Понять — значит измениться, превзойти са­мого себя...» (цит. по: [15, с. 348]).

С позиций психологии человеческого бытия, понимание нужно человеку для того, чтобы понять самого себя, опре­делить, что он есть, какое место занимает в мире. В конеч­ном счете смысл нашего бытия действительно состоит в понимании, а главное предназначение субъекта — искать смысл жизни, понимать ее. Понимая мир, человек должен понять себя не как объект, а осознать изнутри, со стороны смысла своего существования.

Почему понимание одновременно является выходом вовне и таким актом самопонимания, который оказывается изме­нением психической реальности понимающего субъекта, возвышающим его над «бренной телесной оболочкой»? Для специалистов по психологии понимания ответ на этот во­прос очевиден. Разнообразные познавательные подходы к изучению понимания внесли существенный вклад в раскры­тие психологических механизмов этого феномена, но вместе с тем уже почти исчерпали себя. Сегодня мы немало знаем об основных условиях возникновения понимания, различ­ных формах, в которых оно проявляется, свойствах лично­сти, детерминирующих специфику понимания [6]. Однако эти знания мало способствуют уяснению сути духовного Я понимающего мир человека. Я имею в виду то невыразимое в познавательных категориях возвышенное состояние, кото­рое возникает в самые творческие мгновения акта понима­ния. Поиски психологических оснований духовного Я по­нимающего субъекта бессмысленны в рамках когнитивной психологии, потому что такие основания скорее соответ­ствуют психологии человеческого бытия. >

Третья проблема— выявление основных направлений анализа самопонимания в современной психол о гии. В наи­более общем виде самопонимание можно определить как процесс и результат наблюдения и объяснения человеком своих мыслей и чувств, мотивов поведения; умение обна­руживать смысл поступков; способность отвечать на при­чинные вопросы относительно своего характера, мировоз­зрения, а также отношения к себе и другим людям.

В этом контексте важно обратить внимание на неодина­ковость, нетождественность феноменов «самопознания» и «самопонимания». Познавая себя, субъект получает знания путем ответа на констатирующие вопросы типа «Какой я?» или «Что я знаю о себе?» Например, заполняя психологи­ческие опросники, человек может узнать о степени сформи-рованности у него коммуникативных черт личности, пока­зателях вербального и невербального интеллекта и т.п. Ответы на констатирующие вопросы приводят нас к узнаванию чего-то нового, но не обязательно понятного. Вследствие этого оказывается возможной такая парадоксальная ситуация, при которой человек может достаточно хорошо знать, но не по­нимать себя. В процессе самопонимания мы отвечаем на вопросы другого типа — причинные: «Зачем я так посту­пил?», «Почему этот человек мне не нравится*⁷»

Указанные различия между самопознанием и самопони­манием особенно отчетливо видны в психотерапевтических практиках. Цель многочисленных психотерапевтических ме­тодик заключается в попытках терапевта побудить пациента понять себя посредством ответов на вопросы о том, почему он (она) именно так, а не иначе думает, чувствует, посту­пает. Возникающее вследствие ответов на вопросы лучшее понимание себя способствует осознанию причин болезни и в конечном счете — преодолению ее. Если же пациент просто со временем все больше и больше узнает о своих болезнен­ных симптомах, то такое самопознание оказывается мало­продуктивным. Как отмечают специалисты, каждый из них «может встретиться с больными, которые благодаря иногда многолетним контактам с психиатрами обладают большими знаниями о своих невротических механизмах, что нив коей мере не облегчает их страданий» (7, с. 192].

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: