Мы привлекаем к себе внимание Финляндии 2 глава

Бабушка встретила делегацию у парадной двери особня­ка с исключительным радушием. Она подготовила банкет с весьма экстравагантным меню. Водки она в доме не держа­ла, поэтому был выставлен спирт, который использовали для лечения коров. Были поданы изысканные закуски, бульон с гренками. Затем служанки, одетые в платья с черными кру­жевами, внесли пышное яичное суфле с раками. За ним пос­ледовала семга, украшенная взбитыми яйцами. После этого подали бифштекс с самыми разными овощами и, наконец, мороженое с ягодами. Бабушка распорядилась подать точ­но такое же угощение всем сопровождавшим комиссию солдатам. Это всегда было ее принципом и в отношении кучеров, привозивших гостей.

Обед продолжался бесконечно. Министр становился все более развязным и громко смеялся над собственными остротами. Сестры не осмеливались взглянуть на Элиаса, который с трудом сдерживал смех. За кофе в большом зале моя мать играла для гостей, а ее юные сестры томно пели дуэтом. Все заполнили тяжелые клубы табачного дыма. Затем дамы уда­лились, и началось официальное заседание. Выражая благодарность за столь блестящий прием, полковник сказал, что те­перь он окончательно убедился в исключи-тельном значении железной дороги для всего округа.

 

В начале нашего века большим влиянием в академических кругах пользовалась группа выдающихся ученых-атеистов во главе с Рольфом Лагерборгом. Определенное воздей-ствие она оказывала и на Олккалу. Однако перед началом первой мировой войны моя мама и две ее сестры проявили интерес к христианству. Мама училась в Хельсинки на концертиру­ющую пианистку; она всегда организовывала музыкальные сопровождения на балах в имении. Теперь же, со всей прямотой и безоглядностью, столь свойственными молодым, она порвала со своим прошлым жизненным укладом. Она отказалась играть что-либо, кроме как "во славу Божью", организовала воскресную школу и начала вести просветительс­кую работу среди детей крестьян-арендаторов. Ее отец не одобрял столь тесных отношений с крестьянами.

Священник как-то попросил маму помочь ему в церкви. Однажды при подготовке вечерней праздничной программы среди членов подготовительного комитета возникли серьез­ные разногласия. Мама встала и решительно сказала: "Если вы будете продолжать в том же духе, в празднике не будет благодати. Я полагаю, что все мы должны встать на колени и умолять Господа простить нас за эти споры и даровать нам единство". Разу-меется, священник не мог отказаться прекло­нить колени, однако после этого происшествия он никогда не просил маму помочь ему. В целом семья не поддерживала

Часть I. Путь к свободе | 16

 

нового отношения мамы к жизни. Конечно, она одобряла "высшие ценности" и само­отверженность, однако считала ее желание соотносить с Богом любые мелочи повседневной жизни чрезмерным. Мама рассказывала мне позже, что часто впадала в крайности, ко­торых могла бы избежать в более зрелом возрасте, однако она чувствовала, что если она не будет этого делать, то по­степенно утратит все, чего достигла.

Каждое утро она вставала рано и в течение двух часов чи­тала Библию и молилась. Много лет спустя она сказала, что лишь это дало ей силу удержаться на пути, который она из­брала. Вера была ее основным богатством на протяжении всей ее последующей жизни, - и грядущие события доказали ее бесценность.

 

Олккала испытала на себе влияние политической нестабиль­ности еще до провозглашения независимости в декабре 1917 года. В ноябре красная милиция ворвалась в усадьбу в поисках оружия. Она обшарила весь дом и вспорола ножами и штыками всю мягкую мебель и гобелены. Дед решил ото­слать самых молодых членов семьи в Хельсинки, где было безопаснее, хотя власть в городе также захватили красные. С ним остался лишь Элиас.

Дед хотел, чтобы мама также покинула имение, однако она не решалась на это. Целыми днями мама молилась, и однажды утром после долгой молитвы поняла, что ее место в Олккале. Она не подчинилась деду и осталась на ферме.

В начале 1918 года красные установили над округом пол­ный контроль. Никто не мог покинуть его без пропуска, вы­данного красными властями. Все письма подвергались цен­зуре. Олккала была изолирована, однако мой отец смог пе­редать несколько посланий через норвежское дипломатичес­кое представительство. Многие работники фермы сочувство­вали красным. Из различных мест поступали сообщения о фактах насилия. Семья готовилась к худшему.

Однажды в Олккалу въехали верхом пятеро членов Внут­ренней гвардии и спросили дорогу к местному штабу гвардии. Внутренняя гвардия была добровольной военной организаци­ей, призванной содействовать освободительному движению. Ее ядро составляли крестьяне с западного побережья и сту­денты. В округе Вихти, контролируемом красными, не было Внутрен-ней гвардии,- нежданные гости спутали его название с другим. Бабушка дала им поесть, и они поспешили прочь.

Однако одна женщина с фермы сообщила красным о том, что случилось. Бабушка хотела отправить больного деда ко врачу, жившему в другом месте, однако не удалось даже вывести лошадь из конюшни. "Никто не уедет! - сказал один из конюхов. - Здесь не нужен доктор!" Бабушка не медленно отправила деда в постель. Вся семья с тревогой всматрива­лась в сгущавшиеся за окном сумерки. Затем они услышали вдалеке тревожные звуки. Мама встала на колени, открыла Библию и начала читать 90-й псалом, оставаясь верна той надежде, которая звучала в его словах: "...говорит Господу: 'прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я упо­ваю'!... Не убоишься ужасов в ночи... ибо Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих"¹.

Прошло несколько минут. Внезапно 40 красных гвардей­цев с криками появились перед главным зданием. Половина их ворвалась внутрь. Среди них было несколько освободив­шихся уголовников. "Где оружие, которое принесли белогвар­дейцы?" - кричали они. Они ворвались в комнаты, перевора­чивая шкафы и комоды, затем бросились на второй этаж, где моя мама и бабушка сидели у постели деда.

В коридоре гвардейцы встретили управляющего Мальм-стрема, и один из них ударил его по лицу прикладом винтовки - хлынула кровь и залила глаза. Бабушка выбежала из спальни и закричала: "Не бейте его!" Красные, которым, не­смотря на все их усилия, так и не удалось найти ни одной единицы оружия, попытались заставить Мальстрёма отвес­ти их в подвал. Дед поднялся с постели и закричал: "Не му­чайте Мальстрёма!" Раздались два выстрела, и управляющий упал. Мама и бабушка оттащили его в гостиную, прежде чем красногвардейцы вытолкали их оттуда. Маме удалось про­браться к нему со стаканом воды. Мальстрём был в агонии. Мама склонилась над ним и тихо сказала: "Кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха". Мальстрём попытал­ся что-то сказать, но гвардейцы снова выгнали маму. Про­звучали еще два выстрела, и Мальстрём затих.

¹ Пс 90: 2, 5, 11. – Прим.пер.

Пол Гундерсен. Этот неисправимый индивидуалист | 17

 

 

В спальне мама и ее родители слышали, как солдаты заря­жают свои винтовки, и готовились к худшему. "Женщинам - выйти!" - закричали гвардейцы. Ни мама, ни бабушка не сдвинулись с места. "Если вы не уйдете добровольно, мы вас выгоним силой", - сказал их начальник. Мама посмотрела на него и ответила: "Вы не можете разлучить отца и дочь!" В этот момент она вспомнила слова Лютера: "В условиях силь­нейшей опасности даже самый слабый зов о помощи звучит подобно грому небесному". Она уже не чувствовала страха.

Четверо гвардейцев направили свои винтовки с примкнутыми штыками прямо на деда. Мама закрыла его собой. Здоровенный гвардеец направился к ней, чтобы оттащить ее и застрелить деда. Однако когда он подошел, его руки опустились и он остановился, как парализованный. Осталь­ные трое также стояли без движения. Это продолжалось мгно-вение. Затем их предводитель крикнул: "Мы даем вам пять минут, признайтесь, где спрятано оружие!" Солдаты вышли из комнаты.

Мама сложила руки в молитве и поблагодарила Госпо­да. Вскоре вся группа снова ввалилась в спальню. Прежде чем они произнесли хотя бы слово, мама сказала спокойно: "Остановитесь же. Не совершайте еще одной ошибки!" "Где оружие?" - прорычал один из вошедших. Дед распахнул ру­башку и открыл грудь. "Стреляйте! – сказал он. - Здесь нет никакого оружия!" Гвардейцы смотрели на него с изумле­нием. Неожиданно их главный сказал: "Хорошо, он так стар, что скоро сам помрет". Гвардейцы покинули комнату и на­правились в кладовую, где забрали все, что смогли найти. Мама слышала, как один из них сказал своим товарищам: "Я не могу понять, что происходит в этом доме. За всю свою жизнь я не видел таких женщин!" Другой показал на маму и сказал: "Вот эта наиболее опасна". В половине первого ночи они ушли.

Не было никакой возможности предупредить соседнюю ферму, Коурла, где жил мамин старший брат Элиас с женой-эстонкой, через две недели ожидавшей первого ребенка. Слу­чайно одному из слуг с этой фермы удалось связаться с ба­бушкой по телефону. "У нас здесь не все в порядке, - осмот­рительно сказала она. - Как Элиас?". "Так себе", - последо­вал ответ. "Он погиб?" – напрямую спросила бабушка. "Да, именно так". Красногвар-дейцы направились из Олккалы прямо в Коурлу, заставили Элиаса открыть все по-мещения и подвал, а затем, ничего там не обнаружив, в отместку застрелили его. На сле-дующий день мама услышала, что поймали и казнили пятерых бойцов Внутренней гвардии.

Несколько дней прошли в мучительном напряжении и тре­воге; однажды они снова услышали тяжелые шаги, прибли­жающиеся к дому. Дед попрощался с мамой. "Мой малень­кий друг, - сказал он. - Спасибо тебе за те молитвы, которы­ми ты пыталась спасти нас", и затем добавил: "Которые спасли нас". Что-то произошло в его сердце.

Ко всеобщему облегчению, это был старый управляющий имением. Он пришел рассказать о том, что случилось. Все работники, которые не присоединились к красным, были до­прошены и подвергнуты пыткам. Он сообщил и самое ужасное: его сын, лучший друг Элиаса, был также убит. Сегодня оба они покоятся в общей могиле в церкви Вихти.

Несмотря на все эти трагические события и отсутствие каких бы то ни было средств связи, роман моих родителей продолжался. Через несколько недель отцу удалось дозвониться по к телефону через норвежское дипломатическое представительство и сообщить, что ему разрешили посетить Олккалу. У постели деда родители объявили о своей помолвке.

Когда отец вернулся в Хельсинки, он связался со штабом Красной гвардии. Ему удалось убедить известного социалиста Риему поехать с ним в Вихти. Риема пользо-вался доверием красных отрядов, однако, будучи коммунистом-идеалистом, отвергал насилие.

Прибыв в Вихти, отец и Риема отправились прямо в штаб красных. Начальник штаба куда-то уехал, и после долгих переговоров им удалось убедить его заместителя выдать деду разрешение на поездку для лечения в Хельсинки. Не теряя ни минуты, они увезли деда. Когда начальник штаба вернулся, он был взбешен, обнаружив, что человеку, которого он считал своим главным врагом, удалось улизнуть.

Отец попытался также достать пропуск для мамы, однако об этом не могло быть и

Часть I. Путь к свободе | 18

 

речи. Начали поступать сведения о том, что военные действия оборачиваются не в пользу красных, а вместе с ними поползли тревожные слухи о решении крас­ных казнить маму и бабушку как свидетелей их преступлений.

Мама и бабушка практически не имели шансов оказаться на свободе. Красные конфисковали Олккалу и объявили, что поместье "принадлежит народу". Семье оставили лишь дом и сад. Церковь заняли красные солдаты, сын священника был убит. Все мужчины, оставшиеся в округе, были записаны в Красную гвардию, готовившуюся сражаться до конца.

В конце апреля 1918 года в Олккалу пришло сообщение: штаб красных и охраняющие его солдаты собираются поки­нуть округ и двигаться на восток. Они планировали проехать через Олккалу и убить женщин, причем им потребовалось бы всего полчаса, чтобы добраться до имения. Напряжение до­стигло высшей точки. Затем было получено новое сообще­ние: порядок перемещения красных изменился. Белые отряды продвигались быстрее, чем ожидали красные, а потому им пришлось пробираться через соседний округ, чтобы избежать окружения. Однако даже когда основные силы покинули Вихти, ночами снайперы продолжали стрелять по окнам фермы.

Находившийся в Хельсинки отец и остальные члены се­мьи были в отчаянии. По слухам, Олккала была сожжена и мама погибла. Говорили также, что красные привезли ору­дие, чтобы стрелять по ферме.

Тем временем отец максимально использовал свой нор­вежский паспорт и диплома-тические связи. Однажды он ехал один в поезде вместе с красными, везя из Хельсинки медика­менты для белых отрядов. При более тщательном осмотре можно было обнаружить, что вместо "лекарств" ящики на­биты оружием.

Вскоре после того как белые взяли Хельсинки, мама смог­ла поехать туда, чтобы встретиться со своим женихом, от­цом и сестрами. В городе царила неописуемая эйфория. При­шел конец более чем вековому русскому владычеству. Везде можно было видеть бело-голубые флаги, запрещенные с тех пор, как моя мама была еще ребенком.

Мой дед был совершенно разбит и подавлен всеми этими событиями. Он не мог продолжать жить в Олккале. Сын, в котором он видел продолжателя дела его жизни, был убит. Его младший сын был ученым, далеким от практических дел, неспособным управлять крупным имением. Поэтому в это самое неудачное для продажи время дед решил продать Ол­ккалу, после того, как этим имением владели четыре поко­ления нашей семьи. Жестокая инфляция "позаботилась" об остальном имуществе нашей семьи.

Вначале века дед приобрел очень крупный полис страхования жизни, чтобы им смогли воспользоваться его дочери в случае, если у них возникнут трудности. Когда спустя 50 лет мама пожелала получить по этому полису день ги, она попросила меня сопроводить ее в банк. Нам должны были выдать сумму, которая позволила бы ей прожить остаток жизни без забот, но, как оказалось, ее могло хватить лишь на покупку элегантной шляпы.

Война закончилась. Одержавший победу генерал Маннергейм потребовал, чтобы к побежденной стороне было проявлено великодушие. Однако гражданская война принесла слишком много горя и бед и пробудила сильное желание мести. После­довали судебные разбирательства и казни. Многие красногвардейцы из Вихти были расстреляны. Эта война и ее последствия обострили классовую борьбу в Финляндии в последующие десятилетия.

Волна мести, прокатившаяся по всей стране, причинила глубокие страдания моей матери. Она простила убийц своего брата, хотя он и был ей очень близким человеком. Тот факт, что вера в Бога стала реальностью и в его жизни, смягчала ее горе. Она писала в своем дневнике: "Мы мечтаем о том, чтобы весь наш народ, невзирая на все различия между людьми, был принят Господом, о Котором сказано: 'Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду'.² Возможно, мы живем во времена захо­дящего солнца. Быть может, нам не суждено увидеть то, чего мы взыскуем. Тем не менее мы можем получить представле­ние об истинном внутреннем братстве". Мама знала, что ни­какое внешнее, формальное средство не сможет исцелить людские раны.

Трагичными были эти годы для Финляндии, и все же летним днем 1919 года, на самой заре новой эры, мои родители поже­нились. Немногим более года спустя я появился на свет.

² Еф 2:14. – Прим. пер.

| 19

 

 

Утраченный нимб

 

Я родился в Финляндии, когда она впервые за всю свою историю получила свободу. С надеждой и верой страна смотрела в будущее, однако по-прежнему сильны были горечь утрат и жажда мести.

Мы жили в старой части Хельсинки, в красивом доме на­против церкви св. Андрея. Рядом находилось похожее на кре­пость здание телефонной компании. Отец был там, когда в 1918 году в городе происходили последние наиболее ожесто­ченные бои. Он показывал мне здания, из которых красные снайперы стреляли по освободительным отрядам.

Дед и бабушка переехали теперь в Хельсинки. Дед про­жил недолго, но бабушка по-прежнему держалась. Мой брат Лейф и я преклонялись перед ней. Она была маленькая, круг­лая, как мяч, и никогда не унывала.

Отец работал в небольшой промышленной фирме. Он на­столько вжился в события последних лет, что захотел при­нять финское гражданство. По вечерам он сражался с пят­надцатью падежами и другими трудностями финской грам­матики, а также овладел шведским, чтобы общаться с наши­ми родственниками, говорившими на этом языке. Но в глу­бине души он остался норвежцем. Когда норвежские чемпио­ны-конькобежцы приехали на соревнования в Хельсинки, он, совершенно забыв обо всем вокруг, болел за них, размахивая норвежским флагом.

Мама успешно сдала экзамены на пианистку и к момен­ту своего замужества уже игра-ла фортепианные концерты Сен-Санса в Хельсинкском городском оркестре. Перед ней открывались широкие возможности, она могла продолжить учебу в Германии и сделать карьеру концертирующего пиа­ниста. Однако мама дала обет во всем следовать прежде все­го Божьей воле; она должна была быть уверена, что Он хо­чет этого.

Семья и друзья уговаривали маму не упускать свой шанс, но после нескольких дней, проведенных в молитве, она ре­шила прежде всего заниматься своей семьей и церковной работой и оставила мысль о карьере. Впоследствии мама подчёркивала, что для кого-то другого противоположный выбор в такой ситуации был бы совершенно верным. Она ис­полняла музыку в основном в домашней и церковной обстановке, а не в концертных за-лах и, насколько я знаю, никогда жалела о своем решении.

Свободная церковь³, отделенная от государства, стала внешним обрамлением хрис-тианских убеждений моих родителей. Мама выросла в государственной Лютеранской церкви, но для отца ее торжественное богослужение было чуждым. Он возглавил приход конгрегационалистской церкви св. Андрея, располагавшейся всего в пятнадцати метрах от нашего дома. По воскресеньям я сидел на балконе, где во время длинных проповедей мог спокойно читать ковбойские истории, не рис­куя быть пойманным. Оттуда я мог ви-деть стройную фигуру моей мамы, пробирающейся к своему обычному месту: она всегда опаздывала, несмотря на то, а может быть, благодаря тому, что мы жили рядом.

Отец отдавал все свое свободное время общине и органи­зации приюта для бездомных, где мама организовывала для женщин различные мероприятия. Подобные добровольные инициативы в 1920-х годах имели решающее значение, по­скольку социальная помощь со стороны властей была тогда ограниченной и нерегулярной.

Перед общиной церкви св. Андрея открывались в то вре­мя большие возможности; пос-ле всех бедствий многие фин­ны пришли к убеждению, что теперь они должны наконец на­чать заботиться о самих себе. После приезда в Хельсинки при­хожанином этой церкви стал барон Павел Николаи, хорошо известный своей христианской деятельностью среди студен­тов в России; община имела тесные связи с Китайской внут­ренней миссией. Пасто-ры, участники конференций и миссио­неры, часто останавливались в нашем доме; они

 

³ Название целого ряда протестантских деноминаций; в данном слу­чае - объединение финских конгрегационалистов. - Прим. пер

Пол Гундерсен. Этот неисправимый индивидуалист | 20

 

 

открыли для меня окно в окружающий мир.

Когда мне было пять лет, к нам на обед пришли д-р Хосте, руководитель Китайской внут-ренней миссии, и его сотруд­ник д-р Мартин. Хосте посадил меня и моего маленького брата к себе на колени и сказал маме: "Я хотел бы, чтобы один из них посвятил себя служению Богу!" Я ответил: "Хо­рошо, но только один вопрос: как мне научиться есть палоч­ками?" Это была наша первая и последняя встреча, однако слова Хосте оказались пророческими.

Контакты с внешним миром мы поддерживали и через дво­юродного брата моей мамы, Алекси Лехтонена, впоследствии архиепископа Финляндского. Благодаря дружбе с Джоном Моттом и другими лидерами Всемирной студенческой хрис­тианской федерации в Великобритании и Северной Америке он установил тесные связи с этой организацией. Наши семьи часто про-водили вечера вместе, и мы привыкли к американ­ским и английским гостям Лехтоненов.

Лехтонен был общительным и доступным для нас, детей, однако при этом он был членом Высокой церкви⁴ и глубоко патриархальным человеком. Когда мы оставались с ним в епископском дворце, каждый вечер, когда часы били девять, он объявлял: "Все в храм!" Мы должны были прервать наши разговоры, что бы мы ни обсуждали, и идти друг за другом в церковь, что иногда раздражало моего отца. Я был точной копией херувима на фреске за алтарем. Однако прошли годы, и сырость уничтожила большую часть изображения, вклю­чая и нимб над "моей" головой.

Мама была человеком добросердечным и, на первый взгляд, очень мягким. Однако за ее кротостью скрывались твердые убеждения и непреклонный характер. Ее борьба в юном воз­расте за религиозные убеждения оставила свой след. Кино, игра в карты и театр были под запретом, несмотря на просьбы моего отца ввести дома более либеральные порядки.

Будучи до первой мировой войны еще ребенком, мама ви­дела лишь первые кинофильмы, попавшие в Финляндию. В одном из них все персонажи суетились друг возле друга, по­добно курам, и все время падали. В конце фильма муж и жена взобрались на холм, где встретили кокетливую даму. Мужчина ударил жену, и она покатилась вниз с холма, а ее муж ушел дальше вместе с этой дамой. "Я никогда больше не пойду в кино!" - возбужденно воскликнула мама. Лишь после второй мировой войны она наконец согласилась посмот­реть, "Миссис Минивер" и была столь захвачена этим филь­мом, что подробно передала эту историю своей сестре, жив­шей в деревне. Ее рассказ продолжался дольше, чем шел сам этот фильм.

Возможно, в некоторых отношениях мама была челове­ком несколько недалеким, но как личность она была столь свободна и счастлива, что вечеринки в нашем доме проходили веселее, чем у наших родственников, несмотря на то, что алкогольных напитков у нас не подавали. Музыка, игры, пе­ние и жаркие споры продолжались весь вечер. Лейф и я никогда не ощущали какого-либо открытого или завуалирован­ного давления или принуждения к тому, что мы должны "быть верными Богу". Маленькими детьми мы всегда ждали с нетерпением, когда мама будет читать нам Библию. Она при­учила нас также молиться, никогда не следуя заученным фор­мулировкам, но разговаривая с Богом обо всех повседнев­ных мелочах, приходящих нам в голову.

В тринадцатилетнем возрасте я поехал в летний лагерь Свободной церкви на острова Западного архипелага. В по­следний вечер пастор ходил по залу и молился о нашем "спа­сении". Возможно, потому, что мой отец был руководителем главной общины, он остановился возле меня и вслух молил­ся о моей бедной душе. После этого я решил никогда больше не ездить в церковные лагеря. Однако это вовсе не было вос­станием против Бога. Когда у меня был плеврит и я почти умирал, я верил, что молитвы моего отца и моей мамы спа­сут меня.

Способностью моей мамы выслушать человека и углубить­ся в его жизнь безо всякого осуж-дения, вероятно, объясняет­ся тот факт, что так много молодых людей приходили к ней за со-ветом по поводу своих любовных романов, разочарова­ний, а также вопросов, касающихся карьеры. "Люди чувство­вали, что она их понимает", - сказала одна женщина сорок лет спустя. Мама молилась за друзей, высказывала свое мне­ние и никогда не обманывала оказанное ей доверие. При всей своей бескомпромиссной позиции она хорошо разбиралась в жизненных

 

⁴ Ортодоксальное направление в англиканстве, тяготеющее к католи­цизму. - Прим. пер.

 

Часть I. Путь к свободе | 21

 

ситуациях благодаря общению с крестьянами в Олккале и с женщинами в приюте для без-домных.

Я не любил школу, хотя она и не представляла для меня никаких сложностей. Лейфу, который был младше меня ровно на два года, было труднее. Он был чрезвычайно чувстви-тельным мальчиком, и если делал что-либо неправильно, один только строгий взгляд мог вызвать у него раскаяние и слезы. Когда же я затевал какое-то баловство, повлиять на меня могло лишь серьезное наказание. Меня и нашу кошку часто закрывали в темном шкафу во искупление наших проступ­ков: кошку в основном за то, что она лазала по кружевным занавесям в гостиной. И все-таки я чему-то научился; кошка же, наоборот, становилась все более дикой, пока ее в конце концов не выгнали на улицу.

Лейф любил художественную литературу и поэзию. У него были проблемы со здоровьем и общением с людьми. Лишь значительно позже я понял, что он стал ощущать себя неудач­ником, когда по его самолюбию были нанесены один удар за другим.

Финляндия ощущала себя частью блока скандинавских го­сударств. Однако националис-тические чувства были столь сильны, что это подчас приводило к жестоким стычкам меж­ду говорящим по-фински большинством и говорящим по-шведски меньшинством, а также между теми, кто посещал финские и шведские средние школы. Один мальчик, старше меня, однажды безо всякого предупреждения ударил меня по лицу после того, как я сказал, в какой школе учусь.

Тем временем продолжали нарастать антирусские настро­ения, особенно среди членов добровольной Внутренней гвар­дии. Повсеместное недовольство иногда выливалось в край­ности. Так, несколько экстремистов обвинили предыдущего финского президента в том, что он был слишком либерален с русскими, и, похитив его, решили выслать через восточную гра-ницу в Россию.

Антипатия усилилась еще больше, когда мы узнали о ре­жиме террора, введенном в Совет-ском Союзе. Большинство финнов, как детей, так и взрослых, уже в 1930-х годах знали о реп-рессиях, концентрационных лагерях и массовых казнях. В школах никто не хотел учить русский язык, а в большинстве из них вообще не было такого предмета.

Иногда мы встречали американцев и англичан, неколебимо веривших в то, что в России существует полное равенство и нет безработицы. Во время Великого кризиса 1930-х годов мно-го финнов эмигрировали из США в Советский Союз. Большинство из них стали жертвами сталинского террора. Когда экономический кризис ударил и по нашей стране, едва ли кто-либо в Финляндии, как среди социалистов, так и не социалистов, вообще рассматривал такую возможность.

Мне было почти восемь, когда отец, однажды вернувшись с работы, сказал, что его уволили. Несколько лет он был безработным. Обычно он молча сидел за обеденным столом, мрачный взгляд выражал его чувства. Это было очень унизительно - оказаться невостребованным в возрасте 35 лет. Кроме того, ему было очень трудно объяснить маме свои пе­реживания: он не мог выбраться из своей скорлупы. Лейфу и мне не удавалось по-настоящему с ним сблизиться.

Безработица в Германии была еще более жестокой, чем в нашей стране. Поэтому когда Гитлер смог переломить ситуацию, многие в Европе начали смотреть на него по-новому. Даже Черчилль как-то высказал предположение, что Гитлер может стать человеком, который вер-нет немецкому народу былое величие. Из-за страха перед Сталиным многие финны считали, что перевооружение Германии может косвенным образом укрепить безопасность Финляндии. Между Финляндией и Германией существовала традиция многовекового сотрудничества. Большинство финских профессоров и ученых после окончания высших учебных заведений продолжали свое образование в германских университетах. Просвещение, церковь и армия были построены по германской модели.

Когда сообщение об отношении нацистов к евреям стали внушать определенные опасения, многие посчитали эти истории преувеличением. Многие, однако не все. Семья моей тети, Ванды Болте, помогла сотням евреев найти убежище, первоначально - в Финляндии. Мой отец также был убежден, что Германия ступила на страшный и опасный путь. Иногда у него случались споры с теми, кто полагал, что он не может реально оценить большевистскую угрозу Европе.

В нашей школе разделительная линия пролегла на другом уровне. Я и примерно половина одноклассников утвержда­ли, что английские истребители самые мощные, тогда как ос­тальные

Пол Гундерсен. Этот неисправимый индивидуалист | 22

 

 

делали ставку на военно-воздушные силы Германии.

 

Весной 1939 года я сдал вступительные экзамены в универси­тет и устроился на фирму по производству металла, чтобы пройти некоторую подготовку и заработать немного денег. В конце лета вся семья собралась на серебряную свадьбу суп­ругов Болте в их летнем доме на берегу прекрасного озера Лохья. Уличный скрипач шел во главе праздничной процес­сии, входившей в украшенные гирляндами ворота. Наш смех и пение разносились по всей бухте, но внезапно дядю позва­ли к телефону. Вернувшись, он сообщил, что началась вто­рая мировая война.

Вскоре стали оправдываться наши самые худшие предчув­ствия. Советский Союз повел себя в отношении Эстонии, Лат­вии и Литвы еще агрессивнее, чем мы предполагали, а в по­следний день ноября без объявления войны напал на Фин­ляндию по всей восточной границе. Несмотря на глубокие раны, оставленные войной за независимость, несмотря на то, что коммунистическая партия в Финляндии была под запре­том, произошло невероятное. Впервые с момента провозгла­шения независимости финский народ объединился. Белые и красные, коммунисты и те, кто был на стороне Германии, вы­ступили вместе, чтобы помешать Сталину исполнить его за­мысел.

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: