Глава lXXXIX. Рассказ обвиняемого
Посоветовавшись с защитником, обвиняемый соглашаетсявоспользоваться словом, которое ему предоставляют. По знаку судьи он выходит вперед, охрана следует за ним нарасстоянии двух шагов. Нужно ли говорить о том, что водворяется полное молчание?Даже древесные сверчки, которые без умолку стрекотали в зеленойлистве дуба, замолкли, как будто испуганные тишиной, котораяводворилась внизу. Все смотрят на мустангера, не отрывая глаз,и, затаив дыхание, напрягают слух, чтобы уловить первые словапоказаний, которые можно назвать исповедью. -- Господин судья, господа присяжные! -- говорит Джеральд.-- Я чрезвычайно признателен, что вы дали мне возможностьговорить; воспользовавшись этим правом, я не станузлоупотреблять вашим вниманием. Прежде всего я должен сказать,что, несмотря на ряд упомянутых здесь обстоятельств, которыекажутся вам странными и даже необъяснимыми, мой рассказ будеточень прост и поможет кое-что понять. Не все, что вы здесьслышали, -- правда. Часть показаний лживы, как лжив и человек,который их давал. Обвиняемый пристально смотрит на Кассия Колхауна; тот весьсъежился от этого взгляда, как будто на него навели дулоревольвера. -- Я действительно встретился с мисс Пойндекстер. Этаблагородная девушка своим великодушным признанием дала и мневозможность говорить здесь совершенно искренне, иначе я несказал бы всей правды. Прошу вас верить всему, что я будуговорить. Верно также и то, что наше свидание было тайным и чтооно было прервано человеком, который уже не может рассказатьвам, что произошло дальше. Верно и то, что мы с нимпоссорились, или, вернее, он рассердился на меня. Но неверно,что наша ссора потом возобновилась. И тот, кто клялся в том, непосмел бы этого сказать, если бы я имел возможность ответитьему так, как он того заслуживает. Снова глаза обвиняемого устремляются на Колхауна, которыйвсе еще прячется в толпе. -- Наоборот,-- продолжает Джеральд,-- когда мы сновавстретились с Генри Пойндекстером, он извинился передо мной; уменя же к нему были самые дружеские... я бы сказал -- нежныечувства. Его нельзя было не любить. Простил ли я ему тенесколько слов, которые вырвались у него сгоряча? Мне кажется,что вряд ли тут могут быть сомнения, -- я был от всей душиблагодарен ему за это примирение... -- Значит, было примирение? -- спрашивает судья,воспользовавшись паузой в рассказе. -- Где оно произошло? -- Ярдах в четырехстах от места, где было совершеноубийство. Судья вскакивает. Вскакивают и присяжные. Зрители, которыестояли и раньше, выражают свое изумление по-иному; никто еще неупоминал о месте преступления и даже о том, что самопреступление было совершено. -- Вы имеете в виду то место, где была лужа крови? --недоуменно спрашивает судья. -- Я имею в виду то место, где был убит Генри Пойндекстер. Эти слова вызывают новую волну удивления среди зрителей --слышатся перешептывание и негромкие восклицания. Громче другихраздается стон. Он вырывается из груди Вудли Пойндекстера,который больше не может сомневаться в том, что у него нет сына.До этого в сердце отца все еще теплилась надежда, что Генри,может быть, еще жив, что он просто заболел или попал в плен киндейцам. До этой минуты еще не было явных доказательств смертиего сына, были лишь косвенные и не очень убедительные доводы.Но теперь слова самого обвиняемого уничтожают эту надежду. -- Значит, вы уверены, что Генри Пойндекстер мертв? --спрашивает прокурор. -- Совершенно уверен, -- отвечает обвиняемый. -- Если бывы видели то, что видел я, вы поняли бы, насколько бесполезенваш вопрос. -- Значит, вы видели труп? -- Я должен возразить против такого ведения допроса,--вмешивается защитник.-- Это прямое нарушение процессуальныхнорм. -- У нас этого не допустили бы, -- добавляет ирландскийюрист.-- У нас прокурору не разрешили бы говорить до тех пор,пока не наступит время для перекрестного допроса. -- Таковы же законы и нашей страны, -- говорит судья,строго глядя на нарушителя. -- Обвиняемый, вы можете продолжатьрассказ. Пока вы не кончите, вопросы вам имеет право задаватьтолько ваш защитник. Продолжайте. Говорите все, что считаетенужным. -- Я говорил о примирении, -- продолжает обвиняемый, -- исказал вам, где оно произошло. Я должен теперь объяснить,почему оно произошло именно там. Вы уже знаете, как мырасстались -- мисс Пойндекстер, ее брат и я. Оставив их, ябросился вплавь через реку, отчасти потому, что был слишкомвзволнован, чтобы задумываться над тем, как мне переправиться,отчасти потому, что не хотел, чтобы стало известно, как я попалв сад. У меня были для этого свои причины. Я пошел вверх пореке -- к поселку. Ночь была очень теплой, это, наверно, многиеиз вас помнят, и, пока я дошел до гостиницы, моя одежда почтисовсем высохла. Бар был еще открыт, и хозяин стоял за стойкой.Кров этот не был для меня особенно гостеприимным, и я решилтотчас же выехать на Аламо, чтобы воспользоваться прохладнымичасами ночи. Я уже отослал своего слугу вперед, сам жепредполагал отправиться на следующее утро; но то, что произошлов Каса-дель-Корво, заставило меня поторопиться с отъездом,насколько это было возможно. Расплатившись с мистеромОбердофером, я уехал... -- Откуда вы взяли деньги, которыми расплатились?.. --спрашивает прокурор. -- Я протестую! -- прерывает его защитник. -- Вот так порядки! -- восклицает ирландский юрист,вызывающе глядя на прокурора. -- Если бы это происходило внашем суде, с вами, пожалуй, поговорили бы иначе. -- Тише, джентльмены! -- говорит судья повелительнымтоном.-- Пусть обвиняемый продолжает. -- Я ехал медленно. Спешить мне было незачем. Спать мне нехотелось, и было все равно, где провести ночь -- в прерии илипод крышей своего хакале. Я знал, что к рассвету доберусь доАламо, и это меня вполне устраивало. Поглощенный своимимыслями, я не оглядывался назад -- по правде сказать, я и непредполагал, что кто-нибудь едет за мной,-- пока не проехалоколо полумили по лесу и не достиг дороги на Рио-Гранде. Тогдая услышал доносившийся сзади топот копыт. Я только что проехалповорот просеки, и увидеть всадника мне не удалось. Но яслышал, что он приближается рысью. Я подумал, что у догонявшегоменя человека могут быть враждебные намерения, хотя это неособенно меня беспокоило. Больше по привычке, выработаннойжизнью в прерии, по соседству с индейцами, я скрылся в чаще истал ждать, пока незнакомый всадник не подъедет ближе. Скоро онпоявился. Можете представить мое удивление, когда вместонезнакомца я увидел человека, с которым мы только недавнопоссорились! Когда я говорил о ссоре, я имею в виду не себя, аего. Я не знаю, в каком настроении он был. Возможно, тогда егоудержало только присутствие сестры, а теперь он потребует отменя удовлетворения за воображаемую обиду? Господа присяжные, яне буду скрывать, что подумал именно это. Я решил, что не станупрятаться, ибо совесть моя была чиста. Правда, я виделся с егосестрой тайно, но в этом были виновны другие, а не я и не она.Я любил ее всем сердцем, самой чистой и нежной любовью, как исейчас люблю... Хотя карета Луизы Пойндекстер стоит за кругом зрителей,девушка слышит каждое слово мустангера, а занавески задернутынеплотно, и она видит его лицо. Несмотря на печаль, сжимающуюее сердце, лицо девушки озаряется радостью, когда она слушаетоткровенные признания мустангера. Это -- отзвук ее чувства. Набледных щеках вспыхнул яркий румянец, но это румянец не стыда,а гордого торжества. Она не пытается скрывать этого. Наоборот, глядя на нее,можно подумать, что она вот-вот выскочит из кареты, бросится кчеловеку, которого судят за убийство ее брата, и с презрениембросит вызов самым беспощадным обвинителям. Тень грусти снова омрачает ее лицо, но печаль эта вызванане ревностью, -- Луиза слишком хорошо помнит слова,подслушанные у постели больного. Можно ли в них сомневаться? Онповторил их теперь, когда его сознание не помрачено, когда емугрозит смерть, перед лицом которой не лгут.
Воспользуйтесь поиском по сайту:
