3. Правление Савонаролы во Флоренции в 1492-1498 годах

Данная работа не является энциклопедией всех когда-либо существовавших аффективных обществ. Рассмотрим лишь некоторые, наиболее характерные.

Италия эпохи Ренессанса состояла из пяти почти равных по территории и населению независимых стран. Наименьшая – Флорентийская республика. Однако сам стотысячный город Флоренция общепризнанно считался культурной столицей полуострова.

После блестящего расцвета при гуманистическом универсализме, народы Апеннин, вместо сплочения на новом – коллективистском – взаимодействии, напротив, дробились, теряя национальное единство и входя в социальный стопор. Политический упадок, начавшийся в XVI веке, длился, напомним, до XIX века. То есть – почти весь государствоцентристский период в остальной Европе. В условиях идеологического вакуума общественное развитие, потеряв какую-либо системность, стало обвальным. Разбалансированное общество двигалось скорей по инерции, чем осмысленно. Свобода, унаследованная от гуманистических универсалистов, ускоряла деградацию, доводя до гротеска. Социум – то есть общество, объединённое совместными целями и ценностями – теперь под угрозой распада.

Однако, чем более в мотивацию итальянцев, не освоивших коллективистского взаимодействия, проникали ростки индивидуализма, тем насущней делалась потребность нажать на «стоп-кран» истории и разгрести авгиевы конюшни «прогрессизма». Следовательно – тем больше росло число «консерваторов». Объективную задачу консервации социального процесса могли решить, в частности, радикальные универсалисты, отрицавшие отступление от универсализма вообще.

Джироламо Савонарола сравнивал современную ему повседневность с нравами Содома и Гоморры. В раннем стихотворении «О гибели мира» он так протестовал против измены универсализму: «Я вижу (... ) безнадёжно поруганными добродетели и добрые нравы. Никто не стыдится своих пороков (... ) счастлив только тот, кто живёт грабежом, кто питается кровью ближнего (... ) Образованным и мудрым считается тот, кто (... ) пренебрегает Христом и Богом». А потому: «Раздели, о Господи, снова раздели воды Чермного моря и потопи нечестивых в волнах твоего гнева (... ) Но у меня есть ещё надежда, – предвосхищает Савонарола свою будущую роль в моральном оздоровлении «прогрессистов», – которая спасает меня от окончательного отчаяния» [цит. по: 15, 157].

«Где старые учителя и старые святые? » – сетует он, понимая, что урезонить всех злоупотреблявших игрой своей природы могут лишь «старые учителя» – то есть церковные универсалисты.

Не в силах более лицезреть «Содом и Гоморру», двадцатидвухлетний Савонарола в 1475-м году удаляется в монастырь. И вскоре в письме к отцу откровенно объясняет причины: «Вступить в монастырь меня побудило страшное ничтожество света и испорченность людей: разврат, нарушение святости брака, обман, гордость, нечестие и кощунства всех родов дошли в свете уже до того, что не находишь в нём более честных людей. Я не мог выносить злобы ослеплённых народов Италии, где угасли все добродетели и торжествует один лишь порок. Этот мир мог мне дать только глубочайшую скорбь (... ) Всякому сколько-нибудь честному человеку остаётся одно – покинуть скорее этот вертеп разврата и преступлений; остаётся жить одному, вдали от взора людского – как существу разумному, а не животному, окружённому свиньями» [цит. по: 28, 19; 70, 71].

В 1490-м году Савонарола переходит во флорентийский монастырь Сан-Марко. А вскоре его, как заслуженного и несгибаемого универсалиста избирают уже монастырским настоятелем.

Савонарола показал себя ярким и талантливым проповедником, его антипрогрессистские обличения перерастали в страстные монологи. Не изменил своему дару он и в Сан-Марко – коллеги всё чаще прислушиваются к необычному монаху. А вскоре Савонарола обращается не только к монастырскому кружку, но и ко всем прихожанам – к флорентийскому народу. Так началась его общественно-политическая жизнь.

Савонарола быстро вырос до народного вождя. Он клеймит «прогрессистов», изгоняет бесов, «творит чудеса». Его эмоциональный пафос нередко вызывал у присутствовавших слёзы. Сохранилось немало записей следующего характера: «Здесь меня одолели слёзы, и я не мог продолжать» [цит. по: 22, I, 236].

Флорентинцы всё активней откликаются на горячую пропаганду универсализма. Приток послушников в монастыри Тосканы растёт. В Сан-Марко, например, примеряют рясу Дж. Веспуччи – дядя знаменитого путешественника, Блеммет – учитель Пико делла Мирандолы, М. Фичино – глава неоплатоников и первый философ века, Н. Шонберг – впоследствии архиепископ и кардинал. Потребность заморозить общественный процесс – всё очевидней, и в острейшей схватке «консерваторов»-универсалистов и новаторов-«прогрессистов» народ явно склоняется к первым.

Именно необходимость приостановить разогнавшийся социальный ход предопределила Савонароле сочувствие и политическое возвышение, а катализаторам социальной гонки-«прогрессистам» – нелёгкую долю.

В 1492-м году Флоренцию оккупируют французские войска – посланцы страны, крайне успешно постигавшей науку государствоцентризма. Однако Савонарола отнюдь не печалится. Напротив – прекрасно понимает, что помощи в антипрогрессистской кампании дождёшься скорей от французского короля Карла VIII, чем от папы Александра VI, с которым мы уже познакомились выше. Приход французов Савонарола оценил как знак небес, божественную улыбку, открывающую долгожданные антипрогрессистские репрессии.

Французы изгоняют прежних правителей – Медичи. И вдруг оказывается, что флорентинцы никого из политиков слушать не желают. Главный авторитет – Савонарола. Популярный в народе проповедник идёт на соглашательство с захватчиками; его последователи немедленно избираются в городское правительство – Великий Совет. А значит, могут уже законотворчески пресекать «прогрессистские» вылазки и возвращать граждан в универсализм.

Благодаря заступничеству сильной метрополии – Франции, новый лидер рассчитывал выиграть в двух отношениях. Во-первых, обезопаситься от главного соперника – римского католического центра. А во-вторых – начать беспрепятственно разбираться с местными, флорентийскими «прогрессистами».

Французский король Карл VIII действительно поддержал планы Савонаролы. Однако вскоре вынужден вместе с войском покинуть Италию, и борцу с «прогрессистской» вакханалией, волею судьбы оказавшемуся во главе Флоренции, осталось уповать лишь на собственные силы и народный карт-бланш.

Чему же учил Савонарола в проповедях? Его «консервативная» доктрина – вариант традиционного христианства. Отличие лишь в антипрогрессистских инновациях, отвечающих политическому дисбалансу XV века. Основная идея: чтобы остановить прогрессистский шабаш, надо весь город превратить в один большой монастырь. Или, можно по-другому – расширить монастырь до города.

В «Проповеди на тему обновления церкви» (1495 г. ) недавнее завоевание Византии Турцией показано Божьей карой греческого православия за измену универсализму. Согласно Савонароле, ещё более тяжкая доля за те же извращения первохристианства ждёт и итальянский народ. Ожидает – если тот не опомнится и гневно не оттолкнёт «прогрессистов» как идеологов социального рывка в никуда.

Картина Божьего суда над «прогрессистской» Византией и Италией обрисована аллегорически. Савонарола говорит о «(... ) двух дочерях, данных в супруги Господу и Его Единородному Сыну, распятому Христу. Это церкви восточная греческая и наша римская (... ) Греческая церковь заблудилась в своих ересях, и Господь отверг её и от себя, и от своего Единородного Сына Иисуса Христа и приказал не давать ей хлеба, чтобы не было в ней проповедников, не было в ней никого, кто доставлял бы ей пищу для души, пищу духовную, кто просвещал бы её. Другая церковь есть римская, преисполненная симонии и мерзостей (... ) Чего она, по твоему мнению, заслуживает? Разве тебе не кажется, что Бог и её хочет наказать? Несомненно, ты это думаешь, полагая, притом, что Он накажет её гораздо строже, чем её сестру, ибо (... ) совершенно справедливо стали бы жаловаться Богу и говорить: «Если мы согрешили, ты заставил нас понести наказание; почему же ты не наказываешь другую церковь, которая согрешила больше нас? » [цит. по: 22, II, 225].

Укрепившись во власти, Савонарола немедля принялся загонять Флоренцию на высоты универсализма. Первым делом – сменил власть, официально объявив королём города не больше ни меньше как Иисуса Христа. Надпись на дворце Синьории гласила: «Jesus Christus Rex populi florentini, S. P. Q. decreto creatus» [16, 408]. Сам же Савонарола считал себя лишь скромным посредником, передающим безусловную для исполнения святую волю.

Для полноценной «консервативной» революции предстояло, напомним, не только антипрогрессистски обогатить традиционный универсализм, но и лишить «прогрессистов» права голоса. Иными словами – отменить свободу человеческого разума, дарованную гуманистами. Поэтому надзор за неблагонадёжным населением Савонарола доверил проверенным и матёрым «консерваторам», видящим насквозь всех супостатов-«прогрессистов».

Именно для замены гуманистической свободной любви к Богу (свободной – т. е. допускавшей «прогрессистское» инакомыслие) на церковно-универсалистский страх перед ним первые два пункта программы Савонаролы гласили: 1) Страх Божий и реформа нравов; 2) Любовь к (... ) общественному благу предпочтительна перед всякой частной пользой [цит. по: 22, I, 204]. При этом «благо для общества» из второго пункта понималось исключительно по-универсалистски – как новое повальное подчинение мистическому инстинкту.

«Цель наша есть Бог, – подчёркивает универсалистский реаниматор. – И если кто видит, что частный его интерес при этой реформе может пострадать, то всё же он должен охотно идти на это ради блага общины (... ) Если бы ты знал, что цель твоя есть Бог, ты не искал бы того, чего ищешь: почестей мирских и высоких званий. Мне кажется, что вы и думать перестали о целях, указываемых христианством, а прилагаете все старания лишь к тому, как бы взять всё возможное от мира, а не от Бога» (из проповеди «Хвалите Бога») [цит. по: 22, II, 241-242].

Таким образом, оба пункта программы можно объединить: бояться Бога, чтобы гарантированно подчиняться ему.

Нагнетая страх Божьей кары, Савонарола получал следующее оправдание антипрогрессистской контратаке. Поскольку расправа постигнет не только отдельных отличившихся ценителей гуманистических свобод, но и социум в целом (как в случае с Византией), избежать наказания можно при одном условии – при полной идеологической стерилизации общества.

Картинами Божьего суда проникнуто большинство проповедей Савонаролы: «Когда бы ты знала, Флоренция, что тебя ожидает, если не будешь поступать согласно моим словам, ты стала бы бояться Бога совсем не так, как сейчас! – приступает он к нравственному совершенствованию «прогрессистов», – (... ) Я тебе говорю, что меч уже уготован, что он уже обнажён, извлечён из ножен, если ты не согласна жить так, как хочет Господь». (Из проповеди на псалом «Хвалите Бога») [цит. по: 22, II, 240].

«Измените жизнь и нравы, – разоблачает аффектолог порочные наклонности оппонентов, – ибо это в ваших же интересах. Начинать же следует со страха Божия, как в том я постоянно убеждал вас в последние дни. О, Флоренция, я страшусь за тебя (... ) ибо, если ты не убоишься Бога (... ) опасаюсь я, как бы за свою великую неблагодарность не постигла тебя гибель (... ) Покайтесь же, доколе меч ещё не извлечён из ножен, доколе он не окровавлен: иначе тщетны будут ваша сила, ваша мудрость, ваша мощь» [цит. по: 22, 254].

«Я видел чёрный крест, воздвигшийся над Вавилоном-Римом, на каковом кресте было написано: Гнев Господен. Дождём падали мечи, ножи, копья и другое оружие, шёл град, летели камни с бурей и молнией удивительными и страшными. Стояла тьма и мрак. Я видел, как сотрясавшийся над Италией меч обратился острым концом книзу и со страшной бурей, неся с собой мучения, упал и стал разить» (из «Проповеди на тему обновления церкви») [цит. по: 22, II, 225-226].

Подчеркнём: учение Савонаролы, за исключением антипрогрессистских новинок, вполне сходно с первохристианским. Принципиальная разница одна: церковные универсалисты IV-XIV вв. объявляли народ «злым» для обучения его универсалистски-мотивированному труду, отвечающему  поступательному социальному развитию. Савонарола же в XV веке «прессинговал» сограждан ради обороны универсалистских стимулов от «прогрессистов» и возврата в старый добрый универсализм. Поэтому общество, созданное Савонаролой во Флоренции, будем называть аффективным универсалистским». 1

Самое время представить такую аналогию. Если бы, скажем, Дон Кихот для воплощения своих благородных целей прибёг бы к насилию, то мера насилия была бы прямо пропорциональна отрыву его идеалов от действительности. Вот и Савонарола борется с грешным естеством – виновником обострения идеи Универсума – крайне рьяно. «Посмотри, что делается в ночь под Рождество Христово, – упрекает он сограждан в нецеломудрии, – все христиане должны бы идти в церковь на службу и благодарить Бога за Его благодеяние, а тут наоборот, многие идут в эту ночь в таверны и объедаются, потом начинают играть, ругаться, предаваться похотям тела и творить тысячи грехов (... ) Вот говорит пустая женщина: «Скоро ли придёт воскресенье, когда мне можно будет пойти потанцевать, принарядиться, приукраситься, показаться тому, другому? » А вот говорит молодой человек: «Всю неделю сижу я в лавке, часу у меня нет приятного; кажется, тысяча лет осталась ещё до такого-то праздника. Тогда уж и я пойду, поиграю немножко, поухаживаю» (... ) Когда ты видишь женщину с открытой грудью и расфранченную, разве ты не скажешь: «Что это за признаки? Это не признаки женщины вполне честной» (... ) Вот видишь ты священника, публично играющего, ходящего по тавернам, держащего сожительницу (... ) Ты скажешь в сердце своём, что он воздвиг знамя греха, то есть знаки его выставил напоказ. Монашенки тоже «поставили знаки свои вместо знамений наших», ибо они целый день стоят у решёток и болтают с молодыми людьми» [цит. по: 22, II, 211-214].

Не избежали педагогического дара Савонаролы и художники, скажем, изображавшие мадонну с обнажённой грудью или писавшими её с особ, известных в городе крайне индивидуалистскими профессиями. «Вы, живописцы, поступаете нехорошо, – не желает аффектолог разочаровываться в женщинах. – Если бы вы знали, как я, о соблазне, который исходит от этого, вы, конечно, так не поступали бы (... ) Вы думаете, что Дева Мария была разукрашена так, как вы её изображаете? А я вам говорю, что она одевалась как самая бедная женщина» [цит. по: 61, 592].

«Разве Платон, превозносимый теперь до небес, не настаивал на необходимости закона, по которому поэты изгонялись бы из города за то, что (... ) в гнуснейших стихах воспевают плотские страсти и нравственный разврат? – клюёт Савонарола поэтов, прозаиков и прочих акул пера. – Что же делают наши христианские правители? Почему они прикрывают это зло? Почему не издают закона, по которому не только были бы извергнуты из городов такие поэты, но и их книги, вместе с книгами других древних авторов, писавших об искусстве любви, о блудницах? » [цит. по: 61, 595; 36, 32].

«Правители флорентийские (... ) – громит он всех попустительствующих низменным влечениям, – Карайте грех, истребляйте пороки, относитесь серьёзно к этому ужасному отклонению от природы. Не старайтесь наказывать тайно, но делайте это во всеуслышание целой Италии (... ) Начинайте с одного, доберётесь после и до прочих. Если вы не исправите виновных, то дадите возможность развиться греху. Наказывайте игроков. Известно ли вам, что ещё до сих пор продолжаются игры? (... ) Без сострадания вырывайте язык у богохульцев. Св. Людовик, король французский велел выжечь губы у одного богохульника (... ) Запрещайте также танцы; теперь не время танцевать. Не дозволяйте давать балы ни в городе, ни в деревнях. Имейте своих агентов и наказывайте их самих, если уличите в потачке. Наблюдайте, чтобы в шесть часов вечера таверны закрывались. Этот приказ повторялся много раз, но о нём забыли и думать. Притворяйтесь, что вы ничего не видите, а между тем хватайте преступников и немедленно карайте их» [цит. по: 70, 161]. Так гасил Савонарола дурные страсти сограждан.

Решительную войну он вёл даже против целых профессий, основанных на неуниверсалистской мотивации – ростовщиков и менял. Чтобы пустить бизнес на правильный путь, во Флоренции открыли показательный ломбард для бедных – за самые ничтожные проценты. Вскоре ломбард стал столь успешным, что еврейские ростовщики предложили правительству 20 тысяч золотых флоринов, лишь бы прикрыть это богоугодное предприятие. Как же они прогадали! Савонарола, преодолев ложное человеколюбие, изгнал «вероломную еврейскую секту (... ) гнуснейшего червя ростовщичества, от которого Флоренция страдает уже 60 лет» [цит. по: 22, I, 229]. Несостоявшихся бизнесменов-евреев и прочих бескорыстных любителей денег попросили переехать в какой-нибудь другой город. Да поживее.

Стремясь выкорчевать «прогрессистскую» заразу, флорентийский кормчий делает ставку на молодёжь, и учреждает из неё полицию нравов. Несколько сотен подростков разделили на четыре отряда, по числу городских кварталов, одели в ангельские наряды и доверили самые сложные задачи. Pacieri, например, следили за порядком в церквях и на шествиях. Corettori братски внушали тех, в ком видели «прогрессистское» легкомыслие. Limosinieri собирали милостыню для бедных, listratori наблюдали за чистотой церковных предметов. И, наконец, inquisitori своими руками осуществляли исполнительную власть [70, 165-167].

Полные максималистского задора, маленькие инквизиторы выбегают на улицы в поисках любой возможности подперчить оппонентам. Серьёзно перепало сквернословам, любителям азартным игр, «непристойно одетым дамам», прочим рискнувшим продемонстрировать свои сомнительные достоинства.

«Именем Иисуса Христа, короля нашего города, – одёргивают они женщин, поддавшихся пагубным страстям, – мы призываем тебя сбросить эту роскошь, чтобы к тебе не пристала чума» [70, 166; 106, 127].

Преисполненные праведной ненависти, детские легионы врываются и в дома «прогрессистов». Хватают предметы развлечений и удовольствий, чтобы грешная плоть не смела управлять рассудком. Началась так называемая тирания мальчиков.

Флорентийские «пионеры» оказались так сноровисты, что вскоре весь город охватила антипрогрессистская шпиономания. Юная поросль подсматривала за родителями, взрослые дочери – за матерями. Мужья, чтобы не заподозрили в служении низменному естеству, а не королю города Иисусу Христу, следовали капризам жён. А те отказывались исполнять супружеский долг, поклявшись годами соблюдать целомудрие. Савонарола мечтал, что когда-нибудь его теократия достигнет такого совершенства, что в ней вообще перестанут вступать в брак. Все боялись слуг, которым за донос полагался гонорар.

Очередным шагом в коррекции «прогрессистского» мировоззрения стала борьба с карнавалами. Флорентийские карнавалы славились весельем и беззаботностью. Аффектолог решил не искоренять давнюю традицию, но преобразовал день торжества плоти в праздник её бичевания.

В очередное карнавальное утро на площадях и перекрёстках граждане вдруг узрели алтари и часовенки. Около них дети собирали милостыню, причём уже не на «прогрессистские» проказы, а на помощь бедным. Прежние карнавальные песни с треском запретили. А чтобы никому не было обидно, Савонарола лично создал духовные гимны, призывавшие к целомудрию и покорности. Они и исполнялись детьми во время «народных гуляний», заставляя «прогрессистов» загрустить.

«Гвоздём» же аффективно-универсалистского карнавала стало так называемое «сожжение суеты». Например, в 1497-м году из конфискованных у горожан «суетных» вещей – карнавальных масок, накладных бород, книг Овидия, Горация, Боккаччо, косметики, игральных карт – заботливо сложили пирамиду. Венчало её аллегорическое изображение самой «суеты». Под звуки душеспасительных псалмов тщеславные предметы охватывало пламя, чтобы освободить возрождаемый универсализм от ещё одного индивидуалистского соблазна.

Преподав «прогрессистам» урок нравственности, «консерваторы» наконец увидели признаки выздоровления своих жертв. Вместо прежних карнавалов по улицам сновали религиозные процессии. Мелькали чётки, чёрные одежды, постные лица, истомлённые бдением и молитвами. Трудные дни настали для «прогрессистов». Даже самые отъявленные свободолюбы, и те присмирели, прикинувшись прилежными универсалистами.

Помогая всем дрогнувшим перед напором плоти, Савонарола не мог рано или поздно не столкнуться с общеевропейской идеологической властью – римским духовенством. Э. Роттердамский, слушавший Савонаролу во Флоренции, говорил, что когда тот вспоминал о неканонических похождениях папы и о его ответственности за собственную безответственность, то, казалось, вдруг немел и даже обрывал проповедь на интересном – так мутило его от понтифика [70, 250].

Бескомпромиссный антинепотизм привёл Савонаролу к схватке с самим оплотом непотизма – папой Александром VI. Последней каплей стало известие, что католического начальника вновь посетили светлые чувства, и в апреле 1497-го года он подарил миру очередного «племянничка». Вынести этого проявления грешной природы святого отца Савонарола не смог. А потому – стал усиленно призывать на его голову кару.

«Что же ты, Господи! что же ты медлишь! Рази, рази! Освободи твою святую церковь от этих демонов, от этих тиранов, от этих развратных прелатов. Разве ты не видишь, как церковь твоя наполняется зверями. Иди и накажи этих злодеев. Посрами их, срази их, чтобы мы спокойнее и легче могли служить имени твоему» [цит. по: 70, 256-257], – так боролся Савонарола с уродливыми вожделениями понтифика. Однако тот по-прежнему огорчал оппонента дурными наклонностями.

Савонарола знал, что ряд «консервативных» католических кардиналов тоже втайне желают скинуть с престола жизнелюба-папу. Забрезжила надежда на внутрикатолическую революцию. Свершить её мог только церковный собор, на созыв которого постоянно надеялся Савонарола, обостряя схватку с Александром. В итоге противостояние двух претендентов на духовное лидерство стало непримиримым.

В мае 1497-го года Александр подписал буллу об отлучении Савонаролы от церкви за еретическую антипапскую пропаганду. Однако симпатии флорентинцев пока остаются на стороне аффектолога. Новые городские правительства вплоть до зимы 1498-го года по-прежнему избирались из «консерваторов». Летом 1497-го года флорентийская синьория смело отвечала понтифику на повеление «не слушать Савонаролу ни в проповедях, ни каким-либо другим образом и даже не посещать монастырь» [цит. по: 70, 257]: «Мы, святой отец, смотрим на это дело иначе. Мы видим в Джироламо мужа доброго и вполне религиозного. Мы считаем его опорою христианства. В продолжение нескольких лет он сумел только одними проповедями править и владеть городом нашим, изменив за это время к лучшему нравы и обычаи народные» [цит. по: 70, 278].

«Что мне сказать о разврате духовенства, – вступал с Римом в смертный бой Савонарола, на которого любое проявление свободной человеческой природы действовало как красное на быка. – Все дни они проводят в пустой болтовне с женщинами (... ) Духовники не разлучаются и в церквях с женщинами» [цит. по: 70, 25-26]. «В одном Риме 11 тысяч распутных женщин. Священники проводят ночи с этими женщинами, а утром служат обедню и думают, что служат Богу. Всё продажно в Риме; все духовные должности, всё можно получить за деньги» [цит. по: 28, 40].

Зимой 1498-го года, предвосхищая Лютера, Савонарола заявляет: «Вы думаете, Рим мне страшен? Нет, я никого и ничего не боюсь. Мы пойдём против вас, как против язычников» [цит. по: 70, 286]. Папа в ответ мобилизует всё могущество, чтобы поквитаться с ненавистным конкурентом.

Сжегши за собой мосты, Савонарола идёт на шаг отчаяния – посылает французскому, английскому, венгерскому и германскому государям письма с призывом немедля созвать собор для низложения Александра VI. Тот человек не достоин быть преемником святых апостолов – обвиняет Савонарола папу – чья жизнь нисколько не походит на праведное существование основателей римского патриархата. «Папа, теперь сидящий на престоле, не может зваться не только папой, но даже простым христианином» [цит. по: 70, 291].

Однако проуниверсалистская антипапская коалиция – утопия. «Письма к государям» перехватывают, доставляют Александру, и теперь они уже служат поводом решающей атаки на Савонаролу. Папа грозит интердиктом всей Тоскане, если флорентийское правительство само не угомонит раскольника. Интердикт означал запрещение богослужений, неосвящение погребений, исключение из общеевропейской торговли. Перед такой угрозой в XV веке не мог устоять никто. Тогда не подозревали, что до Реформации осталось всего-то 20 лет.

И действительно, в противостоянии двух борцов за разные жизненные идеалы явен перелом. Испуганные флорентинцы, забыв о желании обратить вспять заблудший социальный процесс и строить универсалистское аффективное общество с Савонаролой во главе, отворачиваются от аффектолога. 17 марта 1498-го года, следуя папской булле, городское правительство запрещает его проповеди.

Удача окончательно отступает от Савонаролы, когда 7 апреля умирает его потенциальный защитник – французский король Карл VIII, что резко меняет баланс сил.

Причина непоследовательности флорентинцев, вдруг за считанные недели занявших не просто нейтральную, но радикально враждебную Савонароле позицию, не совсем ясна. Пропапские настроения зреют весной 1498-го года крайне быстро, и город охватывает нечто вроде антиаффективного восстания. Силой захваченный народом Савонарола был отдан под папский суд, и после сфабрикованного следствия 23 мая 1498-го года казнён на костре как еретик, посягнувший на Богом данную папе власть. Как пишет историк П. Виллари: «Всего грустнее было видеть ту поголовную измену памяти Савонаролы, ту низость, с какой бывшие поклонники его, даже учёные, как Фичино и Верино, вдруг с каким-то ожесточением начали нападать на него» [22, II, 188-189].

Общество было охвачено стадным малодушием и поддержало папу, объясняют некоторые проигрыш Савонаролы [15, 205]. «Недостаток решительности в критические минуты – одна из причин поражения Савонаролы», – полагают другие [70, 6]. «До полного вызревания (идей Савонаролы. – К. К. ) не хватило одной лишь удачи», – думают третьи [16, 390]. Исход борьбы решил пиетет перед папством, заложенный в каждом итальянце генетически, считают четвёртые.

Показательно, как менялось отношение к аффективному универсализму ряда гуманистов. Большая часть умеренно гуманистической интеллигенции сначала поддержала Савонаролу как борца с галопирующим социальным процессом – результатом невостребованности в Италии государствоцентризма. Но, увидев, что борясь с «изнанкой» Ренессанса, аффектолог ликвидирует сами основы гуманистического универсализма – свободное стремление «доброго» христианина к Божественному единению, гуманистам пришлось отказаться либо от поддержки Савонаролы, либо от собственных взглядов.

По первому пути пошёл, например, Фичино, написав в критические для Савонаролы дни «Апологию в защиту многих флорентинцев, введённых в заблуждение антихристом Савонаролой, величайшим из лицемеров, представленная коллегии кардиналов».

О другом же стороннике Савонаролы – художнике С. Боттичелли – Д. Вазари, напротив, пишет: «Он сделался как бы одним из приверженцев его (Савонаролы. – К. К. ) секты; это было причиной того, что он оставил живопись и, не имея средств к существованию, впал в величайшее разорение. Упорствуя в этом направлении, он сделался (как их тогда называли) «плаксою» и отбился от работы. Так в конце концов он дожил до старости и был до такой степени беден, что, вероятно, умер бы с голоду, если бы его не поддержал Лоренцо де Медичи, для которого он, помимо многого другого, достаточно поработал при постройке госпиталя в Вольтерре, а вслед за Лоренцо – и многие поклонники его дарования» [18, 50-51].

⇐ Предыдущая15161718192021222324Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: