За эту статью меня прокляли – даже возникла легенда о ее “проплаченности” (один из самых устойчивых и необоримых мифов в связи с критиками). Трудно толком понять почему, но именно Фёдор Бондарчук стал для многих символом всех пороков новейшего русского ки

За эту статью меня прокляли – даже возникла легенда о ее “проплаченности” (один из самых устойчивых и необоримых мифов в связи с критиками). Трудно толком понять почему, но именно Фёдор Бондарчук стал для многих символом всех пороков новейшего русского кино. Возможно, дело в спайке с политическими властями. Или в том, как активно – иногда кажется, что чересчур, – Бондарчук присутствует в медийном пространстве. Простой статистический факт меж тем свидетельствует о (всё еще редкой в нашей стране) способности режиссера завоевывать массового зрителя. Он продемонстрировал это уже в дебютной “Девятой роте”, моментально получившей культовый статус. После коммерческого провала тяжеловесного двухчастного “Обитаемого острова” Бондарчук вернулся от футурологии к военному советскому прошлому, сделав свой самый амбициозный фильм (недаром “Сталинград” стал первой новой российской картиной, представленной в формате IMAX). И снова – незаурядный успех. На долгие годы именно “Сталинград” стал лидером отечественного проката (среди русских картин). В момент написания статьи никто еще не мог этого предположить.

Что немцу хорошо

“Сталинград” Фёдора Бондарчука (2013)

Начать с главного: “Сталинград” – хороший фильм. Не шедевр на все времена, но таковых в постсоветском коммерческом кино и не встречалось. Зато гораздо осмысленней, ярче, увлекательней “Девятой роты” и “Обитаемого острова” того же Фёдора Бондарчука. Здесь много красивого, но, к счастью, мало красивостей. Есть пафос, но нет квасного патриотизма. А это куда важнее, чем то, соберет ли фильм свои миллионы (вполне вероятно) и получит ли “Оскара” (вряд ли).

Фёдор Бондарчук – не Сергей Бондарчук. Те, кто злорадно об этом напоминает, забыли, что мир, в котором Бондарчук‑ старший снимал для многомиллионной аудитории “Судьбу человека” и “Они сражались за Родину”, был другим. Тот режиссер виртуозно владел советской образной системой и участвовал в ее создании, в отличие, скажем, от ее патентованного разрушителя Алексея Германа‑ старшего. Сегодня той системы не существует, а новую никто не создал. Отсюда – и обидные кассовые неуспехи новых военных фильмов, от “Утомленных солнцем‑ 2” до “Белого тигра”. А ведь Великая Отечественная – главная в РФ “духовная скрепа”, и Сталинградская битва – самое ее сердце. Так что задача перед Бондарчуком‑ младшим стояла сложнее, чем перед его отцом или ментором Юрием Озеровым (в его “Сталинграде” Бондарчук‑ младший дебютировал как актер в 1989‑ м).

Беспроигрышное решение – рассказать “Сталинград” как сказку: ведь любые претензии на реалистичность, да еще в форме мегаблокбастера, были бы смешны. Для этого введена сюжетная “рамка”, одна из главных находок в целом скучноватого сценария: фильм начинается и заканчивается в Фукусиме, где во время землетрясения пожилой эмчеэсник утешает попавшую в завал немку рассказами о своей матери и “пяти отцах”, защищавших ее в Сталинграде солдатах. Итак, перед нами миф о Вифлееме и непорочном зачатии. Недаром в первых же кадрах солдаты идут по воде аки посуху, а минут через десять живыми факелами – ни дать ни взять воины Апокалипсиса – берут приступами немецкий форпост. Сгорая заживо – воскреснешь, ползая по грязи – очистишься (в финале как символическое крещение возникает сцена неправдоподобного омовения в вынесенной из развалин ванне). В этом наоборотном мире даже снег черный – действие происходит до холодов, в ноябре 1942‑ го, и с неба бесперебойно падает пепел, – а в зарницах, грозно сверкающих за облаками, нетрудно рассмотреть путеводную звезду.

Усилиями оператора Максима Осадчего и бригады кудесников из цеха художников‑ постановщиков фильм неотвратимо погружается в болото густой символики. На плаву всё держится только за счет изобретательного и эффектного 3D: оно “заземляет” визуальный ряд, придавая ему осязаемость и предметность. Первыми жертвами становятся актеры. Ансамбль пятерых защитников Дома (с большой буквы, как иначе) подобран умно, но сыграть что‑ то хотя бы отчасти выразительное доводится только командиру‑ управдому, вечно ожесточенному герою Петра Фёдорова. В чуть более выигрышном положении Мария Смольникова: она по меньшей мере единственная девушка в толпе мужчин, чудом задержавшаяся в разрушенном здании сирота. Но и ей, как постоянно говорит один из персонажей, “в общем и целом” приходится играть Россию. Уже не величавую “Родину‑ мать”, а эдакую “Родину‑ сестру”, в том же сером платочке и с тем же пронзительным взглядом.

Однако в фильме есть и вторая сюжетная линия, спасающая первую, а заодно всё предприятие. Это история капитана Кана, упустившего тот самый Дом, а теперь одержимого идеей захватить его вновь. На самом деле “Сталинград” – одиссея этого потертого мужчины со стальными нервами, попавшего в страну символов Россию, как в западню: он пал жертвой ее чар, еще этого не осознав (Кан влюбляется в русскую блондинку, как две капли воды похожую на его погибшую жену). Стопроцентный немец, рационалист и прагматик, этот рыцарь вермахта пытается понять логику абсурдного противостояния, исход которого, казалось бы, предрешен, – и не может. Он – Фома Неверующий, поставленный самой судьбой на сторону зла и постепенно это осознающий. Он – дальний родич поручика Брусенцова из “Служили два товарища”, которого всегда было так жалко, хоть он и убивал невинных красноармейцев. Наконец, самое важное: он, враг у ворот, и есть агент каждого из нас. На мифический мир Сталинграда мы, нравится нам это или нет, смотрим его глазами.

Причина тому – удивительное мастерство немецкого актера Томаса Кречмана, сыгравшего главную роль в немецкой картине с тем же названием ровно двадцать лет назад: видимо, за эти годы он накопил такую внутреннюю энергию и силу, что запросто переиграл всех русских (не “Оскар”, так “Нику” с “Золотым орлом” мы ему за это точно должны). И в этом же – высокий, отнюдь не декоративный гуманизм картины, уравнивающий противников перед лицом смерти, а войну уподобляющий землетрясению.