 |
Особенно в российском кино. Русская драматическая, но проект‑то международный, и актеры – со всего мира. Кристофер Ламберт, например.
|
|
|
|
Особенно в российском кино.
…Особенно в российском кино, что у меня есть возможность сказать что‑ то свое и так, как я это понимаю, как я это чувствую. И так, как, я думаю, надо показывать подобные вещи: не с холодным носом, а эмоционально. Иногда с перебором зрительских эмоций.
“Собибор” явно задумывался продюсерами как большое кино, даже скажу страшное слово – блокбастер. Интимная и болезненная тема картины не очень сочетается с таким масштабом и размахом. Сложно было уравновешивать одно с другим?
Этот баланс, наверное, зависит от воспитания и от внутреннего вкуса. Приходилось именно балансировать, чтобы не свалиться в то, что проще всего: показывать насилие, мертвые тела, кровь. Я постарался максимально убрать это из фильма, оставить только там, где надо. Основной акцент – на актерской игре, и это очень важно. Мы, как ни крути, русская драматическая школа, и нужно пользоваться теми козырями, которые у нас сегодня есть.
Русская драматическая, но проект‑ то международный, и актеры – со всего мира. Кристофер Ламберт, например.
Не было никаких различий, потому что все актеры так или иначе начинают с системы Станиславского. Мне повезло, что за редким исключением практически 99 % актеров в фильме – блестящие. Я их открыл для себя и наслаждался общением. Даже пришлось некоторым чуть‑ чуть удлинить киножизнь.
Кастинг был твой или это было совместное с продюсерами решение?
Естественно, частично отбор актеров определялся решением продюсеров, которые учитывали европейский прокат и другие обстоятельства. Естественно, я это поддержал. Фильм должен был стать многоязыковой историей, историей вавилонского побега. А продюсеры и прокатчики поддержали мою идею оставить в фильме многоязыковость, не дублировать диалоги на других языках. В этом, наверное, есть и новаторство, и дерзость для нашего рынка.
|
|
|
Сложно было одновременно пробовать себя в режиссерской профессии и играть центральную роль?
Я, когда бегал с площадки к монитору и обратно, иногда на достаточно большие дистанции, мысленно вспоминал Никиту Сергеевича Михалкова, его первый большой фильм “Свой среди чужих, чужой среди своих”. И понимал, что немножко завидую: у него было на тот момент чуть больше времени на подготовку, своя команда, с которой он говорил на одном языке… Тем не менее, сжав зубы и скрипя ботинками, я бегал и работал.
А как этого добиться – понять про самого себя, что находишься на нужной волне, не фальшивишь?
Не сфальшивить – да, это важно. Очень не хотелось в этой истории псевдоправды. Существование актеров – я сейчас не про себя говорю, а про всех, – всё‑ таки тут не бытовое. Я просил их иногда делать вещи парадоксальные, может быть, немножко неудобные в их понимании той же европейской школы актерской игры. Недавно я с поляками разговаривал на премьере в Варшаве, они мне признались уже на премьере, что мы делали вещи, не совсем им свойственные и привычные, они так не привыкли работать. Это такой сочащийся внутренний трагизм, который нужно было совместить с элементарными физическими действиями и ощущениями.
То есть почти гротеск?
Почти гротеск, абсолютно верно. Что касается себя, то, конечно же, я как режиссер уделил актеру Хабенскому намного меньше времени и внимания, чем можно было бы это сделать. Наверное, больших открытий как актер я в этом фильме не сделал. Но, по‑ моему, не испортил, что тоже очень важно.
Нельзя сказать, что “Собибор” – фильм про подвиг Александра Печерского, поднявшего восстание в лагере смерти. Твой герой – лишь один из равноправных персонажей картины.
|
|
|
Главный герой – это лагерь смерти. А все остальные – эпизоды в жизни главного героя. Я старался уделять одинаковое внимание всем эпизодам, сколько бы экранного времени ни было. Предположим, Михалина Олыпанска появляется в самом начале и тут же, к ужасу многих любителей красивых женщин на экране, попадает в газовую камеру. Или история ювелира, который сходит с ума, его сыграл замечательный голландский актер… всё‑ таки это эпизоды. В конце фильма я попытался сделать акцент на рождении нового героя. Это мальчик Шломик. Я придумал, и мне удалось это снять в самый последний день, его пробег, его дыхание. С ним рождается новый кровавый герой‑ мститель.
Фильмов о восстании в Собиборе было достаточно много – и игровых, и документальных. Недавний “Сын Саула” тоже затрагивал эту тему. Зачем нам сегодня еще один “Собибор”? Ты нашел для себя ответ на этот вопрос?
Скажу очень просто: если фильм производит на зрителя эмоциональное воздействие, если люди, приходящие в кинотеатр, начинают чувствовать и сопереживать, значит, наверное, этот фильм не проходной, не история освоения бюджета. Такие фильмы имеют право быть наряду со всеми остальными – спортивными драмами, комедиями, фантастическими триллерами. А то огромное количество хихик и хахак на киноэкранах вместе с телевизором куда‑ то чуть‑ чуть нас в другую сторону уводят.
У тебя есть свой ответ на вопрос о том, почему в России до сих пор снимается так много фильмов о войне и так мало – о Холокосте? Понятно, что тема была табуированной в советское время, а сейчас? Или никто просто не решается пойти наперекор советским традициям?
Я думаю, что советские традиции еще живы и продолжают по инерции работать. Они в нас всё равно сидят. Надо отдать должное смелости продюсера. Эльмира Айнулова взяла эту тему и сделала ставку на меня, на мою дебютную работу: это отчаянная смелость для продюсера. Ведь люди этой профессии в последнее время больше заняты зарабатыванием денег. Дело только в бизнесе: тема считается рискованной.
|
|
|
