 |
Письмо из окопа. Мензелинские воспоминания
|
|
|
|
Письмо из окопа
Гази Кашшафу
Любимый друг!
От твоего письма
В груди моей живой родник забил.
Прочел я, взял оружие свое
И воинскую клятву повторил.
Я ростом невысок. А в тесноте
Окопной с виду вовсе не батыр.
Но нынче в сердце, в разуме моем,
Мне кажется, вместился целый мир.
Окоп мой узкий, он сегодня грань
Враждебных двух миров.
Здесь мрак и свет
Сошлись, здесь человечества судьба
Решается на сотни сотен лет.
И чувствую я, друг мой, что глаза
Народов всех теперь на нас глядят,
И, силу в нас вдохнув, сюда, на фронт,
Приветы и надежды их летят.
И слышу я, как ночи напролет
Веретено без умолку поет.
На варежки сынам‑ богатырям,
Без сна, овечью пряжу мать прядет.
Я вижу наших девушек‑ сестер –
Вдали, в цехах огромных, у станков.
Они гранаты делают для нас,
Чтобы скорее сокрушить врагов.
И вижу я – «тимуровцы» мои
Советуются в тишине дворов,
Как, чем помочь семье фронтовика,
Сарай покрыть да заготовить дров.
С завода сутками не выходя,
Седой рабочий трудится для нас.
Что глубже чувства дружбы?
Что сильней,
Чем дружба, окрыляет в грозный час?
Мое оружье! Я твоим огнем
Не только защищаюсь, я его
В фашистов направляю, как ответ,
Как приговор народа моего.
Я знаю: грозный голос громовой
Народа в каждом выстреле звучит.
Я знаю, что опорою за мной
Страна непобедимая стоит.
Нет, не остыть сердечному теплу,
Ведь в нем тепло родной моей страны!
Надежда на погаснет, если в ней
Горячее дыханье всей страны!
Пусть над моим окопом все грозней
Смерть распускает крылья,
тем сильней
Люблю свободу я, тем ярче жизнь
|
|
|
Кипит в крови пылающей моей!
Пусть слезы на глазах…
Но их могло
Лишь чувство жизни гордое родить.
Что выше, чем в боях за край родной
В окопе узком мужественно жить?!.
* * *
Спасибо, друг!
Как чистым родником,
Письмом твоим я душу освежил.
Как будто ощутил всю жизнь страны,
Свободу, мужество, избыток сил.
Целую на прощанье горячо.
О, как бы, милый друг, хотелось мне,
Фашистов разгромив,
Опять с тобой
Счастливо встретиться в родной
стране!
Октябрь 1941
Мензелинские воспоминания
Прощай, Мензелинск!
Уезжаю. Пора!
Гостил я недолго. Умчусь не на сутки.
Прими эти строки мои,
что вчера
Я, вдруг загрустив, написал ради шутки.
Пусть здравствуют улицы эти, дома
И серая, снежная даль горизонта!
И пусть лейтенанты, что прибыли с
фронта,
Красивейших девушек сводят с ума!
Пусть здравствуют долго старушки твои,
Что с давней поры к веретенам прильнули!
И пусть они плачут
в те дни, как бои
Солдат молодых призывают под пули!
Пусть здравствуют также мальчишки!
Они,
Сражаясь на улицах, «ходят в атаку»
И «Гитлером» метко зовут в эти дни
От злобы охрипшую чью‑ то собаку.
Завод пивоваренный здравствует пусть!
На площади встал он девицею модной.
Я должен признаться, что чувствую
грусть:
Расстаться приходится с пеной холодной.
Шункар[3] твой пусть здравствует лет
еще сто!
Актерскою славой греметь не устал он.
Но черт бы побрал твой театр за то,
Что нынче спектаклей играет он мало.
Пусть здравствует каждый твой шумный
базар!
Вкусней твоих семечек сыщешь едва ли.
Пусть здравствует баня, но только бы пар,
Но только бы воду почаще пускали!
Пусть здравствует клуб твой! Он был бы
не плох,
Да белых медведей теплее берлога.
Собрать бы туда всех молоденьких снох,
Чтоб клуб они этот согрели немного.
|
|
|
Невесты пусть здравствуют! Жаль их до
слез.
Помады отсутствие их не смущает.
Но как разрешишь их важнейший вопрос,
Когда женихов в Мензелях не хватает?
О девушках надо подумать всерьез,
Ведь каждый бухгалтер, что любит
конкретность,
В расчет не берет «жениховский вопрос»
И с них вычитает налог за бездетность.
Прощайте, друзья!
И простите вы мне
Шутливые строки.
Я еду сражаться.
Вернусь, коль останусь живым на войне.
Счастливо тебе, Мензелинск, оставаться.
1941
Слеза
Покидая город в тихий час,
Долго я глядел в твои глаза.
Помню, как из этих черных глаз
Покатилась светлая слеза.
И любви и ненависти в ней
Был неиссякаемый родник.
Но к щеке зардевшейся твоей
Я губами жаркими приник.
Я приник к святому роднику,
Чтобы грусть слезы твоей испить
И за все жестокому врагу
Полной мерой гнева отомстить.
И отныне светлая слеза
Стала для врага страшнее гроз,
Чтобы никогда твои глаза
Больше не туманились от слез.
Февраль 1942. Волховский фронт
Сон
Все о тебе я думаю, родная,
В далекой незнакомой стороне.
И где‑ нибудь в пути, глаза смыкая,
С тобой встречаюсь лишь в недолгом сне.
Ко мне идешь ты в платье снежно‑ белом,
Как утренний туман родных полей.
И, наклоняясь, голосом несмелым
Мне шепчешь тихо о любви своей.
С какой тревогой ты мне гладишь щеки
И поправляешь волосы опять.
«К чему, родная, этот вздох глубокий? »
В ответ ты начинаешь мне шептать:
– А я ждала, я так ждала, мой милый.
Ждала, когда придет конец войне.
В бою сразившись с грозной вражьей
силой,
С победою примчишься ли ко мне?
Подарков приготовила я много.
Но все ж подарка не нашла ценней,
Чем сердце, что, объятое тревогой,
Бессонных столько видело ночей.
Глаза открыл я. Что это со мною?
Весь полон странным сновиденьем я
Мне волосы тревожною рукою
Погладила любимая моя.
Как горько мне и сладко пробужденье.
Любимая, ты знаешь ли о том? –
Была ты мне не только на мгновенье
И светлою мечтой, и сладким сном.
Я позабыть не в силах, как впервые
Ты напоила пламенем меня.
|
|
|
В глазах сверкали искры озорные
От радостного, скрытого огня.
А нежности в тебе так много было,
Меня ласкала ты как малыша…
Любить весну ты друга научила,
Чтобы рвалась в полет его душа!
Я в смертный бой иду с винтовкой новой
За жизнь, что вечно сердцу дорога.
Нас ненависть зовет, и мы готовы
Взойти к победе по костям врага.
Жди, умница, мы встретимся с тобою,
Вернусь, сметя всю нечисть за порог.
Заря займется над родной страною,
Как нашего бессмертия исток.
Меня прижмешь ты к сердцу, как бывало.
И скажешь: «Все тебе я отдаю.
Подарков много, но прими сначала
Любовь мою! »
За эту вот любовь, за наше счастье
Иду навстречу ярости войны.
Поверь, мой друг:
мне бури и ненастья
И никакие битвы не страшны.
Март 1942. Волховский фронт
|
|
|
