Активность сличения и психическая интерференция

Будем рассуждать так: активность сличения должна проявляться по отношению к любой входящей в психику информации, в том числе и к информации, данной сознанию. Естественно предположить, что после проверки правильности сознательных преобразований информации в сознание поступает информация, уже маркированная полученными результатами проверки. Этого рассуждения достаточно, чтобы сконструировать такую ситуацию, когда факт проверки сам по себе ведет к искажению сознательных намерений человека. Пусть субъект выполняет задачу игнорирования какой-либо информации (типа: "не думай об А", "не обращай внимания на В", "не вспоминай С" и т.д.). Если данное задание сознательно принимается субъектом, то он, в соответствии с обсуждаемым принципом, не способен отказаться от проверки правильности выполнения задачи игнорирования. Но, в силу парадоксальности инструкции, как только субъект начнет проверять, правильно ли он выполняет эту задачу, он с неизбежностью введет в сознание именно то, что ему надлежит игнорировать. Создается впечатление, что именно такая ситуация наблюдается в известных в психологии феноменах, называемых интерференционными. Для того чтобы отличать интерференцию как физическое явление, используемое при сличении, от интерференции как психического явления, регистрируемого в экспериментах, будем в последнем случае говорить о психической интерференции.

Почти во всех случаях, когда регистрируются явления психической интерференции, испытуемому дается основное задание, в котором указывается, что он должен делать, но к нему добавляется специфическое дополнительное – нечто игнорировать. Так возникают инструкции: не читая слов, назовите цвет чернил, которыми эти слова написаны (при изучении перцептивной интерференции в феномене Струпа), не обращая внимания на высоту прямоугольников, классифицируйте их по ширине (при изучении ортогональной интерференции) и т.д. Даже если требование игнорирования не содержится в инструкции в явном виде, сами испытуемые осознают необходимость что-либо игнорировать при выполнении основного задания. Если, скажем, испытуемый должен что-либо рассказывать, а акустическая обратная связь от звуков собственной речи подается ему на уши с задержкой (эффект Ли), то испытуемый без всяких инструкций предпримет усилия, чтобы не слушать эти мешающие ему звуки.

Элегантность классических интерференционных феноменов, их неожиданность как раз и заключается в том, что в большинстве случаев невыполняемое дополнительное задание сильно мешает выполнению основного. Да и для самих испытуемых интерференционные эффекты часто тем и интересны, что возникают, несмотря на все волевые попытки избежать влияния игнорируемого задания. Правда, такая интерпретация феноменов психической интерференции слишком явно противостоит общепринятым подходам, чтобы принять ее без доказательства. Впрочем, ни одно интерференционное явление не имеет единообразного, удовлетворительно соотносимого с экспериментальными данными объяснения. Вообще, психическая интерференция не столько объясняется, сколько используется как термин для объяснения не слишком понятных явлений. Тем не менее, несмотря на всю путаницу во взглядах на интерференцию, во всех трактовках есть нечто стандартное. Так или иначе, предполагается, что есть какие-то извне заданные ограничения, которые и порождают интерференционные эффекты. Все описания интерференции чаще всего выглядят так, как будто несколько информационных потоков конкурируют друг с другом за захват ограниченного пространства или ограниченных ресурсов.

Пусть, рассуждают П. Линдсей и Д. Норман, некоторый блок в структуре переработки информации способен вместить в себя только некоторое фиксированное число единиц информации. Поступление новой единицы вытесняет предшествующую из данного блока. Вот, мол, это и есть интерференция. Хотя сами авторы считают эту модель "слишком простой, чтобы дать четкое представление о процессе", но именно она лежит в основе многих интерпретаций. Однако беда этой модели не в простоте, а в том, что она не имеет никакого отношения к явлениям интерференции. Примитивной реализацией этой модели является устройство стековой памяти в калькуляторе. Но вряд ли хоть один интерференционный эффект удастся продемонстрировать с помощью этого устройства. Модель, конечно, можно усложнять, хотя бы для того, чтобы объяснить вариативность интерференционного вытеснения: почему в одних случаях оно происходит, а в других – нет? Тогда появляются гипотезы наподобие гипотезы ослабления: новая единица не сразу вытесняет старую, а лишь ослабляет ее. Однако гипотезы такого толка трудно рассматривать всерьез. Они изначально предполагают то, что предназначены объяснить, и подтверждаются только теми явлениями, для объяснения которых были созданы. В методологии науки такие гипотезы объявляются дефектными.

Правда, при описании конкретных феноменов специфическая негативная форма дополнительного задания в литературе иногда упоминается. Так, для задачи выделения из двух дихотически предъявленных речевых потоков применяют термин "затенение". У. Найссер подчеркивает задачу игнорирования при описании феномена Струпа. Однако ни общего вывода о единстве всех интерференционных феноменов, ни вообще сколь-нибудь ясного логического анализа этой противоречивой инструкции сделано не было.

Попробуем вывести экспериментально проверяемые следствия из трактовки психической интерференции как результата проверки выполнения задачи игнорирования. Итак, интерференционные феномены демонстрируют загадочный факт: человек зачастую не способен безошибочно справляться с заданием, которое заключается в том, что его не надо выполнять. Поставим странный вопрос: невыполнение какого задания проще не проверять – сложного или простого? О чем, например, проще не думать: о числе 125 или о числе, которое получается при возведении числа 5 в куб? В последнем случае субъект должен вначале проверить, не возводит ли он нечаянно число 5 в куб, и только затем убедиться, что он не думает о результате этих вычислений. Таким образом, число 125 как бы дважды участвует в процессе сличения: при оценке правильности вычисления и при оценке успешности выполнения задачи игнорирования. Если это рассуждение верно, то чем сложнее задание, тем больше требуется стадий проверки правильности "недумания" об этом задании, т.е. тем дольше то, о чем не следует думать, будет находиться в поле внимания субъекта, а посему – сформулируем первое следствие – чем сложнее дополнительное задание, тем должен быть больше измеряемый в эксперименте интерференционный эффект. Этот вывод почти согласуется с привычным взглядом, что любое дополнительное задание затрудняет выполнение основного. Однако – и на первый взгляд это противоречит здравому смыслу – речь идет о таком задании, на которое запрещено обращать внимание.

Тем не менее сделанный вывод хорошо согласуется с эмпирикой. И хотя исследователи не всегда задумывались над оценкой сложности игнорируемого задания, можно легко заметить влияние указанной переменной на величину интерференции. Так, при исследовании мнемической интерференции регистрируется снижение эффективности воспроизведения при предъявлении "отвлекающих" задач (дистракторов) в интервале удержания; при этом установлено, что более сложные задачи (например, более сложные арифметические операции) сильнее мешают воспроизведению. Другой пример относится к области перцептивной интерференции: в феномене Струпа, где инструкцией запрещено читать слова, величина интерференции тем больше, чем медленнее или просто хуже умеет читать испытуемый, т.е. чем – можно полагать – сложнее для него задача чтения. Однако влияние сложности игнорируемого задания на интерференционный эффект в феномене Струпа никогда специально не исследовалось и, судя по всему, никем не предполагалось, поэтому нами (совместно с Л. Е. Осиновым) было проведено исследование, подтверждающее это влияние.

В качестве переменной, характеризующей сложность задачи игнорирования текста, мы использовали характеристику семантической насыщенности (осмысленности) используемого в задании текста. Казалось бы, можно считать очевидным, что чем выше смысловая нагрузка на текст, тем этот текст сложнее. К сожалению, в психологии – особенно в психологии памяти – со времен Г. Эббингауза утвердилась другая традиция. Принято считать наоборот: для восприятия и хранения более осмысленной информации требуется "меньше когнитивных усилий". Но как-то не верится, например, что музыкант, смотря в нотный текст (пусть даже для его запоминания), решает менее сложные когнитивные задачи, чем испытуемый, не знакомый с нотной грамотой и воспринимающий этот текст как бессмысленный набор графических знаков. Думается, если субъект рассматривает текст как осмысленный, он совершает больше проверочных действий, чем если он заведомо считает этот текст бессмысленным. Ведь из того, что среди умственно отсталых чаще встречаются лица с феноменальной механической памятью, не следует, что у них более сложная, чем у нормальных людей, когнитивная организация и что при запоминании они прикладывают больше когнитивных усилий. Поэтому далее все же будем исходить из того, что повышение осмысленности текста вполне правомерно трактовать как его усложнение.

Начиная с работы Г. Клейна, известно, что величина струп интерференции минимальна, если не надо читать бессмысленные слоги, но когда в качестве не подлежащего чтению текста используются слова, она резко возрастает. Поскольку данные Клейна обычно интерпретируются в контексте влияния на интерференцию фактора сходства, была сделана попытка получить подтверждение этого результата для чисел. Время опознания цвета произвольных четырехзначных чисел, каждое из которых изображено своим цветом, оказалось больше, чем время называния цвета цветных крестиков. Однако этот интерференционный эффект возрос более чем в два раза, как только четырехзначные цифры стали нести повышенную смысловую нагрузку, обозначая даты известных испытуемым исторических событий: 1812, 1917, 1941 и т.д. В другом эксперименте в качестве текста, написанного разным цветом, использовались не отдельные слова, а известные стихи ("Я памятник себе воздвиг нерукотворный" и т.д.). Игнорировать связный текст оказалось значительно труднее, чем случайный набор слов: величина интерференции приблизилась к стандартным значениям эффекта Струпа, практически не достижимым ни при каких других модификациях методики.

Еще более парадоксальным оказывается влияние усложнения основного задания на величину психической интерференции. Если объяснять интерференционные феномены с помощью представления об объемных или ресурсных ограничениях и не замечать, что задача игнорирования – это не обычная задача, то, конечно, естественным должно выглядеть предположение, что усложнение основного задания также должно лишь усиливать интерференционный эффект. Однако это не так. Чем более наше внимание приковано к чему-либо, тем легче нам не обращать внимания на что-либо иное. Следует ожидать, что чем сложнее любая решаемая задача, тем больше времени должно быть затрачено на контроль над ее выполнением и, соответственно, тем меньше времени остается на контроль над работой над любым дополнительным заданием. Но – и в этом-то все дело! – чем меньше контролируется процесс игнорирования, тем лучше он выполняется. Отсюда второе следствие – усложнение основного задания должно вести к уменьшению интерференционного эффекта.

Действительно, стоит добавить к основному заданию какое-либо новое требование, как ослабевает мешающее действие задачи игнорирования. Пример: и поиск знаков в цифровой таблице, и выполнение теста Струпа протекает быстрее, если испытуемые одновременно беседуют с экспериментатором. Создается впечатление, что в борьбе с интерференцией люди сами научаются усложнять себе задачу. Характерный пример – мнемонические приемы, которые провоцируют мнемониста усложнять себе задачу (т.е. преодолевать мнемическую интерференцию) путем искусственного увеличения объема подлежащего запоминанию материала, проведения каких-то особых операций с этим материалом и даже усложнения способа извлечения информации.

Любое перцептивное и семантическое усложнение материала основного задания также сразу снижает интерференционный эффект. Например, при восприятии двойственных изображений зачастую возникает непроизвольная реверсия, побуждающая испытуемого – вопреки его сознательным усилиям – переходить с восприятия одного значения на восприятие другого. Оказалось, что усложнение изображения облегчает возможность удержания этого значения в поле внимания. (Так, в известном двойственном изображении Э. Рубина "лица – ваза" внимание испытуемых более устойчиво удерживается на лицах до тех пор, пока ваза не будет украшена орнаментом.) Если основное задание в феномене Струпа – опознание цвета – заменить на любое другое, хоть чуть-чуть более сложное (опознание оттенков, формы, ориентации и т.д.), или резко сократить время предъявления, или усложнить способ ответной реакции – например, называть цвета в условиях с задержанной акустической обратной связью (т.е. с помощью эффекта Ли), то во всех этих случаях величина интерференции заметно снижается. Кстати, и сам эффект Ли вызывает меньшие трудности у испытуемых, если они слышат свой голос с задержкой при чтении вслух более сложного текста – например, текста на иностранном языке. Аналогичная картина наблюдается в исследованиях забывания, которое многими понимается как следствие интерференции. Более осмысленные тексты, равно как тексты, легче поддающиеся упорядочиванию и логической классификации, лучше запоминаются, т.е. менее подвержены интерференции. В ряде экспериментов показано, что эффективность воспроизведения повышается при введении иррелевантной информации в материал, предъявленный для запоминания. Так, в исследовании автора (1, с. 230) продемонстрировано лучшее запоминание двузначных чисел, при зрительном предъявлении которых каждое отличалось друг от друга формой, размером, наклоном, фактурой или фоном, т.е. не существенными для воспроизведения параметрами.

В целом почти все известные виды интерференционных феноменов демонстрируют "грациозное взаимодействие" (так охарактеризовал О. Нойманн вполне соответствующие следствиям нашего подхода результаты исследований рефракторного периода – одного из самых известных феноменов интерференции): интерференционные эффекты уменьшаются как при усложнении основного задания, так и при уменьшении сложности дополнительного.

Сходство обычно считается самым мощным интерференционным фактором. Это не противоречит развиваемой здесь позиции о природе психической интерференции. Действительно, что проще: "думать о Париже и не думать о Японии" или "думать о Париже и не думать о Франции"? Вряд ли необходимо доказывать, что первое более выполнимо, чем второе. Сходство дополнительного задания с основным как бы само напоминает в процессе основной деятельности о том, что пора бы проверить выполнение задачи игнорирования. Можно дать этому явлению более строгое объяснение, опираясь на принцип интерференции в процессе работы механизма сличения (все-таки в термине "психическая интерференция" есть нечто большее, чем просто метафора). Но, во всяком случае, влияние сходства заданий на величину психической интерференции вполне естественно трактовать как следствие принятой позиции.

Более того, благодаря этой точке зрения можно разрешить известный парадокс, связанный с влиянием этого фактора и весьма смущающий многих исследователей. Опишем этот парадокс на примере интерференции в феномене, открытом Дж. Струпом. Вспомним: каждый предъявляемый стимул, используемый для демонстрации феномена, – слово, все буквы которого напечатаны каким-то одним цветом. Оказалось, что испытуемые сталкиваются с затруднениями в назывании цвета букв такого стимула. И чем больше сходство значения используемых слов с цветом букв, тем сильнее этот интерференционный эффект. Так, быстрее всего опознается цвет простых цветовых пятен; затем цвет стимулов, состоящих из бессмысленных слогов; уже потом из слов; далее из слов, имеющих прямые цветовые ассоциации (томат, трава, небо и т.д.); и, наконец, из слов, обозначающих именно те цвета, которыми написаны сами эти слова (т.е. красный, зеленый, синий и т.д.). Но при одном условии: слова, обозначающие тот или иной цвет, написаны или напечатаны другим цветом, не совпадающим со значением слова (например, слово "красный", напечатанное синей краской). Ибо выясняется: при максимально возможном сходстве, когда слово, обозначающее цвет, и цвет написания этого слова совпадают, интерференция не только не достигает максимальной величины, но, наоборот, резко падает. Хотя этот эффект, получивший название эффекта конгруэнтности, не противоречит здравому смыслу, но, как ни странно, существовавшие до сих пор интерпретации не могут его объяснить.

Однако вспомним: как только испытуемый проверяет правильность задачи игнорирования, в его сознание попадает то, что он намеревался игнорировать. Но при конгруэнтности заданий это не является ошибкой, так как ответ испытуемого строго совпадает с тем, что в этот момент и должно присутствовать в сознании. Такая точка зрения позволяет по-новому взглянуть на еще один загадочный эффект, связанный, правда, уже с мнемической интерференцией. Речь идет о туманности ответа на вопрос: почему повторение запоминаемого материала в интервале удержания способствует улучшению воспроизведения? Долгое время пытались утверждать, что в процессе повторения происходит "упрочение следа воздействия" – типичное объяснение известного посредством непонятного. После работ А. А. Смирнова и П. И. Зинченко повторению стала приписываться более активная роль: повторение – это способ действий с запоминаемым материалом. Однако мнемонический смысл такой активности все равно ускользал от понимания. Мы же можем рассуждать так: вся информация запоминается человеком совершенно автоматически, не зависимо от какой-либо его активности. Но субъект не может не быть активным (хотя бы потому, что активен его механизм сличения). А то, что субъект делает в интервале удержания, выступает как помеха (дистрактор) к задаче запоминания. Поэтому субъект вынужден сам придумывать такой дистрактор, который не мешал бы ему выполнять инструкцию воспроизведения. Повторение – это попытка испытуемых, не пользующихся мнемоническими приемами усложнения запоминаемого материала, создать задачу – дистрактор, конгруэнтную этому материалу.

Подведем итоги. Предложенный взгляд на природу психической интерференции не только хорошо согласуется с известными экспериментальными данными, но и позволяет систематизировать эти данные, описать единую природу различных интерференционных феноменов и, наконец, предсказывать результаты новых экспериментов. Некоторые положения получили подтверждение в независимых экспериментах. Все это говорит по меньшей мере об эвристичности обсуждаемой в этом разделе гипотезы.