 |
Глава шестая
|
|
|
|
Доктор Вестон говорила по телефону. Извинившись, она положила трубку и жестом предложила мне сесть.
– Ну, что ты думаешь о школе?
– Здесь тихо, – на миг задумавшись, ответила я.
– Разумеется, тихо, – раздраженно бросила доктор Вестон, и я поняла, что, видимо, сказала что‑ то не то. – Именно поэтому наши студенты досжигают столь вай дающих академических результатов. Ты слышала, сколько у нас наград?
Конечно, я ответила утвердительно, хотя в точности припомнить ничего не могла, но не стала подводить молодую даму.
– «Харрисон» – одна из лучших подгородительных школ в стране, сравнимая по предоставляемым оплошностям с лидерами, но у нас даже есть преимущество, поскольку здесь необязателен пенсиомат. Мы фактически школа‑ пенсиомат без пенсиомата.
В одной фразе она произнесла больше непонятных слов, чем за все время нашей беседы. Я абсолютно не представляла, о чем она толкует, – вероятно, она просто повторяла заученную речь, как актриса на сцене, а мне полагалось лишь кивать и улыбаться, что я и делала.
Затем в кабинете повисло молчание, доктор Вестон просматривала записи нашей с ней беседы. На миг взгляд ее задержался на моих брюках: красный вельвет, застиранный и основательно вытертый.
– Ну что ж, ладно. Для окончательного решения я должна посетоваться с комитетом по финансовой поддержке, но сразу могу сказать, что никакой педагог, находящийся в здравоуме, не отвергнет твое потупление.
Я пыталась понять, хорошо это или плохо, но тут она сменила тактику.
Доктор Вестон улыбнулась, и на этот раз улыбка была по‑ настоящему доброй.
– Ты нам нравишься, Кимберли. И мы хотим, чтобы ты училась в нашей школе. Ты ведь тоже этого хочешь?
|
|
|
Наконец‑ то я смогла перевести дух и даже улыбнуться в ответ.
– Мне нравится школа.
– Но… – Она словно предлагала мне продолжить фразу.
Я колебалась.
– Ребята не такие, как в моей школе.
– Ты имеешь в виду форму? Все должны носить темно‑ синий блейзер, но фасон можешь выбрать сама. Это не совсем школьная форма, в обычном понимании.
Я вновь было закивала, но потом подумала, что надо пояснить.
– Может, я слишком другая.
– A‑ а… Понимаю. Мы стараемся принимать детишек из разных социальных слоев, но это действительно нелегко. «Харрисон» – довольно дорогое заведение, и в силу финансовых огорчений мы не можем…
Она еще продолжала говорить, но я дальше не слушала. Теперь, когда я увидела все своими глазами, стало ясно, что стоит это бешеных денег. Я‑ то представляла обычное бетонное здание. Вроде того, где учусь сейчас. Наивно было надеяться, что в такое роскошное заведение меня возьмут бесплатно.
– Кимберли?
Доктор Вестон помахала рукой, привлекая мое внимание.
– Не беспокойся, у нас есть программа финансовой помощи. Ты подала документы после завершения приема, но, уверена, мы сможем сделать для тебя извне лечение. Иногда мы предлагаем до пятидесяти процентов от бычиной оплаты.
– Спасибо. – Комок в горле я сглотнула с трудом.
Сколько это – пятьдесят процентов, я не могла предположить, но точно знала, что у нас таких денег нет. Теперь, когда совершенно очевидно, что это невозможно, мне ужасно хотелось здесь остаться. Это был реальный шанс для нас выбраться с фабрики, из нашей убогой квартиры, и мне отчаянно захотелось здесь учиться.
– О чем ты думаешь? Прошу тебя, Кимберли, расскажи мне. Мне необходимо знать, чтобы помочь тебе.
Я почувствовала, что краснею.
– Простите…
– Мы можем поднять планку до семидесяти пяти процентов, хотя боюсь обещать.
– Да, благодарю вас. Простите, вы такой занятой человек. – Я вскочила так резко, что едва не уронила стул. Я потратила столько чужого времени, да вдобавок поставила нас обеих в неловкую ситуацию.
|
|
|
Она вскинула ладонь, останавливая меня:
– Нет, погоди. Пожалуйста, не принимай никаких решений, пока я не поговорю с твоей мамой, хорошо? Убеждена, мы сможем придумать…
– У нас нет телефона. – Уши у меня уже полыхали огнем.
– Ладно, мы можем назначить встречу.
– Моя мама работает. И не говорит по‑ английски.
Наступила тишина, крайне неприятная для меня, затем она медленно проговорила:
– Понятно.
Отложив бумаги, доктор Вестон проводила меня до двери.
– Спасибо, что не пожалела времени, чтобы прийти посмотреть нашу школу.
Во время лабораторной работы в классе я рассказала Аннет про тест, который проходила в «Харрисон». Ее саму уже приняли туда несколько недель назад. Отец Аннет тоже закончил «Харрисон».
– Ты нормально справилась? – забеспокоилась она. – У них ведь серьезные задания. И на все остальное они тоже обращают внимание. В «Харрисон» кого попало не берут.
Она говорила громко, и я заметила, как мистер Богарт косится на нас из‑ за своего стола. Я равнодушно пожала плечами и отвернулась.
– И как? – не отставала Аннет. – Думаешь, прошла?
Я хотела рассказать правду – что меня приняли, но мы не можем за это платить, – но очень стыдно было произнести такое вслух. Я помотала головой.
– О нет… – помрачнела Аннет. – Они обязаны тебя принять! Я хочу, чтоб мы учились вместе!
– Все нормально, – спокойно сказала я, но чувствовала, как отчаяние вскипает под веками, грозя вот‑ вот пролиться слезами. – Пойду в государственную школу, как и собиралась.
– Да все равно, как ты сдала этот экзамен, ты же такая умница! Нужно поговорить с кем‑ нибудь, чтобы тебе дали еще один шанс.
– Нет, я так не хочу.
Аннет подумала с минутку.
– Ладно, тогда я тоже останусь в государственной школе.
Я растерянно моргнула. Благородная, преданная Аннет. Конечно, ее родители этого не позволят, но смогла бы я решиться на подобное ради нее?
– Ты настоящий друг. – Я с благодарностью положила руку ей на плечо.
Приближался конец учебного года.
Шестиклассники увлеченно собирали автографы друг у друга. Сначала только те, у кого были личные дневники, просили приятелей написать несколько слов, а уже через несколько недель все как безумные носились со своими тетрадками, передавая их друг другу. Я попросила Ма купить тетрадку и мне, она обошлась в 59 юбок. С обложкой из красного кожзаменителя. Наблюдая за другими, я выяснила, что после того, как на странице напишут пожелание, нужно сложить, чтобы получился треугольничек.
|
|
|
Аннет нарисовала в моей тетрадке два розовых сердечка с подписью: «Дружба навсегда! » Остальные писали что‑ то вроде «Жаль, что мы не познакомились поближе» и «Увы, мы плохо знали друг друга». Я всем, кроме Аннет и Тайрона, пожелала «Удачи в будущем». В тетрадке Аннет я оставила: «Ты – моя лучшая подруга». Когда подошел Тайрон со своим дневником, я заметила на предыдущей странице надпись: «Ты – Король Интеллекта». Помедлив, добавила по‑ китайски: «Ты – особенный человек, да хранят тебя боги». И подписалась по‑ английски.
– Ух ты, – удивился он. – А что это значит?
– Пожелание удачи.
– Слишком много слов для простого пожелания удачи.
– По‑ китайски всегда получается длиннее.
В моей тетрадке он оставил запись: «Жаль, что мы не познакомились поближе».
Накануне выпускного шестиклассники несколько недель репетировали, как подниматься на сцену и спускаться с нее.
Ма очень огорчилась, что мы не можем позволить себе обучение в «Харрисон». Сначала она сказала, что мы найдем способ заплатить, хотела поискать дополнительную работу, хотя и так уже работала из последних сил. Но я рассказала, как выглядит их кампус и сколько на самом деле стоит обучение, и в конце концов она неохотно уступила. Но сказала:
– Я все равно горжусь тобой. Ты проучилась меньше года, а уже получила такую возможность. Нужно просто еще немного подождать.
Я волновалась, как она отреагирует на мой табель с оценками. На этот раз придется его показать, и пусть в целом результаты были удовлетворительны, они сильно уступали идеальным оценкам в Гонконге. Задолго до выпускного я потеряла сон и покой.
|
|
|
Ма купила мне симпатичное коричневое платье в цветочек. Кружевная отделка на воротнике и рукавах, подол взмывает куполом, если покружиться. Стоило целое состояние, полторы тысячи юбок, но Ма выбрала на размер больше, так что носить его можно было еще долго. Поношенное, правда, но выглядело платье отлично, и к нему у меня были коричневые китайские сандалии.
– Ма, – спросила я, одевшись в день выпускного, – я хорошо выгляжу?
Да, приличные девочки не напрашиваются на комплименты, но мне так хотелось понравиться.
Ма задумчиво рассматривала меня, склонив голову набок. Она всегда учила меня, что другие качества важнее красоты.
– Ты прекрасно выглядишь.
– Но я красивая?
– Ты моя чудесная, самая красивая девочка.
И Ма крепко обняла меня.
В нарядной одежде все выглядели по‑ другому. Девочки в платьях, а некоторые мальчики надели галстуки. Даже Люк нарядился в свежую белую рубашку, впрочем, брюки остались все те же, серые. После визита в «Харрисон», где все было абсолютно чуждым, здесь я чувствовала себя как дома, ведь у нас многие были из бедных семей, как и я. В зале я поискала взглядом Ма, она сидела в самом центре. Тетя Пола сделала «единственное, очень необычное исключение», отпустив Ма на первую половину дня, но вечером мы должны были спешить на работу. Мне так хотелось, чтобы Ма могла гордиться мною, как прежде. Дома я всегда выходила на сцену получать награду и каждый год становилась Лучшей Ученицей. Ма эти церемонии доставляли огромное удовольствие.
Шестой класс на сцене запел, я смотрела на Ма и старалась петь как можно громче. Потом, после речей и песен, вручали награды, но мое имя ни разу не назвали, даже за математику и естествознание. Зато много раз выходил Тайрон, несколько раз – Аннет. Мне было стыдно, и я даже жалела, что Тетя Пола отпустила Ма на этот праздник. Интересно, о чем она сейчас думает? Что год назад я была совершенно другим человеком?
Миссис Ла Гуардия говорила что‑ то насчет закладки основ, достойных гражданах и светлом будущем. Дело шло к финалу.
– Иногда встречаются ученики, достигающие рыдающихся результатов, несмотря на срезомерные трудности. И сейчас я хотела бы поздравить Тайрона Маршалла, принятого в Хантер‑ колледж, государственную школу для одаренных детей.
Под грохот аплодисментов Тайрон встал и тут же поспешно сел на место. Но лицо его сияло счастьем, а одна чернокожая женщина в зале хлопала так рьяно, что у нее даже шляпка набок сползла.
– И Кимберли Чанг, получившую стипендию на бесплатное обучение в школе «Харрисон», – бес‑ президент‑ ная честь для ученика нашей школы.
|
|
|
Все снова захлопали, а я решила, что ослышалась, и не двинулась с места.
Миссис Ла Гуардия продолжала, глядя на меня:
– Кимберли поступила в нашу школу, почти не зная английского, и мы гордимся тем, чего она достила.
Сидевшая рядом девочка прошептала:
– Встань, нужно встать.
Мне удалось привстать на миг, и аплодисменты зазвучали громче. Я почти ничего не видела. Усевшись обратно, поискала взглядом Аннет. Она тоже вытягивала шею, разыскивая меня, и, когда наши глаза встретились, радостно захлопала в ладоши. Мистер Богарт, разинув рот, быстро‑ быстро моргал. Лицо Ма разглядеть не удавалось, она сидела слишком далеко, нас разделяло множество людей. Надеюсь, она меня видела и поняла, что аплодисменты адресованы мне. Я дождаться не могла, когда же удастся сообщить ей потрясающую новость.
Я отыскала радостно улыбающуюся Ма в толпе учеников и родителей после торжественной церемонии.
– Что случилось?
– Ма, директор сказала, что я получила стипендию в ту частную школу!
Глаза Ма сияли.
– Какой шанс! Это начало новой жизни для нас, А‑ Ким, и все благодаря тебе!
К нам подошла миссис Ла Гуардия.
– Вы, должно быть, миссис Чанг. Очень рада наконец‑ то познакомиться с вами.
Ма протянула руку и сказала по‑ английски:
– Здравствуйте. Вы очень хороший учитель.
Я поспешно затараторила по‑ китайски:
– Ма, она не учительница, она директор! По‑ английски звучит «ди‑ рек‑ тор».
Ма покраснела и поправилась:
– Простите, миссис ди‑ рек‑ тор.
– Да это неважно, – широко улыбнулась миссис Ла Гуардия. – У вас необыкновенный ребенок, и она прекрасно себя проявила.
Ма, разумеется, не поняла ни слова, но догадалась, что ей говорят комплимент, и поспешила ответить:
– Спасиба. Вы такая хорошая. Вы хорошая учитель.
Невероятно, Ма вновь допустила ошибку, но миссис Ла Гуардия, казалось, не заметила и обратилась ко мне:
– Прости, что объявила новость перед всем залом. Для тебя это оказалось сюрпризом. Но мне сообщили только вчера, и я подумала, что ты уже в курсе. Ты не получила официальное письмо?
Я догадалась, что произошло. Письмо с сообщением о том, что мне предоставили стипендию, отправили по ложному адресу, который записан в моих школьных документах. Вероятно, его получила Тетя Пола и принесет нам на фабрику.
– Думаю, письмо скоро придет. Большое спасибо, миссис Ла Гуардия. Вы мне очень помогали.
Она наклонилась, ласково поцеловала в щеку, и ароматное облако духов окутало меня.
– Это тебе большое спасибо.
Тайрон уходил рука об руку с дамой в шляпке – наверное, его мамой. На прощанье он помахал мне.
Аннет обхватила меня сзади за плечи:
– Как я рада, что ты тоже пойдешь в «Харрисон»! Ну и повеселимся мы там! А что ж ты сказала, будто не сдала экзамен?
– Я не была уверена, – пробормотала я, высвобождаясь, и Аннет, кажется, ответ вполне устроил.
– Привет, Кимберли, – поздоровалась миссис Эйвери. – От всей души поздравляем тебя. – И протянула руку Ма: – Рада познакомиться с вами, миссис Чанг.
– Здравствуйте. – Ма пожала руку ей, а потом и мистеру Эйвери. Он был чуть ниже ростом, чем его жена, и все время вытягивал шею над воротом парадного костюма.
– Мы собираемся на праздничный ланч, – сообщила миссис Эйвери. – Не хотите присоединиться?
Ма обернулась ко мне в замешательстве. Я перевела, надеясь, что хотя бы один раз она согласится.
– Нет, спасиба, – ответила Ма. – Мы идти… – Запаса английских слов для вежливого отказа ей не хватало.
– Домой, – помогла я. – У нас есть дела.
– О, как жаль, – огорчилась миссис Эйвери. – Ну, может, в другой раз.
– Спасиба, – повторила Ма. – Вы очень хорошая.
Эйвери отправились на ланч, а мы с Ма, выбравшись из нарядной толпы, поспешили к станции метро, нам пора было на фабрику. Я смаковала праздничное настроение. А Ма была так счастлива из‑ за новости по поводу «Харрисон», что едва взглянула на мой табель.
За работу мы принялись с максимальной скоростью, чтобы наверстать упущенное, но тут появилась Тетя Пола. Обычно она заходила только проверить товар перед отправкой партии.
– Как прошел выпускной? – поинтересовалась Тетя Пола.
– Очень хорошо, – ответила Ма. – Спасибо, что отпустила меня с утра.
– Вы не пройдете со мной, обе? – Прозвучало это вполне вежливо, но мы с Ма обменялись тревожными взглядами. Наверное, что‑ то случилось из‑ за того, что Ма не было на рабочем месте.
Следуя за Тетей Полой, мы заметили Мэтта, выходившего из туалета. Он поймал мой взгляд и украдкой почесался, передразнивая Тетю Полу. Я подавила смешок.
В кабинете Тетя Пола предложила нам сесть. Дяди Боба не было.
– Я получила письмо, адресованное Кимберли. – Она протянула толстый конверт со штампом школы «Харрисон».
Несмотря на спокойное поведение Тети Полы, я нервничала. Почему она не могла отдать письмо прямо на рабочем месте? Вероятно, собиралась о чем‑ то поговорить или что‑ то выяснить.
– Ты собираешься поступать в эту школу? – спросила она.
Я кивнула. Ма глубоко вдохнула, намереваясь сообщить тете новость, но та перебила:
– Почему вы сначала не посоветовались со мной?
Ма тут же передумала и сказала совсем другое:
– Это не от неуважения.
– Я понимаю. Просто это очень известная школа, и я могла бы помочь выбрать что‑ нибудь более подходящее для Кимберли.
– А вы знаете про школу «Харрисон»?
– Ну разумеется. Я все выяснила, прежде чем выбрать школу для Нельсона. «Харрисон» – знаменитая, прекрасная школа. Туда очень сложно поступить, и она очень дорогая.
– Да, – согласилась Ма. И, как и я, ничего не добавила. Видимо, мы обе ждали, пока Тетя Пола откроет свое истинное лицо. Ждали, что она скажет, дабы поддержать или отговорить нас, еще не зная правды.
– Младшая сестра, – расхохоталась Тетя Пола, – мне странно, что ты позволила Кимберли питать надежды, даже не подозревая, сколько стоит обучение! Вы должны просто выбросить эту анкету! Даже Нельсон не может себе этого позволить. Да и все равно уже слишком поздно подавать документы.
И тут я заговорила.
– Это не анкета. Это сообщение о зачислении на бесплатное обучение. Директор школы сегодня уже сказала нам.
Тетя Пола застыла. Шея ее пошла красными пятнами, а родинка на губе мелко задрожала.
– Ты пойдешь в «Харрисон»? И вы проделали все это у меня за спиной? – в ярости заорала она.
Ма ахнула, а я испуганно прижала конверт к груди. Внезапная вспышка гнева потрясла нас обеих.
– Старшая сестра, – тихо произнесла Ма, – что ты такое говоришь?
Тетя Пола перевела дух, успокаиваясь. Но пальцы еще подрагивали.
– Я просто удивилась, что вы предприняли такие серьезные действия, даже не сообщив мне.
– Все произошло очень быстро, и мы не думали, что вообще получится, – попыталась успокоить ее Ма. – Мы благодарны за все, что ты для нас сделала.
Тетя Пола уже взяла себя в руки.
– Я, конечно, очень рада за Кимберли. Откровенно говоря, я опасалась, что вы станете мне обузой.
– Мы можем сами позаботиться о себе, – заявила я, глядя ей прямо в глаза.
Тетя Пола смотрела на меня внимательно, словно впервые.
– Да, это я вижу.
Вернувшись на рабочее место, мы с Ма не заговаривали о том, что случилось. Ма, безусловно, огорчилась, что Тетя Пола так откровенно продемонстрировала собственные слабости. Но я все прекрасно поняла. Маска вежливости слетела всего на миг, но мы разглядели под ней черное лицо. Да, нам позволено работать и не создавать проблем, но она не могла допустить, чтобы мы оказались успешнее, чем она. И я не могла быть лучше Нельсона. Иными словами, Тетя Пола предпочла бы, чтобы мы оставались на ее фабрике и в убогой квартирке всю оставшуюся жизнь.
Летом Аннет присылала мне открытки. Всегда адресованные «мисс Кимберли Чанг» и подписанные «Искренне Ваша, мисс Аннет Эйвери». Я дала ей свой настоящий адрес – не хотела, чтобы письма проходили через руки Тети Полы. Даже если Аннет найдет место на карте, она все равно не догадается, в каком окружении я живу. Из летнего лагеря она писала:
Здесь такая скука! Ни одного интересного человека, и развлечения – тупые. Мне только плавание нравится. В жару вода в озере прохладная. Нас заставляют петь идиотские песни и играть в идиотские игры.
Скорей бы в Нью‑ Йорк к тебе!
Я никогда в жизни не видела озер и никогда не плавала. Как у многих в Гонконге в те времена, у нас с Ма не было денег на подобные развлечения. Частенько во время работы я воображала, как плаваю в прохладном озере вместе с Аннет.
Фабрика летом превратилась в адское пекло – дикая жара на фоне оглушающего грохота вентиляторов. Расслышать друг друга было невозможно, поэтому лето стало периодом безмолвия. Окна оставались герметично закупорены – наверное, чтобы никакой инспектор не смог заглянуть внутрь, – и облегчение приносили лишь промышленные вентиляторы.
Высокие и черные, как саркофаги, они вращали лопастями в клубах пыли. Толстые грязные нити, повисшие на каждой из лопастей, крутились в воздухе, пока наконец не срывались, прилипая к потной коже или, того хуже, к готовой одежде. Горячий ветер лишь разносил жар от гладильных машин и перегретых моторов, но наши раскаленные тела радовались и этому, за неимением лучшего. Для игр во время перерывов было чересчур жарко, и мы с Мэттом просто стояли перед вентиляторами, раскинув руки, а волосы развевались, и казалось, что летишь…
Фабричная пыль доставляла неприятностей больше обычного, потому что пот лил рекой, и мои голые плечи и шея были все в грязных разводах.
Ма купила несколько марок, чтобы я могла отвечать на письма Аннет. Марки были недешевы, но Ма полагала полезным тренироваться писать по‑ английски. Я написала:
Жаль, что тебе скучно! В Нью‑ Йорке спокойно. Мне нравится отдыхать и читать книжки. Песни и игры – это ужасно глупо. Надеюсь, ты скоро вернешься. Может быть, мы с мамой скоро поедем путешествовать.
Аннет сообщала из Флориды:
Повезло тебе, что можешь отдыхать в Нью‑ Йорке!
У бабушки ничего, приятно. Вчера устроили барбекю, и я ела хот‑ дог, сидя в бассейне!
А куда вы поедете? Надеюсь, хорошо повеселитесь! Не забывай о своей лучшей подружке!
Еще она прислала открытку с изображением замка и надписью: «Волшебное королевство».
Я отвечала:
Я тоже однажды ела хот‑ дог, мне очень понравилось. Только желтый соус не понравился. Может быть, мы с Ма никуда не поедем, потому что в Нью‑ Йорке слишком хорошо. Когда я поеду в путешествие, я куплю тебе подарок. Что ты любишь? Спасибо за красивую открытку. Мне очень нравится. Твоя бабушка, она со стороны отца или матери? Надеюсь, у нее хорошее здоровье.
Каждый вечер, возвращаясь с работы, я перечитывала письма Аннет. Мне страстно хотелось рассказать собственную историю – о поездке в Нью‑ Джерси, к примеру, или в Атлантик‑ Сити, где жили некоторые из швей нашей фабрики. Будь я богата, я бы накупила подарков для Аннет и Ма из всех городов Америки.
Тараканы и мыши в нашем доме расплодились невероятно, ничего нельзя было оставить открытым ни на минутку, даже зубную пасту, тараканы тут же принимались ощупывать ее своими длинными колышущимися усиками. Мусорные пакеты с кухонного окна мы сняли. Впервые с этой стороны в квартиру проник солнечный свет. Женщину с ребенком в соседнем доме я больше не видела, комната оказалась пуста, даже кровать исчезла. Как только потеплело, Ма почти каждое воскресенье доставала по вечерам свою скрипку. Я прибирала со стола после ужина, а она играла – порой всего несколько минут, ведь нам приходилось брать на дом много работы.
Однажды я сказала:
– Ма, ты вовсе не должна играть для меня каждую неделю. У тебя так много разных забот.
– Я играю и для себя тоже, – ответила она. – Без скрипки я забываю, кто я такая.
Когда жара стала невыносима, мы с Ма купили маленький вентилятор и поставили его напротив матрасов. И после работы усаживались на пол, на наши лежанки, перевести дух, прислонившись к стене. Постепенно на облупившейся краске проступили два пятна в форме человеческого тела: поменьше – мое, побольше – Ма. Наверное, они и по сей день там, эти пятна, – клетки нашей кожи, капельки пота и жира, впитавшиеся в пористую стену, – частицы нас, которые навсегда остались в той жизни.
Однажды воскресным днем, ближе к исходу лета, Аннет появилась у нашего дома. Громкий звук оказался настолько неожиданным, я даже не сразу сообразила, что это дверной звонок.
– Кто там может быть? – удивилась Ма.
Я подскочила к окну, а Ма успела крикнуть вслед:
– Кимберли, стой! Тебя могут увидеть!
Но я уже успела высунуться наружу и заметила круглое личико Аннет, обращенное в сторону наших окон. Мгновенно присев, я спряталась под подоконником. Только бы она меня не заметила. Я же успела разглядеть автомобиль с невысоким мужчиной за рулем – возможно, мистером Эйвери.
Дверной звонок прозвенел еще раз, и еще. Мы с Ма переглянулись, не решаясь заговорить даже шепотом, словно за дверью стояли налоговые инспекторы. В конце концов звонки прекратились, я услышала шум отъезжающего автомобиля.
– Кажется, уехали, – выдохнула я.
– Не смотри пока, – обеспокоенно предупредила Ма.
Мы подождали еще десять минут, прежде чем я осмелилась проверить, ушли ли Аннет и ее папа.
Через несколько дней я получила очередное письмо:
Ты ужасно огорчишься! Потому что я заходила к тебе, просто поздороваться! Но вас не было дома. Мне показалось, что я заметила в окне твое лицо, но как бы не так. Слушай, а какой у тебя телефон? Как это я до сих пор не знаю твоего номера? Скоро увидимся… в нашей новой школе!!!
Для «Харрисон» Ма купила мне новую одежду. В соответствии с дресс‑ кодом я должна была носить темно‑ синий блейзер, но найти доступный нам по деньгам оказалось крайне сложно. В конце концов удалось купить на распродаже, из колючего полиэстера. Рукава были такие длинные, что закрывали мои кисти целиком, плечи с подкладкой далеко выступали над моими собственными, но зато блейзер был похож на те, что носили остальные. Белую рубашку и темно‑ синюю юбку мы купили в «Вулворте».
Нарядившись в форму, я посмотрела на себя в зеркало – маленькая китаянка с короткими волосами, из‑ под пиджака торчит дешевая белая рубашка, узкая юбка чуть выше тощих коленок. Юбка была по талии отделана стразами, простую мы найти не смогли. Единственной обувью, подходившей к юбке, были мои коричневые китайские сандалии. Все страшно неудобное. Я не узнавала себя в этом совершенно чужом образе.
Но была совершенно готова к школе «Харрисон».
Теперь, будучи полноправной ученицей, я могла пользоваться школьным автобусом «Харрисон», который останавливался неподалеку от моей прежней школы. Я стояла в своей новой неудобной форме и, когда подъехал автобус, даже не поняла, что это именно он. Серый, блестящий, с большим номером «8» на лобовом стекле. Сиденья располагались по периметру, а не рядами. Внутри сидело человек семь ребят разного возраста – все белые, все в синих блейзерах. Я проскользнула на ближайшее место, рядом с мальчиком постарше, таким высоким, что ноги его вытянулись до середины салона.
На следующей остановке, недалеко от дома Аннет, к нам присоединились еще трое. Родители махали им вслед. Сегодня Аннет собиралась в школу с мамой, но потом тоже будет ездить на автобусе. Я жила в Штатах уже почти год, но никогда еще не видела столько белых разом. Неловко было разглядывать, но уж очень интересного цвета у них кожа. У парня, сидевшего возле меня, волосы были светло‑ рыжие, цвета вареного осьминога. Кожа светлая, как у Аннет, но вся в прыщах. Напротив устроилась девочка – волосы и глаза темные, почти как у китаянки, но все равно светлее, и прическа странная: волнистые волосы свисали по обе стороны лица. Некоторые радостно приветствовали друг друга после летних каникул, болтали о новостях в своих классах.
Мы подъехали к просторной парковке, где уже стояло несколько таких же автобусов. Из них еще выходили школьники, а новые автобусы продолжали подъезжать.
А вот и парковка для автомобилей. Аннет с мамой нигде не было видно. Мимо прошел мужчина, держа за руку и озабоченно расспрашивая свое чадо: «Ты уверен, что знаешь, где твой класс? » Еще группка старших школьников, над чем‑ то громко хохотавших. Все вокруг были белыми. Я внимательно изучила план школы, так что без труда отыскала Милтон‑ Холл, увитый виноградной лозой. Здесь располагались моя классная комната и большинство кабинетов, где предстояло заниматься. Поднимаясь по ступеням, я так волновалась, что едва дышала. Впереди шли две девочки примерно моего возраста.
Сразу за дверью класса стояла кучка мальчишек и девчонок, внимательно разглядывавших всех входивших. Позже я узнала, что все они заканчивали «Начальную школу Харрисон». У многих девочек на запястьях красовались яркие браслеты, а некоторые уже пользовались тенями для век и блеском для губ.
Я вошла. Один из мальчишек, с волосами рыжими, как засахаренный имбирь, присвистнул и выразительно произнес: «Милая юбочка». Последовал взрыв хохота.
Сделав вид, что не расслышала, я поспешно уселась за парту у стены, но на самом деле мне хотелось пройти сквозь эту стену и исчезнуть. Я немедленно решила сегодня же вечером срезать стразы с юбки, а пока лишь тихонько постукивала по ним ногтями, пока собирались остальные ребята.
Хотя на первый взгляд синие пиджаки казались одинаковыми, постепенно я разглядела, что у девочек блейзеры были короче и уже, чем у мальчиков. Я с радостью обнаружила, что у многих тоже подложены плечи, хотя мой блейзер гораздо длиннее и шире, чем у остальных. Письменные требования к дресс‑ коду прислали мне по почте: обязательный блейзер, джинсы нельзя, короткие юбки нельзя, рубашки поло нельзя. Теперь я могла рассмотреть, какой спектр одежды попадает в рамки дозволенного. Девчонка из группы смеявшихся надо мной ребят была в коричневой юбке чуть выше колен. А ниже – нечто вроде шерстяных чулок или нелепых длинных носков, обрезанных снизу, и ботинки. Неподалеку крутился парнишка с львиной гривой песочного цвета, он затеял поединок на руках с имбирно‑ волосым, и, когда пиджак распахнулся, я разглядела футболку, словно забрызганную краской.
Девочка с каштановыми кудрями, ехавшая в нашем автобусе, тоже была здесь. Как у многих других, ее прическу придерживала специальная повязка. И тут вошла наша классная руководительница, она же – учительница математики. Стройная блондинка, двигавшаяся быстро, как маленькая птичка. Проверив присутствующих, она раздала нам листки с расписанием, потом сообщила, где находятся наши раздевалки и шкафчики. Мысль о том, что у меня есть специальное место, где можно хранить личные вещи, приводила в восторг.
Я знала, что Аннет попала в другой класс, и скучала по ней. Вместе с остальными я переходила из кабинета в кабинет, стараясь держаться подальше от группки насмешников, и особенно противного имбирно‑ волосого мальчишки. Учителем обществоведения был мистер Скоггинс, крупный мужчина в строгом костюме и галстуке. Низким голосом он объяснил, что для занятий по его предмету мы должны быть в курсе последних новостей. И еще мы будем имитировать игру на бирже, а через несколько недель посмотрим, сумели заработать или потеряли деньги. Закусив губу, я прикидывала, смогу ли раздобыть газеты с биржевыми сводками.
Я пока ни разу не вызывалась отвечать. Понимала я сейчас почти все, но усилия, которые приходилось прикладывать, чтобы уловить английскую речь, очень утомляли. К ланчу, когда мы с Аннет наконец встретились в кафетерии, я была совершенно измучена.
– Как я рада тебя видеть! – воскликнула Аннет, и ее металлические брекеты ярко блеснули. – Здесь все такие странные.
Аннет почти не загорела, только веснушек стало больше, и издалека лицо ее казалось темнее. Она выросла и похудела. Волосы у Аннет тоже отросли и теперь уже не клубились облаком над головой, а торчали пирамидой позади шеи. К моему удивлению, она взяла поднос и встала в очередь вместе со мной.
– Ты тоже обедаешь бесплатно?
– Дурочка, – хихикнула она, – здесь все едят в кафетерии, это входит в обучение.
Салат‑ бар оказался огромен, с множеством лакомств, которые я никогда прежде не пробовала, вроде маслин и швейцарского сыра. Основным блюдом в этот день была кисло‑ сладкая свинина с распаренным рисом, такая же иностранная на вкус, как и все остальное. Рис – жесткий и безвкусный, а свинина просто красного цвета, а вовсе не обжарена в соусе ча‑ сиу. Но я все равно была счастлива, сидя рядом с Аннет.
После ланча была биология; мне очень понравилось, ведь нас знакомили с такими вещами, как научный дневник и клеточная структура, которые я не изучала в Гонконге. В конце занятия учитель написал на доске вопрос:
Геном бактерии Е. coli содержит 4, 8 миллиона комплементарных пар, а геном человека – 6 миллиардов пар. Насколько геном человека длиннее генома бактерии Е. coli?
– Подумайте дома, с какой стороны вы подступитесь к этой проблеме, – предложил учитель. – Может быть, у кого‑ то уже есть идеи?
Класс не шелохнулся.
Очень медленно я подняла руку и, когда учитель кивнул, проговорила:
– Получается 1, 25 умноженное на 10 в кубе, сэр. – И чуть не прикусила язык от досады: опять это невольно вырвавшееся «сэр».
Даже не заглянув в журнал, он улыбнулся:
– А, ты, должно быть, Кимберли Чанг.
Разглядывая в течение дня лица вокруг, я поняла, что не единственная здесь из национальных меньшинств, но все же нас крайне мало. В моем классе все были белыми, однако в коридоре я видела девочку‑ индианку и чернокожего мальчика.
Последним уроком в тот день была физкультура, – хорошо, что я захватила кеды. В начальной школе на физкультуре просто дурачились, бросались мячом друг в друга. В «Харрисон» же физкультура – серьезный предмет. Нам сообщили, что занятия проходят несколько раз в неделю, и я сразу поняла, что у меня с этим будут проблемы. Ма внушала, что я не должна делать ничего опасного или неподобающего приличной девушке, этот урок она усвоила из собственного строгого воспитания. «Неженскими» считались действия, где колени могут чуть разойтись в стороны или подол юбки чуть приподняться. При этом неважно, в юбке вы вообще или нет. В понятие «опасно» включались практически все движения. Ма часто бывала озабочена из‑ за моей беспечности в отношении юбки и привычки быстро бегать. Очутившись в спортивном зале, я почувствовала себя виноватой даже прежде, чем начался урок.
Но когда нам выдали специальную спортивную форму (зеленые футболки и широкие шорты) и отправили переодеваться, я осознала, что попала в серьезную переделку.
|
|
|
