 |
Глава девятая
|
|
|
|
Между мной и остальными ребятами словно существовал невидимый барьер, на который мы наталкивались при случайных попытках общения. Как‑ то раз в школьной столовой я попросила у буфетчицы круассан с сыром, тщательно выговаривая все звуки, а оказавшаяся рядом снобистски настроенная Саманта поправила меня, с демонстративным французским акцентом:
– Нужно говорить «круассан». Очень некультурно произносить в конце «т».
Тэмми вообще делала вид, будто меня на свете нет.
Еще была повернутая на мальчиках Эмми, которая сказала однажды:
– Слушай, я вот что подумала. Давай наденем самые короткие юбки и прошвырнемся по магазинам! В прошлую пятницу парни прямо слюной исходили по мне!
Единственной настоящей подругой оставалась Аннет. В девятом классе она, как сама выражалась, пошла в политику. Начала носить значки и призывать подписывать всяческие петиции. Вместе с политикой в жизни появились и новые друзья. В основном те, кто работал над антирасистским журналом, который она создала, – стипендиаты из старших классов, швед, учившийся у нас по обмену, несколько ребят с панковскими прическами. Сейчас она хотела, чтобы я подписала петицию против апартеида в Южной Африке, и я согласилась, но участвовать в феминистском марше уже не могла. Аннет становилась все более радикальной, обсуждая в своем журнале проблему отсутствия цветных студентов в «Харрисон». И даже называла себя коммунисткой. Учитывая историю моей семьи, как я могла верить в коммунизм? И потом, я столько времени потратила, чтобы казаться обыкновенной девочкой, – мне хватало здравомыслия, чтобы не высовываться.
Прежняя Аннет легко отвлекалась, переполненная разнообразными, порой противоречивыми стремлениями, бросалась из одной крайности в другую. С той Аннет проще было иметь дело – она была поглощена только собой и своим уютным мирком. Нынешняя серьезная Аннет начала задавать неудобные вопросы.
|
|
|
– Как это получилось, что мы с тобой такие близкие подруги, – заговорила она как‑ то раз, – а я никогда не была у тебя в гостях?
– У нас очень маленькая квартира. Тебе будет неудобно.
– Это неважно.
– Но важно для моей мамы. Давай я спрошу, можно ли тебя пригласить, ладно?
Я надеялась, что такого объяснения достаточно, а со временем она вообще забудет о нашем разговоре. Лишь несколько лет спустя Аннет продемонстрировала, как я ошибалась. Она никогда ничего не забывала.
Но Аннет не понимала, как иногда выручает молчание. Я не могла позволить себе расплакаться в безвыходной ситуации. Разговор о проблемах, словно яркий дневной свет, обнаружил бы все несчастья моей жизни, и сразу стало бы ясно, что терпеть этот кошмар можно лишь в полумраке. Я не смела настолько раскрыться, даже перед ней.
С обретением телефона все стало еще хуже. Я работала в библиотеке, Аннет зашла поболтать, начала рассказывать о задании по обществоведению, которое в этом году у нас было общим. Она работала над докладом на тему «Маркс и Аристотель: природа морали». Я за свой еще не принималась – времени не хватало. И даже тему не выбрала.
– Я тебе вчера звонила. – Аннет рассеянно поправила волосы. – Почему тебя никогда нет дома?
– В каком смысле? – Я сделала вид, будто не понимаю, о чем она.
– Ты отвечаешь на звонки только поздно вечером. Чем ты занимаешься после школы?
– Ничем. Просто иногда долго добираюсь до дому.
– Кимберли, – поджала губы Аннет, – мы с тобой подруги или не подруги?
– Конечно, подруги, – обреченно выдохнула я.
– Я не дура.
– Знаю. – Я колебалась. – Дело в том, что я помогаю маме на работе.
|
|
|
– В Чайнатауне? Там что, магазины допоздна открыты?
Однажды я сказала Аннет, что Ма работает в Чайнатауне, и не мешала думать, будто она продавщица в магазине.
Я решилась частично приоткрыть правду.
– Помнишь, я как‑ то говорила, что мы работаем на фабрике?
– Ну, что‑ то припоминаю… – И тут до нее дошло. – Ты что, всерьез? Но ты же еще подросток! Это же незаконно!
– Аннет, замолчи! – Я нервно оглянулась. В библиотеке, к счастью, оставался всего один посетитель, и тот сидел в дальнем конце комнаты. – Это не из разряда абстрактных идей, которыми забита твоя голова. Это моя жизнь. Если ты затеешь какие‑ нибудь демонстрации, мы потеряем работу. – Я помолчала, потом решительно посмотрела прямо ей в глаза. – Нам очень нужна эта работа.
– Я не стану ничего делать, если ты не захочешь. Но у тебя все нормально?
– Да. Вообще‑ то все не так плохо, – соврала я. – Там есть автомат с газировкой.
– О, какое счастье, – саркастически заметила она. – Райское местечко, если уж там есть автомат с водой.
– Даже с холодным чаем, – рассмеялась я.
– Что ж, ты меня убедила. – Она тоже хихикнула, но тут же посерьезнела. – Спасибо, что рассказала. Ты можешь мне доверять.
Я внимательно посмотрела на подругу. Аннет стала выше ростом, веснушки ее поблекли, но она была все тем же надежным товарищем, который пришел мне на помощь в классе мистера Богарта.
– И еще кое‑ что.
Раньше я не рассказывала о том, что меня подозревали в списывании, – в основном потому, что панически боялась даже вспоминать об этой истории. Сейчас же я выложила все, начав с прошлогоднего инцидента с Тэмми и закончив предстоящим устным экзаменом.
– Кимберли, и ты до сих пор молчала! Почему ты не сказала, что шпаргалка принадлежала Тэмми?
– Видимо, я на самом деле не слишком умна.
– Нет, ты просто не «до‑ носи‑ чик», только и всего. Помнишь, как ты говорила раньше?
Мы расхохотались, но я тут же вспомнила, где нахожусь.
– Ты справишься, – убежденно заявила Аннет. – Ты запросто возьмешь любую подачу.
– Надеюсь. – Сама я не была настолько уверена. – Но они могут придумать очень трудные вопросы.
По вечерам, когда мы возвращались с фабрики, Ма готовила обед на следующий день, чтобы можно было захватить с собой на работу. Потом, если было не слишком холодно, она немножко играла на скрипке – любимая часть дня – и затем до изнеможения занималась английским. Ей предстоял экзамен на получение гражданства. Я делала уроки, Ма зубрила английский, потом, покончив с домашним заданием, я готовилась к собственному предстоящему экзамену.
|
|
|
В четырнадцать лет мне не нужно было самостоятельно проходить процедуру получения гражданства. Мне давали его автоматически, если Ма сдаст все тесты. Это было важно для получения стипендии колледжа. Ма купила дешевый плеер и, прослушивая вопросы по многу раз, запоминала, что следует отвечать, – просто на слух. Я заглянула в ее записи, там были только фонетические значки, как ноты. Она наверняка понятия не имела, что означают выученные ею фразы. Мои объяснения она вежливо выслушивала, но я не видела ни тени понимания в глазах.
– Вы коммуни? – спрашивала сама себя Ма.
Учебник совершенно четко определял, что на этот вопрос существует только один правильный ответ – «Нет! ».
Кем бы ни называла себя Аннет, я точно знала, что утвердительный ответ на подобный вопрос означает проблемы с получением американского гражданства. Мы‑ то, в отличие от нее, не родились в Америке. Нас запросто могут выдворить из страны.
После разговора с Аннет я решила, что Ма тоже должна знать обо всем. И перед сном рассказала ей всю историю от начала до конца.
Ма гордо вскинула голову, глаза ее блеснули.
– Моя дочь никогда не опустится до списывания.
– Но они все равно опасаются.
– Если ты прям, как стрела, приходится молить о жизни, – вздохнула Ма, процитировав кантонскую поговорку об опасности чрезмерной честности. – Хочешь, я поговорю с учительницей?
– Нет, Ма. – И отказалась я вовсе не из‑ за языкового барьера. – Никто, кроме меня, не сможет убедить их в моей невиновности. Я должна сдать экзамен.
Примерно за неделю до экзамена Аннет решила, что мне необходимо расслабиться, и, несмотря на протесты и уверения, что нужно заниматься, потащила меня в «Мэйсис». Мы с Ма заходили туда несколько раз купить белье для меня, но всегда чувствовали себя настолько неловко, что спешили убраться как можно скорее. Так что я не представляла, каким образом подобное мероприятие может способствовать расслаблению, но, как всегда, доверилась Аннет.
|
|
|
Если мы с Аннет куда‑ то выбирались, приходилось лгать Ма, которая считала любые дела, кроме учебы, неважными и вдобавок волновалась, что со мной может случиться что‑ нибудь ужасное, окажись я вне дома. И наконец, узнай она о наших похождениях, обязательно почувствовала бы себя обязанной Аннет.
В магазине я держалась чуть позади подружки. Она уверенно подходила к дамам, предлагавшим попробовать духи, и протягивала запястье. Я повторила за ней. Брызги духов приятно холодили кожу. Потом мы долго и тщательно обнюхивали свои руки, хотя такой крепкий запах можно было, наверное, учуять и сквозь стену.
Опробовав духи, мы двинулись вдоль сияющих прилавков, брызгая на себя из каждого тестового пузырька, и скоро трудно было найти свободный участок кожи для очередного аромата. Мы начали с запястий, перешли на руки, затем обрызгали шеи, ключицы и грудь и хихикали как сумасшедшие, а когда уже прощались, я чувствовала себя настоящей красоткой с обложки глянцевого журнала.
Несколько часов спустя, на фабрике, Мэтт, выглянувший мне навстречу из‑ за парового пресса, замахал рукой перед носом и дико захохотал, сгибаясь пополам.
Я пришла в ужас – он учуял запах даже сквозь густые клубы пара.
Я бросилась в туалет и принялась судорожно отмывать все, до чего могла дотянуться, но избавиться от запаха не удавалось.
Ма испуганно воскликнула:
– А‑ Ким, что ты натворила?
– У Аннет был с собой пузырек с духами. Она разрешила мне попробовать.
– Попробовать! Да ты, должно быть, искупалась в них!
К счастью, развивать тему Ма не стала.
Но зато вечером, склонившись над книгами, я все еще чувствовала аромат духов, и казалось, что все вокруг пропитано, словно запахом, теплом дружбы Аннет, ее уверенностью во мне. А может, в этом и заключался ее тайный план.
Мистер Джамали выделил мне дополнительные часы для работы в библиотеке. И за это время мне платили, поскольку работала я гораздо больше, чем требовали условия получения стипендии. Я старалась использовать каждую свободную минуту, чтобы после школы оставалось больше времени для помощи Ма на фабрике. Я открыла банковский счет на имя Ма, и мы начали откладывать деньги на колледж.
Интерес к косметике я почти полностью утратила. Дело не в том, что мне безразлична собственная внешность, – конечно, не безразлична, – просто у меня не было стремления стать популярной в школе. Я не понимала, зачем это нужно. Сколько бы Аннет ни раскрашивала мое лицо, я всегда помнила, какая я на самом деле. Да и потом, я была слишком занята: библиотека, фабрика, школьные занятия, доклады, домашние задания и тесты. Помимо страха перед предстоящим устным экзаменом, я постоянно волновалась, что могу столкнуться с чем‑ либо абсолютно непонятным. Если я не разберусь с какой‑ нибудь темой или заданием, Ма ничем не поможет. Сама она хорошо успевала только по музыке, а с учетом языковых проблем и разницы в методиках, она никак не могла быть мне полезна. Ма говорила, что Па блестяще учился, у него были исключительные способности к языкам и математике, так что, видимо, я унаследовала таланты от него. Меня это всегда обнадеживало и успокаивало, но сейчас я предпочла бы, чтобы он сам оказался рядом.
|
|
|
Я хотела вырваться из изнурительной круговерти нынешней жизни, сбежать от постоянных страхов: я боялась учителей, боялась каждого нового задания, боялась Тети Полы, боялась, что мы никогда не сможем выбраться из трущоб. Однажды я случайно взяла в библиотеке журнал «Автомобиль и водитель». Пролистывая фото роскошных кабриолетов, я вдруг поняла – вот оно. Вот то, что мне надо. Автомобильные журналы стали моим прибежищем. В мечтах я неслась по ночному городу за рулем «корвета», и мне не нужно было заполнять налоговые декларации для Ма и вообще отвечать за все, требующее знания английского. Я вечно опасалась ошибиться, боялась, что в дверях появится инспектор, требуя ответа на вопросы, которых я даже не понимаю.
Как‑ то раз я листала старый номер «Сайкл», подаренный мистером Джамали, внимание привлекла статья о мотоциклах. Сначала я не могла понять, с чего вдруг одна из моделей кажется странно знакомой, но потом различила рисунок с индейцем на бензобаке. Игрушечную копию этого мотоцикла я видела в руках у Парка.
За работой я посматривала в сторону малыша. Он опять сбежал от матери, но пока не доставлял никому проблем, люди его почти не замечали. Сейчас, к примеру, он стоял рядом с одной из швейных машин, завороженно следя за вращением колеса. И, как обычно, сжимал в руках игрушечный мотоцикл.
– Я его до смерти боюсь, – бросила соседке швея, не прерывая работы. – Пошел бы он на кого другого глазеть, что ли.
– Только не на меня, – рассмеялась та.
– Счастье, что он не мой ребенок.
Она назвала Парка умственно отсталым. Меня задело это замечание, но потом я призадумалась – а что, если проблема Парка и в самом деле гораздо глубже, чем обычная глухота?
Скорее из желания удивить женщин я окликнула малыша:
– Парк, у меня тут статья про твой мотоцикл.
Невероятно, но он тут же повернулся ко мне, явно заинтересованный. Обе швеи замерли.
– Вот, смотри.
Он схватил журнал, поднес к самому лицу и принялся вертеть перед глазами, разглядывая картинку с мотоциклом.
Я осторожно отобрала статью и прочла начало:
– «Индейский Вождь» выпуска 1934 года, настоящая классика, со знаменитым логотипом на бензобаке. Завод компании в Спрингфилде называли «Вигвам»…
Я умолкла, обе швеи и Парк не отрывали от меня глаз. Потом женщины что‑ то шепнули друг другу и вернулись к работе. Я протянула Парку журнал:
– Мэтт прочтет тебе остальное.
Очень медленно губы мальчика начали растягиваться в улыбке. Похоже, малыш не привык улыбаться. А он симпатичный. И очень похож на Мэтта.
Парк перехватил брата по дороге в туалет, демонстрируя журнал. Они вместе полистали его.
Примерно через час Мэтт заглянул ко мне:
– Спасибо. Где ты его раздобыла? Давай я заплачу.
– В школе. Не беспокойся, он достался мне бесплатно.
– Ух ты. Ты, должно быть, на хорошем счету.
Я уставилась в пол.
– Вообще‑ то нет.
– Как это?
– Они считают, что я мухлюю. То есть списываю на тестах.
– Ты? – удивился Мэтт. – Они что, не в своем уме?
Его вера в меня радовала.
– А откуда ты знаешь, что я безгрешна?
– Дурной человек не был бы так внимателен к Парку. – Мэтт бросил взгляд из‑ под пушистых ресниц.
Я покраснела. И, чтобы сменить тему, задала вопрос, мучивший меня весь день:
– А почему ты всех обманываешь, что он глухой?
– Не понимаю, о чем ты, Кимберли.
– Просто скрываешь?
– Что?
– Что он не говорит. Не умеет говорить, немой.
Мэтт помолчал, а потом печально произнес:
– Никогда не слышал, чтобы он говорил. Даже когда был маленьким. Только отдельные звуки. Лучше бы это был я. Я бы справился.
– В смысле, родился таким?
Он кивнул. Речь шла не только о глухоте и немоте. Проблема Парка определенно была глубже. Слова Мэтта меня растрогали. И я поняла, почему он пытается скрыть недостатки брата. В китайской культуре позорное пятно ложится на всю семью, будто они заразные.
– Ах, ты бы справился? Не думала, что ты такой непрошибаемый, – поддразнила я Мэтта, пытаясь вывести его из меланхолии.
– А что тогда говорить о тебе, – усмехнулся он.
С тех пор Мэтт изображал азбуку глухонемых только перед другими, но не со мной. Постепенно я выучила некоторые из знаков Парка и понимала большую часть того, что он хотел сказать. Со мной Мэтту уже не надо было напрягаться. Теперь, когда между нами завязались отношения, он уже не игнорировал меня, как остальных, а я была рада, что нашелся человек, разделяющий мои увлечения. Я могла сколько угодно болтать о двигателях и цилиндрах, а он кивал, хотя по‑ прежнему не смотрел в глаза. Я часто приносила на фабрику автомобильные журналы и показывала Парку, какие модели мне больше всего нравятся.
Накануне устного экзамена предстояла отправка очередной партии товара с фабрики, поэтому домой мы вернулись около двух часов ночи. Я до рассвета зубрила и вообще не спала. Натянув на себя сшитый Ма из игрушечного плюша балахон и завернувшись в несколько слоев тряпок, я все равно не могла уснуть. В темноте ночи, наполненной моим страхом, лишь мамина фигура на кровати давала ощущение покоя и надежности.
– Тебе не надо было ходить на фабрику со мной, – пробормотала сквозь сон Ма. – Я не должна была тебе позволять. У тебя завтра слишком важный экзамен.
– Ты бы без меня не справилась.
– Давай я заварю тебе чаю.
– Ма, мне нужно заниматься, спи.
Утром, стоя у доски, я вся дрожала. Первые два ряда занимали доктор Коупленд и преподаватели математического и естественно‑ научного отделений. Больше никого не было. Спинки пустых стульев образовывали круг недоверия. Я чувствовала себя огородным пугалом на ветру. Порыв чуть сильнее – и вот я падаю, рассыпая обрывки тряпок, из которых сделана, и ничего не остается от меня, от моего будущего, от того, кем я хотела бы стать. Недостаток сна, безусловно, повлияет на способность сосредоточиться. Что, если я запутаюсь и они действительно решат, что я все это время жульничала?
Поднялся мужчина в голубой рубашке. Я знала, что он преподает химию в старших классах. Он молча, внимательно глядя сквозь очки, протянул мне листок с периодической таблицей.
Потом все же заговорил:
– Доброе утро, Кимберли. Не могла бы ты рассказать нам, как записать формулу ионных соединений, образованных следующими элементами: никель и сера, литий и кислород, висмут и фтор?
Я читала о том, как выводить подобного рода формулы, но сама никогда этого раньше не делала.
– Можно листок бумаги?
– Доска в твоем распоряжении.
Взяв в дрожащие пальцы кусочек мела, я принялась за работу.
Прошло много времени, прежде чем я закончила. В аудитории повисла гробовая тишина. А затем, сперва очень медленно, один за другим, учителя начали аплодировать. Испуганно вздрогнув, я замерла у доски, вся усыпанная мелом, а глава естественно‑ научной кафедры взволнованно бросилась ко мне.
– Боюсь, я недооценила тебя, Кимберли. – Она протянула мне руку и, широко улыбаясь, продолжила: – Спасибо за урок. Я счастлива, что у нас учится такая блестящая студентка.
В итоге я перескочила не через один год по естественным наукам, а через два.
– Мне нужно сегодня передать кое‑ что отцу. Хочешь посмотреть, где он работает? – Над горой кремовых сорочек появилась физиономия Мэтта.
– Конечно.
Я жутко удивилась. Разве Мэтт не говорил, что у него нет отца?
С работы я сбежала пораньше, объяснив Ма, что много домашних заданий. Не самое обычное для меня поведение, но желание пробыть с Мэттом несколько часов было слишком велико.
– А как ты отпросишься?
Мэтту легче было уйти раньше. Теперь, когда он работал у парового пресса, его считали взрослым. Он мог приходить и уходить в удобное для себя время, если выполнял дневную норму. Зачастую при этом приходилось задерживаться допоздна, как и нам с Ма.
– Не переживай, я все устроил.
Видимо, это означало, что вечером он вернется на работу.
Мэтт ждал меня внизу, с велосипедом. К багажнику была прикреплена большая зеленая коробка, на которой замысловатыми буквами, струящимися от пышных усов нарисованного итальянского красавца, написано: «Пицца Антонио».
– Где ты это раздобыл?
– Моя вторая работа. А ты и не подозревала, сколько у меня талантов.
– Откуда у тебя время на такую работу? Еще ведь школа и все такое.
– А, школа не отнимает много времени. – Он отвел глаза, и я поняла, что Мэтт бросил школу ради этой работы. Его мама наверняка ничего не знает.
Он решительно перебросил ногу через раму.
– Давай, садись.
Я не очень поняла – куда именно, единственным местом оставалась коробка, туда я и залезла. Поерзала немного, устраивая ноги, чуть не ударив при этом Мэтта, и в завершение осторожно ухватилась за нижнюю часть сиденья. Мэтт нажал на педали, и, чуть покачиваясь, мы медленно двинулись вперед.
Но потом он прибавил скорости.
– Уверена, что не хочешь держаться за меня? – предложил он. – Так будет надежнее.
– Все нормально. – Мне ужасно хотелось обнять его сзади, но я и без того невероятно смущалась от близости его тела.
Толпа испуганно расступалась перед нами, образуя своеобразный тоннель, люди буквально отпрыгивали в стороны.
– Ты, налетчик! – прокричала вслед какая‑ то женщина. «Налетчик», как я знала, – гангстер, один из тех парней, что болтаются на улицах. Определенно не комплимент.
– А у тебя свиной пятачок, узкоглазая! – огрызнулся Мэтт через плечо.
Я виновато оглянулась, а он тем временем резко свернул, уворачиваясь от грузовика, велосипед перескочил бордюр, и мы понеслись по тротуару, потом вновь вернулись на мостовую. Мэтт притормозил у Китайско‑ Американского банка, и я подумала, что его отец там работает. Но оказалось, он просто засмотрелся на симпатичную девицу в узких джинсах. На миг я возненавидела их обоих. Вскоре мы выехали из Чайнатауна, движение стало менее плотным.
Мы приближались к Бауэри, я поправила волосы и начала успокаиваться. Сбывались заветные мечты о поездке на большой скорости. Дома стремительно проносились мимо, ветер пронизывал насквозь, но я совсем не замерзла – Мэтт ведь был так близко. Закатное солнце золотило лицо. Впереди, над крышами домов, кружил голубь, устремляясь в небеса.
– Страшно? – на миг обернулся Мэтт.
– А ты старался меня напугать? – Счастье, заполнявшее меня, казалось, разливалось на весь мир.
– He‑ а, ты же все равно не станешь за меня держаться. Есть у тебя один большой недостаток. – Он имел в виду, что я смелая.
Мы въехали в какой‑ то переулок. Я понимала, что мы все еще на Манхэттене, поскольку не переезжали через мост, но где конкретно – не представляла. Остановившись у пустого здания, Мэтт придержал велосипед, пока я слезала. Неподалеку, прямо на асфальте, устроился бездомный со своей тележкой. Все окна заколочены, но откуда‑ то сверху доносился детский плач. На пожарных лестницах сохло белье, за углом гомонили по‑ испански. Я старалась дышать через рот, уж очень воняло мочой и бензином, но в результате во рту появился омерзительный привкус. Все вокруг напоминало наш район.
Мы спустились на несколько ступенек к двери заброшенного здания. Похоже, это место служило мусорным баком. Мэтту пришлось отбросить с дороги пустую жестянку и грязный комок – по виду, туалетной бумаги, – расчищая подходы к двери. Стеклянное окно было полностью заклеено пожелтевшими газетами. Приглядевшись, я разобрала китайские иероглифы.
Мэтт постучал – видимо, условным стуком. Здание казалось давно опустевшим, поэтому я удивилась, когда уголок газеты осторожно отогнули и в отверстии блеснули чьи‑ то глаза.
– By, это твой парень, – донесся мужской голос.
Дверь отперли. Мне было любопытно, но совсем не страшно: я же с Мэттом. Мужчина растворился в глубинах мрачного коридора, казавшегося еще теснее из‑ за коробок, громоздившихся с одной стороны. Непонятная лестница сбоку вела в никуда. На куче старых журналов валялось старое велосипедное колесо, все гнутое и покореженное.
– Это твой прошлый велик? – шепнула я Мэтту.
Он фыркнул, и мы вошли наконец в зал, полный людей. Кажется, раньше здесь был бар. В воздухе висели клубы дыма, кучки китайцев сгрудились вокруг стола, заваленного деньгами. Потрепанные купюры тщательно сложены в стопочки, а по центру стола – бесформенная куча наличных. Помещение постарались полностью скрыть от посторонних взглядов, но тоненькие лучи дневного света все же просачивались сквозь щели в деревянных ставнях, выхватывая потускневшую бронзу на барной стойке.
В мутном желтом свете электрических ламп Мэтт смотрел на меня, словно спрашивая, правильно ли он поступил, приведя меня сюда. Признаваясь, в каком отвратительном месте проводит время его отец, он терял лицо, – значит, я была ему ближе всех остальных. Я коротко кивнула. Мэтт успокоенно отвернулся.
Мужчины заметили меня.
– Здесь не место для туристов, – бросил один.
– Она со мной. – Мэтт отыскал в углу стул, усадил меня, а сам встал рядом, закрывая от собравшихся.
На столе лежало столько денег, что я, кажется, даже чувствовала их кисловатый запах.
– Эй, глотните‑ ка, ребята! – Мужчина за стойкой подтолкнул нам пару открытых бутылок пива.
Я никогда раньше не пробовала спиртного. Осторожно пригубила – горько, чуть не расплакалась, но сумела скрыть отвращение. Потом я лишь чуть‑ чуть отхлебнула из бутылки, но Мэтт пил как ни в чем не бывало, будто для него это обычное дело.
Мужчины вернулись к игре. Мэтт подошел к тому, что сидел прямо перед нами, похлопал его по плечу. Должно быть, это отец Мэтта. Тот раздраженно обернулся, недовольный тем, что его прервали. Тогда Мэтт протянул тонкий конверт. Папаша открыл, удовлетворенно кивнул и тут же добавил содержимое к куче денег на столе. И просто махнул Мэтту, чтобы тот уходил, – ни благодарности, ни доброго слова.
Мэтт, понурившись, вернулся ко мне, стараясь не смотреть в глаза. Я подскочила и крепко сжала его руку. Пытаясь замаскировать импульсивность жеста, потянула его вниз, присесть на освободившийся стул.
– Посиди, я хочу посмотреть.
С этой выгодной позиции я могла рассмотреть карты, лежащие на столе. Голова слегка кружилась от алкоголя и табачного дыма, но меня увлекла эта китайская игра, совсем непохожая на западные. Мне даже показалось, что я начинаю видеть в ней определенную систему.
Зазвонил телефон.
– А‑ By, это тебя, – позвал бармен.
Отец Мэтта поднялся с места. Разговаривая, он ходил туда‑ сюда, и я впервые смогла рассмотреть его лицо. Ясно, в кого пошел Мэтт. Отец его был очень красив – густые брови придавали несколько демоническое очарование лицу, без этой детали ставшему бы смазливым. А еще в нем была какая‑ то беспечность, безрассудство – он так небрежно размахивал руками, нимало не беспокоясь, кого или что может задеть. Костюм его когда‑ то очень дорого стоил, уж в этом‑ то я разбиралась, и туфли были до блеска начищены. Интересно, чему Мэтт мог научиться у такого человека. Уж точно ничему хорошему.
– Луиза, – говорил он в трубку, – я задерживаюсь. Не беспокойся, детка, я скоро буду. Нет, не играю, не волнуйся. – И подмигнул приятелям.
– Его подружка, – небрежно бросил Мэтт в ответ на мой вопрошающий взгляд. – Он с ней живет.
Ясно, что деньги, принесенные Мэттом, передала не его мать. Наверное, это заработок Мэтта от доставки пиццы, ради которого он бросил школу. Я все поняла – я бы тоже пошла на что угодно, чтобы защитить Ма, и простила бы ей любой грех. Наверное, по моим глазам легко было прочесть мысли, потому что Мэтт стремительно отвернулся, не в силах вынести мое сочувствие.
Возвращаясь на свое место за столом, папаша Мэтта, кажется, впервые заметил меня. Задержался, помахав картами перед моим носом:
– Как бы ты сыграла, крошка? Дамам везет.
Гомон за столом стих.
– Па, избавь ее от этого, – поднялся Мэтт.
– Все в порядке. – Я‑ то знала, что удача не имеет к этому никакого отношения. И запросто могла вычислить статистическую вероятность. Поэтому без колебаний ткнула пальцем в даму пик и семерку бубен.
– Вот как… – задумчиво пробормотал отец Мэтта. – Странно… но, может быть… если…
Он медленно вынул эти две карты и бросил их на стол. Раздался недовольный рев, несколько мужчин злобно покосились на меня. Когда возмущение улеглось, отец Мэтта сгреб со стола все деньги.
Улыбка от уха до уха демонстрировала золотую коронку на зубе. Отхлебнув из стакана, он подошел к нам. Потрепал меня по голове, как собачонку.
– Отличная девчонка. Она достойна сына старика By.
Слова пьяного игрока прозвучали для меня благословением. Мэтт тоже, казалось, гордился, хотя и переминался с ноги на ногу в нерешительности – сбежать нам сразу или чуть погодя.
Разумеется, тут же раздался хор голосов.
– Присядь‑ ка с нами, – орали мужчины. – Мы тоже хотим выиграть.
– Нет, она останется со мной. – Пятнадцатилетний Мэтт решительно встал между мной и кучей картежников.
Вот тут‑ то я готова была испугаться по‑ настоящему, но, к счастью, кто‑ то захохотал:
– Ладно, ладно. Но приводи ее еще. Нам всегда нужно немножко удачи.
Мэтт никогда больше не брал меня с собой. Думаю, он полагал, я увидела все, что он хотел мне показать. Он открыл позорную тайну, и я молча приняла ее. С этого момента наши отношения стали иными – в них появилась надежда на доверие и открытость и, может, даже на любовь.
Тогда еще речи не шло о другой девушке.
|
|
|
