Индия. Счастье в противоречиях

Индия

Счастье в противоречиях

 

 

Некоторые места – как семья. Они бесконечно нас раздражают, особенно во время праздников, но мы продолжаем возвращаться в них снова и снова, потому что мы знаем, глубоко в наших сердцах, что наши судьбы переплетены.

Для меня таким местом является Индия. Я ненавижу ее. Я люблю ее. Не поочередно, а одновременно. Ибо эта одновременно соблазнительная и раздражающая страна учит нас именно этому: можно сочетать две противоречащие друг другу мысли одновременно и, самое главное, это не приведет к взрыву мозга. Индийцы делают это постоянно.

Оказавшись в Бомбее в 1958 году, венгерский писатель Артур Кестлер сказал, что хочет «посмотреть на затруднительное положение Запада с другой точки зрения, другой духовной широты». Да, это так! Я понял, когда я прочитал эти слова. Другая духовная широта или, как выразился Джеффри Пейн, «альтернативный путь через современности» – он мог бы добавить, прямо к счастью.

Когда Кестлер приехал в Бомбей, жара и вонь сточных вод заставили его почувствовать себя, будто «влажный, вонючий подгузник был обернут вокруг моей головы каким‑ то отвратительным шутом». Можно было бы заключить, что Индия разочаровала Кестлера, но я не думаю, что это правда. Индия не разочаровывает. Она очаровывает, бесит и, иногда, загрязняет. Но она никогда не разочаровывает.

Я всегда хотел быть иностранным корреспондентом, и Индия, конечно, подходила для этого. Так что, когда Национальное радио предложило мне возможность жить и работать там, я не преминул ей воспользоваться, хотя я никогда до этого не был в Индии. Я мало знал о стране за пределами обычных клише о заклинателях змей и отчаянной нищете.

Однажды, в декабре 1993 года, вопреки здравому смыслу, я прибыл в международный аэропорт имени Индиры Ганди в Нью‑ Дели с двумя чемоданами, набитыми магнитофонами и ноутбуками, а также несоответствующей одеждой.

Как корреспондент, я освещал важные темы, такие, как экономические реформы, распространение ядерного оружия, а также вспышки бубонной чумы, которая умаляет претензии Индии быть современной страной. Конечно, я знал о другой Индии – Индии гуру и чудес. И иногда эта Индия поднималась до уровня новостей, как в то утро, когда я проснулся, чтобы увидеть, как «молочное чудо» охватывает нацию.

Бродя по узким улочкам Пахарганджа города Дели, в туристическом районе, я ожидал увидеть любителей лам, растрепанных путешественников, которые считали каждую рупию и редко мылись. Но у них была роскошь, которой у меня не было: время. Они потратили месяцы, развалившись на пляжах в Гоа, ловя кайф или совершая паломничество в Гималаи. В перерывах они баловались духовностью, посещая один из многочисленных ашрамов[5] Индии. Что именно происходило в этих духовных местах, оставалось загадкой.

Я также слышал рассказы о групповом сексе и просвещении. Как серьезный журналист, впрочем, я не мог оправдать поездку туда. Я покинул Индию через два года, ни разу не заходя в ашрам. Я чувствовал себя обманутым.

И поэтому я вернулся в Индию, на этот раз с другой повесткой дня, – повесткой счастья. И вопрос, ответ на который я отчаянно хотел получить: почему так много предположительно здравомыслящих западных жителей покидают свои богатые функциональные страны и отправляются в бедные и дисфункциональные страны в поисках счастья? Быть может, это связано с романтизацией Востока, чем пользуются длиннобородые шарлатаны? Или же ученый девятнадцатого века Макс Мюллер был прав, когда сказал, что в Индии мы возвращаемся в наш «старый дом», полный воспоминаний, если только мы сможем прочесть их.

Каждый раз, когда я возвращаюсь в Индию, примерно раз в год, она разная, но одинаковая. Да, есть теперь «Макдоналдс» на моем любимом рынке в Дели, но за углом есть магазин, который продает статуи Ганеши. Да, есть мобильные телефоны и банкоматы, и интернет‑ кафе, но они не оставляют вмятин на традициях индийской культуры. Эти последние не иностранные злоумышленники не отличаются от моголов, или британцев, или любых других чужаков, которые на протяжении веков пытались покорить субконтинент. Индия всегда выходила победителем, не отталкивая этих захватчиков, а поглощая их.

Тадж‑ Махал сегодня считается выражением индийской квинтэссенции, но он был построен в семнадцатом веке императором моголов, который не был индийцем вообще. Точно так же «Макдоналдс» прогнулся под индийский вкус и впервые убрал «Биг Мак» и все гамбургеры из своего меню, так как индусы не едят говядину. Вместо этого он предложил McAloo Tikki, McVeggie и кулинарный гибрид – Paneer Salsa Wrap. «Макдоналдс» не изменился в Индии, как некоторые опасались. Индия изменила «Макдоналдс».

Так и западные путешественники, которые ищут свое счастье здесь. Еще до того, как Битлз медитировали с Махариши Махеш Йоги на берегах Ганга, иностранцы приезжали в Индию. Анни Безант, Форстер, Ишервуд, Мартин Лютер Кинг‑ младший, и многие другие. Некоторые приходили в поисках решения политических проблем. Другие хотели выйти за пределы обыденности, земного существования, хотя бы на мгновение ощутить вкус вечности. Некоторые просто хотели отдохнуть.

И это несмотря на то, что Индия не является особенно счастливым местом, в соответствии с базой данных Рута Винховена. Поиски блаженства на земле страданий? Противоречие? Да. И нет.

Я слышал о новом популярном гуру по имени Шри Шри Рави Шанкар. У него длинные, шелковистые черные волосы и спокойная улыбка. Он является главным гуру, если такое вообще возможно.

Ашрам Шри Шри находится в непосредственной близости от Бангалора, Индийской Силиконовой долины. Бангалор Нью‑ Индии, Индии колл‑ центров и торговых моллов, «Индии Сияющей», как называется одна политическая партия. Многие из инженеров программного обеспечения и работников телефонных центров стремятся к «цифровому детоксу», как они называют бегство в ашрам при любой возможности. Новая Индия превращается в Старую Индию для спасения или, по крайней мере, передышки. Направляясь в ашрам на такси, мы проезжаем коров, собак, мясо, свисающее с крюков, небольшие магазины, сверкающее офисное здание «Oracle», вывеску Speak Easy English. Мы проезжаем авто‑ рикш, тех самых трехколесных монстров, что облепили все города Индии, как рои пчел‑ убийц. Их черные выхлопы заставляют меня кашлять. Я вижу рекламу «Все лучшие клиники Азии». Болезнь и излечение. У Индии есть все это. Шоппинг с одной остановкой.

И, наконец, мы приезжаем в ашрам. Пройдя через белую арку, мы неожиданно оказываемся в маленьком райском саду, окруженном пышной растительностью со свежими манго и бананами, свисающими отовсюду. Вокруг блаженная тишина. Возможно, в этом секрет индийского ашрама. Может быть, это совсем и не мирные места, а только кажутся такими по сравнению с какофонией за пределами ворот.

Прием обычный, не такой дружелюбный, как я ожидал. Никто не обнимает меня или, если на то пошло, не говорит, как он рад, что я здесь. Шри Шри Рави Шанкар, или Гуру‑ джи, как он называется уважительно, не вышел поприветствовать меня. Лишь большая фотография за стойкой приема и другой по комнате. Сам он вещает с большого проекционного телевизора.

Официозная женщина протягивает мне форму и просит меня заполнить ее.

Один из вопросов касается того, прибегал ли я когда‑ либо к психологическому консультированию. Я лгу, что нет. В графе «профессия» я пишу «консультант». Еще одна ложь, на случай, если им не нравится идея журналиста, разнюхивающего в их ашраме. Я думаю, что лгать в анкете в ашраме – плохая идея, в кармическом смысле, но эта мысль исчезает так же быстро, как появляется.

Ашрам полностью автономен, как круизное судно. Нет поводов выходить. Все, что вам нужно, есть здесь: питание, прачечная, банкомат, аптека, интернет‑ кафе. В этом есть определенная ирония, конечно.

Я иду по ухоженным дорожкам, таща свой чемодан. Вижу знак: «Пожалуйста, касайтесь цветов только вашими глазами». Я прохожу мимо нескольких человек. Они кажутся спокойными. Я говорю привет. Они отвечают «Джай Гуру Дев». Странное приветствие, думаю я. Позже я узнал, что это значит «победа большого ума». Я не уверен, чей ум имеется ввиду, наш или Гуру‑ джи.

Я переодеваюсь в свободную одежду, униформу ашрама, и иду вниз по крутому пути в столовую. Я снимаю обувь и оставляю ее на улице с десятками других. Мне шлепают супервегетарианскую пищу (без молочных продуктов, лука или чеснока) на тарелку, и я сажусь на свое место.

Вот только здесь нет как такового места, которое можно занять. Все сидят на полу. Некоторым людям довольно легко сидеть на полу, скрестив ноги в позе лотоса с непревзойденной легкостью. Я не один из таких лотосоподобных людей.

Святой человек, или садху, сидит рядом со мной. У него длинная борода и вертикальная черта древесного угля на лбу. «Джай Гуру Дев», – говорит он. Он молится молча, ладони сложены вместе, а затем начинает есть. Он делает это искусно, зачерпнув рис и чечевицу легкими, плавными движениями. Я менее изящен. Половину моей еды я пролил себе на колени. Еще больше еды стекает по моему подбородку. Несколько чечевичек попадают в мой рот чисто случайно. Я чувствую себя нелепо. Я могу понять тех, кто ел руками всю свою жизнь, а теперь пытается перейти на нож и вилку; но что может быть более инстинктивно, более человечно, чем есть пищу руками?

Кто‑ то подходит ко мне и стучит меня по плечу. Я думаю, что мне, возможно, дадут духовный совет, ведь это ашрам, в конце концов, но совет, оказывается, гораздо более практичным. Мне говорят, что я должен использовать только правую руку, чтобы есть. Левая рука используется для других телесных целей.

Я вижу некоторых людей в майках, которые говорят, что «приверженность к служению является ключом к счастью». На самом деле, исследование поддерживает их взгляды. Люди, которые регулярно выступают добровольцами, статистически более счастливы, чем те, кто этого не делает. Я думаю о том, чтобы указать им на это, но затем отказываюсь от этой идеи. В индийском ашраме нет места для статистики.

Выйдя из столовой, я замечаю доску объявлений с плакатами, освещающими расширяющуюся область блаженства империи Гуру‑ джи. Есть даже Шри Шри школа журналистики и Шри Шри школа менеджмента.

Мгновенно термин «управление гуру» приходит на ум. Я смеюсь про себя, за исключением того, что не про себя. Вслух. Но никого это не беспокоит. В этом красота жизни в ашраме. Вы можете вдруг расхохотаться, или заплакать, или регрессировать к инфантильному поведению, или прыгать на одной ноге, и никто не будет на вас таращиться. Все нормально. В ашраме это в порядке вещей. Кроме, я должен сказать, выказывания неуважения Гуру‑ Джи.

Главный храм в ашраме выглядит как гигантский трехуровневый свадебный торт с большой синей лампочкой на вершине. Внутри белый мрамор и арки. На сцене картина Гуру‑ джи. Она огромна, фута четыре высотой, опирается на своего рода трон и увита большой гирляндой цветов. Прохладный белый мрамор приятен для моих босых ног.

Общий вид, однако, все же аляповатый: слишком много розового, цветы на потолке, а вход в храм украшают два лебедя пяти футов высотой. Все это перемежается с мусорными баками в форме кроликов, что придает атмосфере немного диснеевский вид.

Небольшая музыкальная группа сидит на полу вблизи фото Гуру‑ Джи. «Шива ом, Шива ом», – поют они. Люди вокруг меня начинают двигаться, сначала медленно, но по мере того, как темп увеличивается, танец также лихорадочно нарастает. Одни начинают скакать. Другие держатся за руки. А я? Я прибегаю к моему режиму по умолчанию и просто наблюдаю. Меня беспокоит, что я не могу расслабиться, даже здесь. Но все же я только что приехал, говорю я себе. Дай себе немного времени.

В ашраме в основном индийцы. Большей частью ИТ‑ специалисты из Бангалора. Одна женщина приехала в город из соседнего государства. Она надеялась поступить на курсы Oracle, конкурс оказался слишком велик, так что она поступила в ашрам вместо этого. Программное обеспечение или духовность.

В Индии это взаимозаменяемо.

Здесь также есть несколько иностранцев, я встречаю двоих: Эльзу из Португалии и Еву из Доминиканской Республики. Они путешествуют по ашрамам. Они только что провели две недели в ашраме Саи Бабы, недалеко отсюда. Условия жизни там были гораздо хуже, говорят они мне. Правила были строги, за всем следят здоровенные мужчины в белых шарфах. И не было ни одного из предметов роскоши, которые есть в этом ашраме. Я не могу себе представить, о каких предметах роскоши они говорят. Здесь нет горячей воды, за обедом все моют посуду за собой. Это хорошо, но вряд ли роскошно. Тем не менее, принеся в жертву материальный комфорт, они получили духовный бонус.

– Мы видели удивительные вещи, – говорит Эльза, несколько загадочно.

– Свами призывает вас. Вы не идете к нему. Он призывает вас, – говорит Ева.

Ева кажется смущенной скудностью информации в этом ашраме.

– Никто не сказал нам, куда идти, – говорит она одному из служащих ашрама, в ее голосе сквозит паника. – Мы не получили никакой информации.

Она кажется очень напряженной для человека, который только что провел две недели в ашраме. К тому же разве идея не в том, чтобы найти информацию для себя и самому понять, что делать?

Сегодня наша первая сессия. В классе около тридцати человек, занятие называется «Искусство жизни». Всего несколько иностранцев: я, Эльза и Ева. Мы сидим на полу, конечно. Наш учитель – индийская женщина по имени Ами. Она бывший корпоративный секретарь.

Теперь она и ее муж путешествует по миру, распространяя слово Гуру‑ Джи. Она сидит в позе лотоса на возвышении, чтобы быть немного выше, чем остальные из нас. Она носит длинный шелковый шальвар камиз и самую безмятежную улыбку из всех, что я видел, схожую с тайской.

Мы начнем с введения в себя. Нет проблем, я думаю. За исключением случаев, когда мы должны сказать: «я принадлежу к вам» всем в нашем классе, по очереди. Это заставляет меня чувствовать себя неловко. Я только что встретился с этими людьми. Как я могу принадлежать им? Я прохожу мимо них, бормоча «я принадлежу вам». Далее, нам рассказывают правила ашрама.

Правило номер один: носить свободную одежду.

Нет проблем.

Правило номер два: никакого алкоголя в течение следующих трех дней.

Незначительная проблема. Я буду скучать по вечернему бокалу вина, но полагаю, что я смогу обойтись без этого в течение трех дней, компенсируя это впоследствии.

И последнее правило: никакого кофе или чая или кофеина любого рода.

Большая проблема. Это подлый прием, который наверняка бы повалил меня на пол, если бы я уже не сидел на нем. Я поглядываю на выход, продумывая мой побег. Я знал, что просветление имеет свою цену, но я понятия не имел, что цена была так велика. Меня охватывает реальная паника. Как я собираюсь выжить в течение следующих семидесяти двух часов без единой чашки кофе?

Ами не ощущает мой страх или, по крайней мере, не подает виду. Она переходит к следующему упражнению: управляемой медитации. Я пробовал себя в медитации в прошлом, но всегда находил молчание тревожным.

На радио молчание – то, чего следует избегать любой ценой. Конечно, я мог бы вставить одну‑ две секунды молчания для драматического эффекта, но большая пауза становится сигналом того, что что‑ то пошло не так. Вот почему это называется «мертвым эфиром».

Еще и вдохи считать? Я не могу этого делать. На мой взгляд, каждый вдох делает меня на один шаг ближе к смерти, и почему вы хотите, чтобы я отсчитывал время до собственной смерти?

Ами нажимает кнопку на проигрывателе компакт‑ дисков, и безмятежный голос Гуру‑ Джи наполняет комнату.

– Вы находитесь в мире со средой в настоящее время. Будьте благодарны за это замечательное тело, этот инструмент.

Мой инструмент немного фальшив, да и прекрасен ли? Да, в 1987 году он был таким, но я думаю о другом. Мы должны быть благодарны за то, что мы живы. Наши глаза должны быть закрыты, но я обманываю и открываю их на секунду. Улыбка Ами сияет. Иначе не скажешь. Это должно быть достаточным доказательством того, что в Гуру‑ Джи есть что‑ то, что ашрам настоящий, но я не могу выбросить за борт свои сомнения.

В то же время некоторые из слов Гуру‑ Джи, направленные через Ами, звучат верно:

– Мы продолжаем откладывать счастье. Мы можем испытать счастье только прямо сейчас. Настоящий момент неизбежен.

Мне нравится последняя фраза. Это гораздо лучше, чем старый рефрен «Будь здесь и сейчас», который всегда казался мне слишком императивным. Словно кто‑ то говорит: «Будь здесь и сейчас, черт возьми! » Но если настоящий момент неизбежен, то, может быть, я мог бы также принять его.

Ами продолжает:

– Попросите ребенка выбрать шоколад или душевное спокойствие, и он выберет шоколад. Но взрослый? Вероятно, спокойствие.

Если только этот взрослый не живет в Швейцарии, думаю я. Там шоколад – это спокойствие.

Мы выходим на перерыв, и я пользуюсь возможностью, чтобы поговорить с несколькими индийцами из моего класса. Большинство работают в области информационных технологий, проводя за этим многие часы. Искусство Жизни нравится им (даже аббревиатура AOL – Art of Life – звучит вполне как хай‑ тек), потому что это дает им толчок духовности, не требуя жертв на протяжении всей жизни. Они не должны стать саньясинами, теми, кто отказывается от всего своего имущества и преследуют чисто духовную жизнь. Все, что Гуру‑ джи требует от своих учеников – это трехдневный уик‑ энд.

Я рассказываю им о своих поисках счастливых мест, о Руте Винховене и его базе данных. Если кто‑ нибудь меня и поймет, то это, несомненно, именно эти люди микрочипов. Тем не менее я встретился с нахмуренными бровями и недоверчивыми взглядами.

– Почему вы хотите количественно оценить счастье? – спрашивает Бинда, инженер‑ программист.

Это обезоруживающе простой вопрос, и у меня нет достойного ответа. Я потратил много времени, размышляя, можно ли измерить счастье, но не так много думал о том, должны ли мы измерить его.

Многие из этих людей жили за границей, но они продолжают возвращаться в Индию. Зачем?

– Непредсказуемость, – говорят они, почти в унисон.

Это удивительный ответ. На Западе мы думаем о непредсказуемости как об угрозе, которую следует избегать любой ценой. Мы хотим, чтобы наши карьеры, наша семья жизнь, наши дороги, наша погода были совершенно предсказуемым. Мы ничего не любим больше, чем уверенность. Случайное воспроизведение песен на нашем IPod – это максимум хаоса, с которым мы можем смириться.

Но вот группа рациональных программных инженеров говорит мне, что им нравится непредсказуемость, они жаждут ее, не могут жить без нее. Я получаю намек, что, во‑ первых, Индия лежит в другой духовной широте, вне досягаемости науки о счастье.

На ужине я нахожу Еву и Эльзу за декадентской деятельностью.

Они сидят на стульях. На скучных пластиковых стульях, но тем не менее не на полу, что кажется роскошной высотой. Рукописный знак говорит, что стулья зарезервированы для «пожилых и иностранных гостей». Не напольные люди. Я благодарен, когда они предлагают присоединиться к ним.

Ева говорит мне, что в другом ашраме мы не могли бы разговаривать на полу или в другом месте. Мужчины и женщины разделены.

– Саи Баба хочет, чтобы вы сосредоточились на своем духовном развитии, не отвлекаясь на это, – она прерывается и делает характерные движения к низу живота – на ваше тело.

Это не проблема, я думаю. Ежедневный холодный душ в значительной степени заботится о моем спокойствии тела.

За обедом Ева и Эльза восторженно говорят о сессии.

– Если бы каждый медитировал в течение десяти минут в день, мир был бы лучшим местом, – говорит Ева.

Она очень чувствительна к мировым событиям. Она перестала смотреть новости несколько лет назад. Она принимает все это слишком близко к сердцу. Она говорит мне, что у нее развилась киста в груди во время войны в Ираке, и на самом деле это уже больше информации, чем мне нужно.

Я просыпаюсь под звук будильника в 6: 00 утра. Новый день. Продолжение эксперимента по отмене кофеина. Моя голова стучит, моя прана опасно низка. Все, что я могу сделать, – это тащиться на утреннюю йогу. Я раздражительный ашрамит.

Я чувствую себя немного лучше после йоги. Кровообращение возвращается в конечности. Наш второй опыт дыхания крийа более захватывающий для меня. После этого я чувствую себя очень легко, я не чувствовал себя так даже когда курил марокканский гашиш (для исследовательских целей) месяцы назад. Мы лежали на полу, направив ладони вверх, в позе, которая известна как шавасана или «поза покойника», и соответствующие образы витают в моем разуме. Я вижу Ами голой, и это нормально. Я чувствую, что я умираю, и это нормально тоже. Я получаю опыт.

Другое упражнение. Мы разделены по половому признаку, и нам велено смотреть в глаза партнера «с детской невинностью». Мой партнер – волосатый, среднего возраста индийский продавец напитков. Вглядываясь в его глаза, я чувствую себя крайне неудобно. И, наконец, упражнение закончено, и у меня уже другой партнер. На этот раз нам говорят рассказать наши истории жизни, и я понимаю, что я предпочел бы поговорить с кем‑ то в течение пяти часов, чем смотреть в глаза (с детской невинностью) в течение пяти секунд.

Далее нам показали короткое видео о Гуру‑ Джи. Мы слышим отзывы от бывшего террориста, заключенного, жертвы цунами, ВИЧ‑ инфицированного, все свидетельствуют о силе Гуру‑ Джи и говорят о том, как он и его искусство изменили их жизнь. Шри Шри изображается как многонациональный гуру, игрок на мировой арене, который регулярно выступает в таких институтах, как Американская психиатрическая ассоциация.

В ашраме о Гуру‑ Джи говорят часто и всегда с благоговением. Когда Ами произносит его имя, ее глаза увлажняются, и она краснеет, как влюбленная школьница. Как и все гуру, первые годы Шри Шри пестрят рассказами о чуде. Он якобы читал Бхагават‑ Гиту, индуистский священный текст, в возрасте четырех лет. Когда он открыл свой ашрам много лет назад, земля была бесплодна. Но, объясняет Ами, «Гуру‑ Джи сам мог получить воду из колодца, и он сказал: «Тут все так пышно, зелено и красиво. Разве ты не видишь? И это случилось. Все, в том числе это здание, стали такими, как он сказал, что это будет. Благодать Гуру‑ Джи находится здесь, я вас уверяю».

Я должен быть честным: все это поклонение гуру меня отталкивает. Если бы я и хотел поклоняться кому‑ то, у меня для этого есть моя жена. Мне не нужно было бы для этого ехать в Индию. Подобострастность перед кем‑ то столь же непродуктивная и раздражающая, как и подобострастность перед собой. Нарциссизм, вывернутый наизнанку, все еще нарциссизм.

Я имел возможность увидеть Гуру‑ Джи лично. За несколько дней до поездки в ашрам, я был в Дели, в гостях у друзей, когда я заметил небольшое объявление о том, что Шри Шри Рави Шанкар читает лекцию «Успех без стресса». Я не мог пропустить это.

Я приехал рано, но очередь уже велика. Мы перед входом в большой зрительный зал. На входе есть деревянный ящик, где мы можем внести вопросы Гуру‑ Джи. Я записываю вопрос, складывают листок бумаги и помещаю его в небольшой слот.

Нельзя слушать гуру на голодный желудок. Я иду в буфет, чтобы купить попкорна, а затем занимаю место в первых рядах. На сцене есть белый диван, обернутый золотой тканью со столиками с обеих сторон. За диваном большой знак. «Успех без стресса, – он говорит, – разговор со Святейшим Шри Шри Рави Шанкаром».

Внизу логотипы пятнадцати корпоративных спонсоров. По‑ видимому, требуется много денег, чтобы поддерживать машину гуру.

Гуру‑ Джи опаздывает. Публика начинает беспокоиться, когда вдруг выключается свет и небольшая группа, сидя на полу, начинает петь. Шива ом, Шива ом. Темп ускоряется, и публика начинает хлопать ритмично. Шива ом, Шива ом. Голос возглашает: «Перед тем, как пришли, была тьма, теперь есть свет». Шива ом, Шива ом. Тогда Гуру‑ Джи входит, и публика приветствует его улюлюканьем и криками, как будто он был рок‑ звездой.

Гуру‑ джи стоит в луче света. Он одет в белый шелковый халат. Вокруг его шеи обернута самая большая гирлянда цветов, которую я когда‑ либо видел в своей жизни. Она, должно быть, весит фунтов пятьдесят. Я удивлен, что он вообще может стоять с этой штукой на шее. Гуру‑ Джи зажигает церемониальную лампу, подходят бизнесмены и высокопоставленные лица, смотрят восхищенно. Гуру‑ Джи говорит.

Его губы двигаются, но мы его не слышим. Ропот беспокойства распространяется по зрительному залу. Что случилось с Гуру‑ Джи? Как мы можем прислушаться к мудрости, если мы не можем услышать мудрость?

Гуру‑ Джи что‑ то трогает на своем халате. Ничего. Он снова стучит. Снова ничего. Опять трогает. Он снова стучит, и на этот раз низкий стук наполняет зрительный зал, а затем и пронзительный голос мудрого Гуру‑ Джи.

– Все это зависит от крошечной кнопки, – говорит он с понимающим блеском в глазах.

Публика смеется и аплодирует. Когда гуру говорит что‑ то вроде этого, его слова пропитаны глубоким знанием, в то время как если бы вы или я сказали, что мы говорим о крошечной кнопке, и больше ничего. Таким образом, так же, как некоторые люди известны своей известностью, гуру разумно быть мудрым. Они не могут иначе.

Гуру‑ Джи говорит нам поприветствовать человека рядом с нами, и мы делаем.

– Действительно ли вы поприветствовали их или это формальность? – спрашивает он. – Были ли вы искренни, говоря: «Как ваши дела? » Вас ведь на самом деле это далеко не всегда интересует.

Хихиканье проносится сквозь толпу.

Гуру‑ Джи говорит нам, что ребенок улыбается четыреста раз в день. Взрослые – только семнадцать раз. В браке взрослые улыбаются даже еще меньше, говорит он, и толпа снова врывается смехом.

– Что такое жизнь, без улыбки, без смеха? Почему человек не может улыбаться?

Гуру‑ Джи перемещается из одного конца сцены в другой, обращаясь ко всей аудитории, как любой хороший оратор. Он говорит нам, что нам нужно создать пространство для несовершенства в нашей жизни.

– Почему мы теряем самообладание? Потому что мы любим совершенство. Создайте небольшую комнату для несовершенства в вашей жизни. Вы все еще со мной?

– Да! – кричит аудитория хором.

Огни гаснут, и нам велят массировать наши челюсти и брови. Затем нам велено пропеть звук «Ом». Слово на санскрите, языке древних индуистских текстов. Это язык, основанный на вибрации. На санскрите вы не только слышите слова, вы чувствуете их.

Ощущения от того, когда около тысячи человек говорят «Ом» одновременно – это что‑ то, что стоит почувствовать. Вся комната будто вибрирует. Мне это нравится, я думаю, да, мне это нравится, и меня осеняет, насколько у меня ассоциируется Индия с певучими звуками уличных торговцев, рожков авто‑ рикш, песнопениями индуистского священника. Любой звук, не только святой, – это вибрация. А вибрация, конечно, движение. Воздух давит на воздух. Больше ничего. Тем не менее этот простой акт физики может быть фортепианным концертом Моцарта, или звуком шоссе в час пик, или шепчущим любовником, или выстрелом из полуавтоматического оружия.

Наступило время вопросов. Женщина тянет маленький кусочек бумаги из деревянного ящика. Самый первый – мой вопрос. Я с трудом могу поверить в это. Там должны быть десятки, если не сотни вопросов, в этой коробке. Каковы шансы, что она выбрала бы мой? Это, должно быть, знак. В Индии все – знак.

Она читает его вслух.

– Является ли счастье высшим идеалом или есть нечто большее, к чему мы должны стремиться?

Это вопрос, который занимает меня уже некоторое время. Я проехал тысячи миль в поисках счастливых мест, думая, что счастье, как полагал Аристотель, величайшее благо. Но так ли это? Или есть более важный пункт назначения?

Гуру‑ Джи не колеблется:

– Да, есть что‑ то выше, чем счастье. Любовь выше, чем счастье.

Публика аплодирует.

Гуру‑ Джи ждет, когда зал успокоится, потом конкретизирует:

– Не просто любовь выше, чем счастье, но в борьбе между истиной и любовью любовь побеждает. Мы должны стремиться к чистой, истинной любви.

Я не уверен, что он имел в виду в последней части. Но здесь нет места дополнительным вопросам. Мы уже перешли к следующему:

– Что происходит с нами после смерти?

Это важный вопрос, и все, включая меня, замерли.

Гуру‑ Джи делает паузу для драматического эффекта, прежде чем ответить.

– Я мог бы сказать вам, – говорит он, – но я хочу, чтобы оставалась неизвестность. Я не хочу, чтобы вы перешли на другую сторону и сказали: «О, это то, чего я ожидал. Мне очень скучно».

Публика смеется. Я чувствую себя обманутым. Я посетил достаточно пресс‑ конференций, чтобы знать, когда кто‑ то искусно уклоняется от вопроса.

Люди начинают выкрикивать свои вопросы. Некоторые из ответов Гуру‑ Джи мудрые, некоторые просто бойкие. Некоторые из них и то, и другое.

– Как мы можем остановить терроризм?

– Терроризм является просто отсутствием гуманизма. Каждый ребенок должен узнать немного о разных религиях, тогда они не будут думать, что другие плохие.

– Как я могу узнать свою судьбу?

– Жизнь представляет собой сочетание свободы и судьбы, и красота в том, что вы не знаете, что есть что.

– Когда я получу миллиард рупий?

– Спросите гадалку. Но помните, что она возьмет с вас сто рупий.

– Ожидание приводит к разочарованию, так что я должен делать?

– Вы ждете ответа от меня? Лучше не ожидать.

– Когда в Индии исчезнет коррупция?

– Когда вы встанете и начнете бороться с коррупцией.

Мне нравится этот ответ. Это было реально, и это требовало действия от спрашивающего. Индуизм является религией действия больше, чем христианство. В БхагавадГите Господь Кришна говорит Арджуну, что его действия, а не его убеждения освободят его. Или, как Гуру‑ Джи выразился: «Когда вы в ванной, вам нужно переместиться немного, чтобы почувствовать тепло».

Все больше людей кричат, вопросы бесконечны, но Гуру‑ Джи поднимает руку и говорит, что, извините, это все время, что у него есть. И уходит.

Люди встают, чтобы уйти. Все, кажется, довольны выступлением. Меня не покидает чувство, что я только что получил духовный эквивалент попкорна: вкусно, легко глотать и, конечно, представляет какую‑ то питательную ценность, но не особенно наполняет.

Я не могу отделить сообщение от мессенджера. Мои антенны ощущают даже легкое дуновение лицемерия и, после обнаружения, сводят на нет любую мудрость, которую гуру может передать. Не все, однако, поддерживают этот путь.

В 1980‑ е годы популярный гуру по имени Бхагван Шри Раджниш, или Ошо, привлекает огромное количество поклонников в Индии, а затем в Соединенных Штатах. Он основал ашрам в Орегоне, сложный, разветвленный комплекс. Ошо проповедовал важность любви и осознанности.

Оказывается, однако, что Ошо с любовью приобрел девяносто три «Роллс‑ Ройса», а затем был арестован властями на нарушение иммиграционной политики. Я читал его учения, и некоторые из них казались вполне мудрыми и разумными, но «Роллс‑ Ройсы» перечеркнули все. Я не мог принять его всерьез.

Впрочем, моему индийскому другу Манжу это не мешало. Манжу, очень уравновешенный адвокат из Нью‑ Дели, не видит причин, чтобы отринуть мудрость Ошо из‑ за его «Роллс‑ Ройсов».

– Я помню добро и забываю плохое, – сказал он мне за обедом однажды.

Другими словами, индийцы не ожидают совершенства, или даже последовательности, от своих гуру. Гуру мудр. Гуру мошенник. Две противоречивые мысли, сосуществующие с комфортом в индийской голове Манджу.

Мой последний день в ашраме. Курс закончен. Я прощаюсь с Ами. Она хлопает меня по плечу и говорит:

– Духовная революция грядет, может быть, не в этой жизни, но она грядет.

Я бормочу что‑ то в духе:

– Я надеюсь на это, – и ухожу.

Я завидую таким людям, как Ами. Ее ум ясен, лаконичен. Ее прана высока. Ее лицо пылает. Я хотел бы быть похожим на нее. Что мешает мне? Могу ли я стать столь же сообразительным и ориентированным на успех?

Год путешествий и раздумий о счастье убедил меня, что ни одна из этих вещей не ведет к счастью, и все же я до сих пор не могу позволить себе от них отказаться.

Я прощаюсь с Евой и Эльзой, которые в восторге от своего нового гуру. Они уже строят планы на продвинутый курс. Ева обнимает меня. Она говорит, что я стал спокойнее, более наполненным энергией. Меня передергивает при упоминании этого слова, но она права. Я чувствую себя более расслабленным. Я более глубоко дышу. Я пережил три дня без кофе, и на самом деле мои головные боли почти исчезли. Кровь вернулась к моим ногам.

Откуда это взялось? Я не могу определить какой‑ то один момент, ни какую‑ либо конкретную позицию, в которую я вывернул свое тело. Это просто пробралось в меня. Может быть, это то, как происходит просветление. Не с громом или молнией, но устойчиво, по капле, по капле до дня, когда вы понимаете, что ваше ведро наполнилось.

Проблема с индийским ашрамом заключается в том, что, как только вы оставите его, вы возвращаетесь в Индию. Мое такси застряло в пробке. Мое горло сгорает от выхлопных газов. Мои глаза жжет. Дороги кажутся еще более хаотичными, чем они были всего несколько дней назад, или, может быть, мой ум, спокойный и свободный от кофеина, стал менее приспособленными к жаре, пыли и шуму.

Я всегда был особенно чувствителен к шуму, доказанному ущербу счастью, тому, что эссеист Амброз Бирс назвал «вонью в ухе».

И, наконец, мы подъезжаем к некрасивому двухэтажному зданию в шумной части города. Шанти‑ роуд, 1. Дом принадлежит художнику по имени Суреш. Я слышал, что он сдает в аренду свободные комнаты и что его дом является своего рода револьверным салоном. Каждый проходит через Шанти‑ роуд, 1. Казалось, что это хороший способ восстановиться, если это правильное слово, после моего опыта в ашраме, и в то же самое время узнать Бангалор.

Суреш разработал Шанти‑ роуд, 1, сам. Он построил дом вокруг большого дерева бадам. Он любит это дерево так сильно, что его друзья шутят, что он женился на нем.

Я поднимаюсь вверх по винтовой лестнице с моими сумками. Гостиная на Шанти Роуд, 1, полна картин, книг, индуистских старинных безделушек. Кухонная раковина завалена посудой.

Мухи роятся над манговыми корками и крошками молотого кофе, словно парк вертолетов.

– Служанка сегодня не приходила, – объясняет Суреш.

У каждого человека в Индии есть горничная, даже у художников.

Сейчас раннее утро, но в салоне Суреша уже кипит жизнь. Люди сидят развалившись, курят сигареты и пьют много кофе, выкачивая свою прану до опасно низкого уровня. Воздух наполнен дымом и иронией. Я глубоко вдыхаю.

– Добро пожаловать в анти‑ ашрам, – говорит кто‑ то. Я познакомился с Харши, чье имя означает «счастье», Викрамом, Арджуном и другими, чьи имена я не смог запомнить.

Я вошел в середину индийской болтовни. Они жалуются на экспоненциальный рост Бангалора и на то, что делается с их любимым городом. Мой приезд переводит разговор в новое русло. Только что обсуждали пробки, и вот теперь – духовность. Это резкий поворот, но группа справляется с легкостью.

– Это страна, основанная на синдроме Бога, – говорит Викрам, или Вики, как его называют друзья.

У него золотая серьга в одном ухе и шелковая расстегнутая рубашка – он открытый гей в стране, в которой не принято открыто говорить о таких вещах.

– Люди нуждаются в костылях, – говорит Вики, – а гуру – костыли.

Я чувствую себя вынужденным защищать гуру, моего в частности – импульс, который меня удивляет. Я говорю им о технике дыхания, о которой я узнал, что привело к моей скрытой релаксации.

– Кто‑ то развивает технику дыхания, а затем вы хотите получить от него все ответы, – говорит мускулистый скульптор по имени Вивек.

– Вы увеличиваете поток кислорода к мозгу. Вы получаете кайф от этого, – говорит Рой, который врач и понимае

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: