Из письма С.М. Кравчинского В.И. Засулич* (24 июля 1878 г.)

Не знаю, виновата ли в этом краткость вашего письма […] или же краткость вашего свидания с Кропоткиным* вследствие чего вы не успели вполне его узнать, но только тот портрет, который нарисован в вашем письме, – не его портрет. Прежде всего, он решительно неспособен командовать и еще менее организовать кого‑ нибудь. Он человек идеи, но идеи бесплотной, абстрактной и кабинетной, а не облеченной в плоть и кровь практической жизни. Он совершенно лишен той гибкости, того умения применяться к человеку, к настроению минуты и обстоятельствам, которое дает человеку возможность вести множество людей к той цели, которой он хочет. Он, заметьте, не щадит никогда никого, совершенно не умеет убедить несогласного. Может только увеличить рознь между им и собою. У него всегда одно: интерес идей, убеждения, а вовсе не практический результат; о нем он совершенно не думает. Таким образом не создашь себе кружка, не организуешь партии. Но в нем есть зато огромные достоинства – это большая импульсивная сила: всякое свое убеждение он высказывает, как фанатик, теоретик, сжившийся, сроднившийся со всякой своей мыслью, связавший и сцепивший ее со всем своим миросозерцанием. Что до меня, то я решительно затруднился бы сказать, будет ли он играть роль в русском движении, т. е. большую, или нет. В нем столько противоположных качеств: великая сила убеждения и полная непрактичность, абстрактность, о которой я говорил.

Но это все не так важно. Я очень верю в ваше чутье; к тому же у вас был и оселок, о который вы могли испробовать твердость ваших представлений, – это Дмитрий[148], знающий его чуть ли не десяток лет. […]

Вы пишете, что взгляды его абсолютно тождественны со взглядами киевлян. Я думаю, что вы не точно выразились: с Кропоткиным я был и остаюсь совершенно несогласен, с киевлянами же не согласиться может только самый отчаянный резонер, буквоед и теоретик. Тяжелый опыт нескольких лет не мог убедить всякого трезвого человека в том, что «научный социализм», социализм западный совершенно отскакивает от русской массы, как горох от стены. Конечно, работа стольких людей, работа такая пламенная и страстная, не могла не дать плодов. Но ведь это крупицы. Много ли в рядах социальных революционеров крестьян и рабочих? Велико ли процентное отношение их к представителям элемента инициаторского, по преимуществу интеллигенции? Хорошо, если один на 10–20 найдется. И так 10–20 человек приобрели одного. А посмотрите: ведь народ тоже живет своею умственною жизнью. В нем тоже происходят свои умственные движения. Какой‑ нибудь отставной солдат, баба еле грамотная увлекают за собою толпы, проповедуя белиберду, от которой ему в сущности ни тепло, ни холодно. Мы же, представители самых жизненных интересов, носители всяких прогрессов, мы проходим не понятые, не услышанные. Нам только много, много, коли песчинки некоторые удается отковырять от громадной стены. Сама же она остается все так же толста, непроницаема, непреодолима. Понятно, что толпа бьющихся головою об стену, наконец, почувствовала изнеможение. Начинается новый, очень серьезный период в нашем движении. Все почувствовали, что таким путем, каким шли до сих пор, итти дальше нельзя. Необходимость приноровиться к местным условиям, прислушаться к голосу массы, войти в круг ее мировоззрения созналась всеми. Но тут‑ то и начинается разногласие: одни, книжники, довели это стремление до абсурда, до полного порабощения своей личности и своих стремлений миросозерцанию масс. Народ ждет благ от царя. Провозгласим царя, и пусть он ему даст то, что ему хочется. Народ ждет приказаний от царя. Дадим же ему во главу царя. Насколько это абсурдно, – говорить мне нечего.

Другие же, не теоретики, а практики, увидели, что дело не так еще отчаянно. Они нашли возможным провести в народ свои идеалы, свое миросозерцание, но только под формою, в одежде народной. Их уступка чисто формальная, внешняя. Элемент нелепый превращен в трансцендентальную фикцию, которая так же мало мешает принципам правдивым, настоящим, из него вытекающим, как не мешает, напр., совершенно абсурдная или, по крайней мере, метафизическая теория атомов и молекул научным выводам новейшей химии, как теория бесконечно малых не мешает дифференциальному исчислению. Понимаю: орудие обоюдоострое. Только в каждом данном случае можно решить: взята ли только одежда народная, или же в угоду ему вместо истинного бога дают для поклонения идолище поганое, как Аарон жидкам в пустыне.

Вы совершенно правы: дать ребенку или дурачку в руки такое оружие, – непременно сам себя поранит. Очень опасная эта вещь, нужно все силы направить, чтобы этот нож не попадал в неумелые руки. Для этого одно, конечно, не совершенно радикальное средство, это возможно широкий союз всех действующих сил. Это‑ то составляет теперь нашу и мою специальную цель. […]

14. Г. А. Лопатин*