Крепость Бадабера

 

 

 

Лагерь афганских беженцев, который часто еще называли «местом скорби», многоголосо гомонел в своем будничном полуголодном существовании. В низеньких, с плоскими крышами, глинобитных жилищах, зияющих дырами или бросающимися в глаза разноцветными заплатами палатках, фанерных и картонных укрытиях от дождя и ветра, ютились, сорванные с родимых мест ураганом апрельской тысяча девятьсот семьдесят восьмого года революции, тысячи афганцев. Бадабера – так назывался этот лагерь беженцев, расположенный в тридцати километрах от Пешевара. Но это «место скорби» было знаменито не только палаточным лагерем. Над местностью возвышалась своими восемью метровыми глинобитными стенами и круглыми мрачными башнями старинная крепость, давшая название и лагерю беженцев, и всей местности. Крепость Бадабера! К ней и направлялся конный отряд моджахедов «Исламского общества Афганистана».

Андрей, несмотря на трагичность своего положения, с высоты седла с интересом разглядывал палаточный лагерь. Неприкрытая нищета взывала к состраданию, а ввалившиеся глазенки ребятишек, бежавших за конным отрядом, говорили о голодном существовании беженцев.

Моджахеды остановились возле высоких кованых железных ворот, неторопливо спешились. Сняли с седел и пленников. Что Зарина, что Андрей, не привыкшие к седлу, сбили ноги в кровь и теперь земля качалась у них под ногами, а тело пронизывала ломота.

Непослушными, одеревеневшими ногами пленники, а с этого момента – узники, через калитку, расположенную рядом с воротами, прошли в крепость. Андрей быстрым взглядом окинул внутренний двор, со всех сторон окруженный высоким дувалом, по верхнему срезу которого на наклонных металлических штырях было протянуто несколько ниток колючей проволоки, а в глину вмазано битое стекло.

Встречал отряд моджахедов человек в офицерской форме пакистанской армии, низенький, черноволосый, с полоской усов над узкими жесткими губами, черными пронзительными глазами на смуглом худощавом лице. Из‑ за того, что офицер был мал ростом, он демонстративно надувал грудь, смотрел надменно, говорил резко, как бы выплевывая слова.

– Майор Кудратулла, – представился он через переводчика. – Вы – мои пленники и находитесь здесь, чтобы медленно умирать.

Он перевел взгляд на Зарину. Глаза его рыскали по ее телу, отчего девушке стало не по себе, и она сжалась, низко опустив голову и инстинктивно сложив руки крест‑ накрест на груди.

Кудратулла шагнул к ней и, взяв Зарину за подбородок, приподнял голову.

– А ты, красавица, – майор сузил веки, хищно ухмыльнулся и просипел, – познаешь то, о чем и представить себе не можешь. Я буду выпускать твою кровь по капельке, эту нежную кожу сдеру по тонкой ленточке. Ты проклянешь тот день, когда появилась на свет. Жаль вот только, что к этому я не могу приступить сейчас, но мы скоро увидимся. Махмуд, – повернулся он к только что подошедшему молодому человеку с красивым выразительным лицом, одетому в военную форму без знаков различия, – отвезешь девчонку в Пешевар к Раббани, а этого, – кивнул он на Андрея, запустишь по малому кругу. Только не перестарайся. Он нужен Варсану.

– О чем он говорит? – тихо спросил Андрей у девушки и тут же пожалел о содеянном. Стоявший рядом с майором Кудратуллой молодой человек, отработанным движением резко выбросил руку вперед: дыхание перехватило, внутренности обожгло. Колеи, надломились, но Андрей устоял на ногах и усилием воли сдержал рвущийся наружу крик: стыдно было перед девушкой показывать свою слабость.

Вскоре Зарину увезли, но перед тем как уйти, она успела шепнуть: «Тебя поведут по малому кругу».

Но что такое «малый круг»?

Андрей слышал, как к воротам подъехала машина.

«За ней, – мелькнула мысль. – Вот и все… Больше вряд ли увидимся. А жаль! Встретить бы ее в Союзе раньше, до этого кошмара». Он вздрогнул, отгоняя несбыточные мечты, и глубоко вздохнул.

 

Андрея отвели в тюрьму. Под землей, куда воздух почти не проникал, ему на руки надели наручники, ноги заковали цепями и оставили в узком каменном мешке.

«Неужели вот так я буду сидеть? Год, два?! » – ужас заползал холодной змеей, сдавливая сердце, затрудняя дыхание. Это было невыносимо и Андрей закричал:

– Люди! Есть кто‑ нибудь здесь? Умоляю, откликнитесь?

 

В кромешной тьме, когда теряется ощущение пространства, в полнейшей тишине, где удары сердца молотом отдаются в голове, в духоте, от которой не укрыться, а организм истекает потом и слабеет воля, Андрей провел несколько дней. Тюремщик, грузный и мрачный бородач, раз в сутки приносил какой‑ то мутной бурды – вонючей и безвкусной, и чашку теплой воды, не утоляющей нестерпимую жажду, а подогревающей неутолимое желание.

– Изверги! Вы хотите сделать из меня мумию? Да я плевал на вас! Фашисты проклятые! – кричал Андрей в темноту. – Чтоб вам всем сдохнуть!

Выплескивая в этих криках копившуюся в нем злобу, отчаяние, страх, Андрей снимал напряжение, порожденное темнотой и давящей тишиной.

Наконец‑ то о нем вспомнили. Два сытых толстомордых бородача вывели Андрея наверх. Солнечный свет ударил по глазам, ослепил, а воздух опьянил своей свежестью. Но это продолжалось всего несколько мгновений: его сбили с ног и принялись обрабатывать тяжелыми резиновыми дубинами. Удары наносились размеренно, с оттягом, с затылка и до пяток. Он терял сознание, его обливали водой и снова били. Поначалу Андрей кричал, корчился, уворачиваясь от ударов на каменном полу, но потом тело перестало ощущать боль, а сознание удерживалось лишь чудом. Это почувствовали и его истязатели. Пытка прекратилась, и Андрея отволокли обратно в подземелье.

Так продолжалось несколько дней.

Он уже чувствовал, когда за ним придут и все его существо наполнялось ужасом.

«Зачем это бессмысленное избиение? – всякий раз возвращался он к мучившей его мысли. – Меня ни о чем не спрашивают, просто истязают. Зачем? Должен же быть какой‑ то смысл во всем этом? ».

Иногда ему казалось, что он сходит с ума. Бред переходил в сон, а явь становилась бредом. Перед воспаленным воображением проходили его товарищи из десантной роты, родные, одноклассники. Он говорил с ними, до осязания чувствовал их присутствие. Временами наступало просветление и Андрей, реально оценивая свое состояние, все больше и больше убеждался в том, что ему долго не выдержать. От скудной пищи, не оставляющей ни на минуту физической боли, одиночества он слабел, дичал, деградировал.

Но, по‑ видимому, кому‑ то он все‑ таки был нужен. Как‑ то за ним пришли ни его ежедневные истязатели, а солдаты пакистанских Вооруженных Сил. Сняли наручники, освободили от ножных цепей.

В комнате, куда его привели и оставили одного, горел мягкий сирсневый светильник, на низеньком столике стояла бутылка вина и блюдо с восточными сладостями, один вид которых вызвал боли в животе и обильную слюну.

«Что бы это все значило? – терялся в догадках Андрей. – Может, очередная пытка? »

Вскоре в комнату вошел коренастый, широкоплечий, светловолоый человек, одетый в белую рубашку и свободного покроя серые брюки. Он жестом пригласил Андрея сесть в плетеное кресло и, когда тот опустился на указанное ему место, быстрым и точным движением налил в высокий тонкий стакан вина и пододвинул его к ничего не понимающему пленнику. Судя по запотевшему стеклу, вино было холодным и потому нестерпимо желанным. Но, предчувствуя подвох, Андрей не рискнул притронуться к стакану.

– Пей, – раздался голос человека в белой рубашке, – это тебе за страдания, перенесенные в стенах Бадабера. Пока меня не было, с тобой немного поработали. Ну, ничего, это только на пользу. Теперь ты знаешь, что тебя ожидает, ежели мы с тобой не договоримся.

Голос был знаком.

«Где же я его слышал? – лихорадочно билась мысль. – Где? – и вдруг осенило: – Да это же мой спаситель! ».

– Я думал, что мы больше не увидимся, – угрюмо произнес Андрей, вглядываясь в черты человека в белой рубашке и все больше убеждаясь в том, что перед ним человек, не давший его на растерзание душманам. – После той встречи во дворе… ну там, где цвели абрикосы, столько прошло времени…

– Не так уж и много, – мягко пророкотал хозяин комнаты. Он порывисто подошел к столу и сел напротив Андрея в такое же плетеное кресло. – И двух недель не прошло со дня нашей первой встречи.

– А мне показалось, что пронеслась целая вечность, – дрогнул голосом Андрей.

– Ну‑ ну, дружок, ты особенно‑ то не расстраивайся. Тем, кто остался в ущелье, намного хуже. А у тебя все позади. Выпей, – кивнул он на стакан с вином, – это французское. Его надо пить сразу, а то проветрится.

– Не проветрится, а выветрится, – горестно усмехнулся Андрей. Он взял со стола стакан, подержал его в руке и поставил на место.

– Что же ты не пьешь? Это вкусно. Выпей, Андрей, расслабься.

– Откуда вы знаете как меня зовут?

– Это не сложно было узнать, – сверкнул белозубой улыбкой хозяин комнаты и извлек из нагрудного кармана листок. – Узнаешь?

Это была фотография его девушки.

«Ведь предупреждал ротный, чтобы ничего не брали на задание», – с досадой подумал Андрей.

– «Дорогому Андрюше Седову от Мариши. Не забывай! » – громко прочйтал светловолосый человек и рассмеялся. – Видишь как все просто. Ты – Андрей, а меня зовут Варсан. Я – американец. В Афганистане второй год. До этого работал в Европе, неоднократно бывал в Москве, Ленинграде, полгода жил в Киеве. Знаю ваше «Золотое кольцо». Ты, случайно, не из Москвы?

Андрей отрицательно покачал головой и, в свою очередь спросил:

– Зачем я вам нужен?

– Вы – русские, странный народ: всегда торопитесь. Учитесь ведению дел у афганцев. Те никогда не начинают делового разговора не справившись о здоровье всей многочисленной родни собеседника, не переговорив о различных событиях, не отведав угощения. Сытый человек ― он добрый человек и, как это у вас говорят, покладистый. Ну, да раз тебе некогда, поговорим о деле. Вообщем так: одна телевизионная компания снимает фильм об Афганистане. Им нужен шурави, который перешел на сторону моджахедов. Я им обещал такого, имея в виду тебя.

– Но я не переходил на сторону душманов. Меня взяли в плен! ― возмущенно воскликнул Андрей.

– Это не важно, ― отмахнулся Варсан. ― Главное, что ты здесь. Я буду с тобой откровенен: у тебя два пути. Один ― это подземелье Бадабера. То, что с тобой до сих пор происходило, только начало. Поверь, из Бадабера еще никто не выходил живым. И второй путь ― участие в телепрограмме, за что ― куча денег и гарантированный выезд в любую страну. Телекомпания берется это устроить за свой счет. Яне буду тебя торопить с ответом. Подумай хорошенько и завтра мне скажешь о своем решении. А чтобы думалось правильно, подойди к зеркалу. Вон там оно висит, ― показал Варсан на приоткрытую дверь, ведущую в другую комнату.

Сам не зная для чего, Андрей встал и направился к зеркалу. Увидев свое отражение, он отшатнулся: грязное, заросшее волосом, изможденное лицо, чернота под впалыми глазницами, кровавые прожилки на белках глаз, запекшаяся кровь под носом и разбитыми рас пухшими губами, лоб рассечен, волосы на голове местами прикипели к коже.

«Я ли это? Неужели в две недели можно сделать с человеком такое? ― ужаснулся Андрей. ― А что же будет дальше? ».

– Не расстраивайся, ― хлопнул по плечу Андрея Варсан, ― под‑ лечим, подкормим… Ну, ладно, иди, а то парни из охраны заждались.

Когда Андрей уже выходил из комнаты, Варсан бросил ему вслед: ― Да, вот еще что… С тобой тут девушка в крепость была доставлена. Зарина Алмаиз. Как она тебе? Андрей замер в дверях, насторожился.

– Говорят, красавица. Я ее, к сожалению, не видел, но надеюсь познакомиться. Она тоже будет сниматься в телепрограмме.

 

 

На предложение американца Андрей отказался. Варсан все таким же бодрым, неунывающим тоном выразил сожаление и на прощание казал:

– Твой отказ – равносилен смерти. Что же, ты выбрал сам. Только учти, азиаты не только разрежут тебя на кусочки, но и заставят принять такие муки, которые Иисус Христос даже представить себе не мог. В глазах афганцев ты – захватчик, к тому же – неверный. Так что, твои муки будут для них наслаждением. Я не запугиваю тебя, но предупреждаю и оставляю шанс: когда смерть будет самым заветным твоим желанием, позови меня.

 

В тот же день Андрея посетил майор Кудратулла. Оглядев камеру, он, не отнимая от лица носового платка, через который дышал, прогундосил:

– Этому шурави здесь хорошо живется. Переведите его к Юнусу.

– Так он же сегодня…, – начал было переводчик, но майор его оборвал: – Я знаю! Такое соседство как раз для этого упрямого «шурави». Варсан предложил ему хорошую сделку, а он предпочел смерть. Глупый щенок, как и все русские, которых я видел.

Камера, в которую перевели Андрея, была больше прежней. Под самым потолком располагалось узкое, как щель, окошко, зарешеченное толстыми металлическими прутами, над мощной деревянной дверью в металлической сетке ярко горела лампочка.

Андрей огляделся. У стены неподвижно лежал человек со сложенными на груди руками. Его лицо было закрыто серой тряпкой. Подумав, что сокамерник спит, Андрей сел у противоположной стены и погрузился в раздумья. А подумать было над чем. Варсан не шутил, а значит ему предстоит пройти через испытания, а, может, и принять смерть.

«Готов ли я для мученичества? – думал он. – Выдержу ли? И во имя чего все это? Может, Варсан прав и я не герой, а оккупант, и наш приход привел Афганистан к гражданской войне? Уже шестой год гибнут наши товарищи на этой бесплодной земле, на этих серых камнях, на дорогах, перевалах и конца этому не видно… Но я не хочу умирать! Жизнь так прекрасна, и это открываешь для себя только сейчас, когда за плечами стоит смерть. Что же делать? Согласиться на съемку – значит предать товарищей, отречься от всего, чем жил, о чем мечтал, а это означает предать Родину! ».

Андрей остановил себя на мысли, что звучит все это как‑ то по‑ книжному, не искренне, не откровенно. Даже в мыслях он говорил так, как сказал бы на Комсомольском собрании. Андрей устало смежил веки и расслабился.

«Интересно, гасят когда‑ нибудь свет? Я просидел в камере немного, а эта чертова лампочка порядком надоела, мешает сосредоточиться, путает мысли…».

Вдруг он себя поймал на том, что сокамерника не слышно.

– Такого быть не может, – с тревогой выкрикнул Андрей и на коленях пополз к лежащему у стены человеку. Он осторожно тронул его руку и в ужасе отпрянул.

«Мертвяк! Меня посадили в одну камеру с покойником! Вот он – первый круг Дантова ада! ».

К утру запах от разлагающегося тела стал усиливаться. Андрей неоднократно принимался бить кулаками, ногами в дверь, кричал, звал на помощь, но никто не приходил. До обеда он еще спасался тем, что, подпрыгнув и ухватившись за прутья решетки, пока хватало сил удерживаться в таком положении, дышал проникающим в камеру воздухом с улицы. Но вскоре и это перестало помогать. От вони внутренности выворачивало, спазмы настолько были сильны, что прерывали дыхание. Он слабел, все чаще и чаще носом шла кровь, временами терял сознание. Казалось, что смерть неминуема и она рядом.

 

Сколько времени Андрей пролежал без сознания, определить не смог, но когда очнулся, трупа в камере не было. У двери стояла чашка с едой и вода. Рвота настолько ослабила организм, что до двери он полз, прикладывая неимоверные усилия. Смог же выпить только воду.

Утром в камеру ввалилось двое бородачей. Подхватив Андрея под руки, они выволокли его во внутренний дворик, в центре которого стояла перекладина. Содрав с плеч халат, бородачи споро привязали за руки Андрея к перекладине и ушли, оставив его одного.

Впервые за более чем двухнедельное пребывание в крепости он оказался на свежем воздухе. Солнышко, по‑ весеннему теплое и ласковое, нежило своими лучами истерзанное пытками тело Андрея. После подземелья дышалось легко, свободно, казалось, что воздух пьянит. Из‑ за высокого глиняного дувала доносились голоса. Андрею показалось, что сквозь бормотание на незнакомом языке, прорывается русская речь. Но он тут же отбросил возникшее предположение: откуда здесь взяться русским?

Так он простоял несколько часов. Руки затекли, ноги тоже устали, но на дворике было гораздо лучше, нежели чем в затхлых душных камерах подземелья. Ближе к полудню во дворик пришло несколько мужчин. Среди них выделялся своей внешностью один: большеголовый с разметавшимися черными волосами, жгуче‑ черными глазами на выкате, жесткой щеточкой усов над узкими бескровными губами» Его лицо можно бы было назвать мужественным, даже красивым, если бы не играющие на скулах желваки да нервно подрагивающие ноздри. Он подошел ближе и, ткнув рукоятью плети Андрею в грудь, на ломаном русском языке спросил:

– Ты знаешь меня, шурави?

Андрей мотнул головой.

– Я – Абдурахман – начальник тюрьмы.

– Комендант, – поправил его Андрей невольно.

– Ты, шурави, будешь меня любит, боятца, молитца Аллах. Я научу тебя Коран и ты станешь мусульманин.

– Но я не хочу быть мусульманином, – возразил Андрей.

«Не хочу» – плохой слово. Не говори так, – Абдурахман погрозил Андрею плеткой. – Сказал «не хочу» – получай плетей. Ты должен всегда говорить «да». Будешь послушен, мал‑ мала поживешь. А сейчас будем делать мусульманин: об‑ ре‑ за‑ ни‑ е, – медленно по складам произнес комендант тюрьмы.

Андрей знал, что такое «обрезание», и сжался как мог, как позволяли это сделать цепи. А когда к нему подошел один из пришедших с комендантом людей и в руках у него он увидел блестящий металлический предмет, Андрей закричал:

– Не хочу‑ у‑ у!

Ноги были свободны от цепей, и он принялся ими отбиваться от человека в черном, но это продолжалось недолго. Абдурахман пустил в ход плеть с оловянным наконечником, один из ударов пришелся в затылок. Крик оборвался, Андрей дернулся и затих. Человек в черном быстро стянул с несчастного узника штаны, под хохот собравшихся сделал свое дело. Когда Андрей очнулся, его отволокли в камеру и больше до конца дня не трогали.

А утром в подземелье пожаловал комендант.

– Теперь твое имя – Рафхат, – ткнул он Андрея пальцем в грудь. – Ты принял нашу веру и будешь учить Коран. Это – суры, протянул он листок бумаги. Сдвинув брови, Абдурахман приказал: – Учи, Рафхат. Вечером спрошу!

Задрожав телом, Андрей закричал:

– Сам учи, гад ползучий. Плевал я на твои суры!

Потрясая над головой цепями от наручников, он пошел на коменданта. Тот только усмехнулся, и когда Андрей подошел ближе, ударил его сапогом в живот. Что‑ то зло бросив на ходу сопровождавшим его тюремщикам, он вышел из камеры. Бородачи, выполняя приказание Абдурахмана, сбили Андрея на каменный пол и избили резиновыми со свинцовыми стержнями дубинами.

На следующий день все повторилось снова.

Четыре дня держался Андрей, а на пятый сдался. «Ведь убьют же. У меня – упрямство, а у них – дубины. Уже сломано два ребра, которые напоминают о себе при каждом вдохе. Выучу эту белиберду», – решил он.

На уже изрядно затертом листе бумаги корявыми печатными буквами была написана выдержка из Корана. Главная трудность заключалась в том, что текст был на «фарси», но написан русскими буквами. Ничего не понимая, Андрей принялся зазубривать текст.

Когда на следующее утро появился комендант, Андрей сказал, что готов доложить текст молитвы. Абдурахман заулыбался и разрешающее кивнул. Но с первых же фраз желваки заходили у него на скулах и ноздри нервно задрожали, как будто бы принюхивался.

– Плохо, – прервал он Андрея. – Очень плохо!

В наказание Андрей был избит настолько сильно, что даже не притронулся к пище, хотя и был голоден – не хватило сил.

«В чем же ошибка? – ломал он голову. – Ударения в словах делаю правильно, в тексте это помечено. В чем же дело? ».

Андрей принялся вспоминать виденное ранее в кино, по телевидению про Восток и понял: суры надо читать протяжно, завывая в конце слов на гласных, как это делает мулла».

Утром, прослушав стенания Андрея, комендант остался доволен и дал ему новый листок с молитвой.

 

 

Прошла еще одна неделя. Андрея переодели: дали серые застиранные штаны и такой же халат. Кормили также, но в еду что‑ то стали добавлять, отчего кружилась голова и наступало состояние умиротворения. Смириться с участью узника Бадабера Андрей не мог, в глубине сознания он лелеял мысль о побеге, а вот к существующему ритму жизни в тюрьме он приспособился и теперь уже получал ударов палок и дубин много меньше нежели чем в начале своего пребывания здесь.

Сегодня должно было что‑ то произойти, потому что его впервые за три недели побрили, даже дали умыться, выдали более новый и чистый халат.

В полдень за Андреем пришли. Он опять оказался в небольшой уютной комнате Варсана, только сегодня хозяин принимал его не один. У столика сидел майор Кудратулла и незнакомец в затемненных очках. Он был солиден, лет пятидесяти‑ пятидесяти пяти.

– Ты продержался восемь дней, – вместо приветствия произнес Варсан. – Что же, похвально. Вон тот, – показал он в окно и Андрей увидел на дворе у автомобиля сидевшего на земле человека, который набирал горстями песок и высыпал его себе на голову, – Вон тот, – повторил Варсан, – он тоже русский, не выдержал и недели – сошел с ума. В тебе же я не ошибся, ты – сильный парень, а сильных я уважаю. Андрей, этот господин, – показал он на человека в затемненных очках, – желает с тобой поговорить. Отнесись к тому, что он скажет, очень внимательно. Господин Раббани – ученый и большой человек в Пакистане, он многое может сделать… и для тебя тоже, – закончил Варсан многозначительно.

Раббани заговорил, обращаясь через Варсана к Андрею:

– Ты будешь свободен, шурави, если выполнишь то, что я тебе прикажу. Мне нужно, чтобы девчонка, к которой тебя отведут, согласилась написать отцу письмо.

– Да, но причем здесь я? – недоуменно возразил Андрей.

– Ты знаешь ее, шурави: Это – Зарина. Она училась у вас, в вашей стране и там ей вбили в голову, что русских парней не сломить. Упрямая девчонка решила быть такой же. Она уже отказалась от участия в съемках для телекомпании, теперь еще и отказывается написать отцу, чтобы тот за ней приехал в Пешевар. Он нужен мне. Убеди ее это сделать. Напишет Зарина…, как это перевести, – озадаченно сдвинул брови Варсан, – сделаешь дело – она твоя на ночь. Подарок господина Раббани.

– А что будет с ней потом? – с трудом сдерживая ярость спросил Андрей.

– Это будет зависеть от се отца. Приедет в Пешевар…

– А если не приедет? – не унимался Андрей.

– Отдам солдатам. Здесь в крепости «воины ислама» не имеют женщин. Зарина их утешит, – засмеялся Раббани.

– Подонок! – прохрипел Андрей, на что Варсан подмигнул и, погрозив пальцем, сказал:

– Ну, этого я переводить не стану. А ты отправляйся к красавице Зарине и поговори с ней. Девочка, между прочим, хороша! Видел ее. Жаль такую‑ то солдатам отдавать… Ну, да ладно. Но ты, Андрей, помни: это – шанс. Твой последний шанс.

Андрей, зная по себе как обращаются моджахеды с пленными, страшился увидеть обезображенным красивое лицо Зарины, ее прекрасно сложенное тело изувеченным. Но ничего этого с ней не произошло. Девушка нужна была Раббани и потому рука палача не коснулась ее нежной кожи.

Они молча разглядывали друг друга и рады были встрече, как два близких человека после долгой разлуки. Ее глаза излучали тепло и сострадание. Но время наложило отпечаток и на них: прежде дерзко‑ вызывающие, сегодня – тоскливые и тревожные.

Не обращая внимания на охранников, Андрей обнял девушку, а она прильнула к его груди и разрыдалась. Он целовал ее волосы, осторожно гладил вздрагивающие плечи Зарины, говорил нежные слова. Успокоившись, девушка тихо спросила:

– Что же мне делать, Андрюша? Раббани – жестокий и коварный человек. Он готовит какую‑ то политическую акцию, в которой отводит большую роль моему отцу. Для того, чтобы воздействовать на него, похитили меня.

– А как же телепрограмма или фильм, что они там хотели снимать?

– Это так, помимо всего, – отмахнулась Зарина. – Но ты тоже должен был принимать в этом участие…

– Я отказался.

– Так я и думала, – обрадованно воскликнула девушка. – Если бы ты согласился на съемку, то они планировали узнать, где ты живешь в Союзе и сделать телеинтервью с твоими родителями.

– Вот твари, что удумали! Варсан тоже хорош. Как лис хитрит, стелет словами мягко… Но об этом хватит говорить, – оборвал сам себя Андрей, – со мной все ясно, а вот чем тебе помочь, ума не приложу.

– Письмо отцу писать не буду, – твердо произнесла Зарина.

– Не хотел тебе говорить об этом, но по‑ видимому придется: Раббани грозился отдать тебя моджахедам на потеху.

– Не посмеет. Вот если бы я написала письмо отцу, тогда он выполнил бы свою угрозу, а так я ему нужна. Не беспокойся обо мне. Давай лучше поговорим о твоей стране. Как бы я хотела, чтобы в Афганистане дышалось так же легко, как у вас в Союзе. За это не жаль и жизнь отдать!

 

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: