 |
Железный капитан 2 страница
|
|
|
|
«Боги сотворили мужчин для войны, а женщин – для продолжения рода. Женщина ведет свою битву на родильной постели».
Кто‑ то спускался по лестнице. В таверну вошел тощий остролицый оборванец с грязными волосами. Он глянул на тирошийцев, задержал взгляд на Бриенне и обратился к хозяйке:
– Вина, да чтоб без лошадиной мочи.
Женщина, глядя на Бриенну, кивнула.
– Я поставлю тебе вино, – громко сказала Бриенна, – за пару слов.
– За пару? – с подозрением повторил мужчина, занимая табурет напротив нее. – Я много слов знаю. Пусть миледи скажет, что хочет услышать, и Дик‑ Пройдоха к вашим услугам.
– Мне говорили, что ты обдурил дурака.
Оборванец задумчиво приложился к чаше.
– Может, и обдурил. – На нем был выцветший, драный дублет с оторванной эмблемой какого‑ то лорда. – Кому до этого дело?
– Королю Роберту. – Бриенна положила на бочку серебряную монету – на одной стороне голова Роберта, на другой олень.
– Да ну? – Дик с ухмылкой крутанул монету на днище‑ столешнице. – Вон он как славно пляшет, король – хей‑ нонни, хей‑ нонни, хей‑ нонни‑ хо. Может, я и видал вашего дурака.
– С ним была девушка?
– Целых две, – без запинки ответил Дик.
– Две? – Кто же другая – Арья?
– Их я не видал, врать не стану, но платил он за проезд для троих.
– Куда он хотел плыть?
– Помнится, за море.
– А помнишь ли ты, какой он был с виду?
– Дурак он и есть дурак. – Дик ловко смахнул со стола крутящуюся монету. – Боялся он сильно.
– Боялся чего?
– Он не говорил, но старина Дик чует, когда страхом пахнет. Он ходил сюда чуть не каждую ночь, ставил морячкам выпивку, шутковал, песни пел. А как заявились ребята с охотничком на груди, ваш дурак побелел весь и ни гугу. – Дик подвинул свой табурет поближе. – Солдаты Тарли следят в оба за каждой лоханкой в порту. Кому нужен олень, тот идет в лес, кому нужен корабль – в гавань. Ваш дурак не смел туда сунуться, ну я и предложил свою помощь.
|
|
|
– Какую помощь?
– Такая помощь стоит побольше серебряного олешки.
– Скажи, и получишь еще одного.
– Поглядеть надо. – Бриенна достала еще монету. Он закрутил и эту, улыбнулся, смахнул в карман. – Раз не можешь сесть на корабль, надо, чтоб корабль пришел к тебе сам. Я ему и сказал: знаю, мол, такое место, где это может случиться. Тайное место.
Бриенну проняло холодом.
– Приют контрабандистов. Ты послал дурака к ним.
– Вместе с двумя его милашками, – хихикнул Дик. – Вот только в то место, куда я его послал, корабли давненько уже не захаживали. Лет этак с тридцать. – Он почесал нос и спросил: – А вам он на что, дурак‑ то?
– Эти две девочки – мои сестры.
– Да ну? Вот бедняжки. У меня тоже сестричка была. Худышка такая, коленки торчком. А как отросли у нее титьки, тут рыцарский сын и сорвал ее цветик. Теперь она в Королевской Гавани, зарабатывает лежмя.
– Куда ты послал их?
– Чего не помню, того не помню.
– Куда? – Еще один олень лег на бочку, но Дик подвинул его обратно к ней.
– Оленю не сыскать… вот разве дракон отыщет.
Как знать, добьется ли правды золото. Сталь вернее. Бриенна взялась было за кинжал, но потом все‑ таки нащупала в кошельке золотой и выложила на бочку.
– Так куда же?
Оборванец попробовал монету на зуб.
– Ишь, сладкий. Помнится мне, будто на Раздвоенный Коготь. Это к северу отсюда. Дикое место, одни холмы да болота, но я там родился и вырос. Дик Крэб меня звать, хотя все кличут Диком‑ Пройдохой.
Бриенна не стала представляться в ответ.
– Где именно на Раздвоенном Когте?
– В Тараторки. Вы ведь слыхали про Кларенса Крэба?
– Нет.
– Ну как же, – удивился Дик. – Сир Кларенс Крэб, предок мой. Он был восьми футов росту и такой сильный, что вырывал сосны с корнем одной рукой и метал на полмили. Ни один конь не мог его выдержать, поэтому он ездил на зубре.
|
|
|
– При чем он к твоей тайной бухте?
– Жена его была лесной ведьмой. Как сир Кларенс, бывало, убьет кого, так несет его голову домой, а ведьма поцелует ее в губы и оживит. Там у них и лорды были, и колдуны, и знаменитые рыцари, и пираты. Даже один король синедольский. И все они давали Крэбу советы. Лишенные тел, громко говорить они не могли, зато никогда и не умолкали. Чем еще головам заниматься, как не болтать? Вот замок Крэба и прозвали Тараторками. Да и посейчас так зовут, хотя он вот уж тысячу лет как разрушен. Уединенное место. – Дик сжал кулак и отправил дракона погулять по костяшкам. – Тоскливо ему одному‑ то. Вот кабы десять…
– Десять драконов – это целое состояние. Хочешь и меня обдурить?
– Ни в коем разе. А вот проводить к дураку могу. – Дракон проплясал обратно. – В самые Тараторки, миледи.
Бриенне не нравились его игры с монетой, однако…
– Шесть драконов, если найдем мою сестру, два – если одного дурака. А не найдем никого, так ни с чем и останешься.
– Будь по‑ вашему. Шесть так шесть.
Слишком уж быстро он согласился. Бриенна сжала ему запястье, не дав прикарманить дракона.
– Смотри же. Если считаешь меня легкой добычей, то зря.
Крэб потер руку.
– Тьфу ты пропасть. Больно.
– Извини. Моей сестре тринадцать лет. Я должна найти ее, пока…
– Пока какой‑ нибудь рыцарь до нее не добрался. Как не понять. Считайте, что она спасена. Дик‑ Пройдоха теперь ваш с потрохами. Встретимся у восточных ворот, как светать станет. Мне еще лошаденку себе надо достать.
Сэмвел
Море сделало Сэмвела Тарли зеленым.
Дело было не только в том, что он боялся пойти ко дну, хотя он, конечно, боялся, но и в качке.
– Живот – мое слабое место, – признался он Дареону в день их отплытия из Восточного Дозора.
– Оно и видно, Смертоносный, вон ты как его раскормил, – ответил певец, хлопнув его по спине.
Сэм старался держаться храбро, хотя бы ради Лилли, которая еще ни разу не видела моря. После бегства из Замка Крастера им встречались озера, и она даже им дивилась. Когда же «Черный дрозд» отчалил от пристани, она начала дрожать, и по щекам у нее потекли слезы. «Боги милосердные», – без конца шептала она. Первым скрылся из глаз Восточный Дозор, а там и Стена стала уменьшаться и наконец пропала совсем. Поднялся ветер. Серые паруса цветом напоминали вылинявший от частых стирок черный плащ, а Лилли побелела от страха. «Это хороший корабль, – втолковывал ей Сэм. – Не надо бояться». Но она прижала к груди ребенка и поскорее спустилась вниз.
|
|
|
Сэм, вцепившись в планшир, стал следить за взмахами весел – они так слаженно и красиво двигались, притом лучше было смотреть на них, чем на воду. Если смотреть на воду, сразу вспоминается, как легко утонуть в море. Лорд‑ отец Сэма как‑ то бросил его, маленького, в пруд, чтобы научить плавать. Вода мигом набралась в рот, в нос и в легкие – мальчик кашлял и задыхался еще много часов после того, как сир Хиль его вытащил. После этого он никогда не заходил в воду выше пояса.
Тюлений залив много глубже и далеко не так спокоен, как рыбный садок отцовского замка. Его серо‑ зеленые воды так и кипели, а берег, вдоль которого шел корабль, пугал скалами и бурунами. Даже если Сэм каким‑ то чудом доплывет до него, волны швырнут его на камни и размозжат ему голову.
– Русалок высматриваешь, Смертоносный? – спросил Дареон.
Молодой певец, белокурый, с ореховыми глазами, походил скорее на переодетого принца, чем на черного брата.
– Нет. – Сэм сам не знал, куда он смотрит и как его занесло на этот корабль. Я еду в Цитадель, чтобы выковать себе цепь, стать мейстером и как можно лучше послужить Ночному Дозору, говорил он себе, но эта мысль только утомляла его, ничего больше. Он не хотел быть мейстером и носить на шее тяжелую, холодную цепь. Не хотел покидать своих братьев, единственных друзей, которые были у него в жизни. И уж совсем не хотел встречаться с отцом, который отправил его умирать на Стену.
У других все иначе. Для них это путешествие может оказаться счастливым. Лилли окажется в Роговом Холме, далеко от ужасов, испытанных ею в Зачарованном лесу. Служанки у отца в замке живут в тепле и сытости – она и мечтать не могла о такой благодати, когда была женой Крастера. Сын вырастет у нее на глазах и станет егерем, конюхом или кузнецом. Если же он выкажет способности к военному делу, то какой‑ нибудь рыцарь и в оруженосцы его может взять.
|
|
|
Мейстера Эйемона тоже ждет лучшая участь. Приятно думать, что остаток своих преклонных лет он проведет среди теплых бризов Староместа, в обществе других мейстеров, делясь своей мудростью с кандидатами и школярами. Он стократ заслужил такой отдых.
Даже Дареону впереди что‑ то светит. Он всегда утверждал, что неповинен в изнасиловании, по причине которого угодил на Стену, – он, мол, состоял при дворе какого‑ то лорда и пел в его чертоге во время ужина. Теперь у него снова появится такая возможность. Джон его сделал вербовщиком вместо пропавшего без вести Йорена. Он будет странствовать по Семи Королевствам, петь о подвигах Ночного Дозора и время от времени возвращаться к Стене с новобранцами.
Путешествие, пусть долгое и полное трудностей, для них по крайней мере может завершиться удачно. Сэм утешался этим. Я еду ради них, ради счастливого конца и ради Ночного Дозора, говорил он себе. Но море, чем дольше он смотрел на него, становилось все глубже и все холоднее.
Не смотреть, однако, было еще хуже. Сэм понял это, сойдя в тесную, общую для всех кормовую каюту. Стараясь отвлечься от тошноты, он заговорил с Лилли, кормившей сына.
– Этот корабль доставит нас в Браавос, где мы пересядем на другой и пойдем в Старомест. Когда‑ то я читал про Браавос в одной книге. Он построен в лагуне, на ста маленьких островах, и там у них есть титан, каменный человек высотой больше ста футов. Вместо лошадей у них лодки, а их лицедеи разыгрывают истории, написанные нарочно для них, вместо обычных глупых комедий. Пища у них тоже хорошая, особенно рыбная. Там всего много и все свежее – и угри, и моллюски, и крабы. Надо будет побыть там хоть несколько дней между кораблями. Чтобы посмотреть представление и отведать устриц.
Сэм думал приободрить ее, но из этого ничего не вышло. Ее глаза тускло смотрели на него сквозь пряди немытых волос.
– Как хотите, милорд.
– А тебе чего бы хотелось?
– Ничего. – Она отвернулась и переложила ребенка к другой груди.
Качка всколыхнула яичницу с ветчиной и поджаренным хлебом, съеденную Сэмом еще до отплытия. Не в силах больше оставаться в каюте, он вскочил и вылез по трапу наверх, где отдал завтрак морю. Его так скрутило, что он, не разобравшись, кинулся к наветренному борту, и его обрызгало собственной рвотой. Несмотря на это, ему стало гораздо лучше… правда, ненадолго.
|
|
|
Галея «Черный дрозд» была самым большим кораблем Ночного Дозора. «Ворона‑ буревестница» и «Острый клюв», как сообщил мейстеру Эйемону Коттер Пайк, превосходили ее быстротой, но то были боевые корабли, поджарые хищные птицы с открытыми палубами для гребцов. Для перехода через бурное Узкое море за Скагосом «Черный дрозд» подходил лучше. «Там случаются штормы, – предостерег их Пайк. – Зимние хуже всего, зато осенью они чаще бывают».
Первые десять дней, пока «Дрозд» тащился через залив, не теряя из виду земли, прошли довольно спокойно. Когда налетал ветер, становилось холодно, однако его свежий соленый запах действовал подкрепляюще. Сэм почти ничего не ел, а то, что ему удавалось‑ таки впихнуть в себя, долго там не задерживалось, но в остальном он держался не так уж плохо. Его попытки вдохнуть мужество в Лилли успехом, однако, не увенчались. Она не выходила на палубу вопреки всем его уговорам и старалась забиться в какой‑ нибудь темный угол. Малютке путешествие по морю нравилось не больше, чем его матери. Он все время пищал, срыгивал молоко и без передышки пачкал свои меховые одеяльца. Пахло от него хуже некуда, и свечи, которые в большом количестве зажигал Сэм, не могли перебить эту вонь.
На свежем воздухе было куда приятнее, особенно когда Дареон играл и пел для своих знакомых гребцов. Он знал все их любимые песни: грустные – «День, когда вешали Черного Робина», «Жалоба русалки», «Осень дней моих»; бодрые – «Стальные копья», «Семь мечей для семи сынов»; озорные – «Ужин у миледи», «Цветик‑ цветочек», «Мэгетт веселой девицей была». «Медведя и прекрасную деву» подхватывали за ним все гребцы, и «Черный дрозд» словно летел над водой. По их урокам у Аллисера Торне Сэм знал, что мечом Дареон владеет неважно, но голос у него был чудесный. «Гром, политый медом», – сказал про него однажды мейстер Эйемон. Дареон играл на лютне, на скрипке и даже баловался сочинительством. О песнях, сотворенных самим певцом, Сэм был невысокого мнения, но слушать его очень любил. Сидеть приходилось на ларе, до того твердом и занозистом, что Сэм чуть ли не благодарил судьбу за свои жирные ягодицы. Толстяки повсюду носят с собой собственную подушку.
Мейстер тоже предпочитал проводить время на палубе, завернувшись в груду мехов и устремив взгляд на море.
– Куда это он смотрит? – полюбопытствовал как‑ то Дареон. – Для него тут так же темно, как и в каюте.
Эйемон, услышав его – слух у него, как у всех незрячих, был очень острый, несмотря на старость, – сказал:
– Я ведь не от рождения слеп. В прошлый раз, проплывая этим путем, я видел каждый утес, каждое дерево, каждый бурун. Я смотрел на чаек, которые летели за нами. Мне было тогда тридцать пять, и я уже шестнадцать лет носил мейстерскую цепь. Эг хотел, чтобы я помогал ему править, но я решил, что мое место здесь. Для плавания на север он предоставил мне «Золотого дракона» и дал в провожатые своего друга, сира Дункана. Ни один рекрут еще не прибывал на Стену с таким почетом с тех пор, как Нимерия прислала Дозору шестерых королей в золотых кандалах. А чтобы я приносил присягу не в одиночестве, Эг открыл свои тюрьмы и снабдил меня, по его словам, почетным эскортом. Одним из бывших узников был не кто иной, как Бринден Риверс, выбранный позднее лордом‑ командующим.
– Красный Ворон? Я знаю песню о нем, – сказал Дареон. – «Тысяча и один глаз». Только я думал, он лет сто назад жил…
– И я тоже. А ведь когда‑ то был молодым, как теперь вы. – От собственных слов мейстеру, как видно, взгрустнулось. Он стал кашлять, а потом задремал, покачиваясь вместе с кораблем в своих шубах.
Под серым небом корабль держал путь на восток, потом на юг и опять на восток. Тюлений залив становился все шире. Черный наряд капитана, седого брата Дозора с животом, как пивной бочонок, до того выцвел, что команда звала его Сизарем. Он все больше молчал – говорил за него помощник. Тот начинал сыпать проклятиями каждый раз, как утихал ветер или гребцы начинали лентяйничать. На завтрак все ели овсянку, в полдень – горох, вечером – соленую говядину, соленую баранину или соленую же треску. Еду запивали элем. Дареон пел, Сэм мучился рвотой, Лилли плакала и кормила дитя, мейстер спал или сидел с открытыми глазами, ветер крепчал с каждым днем и делался все холоднее.
Это свое морское путешествие Сэм, несмотря ни на что, находил куда более терпимым, чем предыдущее. На борту галеона «Летнее солнце» лорда Редвина он оказался лет в десять. Этот великолепный корабль, в пять раз больше «Дрозда», имел три больших винно‑ красных паруса, а весла его сверкали белизной и золотом. При выходе из Староместа мальчик, затаив дыхание, следил, как они работают… но это осталось единственным его хорошим воспоминанием о Винном проливе. Тогда Сэма тоже сразила морская болезнь, к отвращению его лорда‑ отца.
По прибытии же в Бор дело пошло еще хуже. Сыновья‑ близнецы лорда Редвина прониклись к Сэму презрением с первого взгляда. Каждое утро они изобретали что‑ нибудь новенькое для посрамление его на ристалище. Через два дня Сэм с поросячьим визгом просил пощады у Хораса Редвина. Через пять другой брат, Хоббер, нарядил в свои доспехи кухонную девчонку, и она до слез измолотила Сэма деревянным мечом. Когда правда открылась, все оруженосцы, пажи и конюшата схватились за животы со смеху.
«Он немного недосолен, мой парень», – сказал отец лорду Редвину в тот же вечер. «И перчику бы не худо добавить, – тут же подхватил борский дурак, дребезжа своей погремушкой, – и гвоздички, и яблоко сунуть в рот». Лорд Рендилл запретил сыну есть яблоки, пока они гостили у Пакстера Редвина. На обратном пути Сэма опять тошнило, но он так радовался отъезду из Бора, что чуть ли не ликовал при очередном приступе рвоты. Только в Роговом Холме он узнал от матери, что везти его назад отец не намеревался. «Вместо тебя должен был приехать Хорас, а тебя собирались оставить там как пажа и чашника лорда Пакстера. Если бы ты ему понравился, он со временем отдал бы тебе свою дочь». Сэм до сих пор помнил, как мать утирала ему слезы своим кружевным платочком, предварительно поплевав на него. «Бедный мой Сэм, – причитала она, – бедный, бедный».
Хорошо бы повидать ее снова, думал он, глядя, как разбиваются волны о каменный берег. Может быть, она даже гордилась бы, увидав его в черном. «Я теперь мужчина, матушка, – сказал бы он ей, – стюард Ночного Дозора. Братья прозвали меня „Сэм Смертоносный“». Он и родного брата Дикона хотел повидать, и сестер. «Видите, – сказал бы он им, – на что‑ то и я гожусь».
Но вдруг отец тоже окажется дома?
Подумав об этом, Сэм еле успел перегнуться через борт, и его снова стошнило – хорошо хоть, не против ветра. Он теперь приспособился травить с нужного борта и сделался прямо‑ таки мастером в этом деле.
Так он по крайней мере думал, пока «Черный дрозд» не оторвался от суши и не пошел на восток, к Скагосу.
Этот остров, каменистый, грозный на вид, населенный дикарями, лежал в устье залива. Сэм читал, что здешний народ обитает в пещерах, а воины ездят верхом на косматых единорогах. Скагос на древнем языке значило «камень», поэтому сами островитяне называли себя детьми камня, но соседи‑ северяне их недолюбливали и кликали скаггами. Сто лет назад Скагос взбунтовался, и мятеж долго не могли подавить. На этой войне погиб лорд Винтерфелла и сотни его присяжных бойцов. В некоторых песнях говорилось, что воины‑ скагги едят сердце и печень убитых ими врагов. В старину дети камня, совершая набеги на соседний остров Скейн, женщин брали себе, а мужчин убивали и поедали их на галечном берегу, и длился такой пир две недели.
Дареон тоже знал эти песни. Когда из моря поднялись бледно‑ серые вершины Скагоса, он присоединился к стоявшему на носу Сэму.
– По милости богов мы можем увидеть единорога.
– По милости капитана мы так близко не подойдем. Здесь предательские течения и камни, способные расколоть корабль пополам, как яйцо. Только Лилли не говори – ей и так страшно.
– Не знаю уж, кто из них больше ревет – она или ее пащенок. Он затыкается, только когда она сует ему грудь, но тогда она сама принимается выть.
Сэм это тоже заметил.
– Может, мальчик ей делает больно, – примирительно молвил он. – Если у него зубки режутся…
Дареон одним пальцем извлек из лютни насмешливый звук.
– Я думал, одичалые – смелый народ.
– Она тоже смелая, – не уступал Сэм, хотя и он, по правде сказать, никогда не видел ее в таком жалком состоянии. Она старалась прятать лицо и не выходила на свет, но он замечал, что глаза у нее всегда красные, а щеки мокры от слез. На его вопросы, что с ней, она только трясла головой, предоставляя ему самому догадываться. – Просто ее море пугает. До Стены она только и знала, что Замок Крастера да лес вокруг. Вряд ли ей доводилось отлучаться хотя бы на пол‑ лиги от места, где она родилась. Реки и ручьи ей знакомы, но озер она не видела никогда, о море и говорить нечего… вот она и боится.
– Мы и землю‑ то ни разу не теряли из виду.
– Это у нас еще впереди, – невесело произнес Сэм.
– Ну, уж Смертоносный соленой водицы не должен бояться.
– Я и не боюсь, – солгал Сэм, – но Лилли… Ты вот спел бы ей колыбельную, ребенок, глядишь, и уснул бы.
– Пусть сперва вставит затычку ему в зад, – скривился Дареон. – Сил моих нет это нюхать.
Назавтра небо еще больше нахмурилось, и пошел дождь.
– Пойдемте вниз, там хотя бы сухо, – предложил Сэм Эйемону, но старый мейстер ответил с улыбкой:
– Мне нравится, когда дождь мочит лицо, Сэм. Это как слезы. Побудем еще немного, прошу тебя. Я так давно не плакал и забыл, как это бывает.
Если уж дряхлый мейстер не пожелал уходить с палубы, Сэму поневоле пришлось остаться. Он битый час проторчал рядом со старцем, завернувшись в свой плащ, и промок до костей. Эйемон же, казалось, не замечал ничего. Сэм, кое‑ как заслоняя его от ветра, ждал, что старик вот‑ вот попросится вниз, но тот не просился.
– Давайте все‑ таки спустимся, – не выдержал Сэм, когда на востоке зарокотал гром. Эйемон не ответил, и Сэм понял, что старик просто‑ напросто спит. – Мейстер, – он осторожно потряс его за плечо, – проснитесь.
Белые слепые глаза открылись.
– Эг? – Дождь струился у него по щекам. – Знаешь, Эг, мне приснилось, что я состарился.
Сэм, не зная, как быть, подхватил мейстера на руки и понес вниз. Силой он никогда не мог похвалиться, а промокшая одежда делала мейстера вдвое тяжелее, однако тот и теперь весил не больше маленького ребенка.
Когда Сэм с мейстером на руках втиснулся в каюту, оказалось, что все свечи там догорели. Лилли и не думала их зажигать. Малыш спал, а она, свернувшись в углу, тихо плакала под большим черным плащом, который ей дал Сэм.
– Ну‑ ка помоги мне, – обратился он к ней. – Надо растереть его и согреть.
Она поднялась сразу, не заставляя себя просить. Вдвоем они раздели мейстера и укрыли его грудой мехов. Он был весь холодный и липкий на ощупь.
– Ляг рядом и обними его, – сказал Сэм. – Согрей его своим телом. – Она и этому подчинилась, шмыгая носом, но не промолвив ни слова. – А Дареон где? Вместе нам будет теплей. – Сэм собрался пойти наверх за певцом, но тут палуба вздыбилась и ушла у него из‑ под ног. Лилли заголосила, Сэм хлопнулся на пол, ребенок проснулся и завопил.
Не успел он подняться, корабль снова перевалился с волны на волну. Лилли швырнуло Сэму в объятия, и она так вцепилась в него, что он едва мог дышать.
– Не бойся, – сказал он. – Подумаешь, шторм. Когда‑ нибудь сыну будешь рассказывать, как вы плыли по морю. – Но она лишь вонзила ногти ему в плечо, вся сотрясаясь от бурных рыданий. Что бы он ни говорил, ей только хуже становится. Она так прижималась к нему, что он возбудился, несмотря ни на что. Ему стало стыдно, но Лилли как будто ничего и не чувствовала, только жалась к нему еще крепче.
Так оно с тех пор и пошло. Солнца они больше не видели. Серые дни чередовались с непроглядно‑ черными ночами, если только над Скагосом не сверкала молния. Все изголодались, но есть не могли. Капитан, чтобы подкрепить гребцов, открыл бочку огненного вина. Сэм тоже попробовал. Раскаленные змеи проползли ему в глотку и обожгли грудь. Дареон быстро пристрастился к этому пойлу и трезв бывал редко.
Паруса то убирали, то ставили вновь. Один оторвался и улетел прочь, как большая серая птица. Огибая южное побережье Скагоса, они увидели на скалах разбившуюся галею. Часть ее погибшей команды выбросило на берег, где мертвыми занялись крабы и птицы.
– Дьявольски близко идем, – проворчал Сизарь. – Если подует как следует, очутимся рядом с ними.
Обессиленные гребцы налегли на весла, и корабль пошел на юг, к Узкому морю, оставляя за кормой Скагос. Вскоре горные вершины острова уже ничем не отличались от грозовых туч.
После восьми дней и семи ночей спокойного плавания снова начались бури, еще хуже прежних.
Сэм потерял им счет и очень из‑ за этого огорчался. Кажется, всего штормов было три, но для него они слились в один с краткими промежутками.
– Да какая тебе разница? – прикрикнул на него Дареон, когда они все сидели в каюте. Никакой, хотел сказать Сэм, но когда я об этом думаю, то забываю, что все мы можем пойти ко дну, что меня тошнит, а мейстера все время трясет.
– Никакой… – начал он, но дальнейшие его слова заглушил гром, и он покатился по вставшей торчком палубе. Лилли плакала в голос, младенец вопил, наверху орал Сизарь, старый капитан, не произносивший обычно ни единого слова.
Ненавижу море, думал Сэм. Ненавижу, ненавижу. Молния вспыхнула так ярко, что осветила каюту сквозь щели в потолочном настиле. Это хороший корабль, хороший крепкий корабль. Он не потонет. Я не боюсь.
В одну из передышек, когда Сэм мучился, свесившись за борт, он услышал, как один гребец говорит другому: это все потому, что на борту женщина, к тому же еще одичалая.
– С родным отцом спала, – слышал Сэм сквозь крепнущий ветер, – а это уж последнее дело. Мы все потонем, если не спровадим за борт эту бабу с ее поганым отродьем.
Сэм не стал с ними спорить. Они были люди сильные, жилистые, закаленные годами тяжелой работы с веслами. Однако он убедился, что его нож хорошо наточен, и сопровождал Лилли всякий раз, как она выходила по малой нужде.
Дареон, и тот не сказал об одичалой ни одного доброго слова. Как‑ то, по настоянию Сэма, он стал играть колыбельную, чтобы убаюкать дитя, но Лилли на первом же куплете залилась слезами.
– Силы преисподней, – возмутился Дареон, – неужто ты даже музыку без вытья слушать не можешь?
– Ты просто играй, – просительно сказал Сэм, – играй и пой.
– Ей это ни к чему. Она нуждается в хорошей порке – а может, и в мужике. Отстань, Смертоносный. – Он отпихнул Сэма и ушел к гребцам выпить огненного вина.
Сэм к тому времени был на грани помешательства. К зловонию он почти притерпелся, но из‑ за шторма и рыданий Лилли не спал уже несколько суток.
– Нельзя ли ей дать что‑ нибудь? – тихонько спросил он у мейстера, который как раз проснулся. – Отвар какой‑ нибудь, чтобы она так не боялась?
– Это не страх. Это горе, а от горя снадобий нет. Пусть ее слезы текут, Сэм, – ты все равно их не остановишь.
– Она же едет в безопасное место, – не понял Сэм. – Туда, где тепло. О чем ей горевать?
– Ты, Сэм, хоть и зрячий, но ничего не видишь. Перед тобой мать, оплакивающая свое дитя.
– У него морская болезнь, вот и все. Как и у всех нас. Как только мы придем в Браавос…
– Мальчик и там останется сыном Даллы, а не ее малышом.
Это дошло до Сэма не сразу.
– Да нет же… она… конечно, это ее ребенок. Лилли ни за что не уехала бы без сына. Она любит его.
– Она кормила грудью обоих и другого мальчика тоже любит, но все не так, как своего. Матери даже родных детей любят по‑ разному, не исключая и нашей небесной Матери. Уверен, что свое дитя она оставила не по собственной воле. Могу только догадываться, что пообещал ей лорд‑ командующий или чем пригрозил… но обещания и угрозы, безусловно, имели место.
– Нет. Вы ошибаетесь. Джон никогда бы…
– Джон – нет. Лорд Сноу – иное дело. Порой из двух можно выбрать только одно – то, что принесет людям меньше горя.
Только одно. Сэм вспоминал все, что они выстрадали вместе с Лилли, – Замок Крастера, смерть Старого Медведя, долгий путь через снега и обжигающий ветер, упыри в Белом Древе, Холодные Руки и полное дерево воронов. И Стена, Стена, Стена, и черные врата под землей. Ради чего они переносили все это? Горький выбор, и счастливого конца не видать.
Ему хотелось кричать, выть, рыдать, свернувшись в клубок. Джон поменял младенцев. Поменял, чтобы спасти маленького принца, чтобы увезти его от костров леди Мелисандры, от фанатичных людей королевы, от их красного бога. А если они сожгут мальчика Лилли, кому до этого дело? Одной только Лилли. Он ведь Крастерово отродье, гнусный плод кровосмешения, а не сын Короля за Стеной. Он не годится в заложники, не годится в жертву, ни на что не годится. У него даже имени нет.
Сэм вылез на палубу поблевать, но у него ничего не вышло. Настала ночь, до странности тихая, какой давно уже не бывало. Море было черным и гладким, как стекло. Гребцы отдыхали на веслах, двое‑ трое уснули сидя. Ветер дул в паруса. На севере показались звезды, а среди них красный скиталец, которого одичалые называют Вором. Вот она, моя звезда, горько думал Сэм. Это я помог выбрать Джона лордом‑ командующим, я привел к нему Лилли с ребенком. Нет на свете счастливых концов.
– Смертоносный! – Дареон подошел к нему, не видя, как ему больно. – Наконец‑ то хорошая ночь. Гляди, звезды. Может, даже луна покажется. Кажется, худшее позади.
– Нет. – Сэм вытер нос и показал толстым пальцем на юг, во мрак. – Смотри. – Как раз в этот миг там сверкнула молния, беззвучно, но ослепительно ярко. Вспышка осветила громады туч, заслонивших полнеба, – красных, пурпурных, желтых. – Худшее еще впереди. Счастливых концов не бывает.
– Боги праведные, – засмеялся Дареон. – Ну и трус же ты, Смертоносный.
Джейме
Лорд Тайвин Ланнистер въехал в этот город верхом, в красных доспехах, блистающий золотом и дорогими камнями, – а покинул его в высокой повозке, задрапированной багряными полотнищами его знамен, в сопровождении шести Молчаливых Сестер.
Погребальный кортеж выехал из Королевской Гавани через Ворота Богов, которые были шире и роскошнее Львиных. Джейме остался недоволен этим выбором. Отец был львом, этого никто не мог отрицать, но даже лорд Тайвин никогда не объявлял себя богом.
|
|
|
