 |
Флотоводец 2 страница
|
|
|
|
– Годы? – растерялась она.
– Будь это просто, это бы делали все. Прежде чем стать бегуном, надо научиться ходить. Зачем прибегать к чарам там, где сойдет и фокус?
– Так я и фокусы показывать не умею.
– Тогда учись строить рожицы. У тебя на лице, под кожей, есть мускулы – учись ими пользоваться. Все это – щеки, губы и уши – принадлежит тебе. Улыбки и хмурость не должны налетать на тебя, словно шквал. Пусть улыбка, как подобает служанке, приходит к тебе лишь по твоему зову. Учись управлять лицом.
– Покажи как.
– Надуй щеки. – Она надула. – Подними брови. Нет, выше. – Она подняла. – Хорошо. Ты увидишь, что долго такую гримасу удержать не сможешь. Завтра попробуй снова. В подземелье ты найдешь мирийское зеркало. Упражняйся перед ним каждый день по часу. Учись владеть глазами, ноздрями, щеками, ушами, губами. – Он снова взял Арью за подбородок. – Кто ты?
– Никто.
– Лжешь. И лжешь неумело, дитя.
Она отыскала мирийское зеркало. Теперь она садилась перед ним каждое утро и каждый вечер, поставив по бокам две свечи, и строила рожи. Если она научится управлять лицом, то сможет лгать сколько захочет.
Вскоре после этого добрый человек приказал ей обмывать мертвых вместе с другими послушниками. Это было куда легче, чем скрести лестницы в Харренхолле. Тяжело приходилось, только когда покойник попадался большой и толстый, но большинство усопших были тощие – кожа да кости. За работой Арья гадала, что привело их к черному пруду. Ей вспоминался рассказ старой Нэн о том, как в долгую зиму старики, зажившиеся на свете, вдруг объявляли, что идут на охоту. «Тогда их дочери плакали, а сыновья отворачивались к огню, но никто их не останавливал и не спрашивал, на какого это зверя им вздумалось поохотиться, когда на дворе лежат сугробы и воет холодный ветер». Кто знает, что говорят своим сыновьям и дочерям старые браавосийцы, прежде чем отправиться в Черно‑ Белый Дом.
|
|
|
Одна луна сменялась другой, но Арья не наблюдала этого. Она работала, обмывала покойников, гримасничала перед зеркалом, учила браавосский язык и старалась помнить, что она – никто.
Однажды добрый человек прислал за ней.
– Выговор твой ужасен, но понять тебя с грехом пополам можно. Придется тебе на время покинуть нас. Единственный способ изучить язык как следует – это говорить на нем с утра до вечера. Ты должна уйти.
– Когда? – спросила она. – И куда?
– Прямо сейчас. За этими стенами лежат сто островов Браавоса. Ты ведь знаешь, как сказать «мидии», «устрицы» и так далее?
– Знаю, – сказала Арья и произнесла эти слова как могла лучше.
Ее старательность вызвала у него улыбку.
– Сойдет. У гавани ниже Затопленного Города найдешь торговца рыбой по имени Бруско. Он хороший человек, а спина у него больная. Ему нужна девочка, чтобы возить его тележку и продавать его раковины сходящим на берег морякам. Вот ты этим и займешься, ясно?
– Да.
– А когда Бруско спросит, кто ты?
– Я отвечу «никто».
– Нет. За пределами этого Дома такой ответ не годится.
Она пораздумала.
– Могу назваться Солинкой из Солеварен.
– Солинку знают Тернесио Терис и его люди. Твоя речь тебя выдает, поэтому придется сказать, что ты из Вестероса, но имя лучше выбрать другое.
Арья прикусила губу.
– Может быть, Кошка‑ Кет?
– Пожалуй… Кошек в Браавосе полно – если прибавится еще одна, никто не заметит. Ты Кет, сиротка из…
– Из Королевской Гавани. – В Белой Гавани она тоже бывала с отцом, но Королевскую знала лучше.
– Отлично. Твой отец ходил на галее, был мастером над гребцами. Когда твоя мать умерла, он стал брать тебя в море. Потом он тоже умер, а капитан, не имея в тебе нужды, высадил тебя в Браавосе. Как назывался корабль?
|
|
|
– «Нимерия», – не задумываясь, выпалила она.
В ту же ночь Арья ушла из Черно‑ Белого Дома. Плащ, линялый и залатанный, в самый раз для сиротки, скрывал длинный нож на ее правом бедре. Ноги болтались в слишком больших сапогах, камзол так протерся, что ветер его насквозь продувал. Зато перед ней лежал весь Браавос, пахнущий дымом, солью и рыбой, с извивами каналов и улиц. Прохожие посматривали на нее с любопытством, оборвыши‑ попрошайки кричали непонятное. Вскоре она окончательно заблудилась.
– Сир Григор, – распевала она, идя через каменный мост с четырьмя арками. С него виднелись мачты кораблей в Мусорной Заводи. – Дансен, Рафф‑ Красавчик, сир Илин, сир Меррин, королева Серсея. – Пошел дождь. Арья подставила ему лицо, такая счастливая, что плясать в пору, и сказала: – Валар моргулис, валар моргулис, валар моргулис.
Алейна
Восходящее солнце, хлынувшее в окна, разбудило Алейну. Гретчель, услышав, что госпожа села и потянулась, тут же подала ей халат. Комнаты за ночь остыли. Когда придет зима, будет еще хуже. Зимой в этом месте холодно, как в гробнице.
– Огонь еле теплится, – подпоясавшись, заметила девушка. – Подбавь дров, пожалуйста.
– Слушаюсь, миледи, – сказала старуха.
Покои Алейны в Девичьей башне много больше и роскошнее спаленки, которую она занимала при леди Лизе. Теперь у нее своя гардеробная, а с балкона из резного белого камня открывается вид на Долину. Пока Гретчель возилась с огнем, Алейна вышла туда. Камень холодил босые ноги, ветер гулял, как всегда у них наверху, но великолепное зрелище заставило ее забыть обо всем. Девичья была самой восточной из семи стройных башен Гнезда, и Алейна видела перед собой всю Долину в утренней дымке, с лесами, полями и реками. Горы на солнце сверкали, как золотые слитки.
Как красиво! Вверху видна снежная вершина Копья Гиганта – по сравнению с ней замок, притулившийся на плече горы, кажется крохотным. Над пропастью, куда летом падают Слезы Алисы, теперь нависли сосульки двадцати футов длиной. Над замерзшим водопадом парит сокол, раскинув синие крылья. Вот бы и мне такие, подумала девушка.
Держась за перила, она посмотрела вниз. В шестистах футах под ними – Небесный Замок. Оттуда широкие, вырубленные в камне ступени ведут через Снежный и Каменный Замки на самое дно Долины. Башни и здания Ворот Луны похожи на детские игрушки. Вокруг его стен стоят лагерем лорды Хартии, и люди снуют между шатрами, как муравьи. Будь они настоящими муравьями, их можно было бы раздавить.
|
|
|
Два дня назад к ним присоединился молодой лорд Хантер со своими людьми. Нестор Ройс закрыл перед ними ворота, но у него в гарнизоне меньше трехсот человек. Между тем каждый из лордов Хартии привел с собой тысячу, а всего этих лордов шестеро. Алейна знала их имена наизусть. Бенедар Бельмор, лорд Громогласия. Саймонд Темплтон, Рыцарь Девяти Звезд. Хортон Редфорт, лорд Редфорта. Анья Уэйнвуд, леди Железной Дубравы. Гилвуд Хантер, называемый всеми «молодым лордом», лорд Длинного Лука. И Джон Ройс, самый могущественный и грозный из них, Бронзовый Джон, лорд Рунстона и кузен Нестора, возглавляющий старшую ветвь дома Ройсов. После гибели Лизы Аррен они собрались в Рунстоне, где поклялись защищать лорда Роберта, защищать Долину и стоять друг за друга. О лорде‑ протекторе в их хартии нет ни слова, однако там говорится о «недостойном правлении», с которым надо покончить, а также о «мнимых друзьях и дурных советчиках».
Алейна, совсем заледенев на ветру, вернулась в комнату, чтобы выбрать платье для завтрака. Петир отдал ей весь гардероб своей покойной жены. Шелка, атлас, бархат, меха – она и мечтать не могла о таком богатстве, хотя почти все это было ей чересчур велико. Леди Лиза сильно располнела за годы своих беременностей, выкидышей и рождения мертвых детей. Но несколько старых платьев шились для юной Лизы Талли еще в Риверране, а другие Гретчель успешно подогнала для своей хозяйки: у Алейны в тринадцать лет длина ноги такая же, как у ее тетушки была в двадцать.
В это утро она остановила свой выбор на платье цветов дома Талли – красном и синем, с оторочкой из белки. Гретчель помогла ей продеть руки в пышные рукава, зашнуровала корсаж на спине, расчесала и убрала волосы. Вечером, перед сном, Алейна заново их покрасила. Ее природная золотистая рыжина благодаря средству тети Лизы давно уже превратилась в жженый каштан, но каждый раз, спустя короткое время, упорно пробивается у корней. Что делать, когда это средство кончится? Краску привезли из Тироша, из‑ за Узкого моря.
|
|
|
Спускаясь вниз к завтраку, Алейна заново поразилась тишине, царящей в Гнезде. Во всех Семи Королевствах не найти более тихого замка. Слуг здесь мало, все они старые и говорят приглушенными голосами, чтобы не потревожить юного лорда. У них наверху нет ни лошадей, ни собак, ни бьющихся во дворе рыцарей. Даже шаги часовых в этих бледных чертогах звучат до странности глухо. Слышно лишь, как ветер поет и стонет у башен. Когда она только сюда приехала, слышался еще шум Слез Алисы, но теперь водопад замерз, и Гретчель говорит, что он до весны не растает.
Лорд Роберт сидел в Утреннем Чертоге один и без всякой охоты возил деревянной ложкой по миске овсянки с медом.
– Я просил яйца всмятку, – пожаловался он. – Три яйца и ветчину.
Яиц у них нет, ветчины тоже. Запасов овса, пшеницы и ячменя в Гнезде хватит на целый год, но свежие продукты поставляет им снизу Мия Стоун, чья‑ то незаконная дочь. Теперь, когда лорды Хартии разбили свой лагерь у подножия горы, Мие через них не пробиться. Лорд Бельмор, первый из шестерых пришедший к воротам, послал Мизинцу ворона, извещая, что Гнездо больше не получит еды, пока не отправит вниз лорда Роберта. Пока еще не осада, но очень близко к тому.
– Когда Мия придет, тебе сварят сколько захочешь яиц, – пообещала Алейна мальчику. – Она привезет и масло, и дыни, и разные прочие вкусности.
– Я хочу сейчас, – продолжал дуться Роберт.
– Сейчас яиц нет, зяблик, ты же знаешь. Ешь, пожалуйста, овсянку, она тоже вкусная. – Для примера Алейна сама съела ложку, но Роберта это не вдохновило.
– Не хочу есть, – заявил он. – Хочу обратно в постель. Я совсем не спал ночью. Я слышал пение. Мейстер Колемон дал мне сонного вина, но я все равно слышал.
Алейна отложила ложку.
– Будь пение, я бы его тоже слышала. Тебе приснился сон, вот и все.
– Нет, не сон. – Глаза мальчика налились слезами. – Это пел Мариллон. Твой отец сказал, что он умер, а он живой.
– Он правда умер. – Слова Роберта пугали ее. Довольно и того, что он такой хилый и хворый, – что, если он к тому же повредился умом? – Это правда, зяблик. Мариллон очень любил твою леди‑ мать и не мог жить после того, что с ней сделал. Вот он и шагнул в небо. – Тела она не видела, как не видел и Роберт, но не сомневалась в смерти певца. Это лорды Хартии убили его, подняв свой вздорный мятеж.
|
|
|
– Но я каждую ночь его слышу! Даже когда закрываю ставни и прячу голову под подушку. Зря твой отец не отрезал ему язык. Я говорил ему, а он не послушался.
Язык был оставлен ему для признаний.
– Будь хорошим мальчиком и кушай овсянку, – попросила Алейна. – Для меня.
– Не хочу овсянку. – Роберт запустил ложку через всю комнату. Она попала в гобелен и запачкала белую шелковую луну. – Лорд хочет яиц!
– Пусть лорд ест овсянку и скажет спасибо, – сказал Петир Бейлиш, появившись в дверях вместе с мейстером Колемоном.
– Слушайтесь лорда‑ протектора, милорд, – поддержал мейстер. – Ваши лорды‑ знаменосцы поднимаются на гору, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение, и вы должны подкрепить свои силы.
Роберт потер глаза.
– Отошлите их прочь. Не хочу их видеть. Если они явятся, я их отправлю в полет.
– Мне бы хотелось того же, милорд, однако я обещал, что здесь им не причинят вреда, – сказал Петир. – Как бы там ни было, уже поздно отсылать их обратно. Они, вероятно, уже добрались до Каменного Замка.
– Почему они не дают нам покоя? – жалобно спросила Алейна. – Мы им ничего дурного не сделали. Что им нужно от нас?
– Самую малость – лорда Роберта и Долину, – улыбнулся Петир. – Их будет восемь – с ними лорд Нестор, который служит проводником, и еще Лин Корбрей. Сир Лин не тот человек, чтобы усидеть на месте, когда дело пахнет кровью.
Алейну это вряд ли могло утешить. Лин Корбрей убил на поединке почти столько же человек, сколько в бою. Она знала, что он получил свои шпоры во время восстания Роберта, сражаясь сперва против Джона Аррена у ворот Чаячьего города, а затем под его знаменами на Трезубце, где он сразил принца Ливена Мартелла, белого рыцаря Королевской Гвардии. По словам Петира, принц был уже весь изранен к тому времени, как ход битвы привел его к последнему танцу с Покинутой. «Но с Корбреем об этом лучше не заговаривать, – присовокупил к своему рассказу Мизинец. – Те, кто пытался, получили случай расспросить на этот счет самого Мартелла – глубоко в преисподней». Если хотя бы половина того, что она слышала от стражи Гнезда, правда, то Лин Корбрей опаснее всех шестерых лордов Хартии, вместе взятых.
– Зачем он сюда поднимается? – спросила Алейна. – Я думала, Корбреи за вас.
– Лорда Лионеля мое правление устраивает, но у его братца на все свои взгляды. Это Лин на Трезубце выхватил Покинутую у раненого отца и убил человека, нанесшего рану. Пока Лионель оттаскивал старика в тыл к мейстерам, Лин возглавил атаку на дорнийцев, грозивших левому крылу Роберта, разнес их ряды и убил принца Ливена. Поэтому старый лорд, умирая, завещал Покинутую младшему сыну. Лионель, получивший земли, замок, титул и деньги, все еще полагает, что его незаконно лишили наследия предков, в то время как Лин… словом, Лионеля он любит не более, чем меня. Недаром же он так рьяно искал руки Лизы.
– Я не люблю сира Лина, – вмешался Роберт. – Отошлите его вниз. Я его не пущу сюда. Матушка говорила, что наше Гнездо неприступно.
– Ваша матушка скончалась, милорд, и Гнездом вплоть до вашего шестнадцатилетия буду управлять я. Принеси его милости другую ложку, Мела, – приказал Петир сгорбленной служанке, маячившей у ведущих на кухню ступеней. – Он еще не доел овсянку.
– Не стану есть! Лети, овсянка! – На сей раз Роберт метнул в воздух деревянную миску со всем ее содержимым. Петир успел увернуться, но мейстеру она угодила в грудь, заляпав лицо и плечи, отчего он завопил совсем не по‑ мейстерски. Алейна бросилась успокаивать маленького лорда, но поздно – припадок уже начался. Мальчик сбил на пол кувшин с молоком и сам повалился вместе со стулом. Алейне он попал ногой в живот так, что она согнулась.
– О боги праведные, – с отвращением произнес Петир.
Мейстер, с овсянкой на лице и в волосах, поспешил к своему питомцу, бормоча ласковые слова. Один комок густой слезой сползал у него по щеке. Все‑ таки этот приступ не такой сильный, как в последний раз, утешала себя Алейна. Когда мальчика перестало трясти, на зов Петира пришли двое стражников в небесно‑ голубых плащах и серебристых кольчугах.
– Уложите его в постель и поставьте пиявки, – сказал лорд‑ протектор, и один из часовых взял мальчика на руки. Я бы и сама могла его отнести, подумала Алейна. Он весит не больше куклы.
– Лучше бы отложить переговоры на другой день, милорд, – задержавшись, сказал Колемон. – После смерти леди Лизы припадки усилились и стали чаще. Я то и дело пускаю ребенку кровь, даю ему сонное вино и маковое молоко, однако…
– Он спит двенадцать часов в сутки, – сказал Петир. – Иногда он должен и бодрствовать.
Мейстер запустил пальцы в волосы, стряхнув на пол овсянку.
– Леди Лиза давала его милости грудь при каждом недомогании. Архимейстер Эброз утверждает, что материнское молоко обладает целебными свойствами.
– Вы советуете найти для него кормилицу, мейстер? Для лорда Орлиного Гнезда и Защитника Долины? А отлучить когда прикажете – в день его свадьбы? Чтобы он от соска кормилицы перешел сразу к жениному? – Петир издевательски рассмеялся. – Не думаю. Предлагаю вам изыскать другой способ. Мальчик любит сладкое, так?
– Сладкое?
– Ну да. Пироги, пышки, варенье, сотовый мед. Вы не пробовали добавлять в его молоко «сладкий сон»? Всего щепотку, чтобы он успокоился и трясучка его не мучила.
– Щепотку? – У мейстера дернулся кадык. – Совсем чуть‑ чуть и не слишком часто… да, надо попробовать…
– Вот и попробуйте, прежде чем вывести его перед лордами.
– Воля ваша, милорд. – И мейстер, позвякивая цепью, заспешил прочь.
– Отец, – сказала Алейна, – хотите овсянки на завтрак?
– Терпеть ее не могу. – Он смотрел на нее глазами Мизинца. – Лучше я позавтракаю твоим поцелуем.
Дочь не должна оказывать отцу в поцелуе, поэтому она подошла и чмокнула его в щеку.
– Какое послушание, – одними губами улыбнулся Мизинец. – Исполни еще одну мою просьбу: вели повару подогреть красного вина с изюмом и медом. Наши гости иззябнут после долгого восхождения. Будь с ними мила и предложи им вина, хлеба и сыра. Что у нас там осталось из сыров?
– Белый острый и тот, с дурным запахом.
– Подай белый – и смени платье.
Алейна бросила взгляд на свой сине‑ красный подол.
– Разве оно…
– Оно слишком отдает домом Талли. Вряд ли лордам Хартии понравится, что моя побочная дочь расхаживает в платье моей покойной жены. Выбери что‑ нибудь другое, только не голубое с кремовым – об этом‑ то, думаю, тебе не надо напоминать?
– Нет. – Голубой и кремовый – цвета дома Арренов. – Вы сказали, их восемь… значит, Бронзовый Джон тоже будет?
– Единственный, кто хоть что‑ нибудь значит.
– Бронзовый Джон меня знает. Он гостил в Винтерфелле, когда его сын отправился на север, чтобы надеть черное. – Она тогда по уши влюбилась в сира Уэймара, смутно помнилось ей, – но что взять с маленькой глупышки, которой она была в той прежней жизни. – А в Королевской Гавани, на турнире десницы, лорд Ройс видел Сансу Старк еще раз.
– Ройс, конечно, заметил твое хорошенькое личико, – Петир приложил палец к подбородку, – но ведь оно было одним из тысячи. Он наверняка больше следил за турниром, чем за какой‑ то девочкой среди зрителей. Что до Винтерфелла, то там Санса была совсем ребенком, к тому же рыженькой. Моя дочь – взрослая, красивая девушка, и волосы у нее каштановые. Люди видят то, что ожидают увидеть, Алейна. – Он поцеловал ее в нос. – Вели Мадди развести огонь в горнице. Я приму лордов там.
– Не в Высоком Чертоге?
– Да не допустят боги, чтобы они увидели меня близ высокого сиденья Арренов и подумали, что я намерен его занять. Столь худородные ягодицы не должны и мечтать о благородных подушках на нем.
– Значит, в горнице. – Ей следовало бы остановиться на этом, но слова вылетели сами собой. – Если вы отдадите им Роберта…
– …и Долину?
– Долина и так у них.
– Большей частью, согласен, однако не вся. В Чаячьем городе меня любят, и среди лордов у меня друзья тоже есть. Графтон, Линдерли, Лионель Корбрей… хотя с лордами Хартии они, конечно, сравниться не могут. Да и куда нам с тобой деваться, Алейна? В мой роскошный дворец на Перстах?
Она уже думала об этом.
– Джоффри отдал вам Харренхолл. Там вы были бы лордом по праву.
– Разве что по названию. Мне нужен был громкий титул, чтобы жениться на Лизе, а Ланнистеры что‑ то не торопились передать мне Бобровый Утес.
– Но замок все равно ваш.
– Да, и какой замок… неоглядные чертоги, разрушенные башни, сквозняки, привидения. Отапливать его – сплошной убыток, оборонять его невозможно. Есть еще такая мелочь, как проклятие…
– Проклятия существуют только в песнях и сказках.
Эти ее слова, похоже, позабавили Петира.
– А разве есть песня про Григора Клигана, умершего от смазанного ядом копья? Или про того наемника, которому сир Григор отрубал сустав за суставом? Ему замок достался от сира Амори Лорха, а тому – от лорда Тайвина. Одного убил медведь, другого – карлик. Леди Уэнт, как я слышал, тоже умерла. Лотстоны, Стронги, Харроуэи… Харренхолл убивает всех, кто коснулся его.
– Тогда отдайте его лорду Фрею.
– Хорошая мысль, – засмеялся Петир. – А еще лучше вернуть его нашей любезной Серсее. Не стану, впрочем, говорить о ней дурно – она должна прислать мне некие чудесные гобелены. Правда мило с ее стороны?
Услышав имя королевы, Алейна застыла.
– Ничего милого в ней нет. Я ее боюсь. Если она вдруг узнает, где я…
– То мне придется вывести ее из игры раньше, чем я полагал. Если она, конечно, сама не выйдет. – Легкая улыбка Петира дразнила Алейну. – В игре престолов даже самые незначительные фигуры наделены собственной волей и могут отказаться делать придуманные для них ходы. Запомни это хорошенько, Алейна. Вот урок, который Серсее Ланнистер еще предстоит выучить. А пока не заняться ли тебе делом?
Да, разумеется. Она распорядилась подогреть вино, нашла в кладовой круг белого сыра и приказала напечь хлеба на двадцать человек – вдруг лорды взяли с собой кого‑ то еще. Если они отведают нашего хлеба и соли, думала Алейна, то уже не смогут причинить нам вреда. Фреи, убив в Близнецах ее мать и брата, попрали все законы гостеприимства, но трудно поверить, что столь благородный муж, как Джон Ройс, опустится до чего‑ то подобного.
Из кухни она перешла в горницу. На полу там лежит мирийский ковер, поэтому тростник можно не настилать. Она попросила двух слуг поставить на козлы столешницу и принести восемь дубовых, обитых кожей стульев. Будь это пир, она поставила бы один стул во главе стола, второй на другом конце и по три с каждой стороны, но сейчас она готовилась не к пиру. Шесть стульев с одной стороны, распорядилась Алейна, два с другой. Теперь лорды Хартии, должно быть, поднялись уже до Снежного Замка. Подъем, даже верхом на мулах, занимает почти весь день, а пешком в Гнездо добираются за несколько суток.
Возможно, лорды засидятся до поздней ночи, и понадобится сменить в горнице свечи. Когда Мадди разожгла огонь, Алейна послала ее вниз за душистыми восковыми свечами – их подарил леди Лизе лорд Ваксли, один из ее поклонников. После этого девушка опять спустилась на кухню – присмотреть за вином и выпечкой хлеба. Все было в порядке, и у нее еще оставалось время, чтобы выкупаться, помыть голову и переодеться.
Ее внимание остановило платье из пурпурного шелка и другое, из синего бархата с серебряными прорезями, под цвет ее глаз, – но потом она вспомнила, что Алейна незаконная дочь и должна одеваться сообразно своему положению. Лучше взять вот это, темно‑ коричневое, из тонкой шерсти, где на лифе, подоле и рукавах вышиты золотой нитью листья и виноградные лозы. Оно к лицу ей, и в то же время такое могла бы носить и служанка. Она примерила несколько ожерелий – драгоценности леди Лизы Петир тоже ей отдал, – но все они показались ей чересчур богатыми. В конце концов она остановилась на простой бархотке цвета осенних листьев. Посмотревшись в серебряное зеркальце Лизы, которое подала ей Гретчель, она убедилась, что это украшение хорошо подходит к густым каштановым волосам. Лорд Ройс нипочем меня не узнает, подумалось ей. Я и сама‑ то себя узнаю с трудом.
Чувствуя себя почти столь же уверенно, как Петир Бейлиш, Алейна Стоун вооружилась улыбкой и сошла вниз встречать гостей.
Орлиное Гнездо – единственный замок в Семи Королевствах, где главный вход расположен ниже темниц. Каменные ступени, ведущие на гору мимо Каменного и Снежного Замков, обрываются у Небесного. Последние шестьсот футов подъема – это отвесная скала. Здесь посетители слезают с мулов и либо садятся в деревянную люльку, служащую для поднятия припасов, либо карабкаются по каменной трубе, цепляясь руками на вырубленные в ней ямки.
Лорд Редфорт и леди Уэйнвуд, самые пожилые из лордов Хартии, выбрали люльку, которую затем опустили еще раз за тучным лордом Бельмором. Остальные предпочли подняться самостоятельно. Алейна, встретив их в Палате Полумесяца, где жарко пылал огонь, приветствовала их от имени лорда Роберта. Здесь же гостям подали хлеб, сыр и горячее вино в серебряных чашах.
Петир заставил ее выучить здешние гербы, поэтому она узнавала всех, хотя никого не знала в лицо. Красный замок – это, естественно, Редфорт, коренастый, с аккуратной седой бородкой и добрыми глазами. Леди Анья, единственная женщина среди подписавших Хартию, одета в темно‑ зеленую мантию, где агатовыми бусинами вышито сломанное колесо Уэйнвудов. Шесть серебряных колоколов на пурпуре – это толстяк Бельмор. На его многочисленных подбородках растет морковно‑ рыжая борода. Саймонд Темплтон рядом с ним кажется особенно темным и угловатым. Нос крючком и льдисто‑ голубые глаза делают этого рыцаря похожим на красивую хищную птицу. На дублете у него девять звезд, обрамленных косым золотым крестом. Молодой лорд Хантер в горностаевом плаще привел Алейну в замешательство, пока она не разглядела застежку – пять серебряных стрел, расположенных веером. Этому «юноше», на ее взгляд, ближе к пятидесяти, чем к сорока. Отец его, правивший Длинным Луком чуть ли не шестьдесят лет, умер столь внезапно, что поговаривают, будто новый лорд ускорил его кончину. Щеки и нос Хантера красны словно яблоки – это указывает на приверженность к горячительным напиткам. Нужно будет наполнять его чашу, как только она опустеет.
У самого молодого из всех на груди три ворона с окровавленными сердцами в когтях. Каштановые волосы доходят до плеч, один непослушный локон упал на лоб. Сир Лин Корбрей. Алейна боязливо приметила его жесткий рот и недобрый взгляд.
Последними вошли Ройсы, лорд Нестор и Бронзовый Джон. Лорд Рунстона очень высок – ростом он не уступит Псу. Он уже сед и покрыт морщинами, но огромные ручищи по виду способны сломать иного юнца словно прутик. Суровое лицо этого старика живо напомнило Сансе его пребывание в Винтерфелле. Вот он, сидя за столом, тихо беседует с ее матерью. Вот возвращается с охоты с притороченным за седлом оленем, и его голос гремит среди каменных стен. Вот он, сражаясь на учебном дворе, валит наземь ее отца и поворачивается, чтобы сразить вдобавок и сира Родрика. Он узнает ее, непременно узнает. Может быть, ей стоило бы броситься к его ногам и просить покровительства? Но если он не поддерживал Робба, с какой стати он будет заступаться за Сансу? Война окончена, Винтерфелл пал.
– Лорд Ройс, – робко спросила она, – не выпьете ли чашу вина, чтобы согреться?
Свинцово‑ серые глаза Бронзового Джона, спрятанные под невиданно косматыми бровями, сощурились.
– Я тебя знаю, дитя?
У Алейны отнялся язык, но ее выручил лорд Нестор.
– Алейна – побочная дочь лорда‑ протектора.
– Мизинцев мизинчик потрудился на славу, – с ехидной улыбкой сказал Лин Корбрей. Бельмор засмеялся, и к щекам Алейны прихлынула кровь.
– Сколько тебе лет, дитя? – спросила леди Уэйнвуд.
– Ч‑ четырнадцать, миледи. – На миг она позабыла, сколько лет должно быть Алейне. – И я уже достигла расцвета.
– Цветочек, надо надеяться, еще не сорван, – пробормотал в большущие усы молодой лорд Хантер.
– Но так и просит, чтобы его сорвали, – добавил Лин Корбрей, как будто ее и не было здесь.
– Как видно, в Доме Сердец подобные речи считают учтивыми? – Анья Уэйнвуд начинала седеть, вокруг глаз пролегли морщинки, кожа на подбородке отвисла, но всякий сразу бы понял, что перед ним благородная дама. – Следите за своим языком, сир. Эта девушка, несмотря на свои юные годы, успела достаточно настрадаться.
– Мой язык вашей милости не касается, – ответил Корбрей. – Последите лучше за своим. Я не терплю выговоров, что могли бы подтвердить вам некоторые покойники.
– Проводи‑ ка нас к своему отцу, Алейна, – отвернувшись от него, сказала леди Уэйнвуд. – Чем скорей мы покончим с этим, тем лучше.
– Лорд‑ протектор ожидает вас в горнице. Прошу следовать за мной, милорды. – Крутая мраморная лестница вела из Палаты Полумесяца мимо житниц и нижних темниц замка. Лорды Хартии, проходя под тремя амбразурами, сделали вид, что не замечают их. Бельмор скоро начал пыхтеть, как кузнечный мех, а лицо Редфорта сделалось серым под стать волосам. Часовые наверху загодя подняли решетку. – Прошу сюда, милорды. – Алейна провела их по галерее, где висели великолепные гобелены. Сир Лотор Брюн открыл перед ними дверь горницы и сам вошел следом за остальными.
Петир сидел за столом с чашей вина в руке, просматривая какой‑ то новенький белый пергамент.
– Добро пожаловать, милорды, – сказал он, подняв глаза на вошедших, – и вы, миледи. Я знаю, как утомительно восхождение на гору. Прошу садиться. Алейна, милочка, еще вина нашим гостям.
– Да, батюшка. – Свечи, к ее радости, уже горели, распространяя аромат мускатного ореха и прочих дорогих пряностей. Пока она ходила за штофом, гости рассаживались – лишь Нестор Ройс помялся немного, прежде чем занять пустой стул рядом с Петиром, а Корбрей подошел к очагу погреть руки. Сердцевидный рубин в эфесе его меча при этом вспыхнул алым огнем. Заметив, как он улыбается сиру Лотору, Алейна решила, что для своих почтенных лет сир Лин очень красив, но улыбка у него нехорошая.
– Ваша Хартия, которую я только что перечел, превосходна, – начал Петир. – Видно, что ее составлял весьма одаренный мейстер. Жаль только, что вы и мне не предложили ее подписать.
Этого они явно не ожидали.
– Вам? – произнес Бельмор.
– Я владею пером не хуже кого другого, и никто не любит лорда Роберта больше, чем я. Что до мнимых друзей и дурных советчиков, их непременно надо искоренить. Сердцем и рукой я с вами, милорды. Укажите, где мне поставить свою подпись.
Алейна, разливая вино, слышала, как хмыкнул Лин Корбрей. Другие, видимо, растерялись, но затем Бронзовый Джон хрустнул пальцами и сказал:
|
|
|
