 |
Дейенерис 5 страница
|
|
|
|
Дени знала их всех – не в лицо, так по имени. Самые знаменитые из бойцов Миэрина. Именно бойцовые рабы, освобожденные ее «крысами из клоаки», подняли бунт внутри городских стен и помогли ей взять город. Она перед ними в долгу.
– Мы слушаем, – молвила королева.
Все они обращались к ней с одной просьбой.
– Зачем это вам? – спросила Дени, когда Итхок сказал свое слово. – Вы больше не рабы, обязанные умирать по приказу хозяина. Я вас освободила. Зачем вам расставаться с жизнью на багряном песке?
– Меня учили драться с трех лет. Убиваю с шести, – сказал Гогор. – Матерь Драконов сказала, что я свободен – почему тогда драться мне не дают?
– Хочешь драться – дерись за меня. Вступай в ряды Детей Неопалимой, Вольных Братьев или Крепких Щитов. Учи других вольноотпущенников сражаться.
– Раньше я дрался за хозяина. Ты говоришь – за тебя, а я хочу за себя. – Боец постучал себя по груди кулаком величиной с окорок. – Чтобы золото. Чтобы слава.
– Мы все так думаем, – сказал Пятнистый Кот в перекинутой через плечо леопардовой шкуре. – Последний раз меня продали за триста тысяч онеров. Рабом я спал на мехах и ел красное мясо, свободным сплю на соломе и ем соленую рыбу, да и ту не всегда.
– Гиздар клянется отдавать победителю половину сборов, – подхватил Храз. – Он человек слова, Гиздар.
«Хитрец он, вот кто». Дени почувствовала, что ее приперли к стене.
– А побежденному что достанется?
– Его имя высекут на Вратах Судьбы среди имен других славных бойцов, – пообещала Барсена, восемь лет подряд убивавшая всех соперниц, выходивших против нее. – Все мы смертны – и мужчины, и женщины, – но не всякого будут помнить.
На это Дени нечего было ответить. Если ее народ этого хочет, имеет ли она право отказывать? Это их город, и рискуют они собственной жизнью.
|
|
|
– Я подумаю над тем, что вы говорили, – поднялась Дени. – Благодарю за совет, завтра продолжим.
– На колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, королевой Миэрина, андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси великого травяного моря, Разбивающей Оковы, Матерью Драконов, – воззвала Миссандея.
Сир Барристан сопровождал Дени в ее покои.
– Расскажите что‑ нибудь, сир, – попросила она. – Какую‑ нибудь героическую историю со счастливым концом. – Ей это настоятельно требовалось. – Расскажите, как бежали от узурпатора.
– В бегстве геройства нет, ваше величество.
– И тем не менее. – Дени уселась на подушку, поджала ноги. – Начните с того, как молодой узурпатор выгнал вас из Королевской Гвардии…
– Джоффри, да. Будто бы из‑ за возраста, но истинная причина была другой. Ему требовался белый плащ для его пса Сандора Клигана, а королева‑ мать хотела сделать Цареубийцу командующим. Я снял свой плащ, как они велели, бросил меч к ногам Джоффри и произнес неразумные слова.
– Какие именно?
– Правду, которая никогда не была желанной при этом дворе. И вышел из тронного зала с высоко поднятой головой, сам не зная куда. Башня Белый Меч была моим единственным домом. Мне нашлось бы место в Колосьях, но я не хотел навлекать немилость Джоффри на своих родичей. Укладывая вещи, я понял внезапно, что сам виноват: не нужно мне было принимать помилование Роберта. Он был хорошим рыцарем, но плохим королем, потому что трон занимал не по праву. Тогда я решил, что найду истинного короля и отдам на службе ему все силы, которые во мне еще есть.
– Моего брата Визериса.
– Да, таково было мое намерение. На конюшне меня окружили золотые плащи. Джоффри предлагал мне земельный надел, чтобы я умер в собственном замке, но я отверг его дар, и он приказал бросить меня в темницу. Городских стражников возглавлял сам начальник, приободренный видом моих пустых ножен, но людей с ним было всего только трое, а нож остался при мне. Я раскроил лицо одному, смял конем остальных и поскакал к воротам, но Янос Слинт пустился в погоню. На улицах было людно, и он настиг меня у Речных ворот города. Золотые плащи, несшие там караул, услышали крики своих сотоварищей и скрестили передо мной копья.
|
|
|
– Как же вам удалось вырваться без меча?
– Истинный рыцарь стоит десятка стражников. Одного я снова стоптал конем, выхватил у него копье и пронзил им горло другого. Преследователи не посмели напасть; я пустил коня галопом и несся как одержимый, пока не оставил город далеко позади. Ночью я обменял своего скакуна на пригоршню медяков и домотканые лохмотья, а утром в толпе простого народа вернулся назад. Выезжал я через Грязные ворота, вошел через Божьи. Грязный, заросший, с одним только деревянным посохом – погорелец, бегущий от войны в город. Сохранившееся у меня серебро я берег на проезд через Узкое море; ночевал в септах, а то и вовсе на улице, ел в дешевых харчевнях. Отрастил бороду, и стало меня не узнать. Был при том, как отрубили голову лорду Старку. Потом зашел в Великую Септу и возблагодарил Семерых за то, что Джоффри отнял у меня плащ.
– Старк был изменником и умер смертью изменника.
– Эддард Старк приложил руку к свержению вашего отца, но вам он зла не желал. Когда Варис‑ евнух сказал нам, что вы ждете ребенка, Роберт захотел вас убить, а лорд Старк стал с ним спорить. «Найдите себе другого десницу, согласного на детоубийство», – сказал он Роберту.
– Вы забыли, как умерли принцесса Рейенис и принц Эйегон?
– В этом повинны Ланнистеры, ваше величество.
– Ланнистеры или Старки, разницы нет. Визерис их всех называл псами узурпатора. Когда ребенка травят сворой гончих, не все ли равно, которая из них перервала ему горло. – Дени запнулась и неожиданно для себя сказала тоненьким детским голосом: – Мне нужно вниз. Прошу вас, сир, проводите меня туда.
– Как прикажете, – с заметным неудовольствием произнес старый рыцарь.
По черной лестнице, укрытой в стене, спускаться было быстрее, чем по парадной. Сир Барристан освещал путь фонарем. Кирпич двадцати разных оттенков казался черно‑ серым при свете. Они миновали три пары Безупречных, стоящих подобно каменным изваяниям – слышен был только шорох ног по ступеням.
|
|
|
Великая Пирамида Миэрина в самом низу была тихим местом, полным теней и пыли. Внутри стен тридцатифутовой толщины, среди разноцветных кирпичных арок, конюшен и кладовых бродило гулкое эхо. Королева и ее рыцарь спускались все ниже, идя по каменному скату мимо цистерн, темниц и пыточных камер, где еще недавно бичевали рабов, и жгли их каленым железом, и сдирали с них кожу. Скат упирался в громадные железные двери на ржавых петлях – их тоже стерегли Безупречные.
Один из них по приказу Дени отпер двери ключом. Королева, войдя в горячее сердце тьмы, остановилась на кромке глубокой ямы. С глубины сорока футов на нее смотрели две пары глаз: одни бронзовые, другие – жидкого золота.
– Дальше не надо, – удержал ее сир Барристан.
– Вы думаете, они способны напасть на меня?
– Не знаю и не собираюсь рисковать вашим величеством, чтобы узнать.
Рейегаль взревел, и язык желтого пламени на миг осветил тьму. В лицо Дени пахнуло жаром, как из печи. Визерион расправил крылья и попытался взлететь, но плюхнулся на живот. Его свободу ограничивали цепи на ногах со звеньями как хороший мужской кулак и прикрепленный к стене железный ошейник. Так же был скован и Рейегаль. При свете фонаря Селми он светился яркой нефритовой зеленью, из пасти сочился дым. На дне ямы валялись изгрызенные, обугленные дочерна кости, в воздухе стоял запах серы и горелого мяса.
– Они стали еще больше. – Струйка пота стекла со лба Дени на грудь. – Неужели правда, что драконы никогда не перестают расти?
– Да, если у них вдоволь места и корма. В оковах – вряд ли…
При великих господах эта яма служила тюрьмой. В ней помещались пятьсот человек, и двум драконам здесь было вполне просторно, только надолго ли? Что будет, когда им станет тесно? Схватятся они, терзая друг друга когтями и поливая огнем, или начнут понемногу чахнуть? Бока у них опадут, крылья скукожатся, пламя иссякнет…
|
|
|
Что это за мать, которая гноит своих детей в яме!
Оглянешься назад – пропадешь, но как удержаться от рокового взгляда? Дени должна была это предвидеть. Слепа она была, что ли, или сознательно закрывала глаза, чтобы не видеть, какой ценой покупается власть?
Визерис рассказывал ей много разных историй. Она знала, как пал Харренхолл, знала об Огненном Поле и Пляске Драконов. Мать Эйегона Третьего пожрал на глазах у сына дракон его дяди. А сколько песен сложено о драконах, державших в страхе деревни и целые королевства, пока их не убивал какой‑ нибудь отважный герой! У астапорского рабовладельца глаза вытекли, когда Дрогон дохнул на него. На пути в Юнкай трое детей королевы полакомились головами Саллора Смелого и Прендаля на Гхезна, которые Даарио бросил к ее ногам. Дракон человека не боится; если он достаточно велик, чтобы слопать овцу, то может съесть и ребенка.
Девочке, Хазее, было четыре года. Не лжет ли ее отец? Кроме него, дракона никто не видел. Он предъявил кости, но это еще ничего не доказывает. Он мог сам убить девочку, сжечь ее труп – и был бы не первым отцом, который избавился от нежеланной дочери, как заметил Скахаз. Хазею могли убить Сыны Гарпии и свалить свое преступление на дракона, чтобы вызвать в народе ненависть к Дейенерис. Дени очень хотелось бы в это верить… Но почему тогда отец девочки ждал, пока не остался в тронном зале один? Хотел бы настроить миэринцев против королевы – изобличил бы ее перед всеми просителями.
Лысый советовал ей предать этого человека смерти. «Или хотя бы язык ему вырезать. Его ложь может погубить нас всех, ваше великолепие». Вместо этого Дени решила уплатить пеню за кровь. Не зная, как определить цену маленькой девочки, она постановила выдать отцу стоимость ста ягнят. «Я вернула бы тебе Хазею, будь это в моей власти, – сказала она, – но даже королева может не все. Ее косточки обретут покой в Храме Благодати, и сто свечей будут гореть день и ночь и память о ней. Приходи ко мне каждый год на ее именины, и другие твои дети ни в чем не будут нуждаться, но с условием: никому больше не рассказывать о том, что случилось».
«Так ведь люди‑ то спросят, – ответил безутешный отец. – Спросят, где Хазея, и что с ней сталось».
«Скажи, что ее змея укусила, – предложил Резнак, – или волк утащил, или хворь какая напала. Все что хочешь, только о драконах ни слова».
Визерион снова рванулся к Дени, скребя когтями по камню. Не добившись успеха, он заревел, запрокинул голову и плюнул в стену огнем. Скоро ли его жар сможет крушить камень и плавить железо?
Совсем еще недавно он сидел у нее на плече, обмотав хвостом руку, а она кормила его зажаренным дочерна мясом. Его заковали первым. Дени сама свела его в яму и заперла там с несколькими бычками. Наевшись досыта, он уснул – тогда на него и надели цепи.
|
|
|
С Рейегалем пришлось труднее – он, должно быть, слышал через все стены, как ревет и бьется в цепях его брат. Когда он пригрелся на террасе у Дени, его накрыли тяжелой железной сетью, но он и под ней так метался, что по лестнице его стаскивали целых три дня, и шестеро человек получили ожоги.
А Дрогон, крылатая тень, как назвал его отец девочки… Самый крупный, самый злой, с черной как ночь чешуей и огненными глазами…
Он улетал далеко, но тоже любил погреться на самом верху пирамиды, где раньше стояла миэринская гарпия. Трижды его пытались изловить там, и трижды терпели неудачу. От ожогов пострадали чуть ли не сорок отважных, и четверо из них умерли. В последний раз Дени видела Дрогона на закате в день третьей попытки: он улетел на север, за Скахазадхан, в Дотракийское море, и больше не возвращался.
«Матерь драконов, – думала Дейенерис. – Матерь чудовищ». Что за зло привела она в мир? Трон ее сложен из горелых костей и зиждется на зыбучем песке. Как ей без драконов удержать Миэрин, не говоря уж о завоевании Вестероса? Она от крови дракона: если они чудовища, то и она тоже.
|
|
|
