 |
О психологическом возрасте. Две обезьянки. Так обезьянки разделились! . Имитатор
|
|
|
|
О ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ ВОЗРАСТЕ
Пока я разрабатывал Терапию поведением, у меня родились, росли и взрослели дети.
И как-то мне показалось, а после я сумел свою догадку проверить и убедиться в ее правильности, мне показалось, что мои пациенты ведут себя и воспринимают мир во многом так же, как дети разного возраста.
Показалось, что мой кабинет тот же детский сад или школа. Разница только в том, что мне поначалу даже думать так было неловко. Как же так, взрослые и детский сад!?
И еще - в детском саду, в школе прямое руководство детьми воспринимается всеми само собой разумеющимся, а мои пациенты, в отличие от детей, претендовали на отношение к себе, как к взрослым. Поведение с ними, как с детьми, обидело бы их.
Но оказалось, что есть ситуации, когда человека можно и нужно поучать и давать ему советы! Когда именно такая и только такая стратегия означает равенство и доверие. А отказ от такой родительской позиции значил бы стать над человеком, навязывать - свое, ему не свойственное.
Оказалось, что мы сами выбираем свою несчастливость, а с нею и жестокость. Сами заставляем и тех, кого любим, выбрать несчастье.
Оказалось, что родители и воспитатели сплошь и рядом -психологически младше своих лет ей и воспитанников.
Диагностировать такую ситуацию и действовать точно и с ребенком, и со взрослым помогает понимание того, что такое инфантилизм, возраст психологического развития и возраст задержки психологического развития.
Две обезьянки
Эту притчу я сочинил и рассказал впервые на республиканской конференции логопедов в 1990 году.
Сутью того выступления была мысль о том, что «психотерапией, может быть уместнее сказать: психодидактикой[141], следует начинать заниматься с самими логопедами», здесь бы я сказал: с самими нами: психотерапевтами, психологами, воспитателями. Это должно быть основным в нашей профессиональной подготовке.
|
|
|
Так вот - притча. Здесь я ее только повторю.
Мне представляется эдакая гипотетическая обезьянка, которая очень хотела есть.
А высоко на ветке висела аппетитная и недосягаемая «краковская колбаса».
Обезьяна прыгала, сердилась, тянулась, сетовала, плакала... Но никто ей этой колбасы не подал.
Тогда она взяла палку. Встала на задние лапы. И палкой сбила колбасу.
Села и стала есть.
Рядом было двести (не знаю, почему двести) других обезьянок, которые довольствовались прежним рационом и прежними средствами, но были завистливы и переимчивы, и тоже были не прочь попробовать «краковской», а может быть «киевской» - точно не помню - колбасы.
Все 200 стали на задние лапы. Схватили палки. И стали изо всех сил этими палками размахивать.
Махали, махали, махали... устали! Но колбасы в их лапах не появилось.
Снова махали... «в поте лица» правда, теперь, подозрительно поглядывая на обладательницу колбасы. И снова ничего не получили.
Обиделись, разозлились, подступили к обладательнице колбасы:
- Мы трудимся, стараемся из последних сил, с зари до зари, а ты тут ничего не делаешь, а ешь. Это не справедливо! Ты нас обманула! Ты над нами издеваешься, обрекаешь на муки! - Стали грозить.
Оправдываться, добиваться понимания или обороняться первая обезьянка не стала - она все понимала. Понимала, что те не виноваты - не дожили. Она стала на ноги. Взяла в руку палку. И насбивала 200 кругов колбасы. «Один с сошкой - 200 с ложкой» - все сыты.
Так обезьянки разделились!
Одна разработала новую технологию (нужда побудила).
Она встала на задние лапы, превратив их в ноги.
Использовала палку в качестве орудия и тем самым переднюю лапу превратила в руку.
|
|
|
Появилась у нее и новая забота о других и новое понимание других.
Она превратила себя в человека!
Остальные передразнили, повторив все ее действия.
В них (этих действиях) не было только ее нужды, ее цели -не было смысла.
Их «человеческое» поведение было и более выразительным, и более усердным, и более изнурительным! Только приносило оно им не удовлетворение, а, напротив, неудовлетворенность. Рождало новые и новые ожидания, обиды на весь мир и на того, кому лучше, кто ведет себя осмысленно.
В их поведении не было творчества.
Людьми эти 200 страдалиц не стали!
Они остались обезьянками, которые притворяются людьми, то есть имитаторами.
Имитатор
Имитатор, в зависимости от темперамента и силы, мог просить, клянчить, гордиться своими усилиями и заслугами, требовать, угрожать, отнимать, обменивать, даже мог убить человека, но новой технологии он не открыл и не освоил.
Строить удовлетворяющее его - человеческое поведение имитатор не мог.
Человекоподобное поведение затруднило ему или сделало невозможным прежние, животные (естественные для обезьяны) формы поведения. Взамен же дало только
- лишнюю нагрузку,
- обязало демонстрировать себя тем, кем не являешься,
- создало ожидание награды за жертву.
Иначе говоря, вынудило,
- либо признаться в несостоятельности в новой роли (отказаться от нее или ее осваивать),
- либо притворяться, претендовать на не свое, обижаться.
Обидевшемуся приходится доказывать себе, что другие
тоже притворяются. И чужим, якобы притворством - «вероломством» оправдывать свой отказ от человеческого поведения. А потом - «с волками жить - по-волчьи выть»!
Фактически имитатору приходится брать чужое, так или эдак жить на чужой счет - грабить и свой грабеж в человеческих терминах оправдывать.
Эта фантазия, по-моему, наглядно показывает, как все мы и каждый из нас в себе разделились на развивающихся, творящих свой мир и имитаторов (творцами не ставших).
В плане этого разделения - две мысли.
|
|
|
