 |
Двое в землянке. О Кузьме Гнедаше и Кларе Давидюк
|
|
|
|
Двое в землянке.
О Кузьме Гнедаше и Кларе Давидюк
1.
Лес. Ночь.
У землянки сидят люди – семеро мужчин и одна девушка. Они не зажигают костра. Курят, прикрывая огонек папиросы рукой. Один из мужчин ранен и лежит на носилках, сделанных из ветвей ивы. Он первым нарушает молчание:
– Что ж, будем говорить как товарищи. Давайте другой вариант.
Все молчат.
– Я жду…
И снова молчание.
– Значит, второго варианта не существует. Его действительно нет. Принимается первый. Есть возражения?
Молчание.
– Если так, буду опрашивать поименно. Мудрый!
Один из сидящих мгновенно встает:
– Мудрый слушает.
– Жду ответа.
– Не знаю… Пусть говорят другие.
– Это товарищеский разговор?! Следующий! Кто там, не вижу. Лихой, кажется…
– Я…
– Приказ слышал?
Пауза.
– Товарищ командир, так вы и сами сказали, по‑ товарищески…
– Теперь ты, Смелый!
Так, постепенно он обращается ко всем окружающим. Остается девушка.
– Смирная, я очень тебя прошу…
– Смирную не надо просить. Ей дается приказ.
– Ну, слушай… Клара, ты же все понимаешь!..
– Не пойду, – чуть даже вызывающе отвечает она и, помолчав, как бы смягчается: – Я только усложню положение группы. Им предстоит бой.
– Ну, бой!.. Ты бывала и не в таких переделках.
– Спасибо за комплимент!.. Вы забыли, что я женщина.
– Клара!
– Если Клара, позвольте мне выбирать! Я остаюсь здесь, капитан. Нашу землянку замаскируют, нас не найдут.
– А если найдут?
– А я точно уверена – не найдут. Верно, Мудрый?
Тот отвечает не сразу.
– Я понимаю так, – взвешивая слова, говорит он. – Фриц не найдет. Это я гарантирую. Если только христопродавец появится или – с собаками.
|
|
|
– Товарищи, я приказываю: взять ее с собой, – говорит раненый.
Опять нет ответа. Время идет. Два пополуночи. Осталось три часа до рассвета. Всего три. И звенящая тишина. Что в ней таится?
– Да отвечайте же, черт побери!
– Если Смирная хочет остаться, пусть остается, – сказал Лихой.
– Да, уж пусть выбирает, – поддержал его Мудрый.
– Левый?
– Не знаю. Пусть решает сама.
– Я решаю. Высшей властью, врученной мне Родиной…
– Вот и застрели меня высшей властью… Никуда не пойду, – вдруг зло перебивает она.
Чей‑ то тихий голос из темноты произносит со вздохом:
– Умрешь, девонька.
– Ну и умру. И что? Бросить его одного, раненого?
Доводов нет. Все исчерпаны. И Клара, чутьем сознавая, что победила, встает, начинает что‑ то искать в темноте.
– Вот мы здесь спорим и все без толку. Лучше подсчитаем, что у нас осталось.
И тотчас все включаются в дело. Доносятся голоса:
– Тол, три пакета.
– Вот еще часовые мины – две штуки. Ну и гранаты…
– Сколько?
– Считай, по паре на каждого, штук пятнадцать.
– Тол и мины оставьте нам с капитаном. Все равно они вам ни к чему. Ну и обязательно пару гранат…
Да, она уже все решила. Теперь он чувствует: провались земля, явись сюда вся армия Третьего рейха – ничто не изменит ее решения. Она останется с ним, с командиром, а они, подчиняясь его приказу, будут прорываться сквозь немецкие цепи, которыми плотно блокирован лес. Утром с рассветом автоматчики станут его прочесывать.
Три часа. Уже не ночь, но еще и не утро. Он и она в землянке. Снаружи слышится мягкий шорох, – те, кто сейчас уйдет, маскируют землянку ветвями и папоротником. Потом – тихий голос:
– Схоронили – не подкопаешься.
– Спасибо. До свидания, товарищи, – доносится из землянки. – Доберетесь до первой же нашей точки, свяжитесь с Центром, дайте общую картину – и на запад, на Брест. Линия фронта уже приближается.
|
|
|
– В вашей станции «Север» питание совсем кончилось? – спрашивает Мудрый сверху.
– Почти, – озабоченно отвечает Клара. – Ну, может быть, хватит на несколько фраз. И то не уверена. Как выйдете на связь, моим в Москву, на Басманную, привет передайте… Жива‑ здорова. Писать некогда…
Шаги удаляются. Наступает тишина. Ветра нет. Лес молчит в ожидании рассвета. Спустя полчаса доносится автоматная очередь, разрывы гранат…
– Наверное, прорвались, – тихо произносит она.
– Прорвались, они дело знают. Если только шальная пуля кого положит…
И снова все тихо. Время как будто остановилось, страшась рассвета и того, что придет вместе с ним. «С рассветом уходит любовь. С рассветом приходит надежда», – говорит поэт. И тот рассвет нес надежду…
Это происходило в глубине белорусских лесов, в районе города Слонима 19 июня 1944 года. Я знаю начало этой истории. И знаю, чем она кончилась, ибо в начале марта 1969 года несколько дней провел в тихой комнате, где только папки на стеллажах. И в каждой – жизнь, да еще какая! В небольшом вестибюле висят портреты. Я подхожу к ним. Гнедаш Кузьма Савельевич.
– Это он, – говорит мой собеседник. – Вы когда‑ нибудь слышали это имя?
– Нет, никогда…
– Видите ли, это все постепенно открывается… Через годы…
– Он совсем молод… – невольно вырывается у меня.
– Ему и тридцати не было. Звание майора и Героя Советского Союза он получил уже после смерти.
– В войну о нем, как о разведчике, наверное, писали?
– Кто о нем мог писать? Как разведчик он был дважды зашифрован. Я вам так скажу – он и для своих жил под другим именем. Трагично, но даже на могиле его было другое имя.
– А там‑ то зачем?
– Это уж просто недоразумение, впрочем, логичное в тех условиях. Потом, конечно, исправили. Прочитаете до конца – поймете. В деле все есть, вплоть до последних радиограмм из леса в районе Слонима.
А вот и оно, личное дело разведчика Кузьмы Гнедаша. Сначала мне бросилась в глаза короткая оправка:
«Потопил десять пароходов и четырнадцать барж. Пустил под откос 21 эшелон с живой силой и боевой техникой противника. Лично уничтожил более…»
С такими подвигами я сталкивался уже, когда писал о о партизанах. Спрашиваю:
– Данные эти проверены?
|
|
|
– Здесь все проверено. К тому же тот, кто вел учет, вряд ли думал о чем‑ нибудь другом, кроме того, чтобы точно все записать. Время было такое…
Верно, время было иное. И сейчас, четверть века спустя, на многое смотришь другими глазами. Но все‑ таки «лично уничтожил…», – размышлял я. Лишь позднее я понял, что подвиг разведчика Гнедаша – не только в этом. Медленно перелистываю пожелтевшие страницы дела, и передо мной проходит вся жизнь человека.
…Май 1942 года. До Сталинградской битвы еще далеко. Пока что победа еще только грезится, есть только вера в нее.
В те дни в штабе Центрального фронта встречаются двое – майор Бондарев и капитан Гнедаш. Капитан очень молод, ему двадцать семь. Впрочем, за спиной его уже шесть лет службы в армии.
Они сидят вдвоем в небольшой комнатке с плотно завешенными окнами. Сидят уже не первый час. Беседуют. Майор видит этого человека впервые. Правда, биография его кое‑ что проясняет. Но, как известно, многие автобиографии похожи друг на друга. Родился, учился, воевал. Вот как описывает свою жизнь до того, как вступил в разведку, сам Кузьма Гнедаш:
«Родился в 1914 году в Сумской области, в деревне Талалаевка. До 1931 года учился в школе и жил на иждивении родителей. Окончил семь классов. Поступил в автотракторную школу города Прилуки и окончил ее в 1933 году. Начиная с 1933 года работал в Талалаевской МТС трактористом, потом – бригадиром тракторной бригады и автомехаником. В 1936 году меня призвал в РККА по спецнабору Роменский военный комиссариат. Участвовал в освобождении Западной Украины, в борьбе с белофиннами. Окончил Киевское военное училище в 1940 году. С самого начала Отечественной войны – на фронте. Был командиром танкового батальона. Дважды ранен. Последний раз пролежал полгода».
По всему видно: намеченный кандидат прошел хорошую военную школу. А дальше – сейчас это и выясняется. Впрочем, майор имеет уже некоторое представление о сидящем перед ним капитане. Он умен – это главное. Решение принимает мгновенно: это как раз то, что нужно. В манере держаться, во внешности есть обаяние, сразу располагает к себе. И это важно. В бою храбр, не лишен даже молодечества, лихости. Вот над этим придется поработать.
|
|
|
– Ну так. С довоенным временем мы покончили. Перейдем к войне… Вы под Медынью пошли в атаку в танке, с открытым люком. Я бы не сказал, что это разумно, – замечает собеседник Гнедаша.
– Местность такая была: перелески, кустарники… В глазок ничего не видно, – оправдывается капитан.
– Видишь ли, у нас ты все время рисковать будешь, – майор незаметно переходит на «ты». – Но риск риску рознь. Надо взвешивать. Открытый бой – это одно, а…
– Я понимаю.
И вдруг – неожиданно:
– Как боль переносишь?
– Мне в медсанбате осколок из бедра доставали – не усыпляли: хлороформа не нашли.
– Кричал?
– Вроде нет, сознание терял.
– Вот это тоже у нас не рекомендуется – терять сознание. Нельзя, что поделаешь. Много чего нельзя. Ты там, внизу, при входе читал плакат «Увидел фашиста – убей его! »?
– Читал.
– Для нас он не совсем подходит… Разведчик воюет с армией, с фронтом и ради этого…
Потом вспоминают довоенное время, Черниговщину. Майор тоже из тех мест, есть о чем поговорить.
– Женился, а детей, значит, не успел завести?.. Может, это и к лучшему, – рассуждает майор. – Вот походишь на задания, потом осядешь у нас в штабе. Будет время еще. Кончится война…
Отвлеклись немножко, и снова вопрос:
– Славу любишь?
– Не знаю.
– Честный ответ. Но, кстати, я смотрел армейскую газету. Там о тебе дважды писали и даже фото поместили. У нас такой чести ты не дождешься. Что бы ты ни совершил. Все! Тебя нет. И фамилия твоя нигде упоминаться не будет. У тебя вообще не будет фамилии. То есть она будет, но только для тебя. Ну, и еще для твоего командира.
– А кто мой командир?
– Все скажу. Ну как, будешь думать еще или?.. – выжидательно спрашивает майор.
– Что думать? Все равно советоваться ни с кем не могу. Нельзя ведь?
С этого дня капитан Кузьма Савельевич Гнедаш как бы перестал существовать. И появился другой человек. У этого человека уже не было той биографии, старых знакомых и даже настоящего имени. Он, капитан Гнедаш, был тот же и в то же время не тот. Он стал разведчиком.
2.
Справки, донесения, наградные листы. Дело разведчика Гнедаша.
Я читаю его, а мысль все рвется туда, в лес, в замаскированную землянку, где с тревогой ждут рассвета двое.
– Клара…
– Что, капитан?
– Попали мы с тобой… в мышеловку. Но у меня‑ то иного выхода… не было.
– Замолчи!
– Почему ты решила идти в разведку?
– Не знаю… Очевидно, наследственность. Мой папа в гражданскую был разведчиком. Вернее, и разведчиком, и комроты, и комиссаром бронепоезда…
|
|
|
– Он жив?
– Да… Он сейчас в Наркомате путей сообщения работает.
– Как он тебя отпустил?
– А я сама все решала.
Молчание. Мысли ее уносятся вдаль, в прошлое. А какая «даль» у нее, девятнадцатилетней? А даль уже есть – детство. «Два капитана», «Военная тайна»… Комиссарская фуражка отца и он – сосредоточенный, строгий, в полувоенном кителе, с орденом.
…Мама: «Кларочка, ты пила молоко? » – «Мама, некогда, у нас комсомольское». – «Боже, это одна минута! »
Клара стоит у зеркала, поправляет косынку.
– Ты уже совсем взрослая… Ты будешь красивой.
– Ма‑ ама!..
И вот она бежит по Басманной. Красивая? Секунда размышлений, и мысли ее уже в школе. Хороший был класс. Клавдия Александровна, классный руководитель, все просила, чтобы Клара привела отца и он рассказал бы, как воевал в гражданскую.
День рождения. Она ждет его с нетерпением. Утром подарки на столике. Новый портфель, книги. А вечером приходят одноклассники. Мама варит какао. Из‑ за окна достается корзиночка с пирожными. В доме они лишь по праздникам.
– Тебе уже пятнадцать. В будущем году получишь паспорт…
Мелькают дни, и вот то 22 июня. Утром она бежит в магазин за свежими булками. И вдруг – в очереди встревоженные лица. «Бомбили… Война». Клара идет домой в тревожном недоумении.
– Папа, у нас не включено радио? Я слышала, что война началась.
Потом курсы радистов. Прием… Передача… Инструктор с листком принятого ею текста:
– Чисто взяла, товарищ Давидюк. Молодец!
Она молчит, смущена.
– Как положено отвечать?
– Служу Советскому Союзу!
Потом вызов к начальнику курсов и разговор с каким‑ то военным с тремя шпалами в петлицах. Клара тихонько спрашивает:
– А папе тоже нельзя говорить?
Затем поездка в зашторенной «эмке». И снова беседа, снова курсы, но учат уже другому.
Первый выстрел в мишень.
Первый бросок гранаты.
Первый прыжок с самолета.
Первый убитый враг.
Пистолет чуть дрожит в ее тонкой руке. Она ничего не слышит. И внутри все дрожит. Кто‑ то обнимает ее: «Молодец, девчонка».
Неужели все позади? Все? И жизнь? Без всякого сомнения, горячо, убежденно Клара отстояла свое право остаться около раненого командира. Но эта гнетущая тишина… И мысль, что, может быть, через два часа все кончится.
Капитан молчит. Он думает о своем: как уберечь эту девушку. Наконец он нарушает молчание:
– Если тебе все‑ таки уйти в лес… Пусть лучше они обнаружат тебя одну. Скажешь, заблудилась в лесу, заснула.
– Не выдумывай. К ним в лапы сама? Никогда! Лучше смерть. Ничего не случится. Цепи пройдут над нами.
– Если бы я не был ранен. Мы бы с тобой победили целую армию, а?
– Конечно. Мы и сейчас победим.
– Иди к рации, может, она заработает?
– Села. Ну… Что передать? Только коротко, несколько слов.
– Что? Сейчас, сейчас, погоди. Надо самое главное. Подай огарок, я еще раз посмотрю донесения…
Первые шаги… О них‑ то как раз очень мало известно. Поступают сообщения: взорван мост, спущено под откос столько‑ то эшелонов. Там создан отряд, здесь группа. Пожалуй, и все. Сведений, так сказать, чисто разведывательного характера от него поступает немного. Создается такое впечатление – вот он вышел на простор и еще не знает, куда и что. А крушит. Вроде бы хорошо, но вот начальство, разведотдел по радио в мягкой форме дают ему совет:
«В дальнейшем прибегайте к подобного рода актам лишь для получения нужных сведений».
Это тех сведений, которые в свой час лягут на стол командования.
Капитан пробует перестроиться. Но все‑ таки его еще влечет «эффектная» сторона дела. Он появляется в Киеве в форме офицера СС. В трофейном автомобиле вместе с двумя своими помощниками въезжает в расположение немецких войск. Он действует рискованно, почти авантюрно. Правда, Гнедаш добывает нужные сведения, но это едва не стоит ему жизни. Гестапо тоже не дремлет. Вот тут‑ то капитан вспоминает совет Бондарева: «Предполагай в противнике умного человека. Окажется дурак – это не страшно. Хуже, если наоборот».
И Гнедаш решает, что так дальше действовать нельзя. Наступают часы раздумий. У него возникает широкий план организации разведывательной работы на Левобережной Украине, оккупированной фашистами. План этот одобряется.
Мундир эсэсовца – все это захватывающе смело, но для задуманного дела он не подходит. Нужно скромное гражданское платье и какая‑ нибудь простенькая легенда. С Красной Армией не ушел, остался, теперь добывает себе пропитание. Он идет по селам, расположенным близ шоссейных и железных дорог. «Много вас шляется», – встречает его староста в селе Малино, подозрительно рассматривая поданные Гнедашем документы.
– Это почему я шляюсь? – возмущается он.
Прибедняться нельзя. Молодой парень, заподозрят – чего это… Лучше быть поершистей. Словом, не очень отступать от своего образа. Какой есть – такой есть. Кто – это другое дело.
Теперь важно в селе отыскать людей, связанных с партизанами. Тут нужен опытный глаз разведчика.
Гнедаш и Андрей, связной партизан, сидят у керосиновой лампы в одной из маленьких изб. Вечер. Жена Андрея, Света, ставит на стол угощение – капустные листья, хлеб и несколько тонко нарезанных ломтиков шпика в честь дорогого гостя. Муж кивает значительно, и Света достает запыленную, старую бутылку «Московской» водки. Какая же это редкость… Да, пожалуй, это неплохо со всех точек зрения. Выпили за победу. Поговорили. Теперь Кузьма Гнедаш был в роли майора Бондарева.
– Но в партизанах я могу оставаться? – спрашивает Андрей. – Хоть иногда выйти на дело…
– Твое дело теперь другое, – немного уклончиво говорит Гнедаш. – Считать вагоны, смотреть, что в них и сколько. Орудий, танков, людей… Смотри и запоминай. Память хорошая?
– Не жаловался.
– Видишь, какое дело: занизишь данные – плохо, фронт прорвать могут. Завысишь – тоже плохо. Значит, наши с другого участка войска перебрасывать будут. Знаешь, что прежде всего интересует командующего накануне сражения?
– Разведданные?
– Ну конечно. Их командованию каждое утро докладывают. Передавать‑ то кто будет? Ты?
– Света. С делом знакома.
Малинская рация – это первая точка, созданная Кузьмой Гнедашем. По‑ видимому, он нашел верного и знающего человека. Андрей вскоре стал давать довольно точные сведения о проходивших немецких частях. Следуя своему плану, Гнедаш ставит разведчиков по кольцу: Киев – Чернигов – Коростень – Житомир, где в скором времени развернутся бои. И к началу наступления на Киев наши штабисты уже знали систему обороны противника, количество войск, орудий, боеприпасов, снаряжения.
Потом Гнедаша отозвали в тыл и дали короткий отпуск. Вручая капитану орден Красного Знамени, генерал, начальник разведотдела, сказал:
– Начало у вас неплохое… Были шероховатости – выровнялись. Готовьтесь ко второму этапу. Будет труднее. А пока отдыхайте.
Ехать ему было некуда. Несколько дней он бродил по городу, отдыхал. В клубе на танцах познакомился с девушкой. Он даже думал сперва, что она школьница. Но оказалось, что она уже окончила школу и работает в полевой почте телеграфисткой. Зовут Таня. Он несколько раз провожал ее по вечерам.
Скоро его вызвали к командиру и приказали срочно написать отчет о работе в тылу врага. В отчете среди сухих цифр, советов есть и просто наблюдения:
«Были случаи, когда удавалось завербовать офицеров… В общем, фашистов можно купить, но на это требуются большие деньги.
Низшие чины, как, например, фельдфебелей, можно покупать за спирт и жиры».
Есть в записке и такие строчки:
«Суд над предателями народа нужен. И нужен, он, чтоб страдающие под фашистским гнетом наши советские люди видели, знали – есть карающая рука. Но важно не впасть в ошибку. Я сам убедился, что среди назначенных немцами старост есть люди просто слабовольные. Оккупанты заставили их работать на себя. Они согласились, работают, но особого вреда стараются не приносить своим односельчанам. С этими можно разобраться потом. Сейчас нужно карать явных злодеев‑ предателей».
Война. Много городов и сел лежит в развалинах. Гнедаш видел все это. Не так‑ то все просто…
И в то же время все просто. Война. И разведчик остается разведчиком. Однажды в коридоре капитан Гнедаш встретил майора – своего первого шефа.
– Ну, поздравляю, все же я не ошибся, – улыбаясь, сказал он. – А поначалу я уже было опасался, смотрю, как под Медынью работаешь. Теперь дошло?
– Кое‑ что, – вздохнув, отвечал Гнедаш.
– Понял, когда надо голову фашисту ломать, а когда жать ему руку?
– Все же я этого избегал…
– Напрасно. Чтобы угробить дивизию, можно одному и руку подать и даже… дружбу завести.
– Ну, в общем я это понимаю.
– Слава богу. А так «почерк» ничего. Еще выработается.
– С вашей легкой руки…
– Желаю успеха!
Короткий отпуск окончен. Теперь – Белоруссия, Слуцк, Осиповичи, Барановичи, Минск, Новоельня, Слоним, Лунинец, Пинск, Волковыск, Белосток – это все в его «орбите». Численность войск, расположение обороны врага – словом, все. И программа:
«С приходом частей Рабоче‑ Крестьянской Красной Армии в районы действия группы по указанию Центра отходить все глубже и глубже в тыл противника (ось отхода Пинск – Брест – Варшава) и там продолжать выполнять свои задачи».
Все это и есть тот «новый этап».
Когда ему стали называть людей, которых предполагалось включить в состав группы, Гнедаш кивал головой в знак одобрения. Многих он уже знал по совместной работе, о других слышал. Но вот его новый начальник полковник Белов назвал имя «Клара Давидюк», и капитан сделал настороженное движение.
– Есть возражение? – спросил Белов.
– Это будет единственная девушка в группе? – в свою очередь спросил капитан.
– Да. А что смущает?
– Не в том смысле, но…
– Тогда я ставлю вопрос так: если вы хотите иметь в своей группе отличную радистку, так берите девушку. Работает очень точно.
Гнедаш задумался. Белов продолжал:
– У мужчин, конечно, будет больше тревоги за нее, я это все понимаю. Но все же вы не раскаетесь.
– Надеюсь, не со школьной скамьи?
– Вот именно, со школьной… Двадцать четвертого года рождения, стало быть, сейчас ей девятнадцать.
– Гм… Это не самый лучший вариант…
– Спешите. Она уже ходила в тыл с группой «Север», награждена орденом Красной Звезды. И вот – снова просится в тыл…
В группу вошли двенадцать человек. Московские, рязанские парни, украинцы. Молодые – двадцать первого – двадцать второго года рождения. Но уже все побывали в тылу врага.
– О заместителе своем думали? – спросил Белов.
– А если Франкля? – немного помедлив, проговорил Гнедаш.
– А, Иван Бертольдович, чех. Его я хорошо знаю, – ответил полковник. – Школу прошел… С тридцать четвертого года член Компартии Чехословакии. Работал в подполье. После захвата родины Гитлером эмигрировал в Польшу, затем к нам.
– Да, и языки знает – немецкий, польский, русский, украинский и французский. Отличный конспиратор. Камень… Утверждаете?
– Согласен, – кивнул полковник.
Затем Гнедаш беседовал по отдельности с каждым из членов группы…
И вдруг к нему в комнату вошла Таня. Несмотря на выдержку, которой капитан немного даже гордился, он чуть‑ чуть смутился. Но тотчас взял себя в руки. Понял, кто она.
– Клара Давидюк, назначена к вам радисткой, – доложила девушка.
– Эх, Таня, вот видите, как плохо обманывать, – рассмеялся он.
– Но ведь и вы обманули меня, Остап Федорович.
– Да, да, ну конечно, теперь вы, надеюсь, все понимаете? Мне говорили о вас… Но я все же никак не могу представить себе: вы – и радиостанция! Так, значит, теперь вы – Смирная?
– Так точно, товарищ капитан.
Он заметил, что она немного встревожилась – а вдруг снимет ее кандидатуру… Все‑ таки девчонка…
Перед отправкой в тыл командир группы был вновь зашифрован в подполковника Шевченко Остапа Федоровича. А затем еще раз кодом Новый. Иван Франкль стал сержантом Тисовским и вторично закодирован как Окунь. Остальные члены группы также получили псевдонимы – Левый, Мудрый, Лихой и т. д.
Последняя беседа Гнедаша с полковником Беловым состоялась утром 18 декабря 1943 года. Капитан доложил о готовности и повторил все полученные инструкции.
– Составом группы довольны? – спросил Белов.
– Вполне.
– Впечатление о вашей радистке?
– Впечатление‑ то хорошее…
– Понравилась? Она всем нравится. Мы бы рады ее не пускать, но таких не удержишь в штабе. Вы уж ее берегите.
– Вот это как раз тревожит меня.
– Хорошо, что тревожит. Будете осторожнее. Радистка радисткой, но в тех условиях, в которых вы окажетесь там, всем вам нужна мадонна… А? Похожа?
– Не знаю. Я не видел мадонн… Просто милая девушка…
Пауза.
– Контакт с заместителем?
– Абсолютный. Спрашивал меня, как насчет гражданства. Он ведь еще не получил его.
– Получит. Документы его в Президиуме Верховного Совета СССР вместе с нашим ходатайством. Надежный будет помощник. Просьб, пожеланий нет?
Гнедаш пожал плечами.
– Если только письма будут – велите хранить. А так… Нет, ничего…
Белов молча кивнул в знак согласия и обнял Нового. Уже на следующий день, 19 декабря, на стол к полковнику легло первое донесение, правда, еще с нашей стороны:
«Белову. Обстановка ясна. Сегодня в ночь на девятнадцатое ухожу. Результаты сообщу завтра в час тридцать. Новый. Смирная».
Заброска группы Гнедаша в тыл предполагалась на самолете. Однако после десятидневного ожидания летной погоды решили отказаться от этого варианта. Ночью разведгруппа двинулась на запад. Линию фронта перешли удачно в 12 км южнее Паричи. Через несколько дней достигли района Лунинца.
Здесь разведчики сориентировались, спрятали снаряжение в лесу и разошлись небольшими группами по два‑ три человека. Было уже намечено, кто куда. Клара с рацией обосновалась в поселке Хоростово. Здесь не было немецкого гарнизона, и потому поселок решили сделать базой. Место подготовили через разведку партизан.
Гнедаш предъявил документы на подполковника Шевченко. Отсюда, из Хоростова, потянулись нити в Пинск, Лунинец, Барановичи, Кобрин, Брест, Белосток, Варшаву.
3.
Устроив Клару, Гнедаш взял двух помощников и покинул базу.
Встречи. Пароли. Явки. Все уже было знакомо. Чтобы иметь возможность перепроверять добываемые сведения, он на каждой станции ставил двух человек, не связанных, однако, между собой.
Держал он себя независимо. В Пинске потребовал от бургомистра, чтобы ему отвели квартиру. Но это уже была не прежняя дерзкая выходка, а трезвый расчет: раз человек ведет себя так смело, стало быть, у него есть рука в Третьем рейхе. К тому же кончался год 1943‑ й. Сталинградская и Орловско‑ Курская битвы были уже позади. Настроение оккупантов менялось. Он видел нервозность, тревогу даже среди офицеров.
Уже 29 декабря штаб фронта получил первую радиограмму о концентрации войск в районе Пинска. В следующей было уточнение – сколько дивизий, какое вооружение. В третьей – количество вагонов и состав грузов, направлявшихся на восток и обратно, на запад.
За первый месяц работы Клара девяносто раз выходила в эфир. Девяносто раз… И каждый выход мог стоить жизни.
В деле я видел пометки, сделанные, вероятно, Беловым:
«Группа Нового работает весьма интенсивно. Как правило, сведения очень ценные».
Об оперативности работы Гнедаша можно судить по датам. 21 января штаб по радио запрашивает его о наличии вражеских соединений. Уже на другой день к вечеру Новый передает точные данные: аэродромов – столько‑ то, самолетов – столько‑ то и каких, как охраняются и т. п.
Из Бреста Гнедаш сообщил:
«Знаком с польским помещиком, имеющим связи в Варшаве, Бресте, Белостоке. Принят в немецких кругах, одновременно имеет связи с подпольной антифашистской организацией в Варшаве».
На этого помещика Гнедаш потратил немало сил. Он познакомился с ним как виноторговец, к тому же делец, втихомолку скупающий драгоценности. Но первый «заброс», так сказать, сделал, обывательски ругнув немецкий порядок и высказав несколько пессимистический взгляд на окончание войны. Разговор шел один на один.
– Ну, а у вас‑ то какие планы, а? – спросил помещик.
Разведчик неопределенно пожал плечами:
– При всем том, я слишком связан с новым порядком.
– Я понимаю, корабль тонет… Какой же берег вы избираете?
Кажется, слишком. Но в то же время на провокатора не похоже. Гнедаш делает испуганное выражение лица, как бы опасаясь свидетелей, и меняет тему беседы…
Гнедаш подробно доносит Белову о поведении помещика. Белов радирует:
«Продолжайте следить, опасайтесь провокации».
Однажды помещик, выйдя из кабачка, где они довольно‑ таки изрядно выпили, вдруг ошарашил Гнедаша репликой, брошенной как бы вскользь, между прочим:
– Милый мой, вы мастер, а я дилетант.
По тону Гнедаш понял, о чем идет речь, но ответил уклончиво:
– Ну, по‑ моему, вы тоже пользуетесь успехом у женщин.
– Я не об этом. Вы, конечно, можете убить меня, но… фашистов я ненавижу! Запомните – майор… Эта фигура вас заинтересует.
Гнедаш приставил к помещику одного из своих людей, а сам стал искать выход на майора. На это потребовалось около трех недель. И вот он радирует Белову:
«Противником сформирована команда «Вега» – занимается переброской в нашу страну небольших шпионских групп. Создана также команда «Абертруно» – занимается контрразведкой в прифронтовой полосе с задачей выслеживания наших разведчиков. Координирует действия обеих команд майор… Веду за ним наблюдение. Новый».
В беседах с гитлеровским майором Гнедаш работает по той же легенде, что и с помещиком. Да и психологически он ведет ту же линию, но, конечно, более сдержанно. Среди бандитов нельзя выглядеть безгрешным. Это опасно, ибо раздражает, вызывает подозрение. Гнедаш даже признается фашисту, что немного напуган, – черт его знает, как теперь повернутся события. Дает понять майору, что сколотил порядочный капитал и не знает, куда его поместить. Точный расчет. Оказывается, сам майор встревожен тем же…
В итоге этой игры на стол Белову ложится следующее донесение:
«В течение суток ждите группу фашистских шпионов… Заброска самолетом, координаты X‑ 1201, V‑ 84342».
В конце каждого месяца Новый посылает сводный отчет о военной и политической обстановке в районе действий разведчиков. Может быть, на стол командующего будут положены всего несколько цифр и вывод. Например:
«Гарнизон Лунинца на 20 февраля – 6 тысяч человек, 200 танков. Штаб в здании бывшего райисполкома на Садовой улице…»
Но это только одно сообщение. А сотни их – это уже конкретная картина переброски войск, их численности, системы обороны противника. Такие сведения поистине бесценны при подготовке наступательной операции.
В то время как разведчики сражались в тылу врага в глубине России, матери и жены с тревогой ждали вестей от своих близких, смутно догадываясь, что есть какие‑ то особые причины для их молчания. Дважды Клара передавала приветы своим родителям. Иван Бертольдович Франкль просил сообщить жене, что жив, и интересовался, предоставлено ли ему гражданство СССР. Незадолго до начала войны он женился на Маше Тисовской. Этой фамилией он и был зашифрован. Гнедаш отлично сработался с Франклем. Все схватывает на лету, молчалив и выдержка железная. На нем лежала вся конспирация: Иван Бертольдович был в этом деле великий специалист. А пал в открытом бою.
Гибель «Веги», подозрительно точная бомбардировка военных объектов врага нашей авиацией и другие акции очень насторожили фашистов. Те чувствовали, что кто‑ то очень точно, оперативно работает против них совсем рядом. Но запеленговать радиостанцию Нового не удавалось… Рация все время меняла адрес и – продолжала выходить в эфир. По‑ видимому, гитлеровцы все‑ таки нащупали примерный район действий основного звена группы. В район Слонима были направлены части карателей. Они блокировали дороги, выставили засады, прочесывали леса. 25 мая Клара Давидюк передала Белову печальную весть:
«Для подготовки площадки к приему самолета Новый выделил группу партизан во главе с Тисовским. Группа вышла в указанный район и в ночь на 23 мая наскочила на немецкую засаду. Пришлось принять бой…»
Иван Бертольдович Франкль – Тисовский геройски погиб, так и не зная, что за день до этого Указом Президиума Верховного Совета СССР он был принят в советское гражданство и награжден орденом Отечественной войны.
В деле подшито письмо жены Франкля командиру части. Оно датировано третьим мая.
«Уважаемый товарищ Смирнов!
Получила Ваше письмо и денежный перевод. Сердечно благодарю Вас за внимание.
Я пока нахожусь в городе Прилуки. Местожительство у меня не постоянное, поэтому прошу писать до востребования. Убедительно прошу Вас, сообщите мне, что известно о судьбе Ивана Б. (Вот жена разведчика! Она даже в письме командиру не называет фамилии мужа. – Б. Г. ) Очень волнуюсь. Долго, долго не получаю от него писем. А сколько я ему их послала! Видимо, он их не получил. Приезжал один военный и рассказывал, что муж мой дважды представлен к правительственной награде. Я горжусь боевыми подвигами моего мужа в борьбе с фашистами. Пишите, мне достаточно двух слов: жив‑ здоров.
Мария Тисовская».
4.
Брезжит рассвет. Тихий ветерок шевелит листву, разгоняя звенящую тишину ночи.
– О концентрации войск передала? – спрашивает Гнедаш.
– Стой, что же еще? Вот что, передай: если до полудня не поступит сообщение, считать это за сигнал…
– Никто нас не обнаружит, – спокойно говорит Клара. – У меня интуиция.
– И что же тебе говорит интуиция?
– Они пройдут мимо, а мы останемся… Пробудем здесь несколько дней, пока ты сможешь встать… Картошка у нас есть, хлеб – две буханки, шпик… Будем вести хозяйство… Я за тобой буду ухаживать…
– Потом что?
– А потом… потом тебя увезут на нашу сторону долечиваться. Ты поедешь к жене.
– Фантазерка ты… Куда я поеду?
…Юность его прошла в армии. Недолгая семейная жизнь – потом война. И вот судьба свела его с этой девушкой. Но он командир. Они на посту, на опасной работе. О чем можно думать?.. А теперь, эти часы перед рассветом, не последние ли они?
В начале июня Гнедаш вместе с небольшой группой разведчиков и рацией попадает в кольцо. Но группа очень подвижна, знает местность. А ведет ее боевой офицер. Нащупав слабое место противника, капитан направляет туда свой отряд. 12 июня он докладывает Белову:
«Из кольца окружения группу вывел. Нахожусь в пятнадцати километрах севернее Слонима. При прорыве тяжело ранен Кедр. Чувствует себя очень плохо. Требуется хирургическое вмешательство. Меня ранило в ногу. Перебита кость. Чувствую себя хорошо. Но передвигаться не могу. Ввиду ранения меня и Кедра группа лишилась возможности маневрировать, что грозит в скором времени вторичным окружением. Бросить меня и Кедра одних, а группе идти в другой район ни Смирная, ни другие не соглашаются. В настоящее время имеется возможность принять самолет У‑ 2 с посадкой. Убедительно прошу эвакуировать одного Кедра. Обстановка с каждым днем осложняется. Новый».
Белов очень обеспокоен. Он дает радиомолнию:
«Высылаю самолет, район приземления площадка тринадцать. Четыре костра двадцать на двадцать. Подтвердите прием».
Но события развертываются еще стремительнее. Площадка тринадцать уже отрезана, к ней разведчики не могут пройти. Группа делает попытку пробиться, но с ней находятся двое раненых. Приходится отходить в лес. Гнедаш предупреждает, чтобы Белов задержал самолет.
В это же время в штаб Белову поступают тревожные сигналы с другой радиостанции людей Гнедаша:
«Новый окружен. Уйти некуда. Спасение жизни Нового и группы зависит от вас».
Между штабом и группой происходит такой радиодиалог:
Белов: Срочно сообщите возможное место посадки.
Гнедаш: Продвигаемся к северу, квадрат семь.
Белов: Высылаю помощь площадку семь. Позывные прежние. Немедленно подтвердите прием.
Гнедаш: Принять самолет возможности нет.
Группу преследуют по пятам, и все‑ таки она не перестает передавать разведывательные данные.
За время второй заброски в тыл (семь месяцев) у разведчиков не было ни одного провала и очень мало потерь: убит Тисовский и Кедр скончался от ран.
В течение пяти дней небольшой отряд из семи человек несет раненого капитана на руках, уходя от преследователей. Но силы слишком неравные.
Половина седьмого. Клара прикладывает ухо к земле и тихо произносит:
– Идут.
<|
|
|
