Записки. 1818–1825 3 страница

Для возведения казенных зданий пожаловано было Императором, по представлению моему, сто тысяч рублей медною монетою, которая при моем предместнике, генерале Ртищеве, прислана была для мелочной войскам раздачи; ибо медь обращалась здесь в выгодном весьма курсе. Так же сто тысяч рублей ассигнациями (в червонцах), которые представил я в казну, по возвращении из Персии, сбереженные от сумм, на содержание посольства отпущенных.

Предположив в сем году отправиться на Кавказскую линии, сделал я поручение об изыскании новой дороги из Грузии в Имеретию или исправлении прежней, для движения тягостей.

Из Нухинского ханства послано было несколько человек для исследования о дороге на Кубинскую провинцию, через ветвь гор, отделяющуюся от Кавказа и вообще называемую Солват. По тому же предмету производились изыскания и от стороны Кубы.

Гвардейского Генерального штаба капитана Муравьева 4‑ го назначил в экспедицию, для обозрения восточного берега Каспийского моря, собрания сведений о народах туркменских, по оному обитающих, об их количестве, торговле, промышленности и о прочем.

Ему поручено было изыскать удобную для судов пристань и место для устроения крепости и, буде нет особенной опасности в переезде степи, отделяющей Хиву от моря, отправиться с письмами от меня к хивинскому хану, на каковый случай дал я капитану Муравьеву приличные подарки и приказал употребить возможные убеждения в дружественном расположении к хану российского правительства, и сколько торговля, обеспеченная от набегов живущих на степи народов, может принести взаимных выгод.

Основание торгового заведения на Восточном берегу было мнением адмирала Николая Семеновича Мордвинова, предложенным им на рассмотрение Комитета министров, от коего и получил я оное при отъезде в 1816 году в Грузию, дабы, при удобном случае, собрал я нужные по сему предмету сведения и их представил.

Что же касается до сношений с ханом хивинским, я начал их сам, рассуждая, что, не имея некоторых познаний о самой земле, с которою намереваемся распространить торговые связи, не можно с верным расчетом приступить к оным, и еще менее решиться на заведения, требующие от казны издержек, немало значащих. Сношения от имени моего предпринял потому, что знал своеобычный и гордый характер хана и что скорее мне приличествовало снести, нежели самому правительству, если бы он сделал гордый и дерзкий отзыв, который мог последовать, по его понятию о своем могуществе и в надежде на ограждение степями непреодолимыми. К тому же имел я в предмете живущих в Персии английских Индийской компании^[25] чиновников, которым посланная от правительства экспедиция могла наводить сомнение, а от меня отправленный офицер ни малейших не возбуждал подозрений, особенно когда я нарочно не скрыл о том и писал к персидскому министерству, чтобы суда наши приняты были дружественно, если им случится зайти в Астарабат.

Берег восточный Каспийского моря со времен Петра Великого обращал на себя внимание^[26], и есть довольно хорошее описание оного нашими офицерами, но о пути в Хиву по сему направлению, и собственно о самой земле, не мог я ничего сообщить капитану Муравьеву в руководство.

В письмах моих к хану употреблены скромные выражения собственно на счет мой, например: Великий и Могущественный Главнокомандующий, и тому подобное. Долго писал я обыкновенным образом, но приметил, что здравое суждение не столько внятно здешним народам, как пышные глупости.

От шамхала Тарковского и военного начальника в Кубинской провинции получал я известия, что акушинцы возмущают соседственные им дагестанские народы, и в особенности наказанных в прошедшем году жителей Мехтулинской области, обращая сих последних на шамхала; что башлынцы живут по‑ прежнему в городе, в надежде, что акушинцы защитят их, если бы русские вздумали их выгнать; что владения уцмея каракайдацкого готовы к возмущению, хотя сам он нимало не примечен в участии; что идущие от Дербента на линию торговые караваны подвергаются грабежу и уже нет безопасного сообщения.

Словом, видна была необходимость наказать акушинцев, которых самонадеянность и дерзости начинали быть несносными.

По поводу сего, повторив представление о прибавлении войск, я, в рапорте моем, от 12 февраля, писал следующее:

«Государь! Внешней войны опасаться не можно. Голова моя должна ответствовать, если вина будет со стороны нашей. Если сама Персия будет причиною оной, и за то ответствую, что другой на месте моем не будет иметь равных со мною способов. Государь, употребив меня в качестве посла, дал мне средства иметь те сведения о земле, которые другой долго собрать не может.

Видел я, каких стоит Персии усилий одна Хорасанская провинция, в которой не может в продолжении девяти лет погасить возгоревшееся пламя мятежа, и Хорасан не повинуется.

В мое пребывание в Султании и, можно сказать, под моими глазами, с поспешностью отправлены были войска на место истребленных хорасанцами. Не укрылся от меня ропот подданных на беспутное управление, на изнуряющие налоги; знаю, что не встретим сопротивления со стороны жителей пограничных провинций, напротив ожидать можем пособий.

Сии сведения составляют преимущество мое над теми, которые займут мое место, и она обратиться во вред ей. Внутренние беспокойства гораздо для нас опаснее. Горские народы примером независимости своей в самых подданных Вашего Императорского Величества порождают дух мятежный и любовь к независимости. Теперь средствами малыми можно отвратить худые следствия; несколько позднее и умноженных будет не достаточно. В Дагестане возобновляются беспокойства, и утесняемы хранящие Вам верность! Они просят справедливой защиты у Государя Великого, и что произведут тщетные их ожидания?

Защита сия не состоит в бесславном рассеянии и наказании мятежников, ибо они появляются после, но необходимо между ними пребывание войск, и сей есть единственный способ смирить их.

Народ дагестанский, акушинцы, о коих доносил я прежде, виною всех беспокойств, и так далеко простирается его дерзость, что если Вашего Величества и не будет Высочайшего соизволения на дополнение корпуса, я должен непременно идти для наказания сего народа, и мне, Государь, не за себя страшиться надобно будет. Иначе Кубинская богатейшая наша провинция может быть угрожаема нападением, и за ее непоколебимость ответствовать не можно. Теперь уже нет у нас сообщения верного Кавказской линии с Дербентом, пресеклась торговля от расхищения караванов и убийства торгующих. Так было и прежде, и, конечно, ничего не будет хуже того, что было при последних моих предместниках, но не в моих правилах терпеть, чтобы власть Государя моего была не уважаема разбойниками и чтобы народы покорствующие вотще надеялись на его защиту».

Начальником в Дагестане определил я генерал‑ майора барона Вреде, на место генерал‑ майора Пестеля, которому выпросил отпуск с состоянием по армии. О нем узнал я, что во время пребывания его в городе Башлы с отрядом войск он редкий день не был пьян, жителей города не только не умел содержать в должном повиновении и не видел, что они вывозят семейства свои и имущество и явное имели с неприятелем сношение, но, сверх того, раздражал их самым оскорбительным распутством. Старшим по нем чиновником был командир Севастопольского пехотного полка, подполковник Рябинин, во всех его упражнениях лучший ему товарищ; оба они не были при войсках в сражении, генерал‑ майор же Пестель замечен еще весьма робким, и даже вне опасности не способным распоряжать, и если бы не управляли войсками артиллерии подполковник Мищенко и майор Износков, командующий батальоном, то могли они испытать величайшую потерю и быть совершенно разбитыми, и генерал‑ майору Пестелю дано было место и подполковнику Рябинину полк, по наилучшим о них свидетельствам, и таковыми обманут будучи, представил я их обоих к награждению за сражение при Башлы.

Начальника корпусного штаба, генерал‑ майора Вельяминова, отправил я во Владикавказ, приказал ему, проходя до крепости Грозной, осмотреть реку Сунжу и лежащие на ней временные укрепления, Надзрановский редут при ингушевских селениях и преградный стан, построенный генерал‑ майором Дельпоццо, по моему разрешению. Далее должен он был видеть прорубленную через урочище Хан‑ Кале дорогу, и потом, собрав на Кавказской линии войска и переправясь у Шелководского селения за реку Терек, следовать к городу Андрей, где на устроение крепости имел уже я высочайшее соизволение.

В продолжении зимы приказано было старшему андреевскому князю заготовить лес для строений, за чем обязан был наблюдать и главный пристав; но некоторые из жителей, обыкшие к своевольствам, не желая исполнить сей первой для них повинности, и прочих от послушания отвратили.

Прибывши с войском, начальник корпусного штаба привел все в должный порядок, и начались нужные к работам приуготовления.

Я остался в Грузии, по случаю некоторых беспокойств в Шамшадильской дистанции^[27]. Там агалары^[28], недовольные введенными мною в управлении переменами, наклоняли народ к возмущению, дабы тем понудить меня оставить все на прежнем основании. Обширные родственные связи шамшадильского султана способствовали ему иметь сильное влияние на большую часть простого народа, и сей, по привычке покорствовать ему, не вникнув в выгоды нового постановления, умышленно толкуемого ему в превратном смысле, так же приносил мне просьбы об отмене оного. Приближалось время, в которое жители дистанции удаляются на кочевья в горы, к самым границам Персии; приносились слухи, что султан намеревается бежать и увлечь с собою народ.

Я приказал усилить войска, которые обыкновенно высылаются для караула при кочевьях, а генерал‑ майору князю Мадатову взять под стражу сулатана и одного из главнейших агаларов Казахской дистанции, которые и отправлены на жительство в Россию. Строгость водворила спокойствие, и здешние жители увидели пример, что упрямство не всегда средство благонадежное против распоряжений начальства.

Наконец, получил я высочайший рескрипт, коим одобрено предложение мое об устранении в здешней стране крепостей, без всякой перемены.

Проект о составлении особенной обороны крепостей, независимо от действующих войск, не утвержден. Император назначил новый комплект для полков Грузинского корпуса, и впредь каждый из них, в трех батальонах состава своего, должен иметь унтер‑ офицеров 300, рядовых 3600 человек. Средние батальоны должны быть обращены на защиту крепостей.

Для укомплектования по‑ новому корпуса, вместо рекрут, в которых всегда чувствительная от климата происходила потеря, назначены полки, и им дано повеление расположиться и ближайших губерниях, откуда мог я взять их, когда надобно.

Полки сии суть следующие:

 

Пехотные: Апшеронский егерский 41

Ширванский егерский 42

Куринский егерский 43

Тенгинский егерский 44

Навагинский егерский –

Мингрельский егерский –

 

Находившийся временно при корпусе 8‑ й Егерский полк поступил так же в укомплектование прочих.

От прежних полков корпуса должны составиться кадры и отправиться для сформирования в России полков. Из штаб‑ и обер‑ офицеров, не исключая самих командиров полков, предоставлено мне было оставить в Грузии тех, кои могли мне быть нужными.

Назначены были, сверх того, две легкие артиллерийские роты. Государь приказал во всех войсках переменить старое и к употреблению не годное оружие. Было еще таковое со времен покойной Екатерины II.

Состоявший в корпусе Грузинский гарнизонный из 2‑ х батальонов полк уничтожен.

При сем умножении корпуса имел я случай отправить с кадрами офицеров не столько здесь нужных, или которые желали возвратиться в Россию, оставить здесь на службу способнейших из прибывших.

Государь преподал мне большие средства к приведению дел здешней страны в лучшее состояние. Невзирая, однако же, на все количество пришедших из России войск, в корпусе по новому положению был изрядный недостаток до комплекта.

О сделанном мною предложении переменить одежду солдат, приспособляя оную к здешнему климату, вовсе умолчано.

17 июня отправился я на Кавказскую линию и скоро прибыл к городу Андрей. Во владениях Кумыцких было покойно.

К устроению крепости нельзя было приступить, потому что место засеяно было хлебом, и надобно было вырубать много весьма леса. Не прежде половины июля начались работы. Вблизи живущие чеченцы и народ ауха часто беспокоили отводные караулы лагеря.

Отряд войск состоял из:

 

2‑ х батальонов Кабардинского пехотного полка

1‑ го батальона Троицкого пехотного полка

3‑ х батальонов 8‑ го Егерского пехотного полка

 

Один из сих последних составлен был из прибывших рекрут, которые ни на какую не употреблялись службу; батальон же Троицкого полка отделен был на прикрытие через Терек переправы и сообщение с Кавказской линией.

Артиллерии состояло:

 

6 батарейных орудий

6 легких орудий

4 конных орудий

Линейных казаков 300 человек.

Одна пионерная рота.

 

Со стороны Кубинской провинции небольшою частью войск наблюдаемы были дороги, выходящие из Казыкумыцкого ханства, ибо явно было неблагонамеренное поведение Сурхай‑ Хана, также обращали на себя внимание табассаранцы, в совершенном возмущении бывшие.

Дабы с помощью сих народов не могли акушинцы сделать нападение на Кубу или разорить ханство Кюринское, принадлежащее верному нам, полковнику Аслан‑ Хану, приказано, под начальством генерал‑ майора князя Мадатова, составить отряд из 1500 человек пехоты, 300 казаков и 8‑ ми орудий артиллерии; при нем должна была находиться конница, собранная в ханствах Шекинском, Ширванском и Карабахском. Она значительно могла усилить отряд, но между тем не меньшую приносила пользу, служа залогом в поведении ханов. Неохотно приняли они сие поручение, но не смели его не исполнить. Мустафа же Хан Ширванский не прислал ни одного из знатных людей или ему близких.

Аслан‑ Хан Кюринский с величайшим усердием присоединил к нашим войскам конницу свою и пехоту, которые набрать мог.

Генерал‑ майор князь Мадатов, сделавший смелый марш в самые твердые места Табассарана, разбил мятежников. Жители, пребывшие верными, много способствовали ему знанием земли и дорог. Главный бунтовщик эрсинский, Абдула‑ Бек, зять беглого Ших‑ Али‑ Хана, имевший большое влияние в народе, потеряв имущество, бежал в горы.

Жители города Башлы, ожидая наказания, пригласили разные народы соседних вольных обществ, и между ними отличающийся храбростью народ, называемый кабодерги, и в силах довольно значительных вознамерились защищать город, в котором успели поправить почти все строения, в прошедшем году генерал‑ майором Пестелем разоренные. Генерал‑ майор князь Мадатов атаковал город, и жители, весьма недолго защищавшись, рассеялись. Дом уцмея и весь город разрушен до основания, уцмей, со своей стороны, собрав людей, ему приверженных, войскам нашим содействовал, но сам лично, по недоверчивости, избегал случая быть при войсках.

 

Капитан К. А. Ермолов (сын А. П. Ермолова и горянки). Литография по рис. Крегера.

 

Желая уничтожить в нем чувство недоверчивости и показать ему, сколько начальство готово благотворить во всяком случае людям, постоянным в своих обязанностях, приказал я отпустить сына его, живущего в Дербенте в виде аманата. Лишь только получил он его, тотчас с ним и со всем семейством удалился в верхний Каракайдак, который не оказывал нам повиновения.

Генерал‑ майор князь Мадатов имел с ними свидание, но не иначе, как поехав к нему один, тогда как он сам окружен был толпою вооруженных людей. Напрасны были старания уговорить его, чтобы возвратился. Он обещал быть в верности непоколебимым, но приметно было желание изменить. Вскоре потом, набрав партию, делал он набеги на дорогу между Дербентом и Тарки, грабил проезжих и торгующих и вошел в связи с явными нашими врагами, думая, с помощью их, удержать за собою свои владения.

Таковы были многих надежды на Дагестан и дотоле еще могущественных акушинцев. Генерал‑ майор князь Мадатов, делая с отрядом движения, не давал ему поблизости верного убежища. Родственники его, во вражде с ним бывшие и сильную в народе имевшие партию, действовали против него вместе с нами.

Они успели жителей города Башлы привести в раскаяние, и как они, равно жители селений Терекеминских, приняли присягу на подданство, и им позволено возвратиться на прежнее жительство.

Вместе с сим лишился уцмей всех своих доходов. Не было средств наделять наградами приверженцев, не из чего было составить войск, и те, которые прежде обнадеживали в помощи, видя его ничтожество, к нему охладели. Прокламацией объявил я его изменником и что никто из фамилии его впредь не будет уцмеем.

 

Тушин. Рис. Т. Горшельта.

 

Таким образом, уничтожилось достоинство уцмея, несколько веков существовавшее в большом между здешними народами уважении.

В течение августа Аварский хан начал собирать горские народы, обещая им не только препятствовать нам производить работы, но прогнать нас за Терек и разорить Кизляр; легковерные последовали за ним, и их составилось не менее 6 или 7 тысяч человек. Он пришел к селению Болтугай, в 16 верстах от Андрея, лежащему на реке Койсу, и занял в ущелье весьма твердое место, которое, сверх того, укрепил завалами и окопами. Чеченцы пришли ему на помощь: жители Кумыхских владений готовы были поднять оружие, из Андрея многие из узденей, отличнейший класс в городе составляющих, с ним соединились. Принадлежащие городу деревни, называемые Салатавскими, нам изменили; словом, все вокруг нас было в заговоре.

Чеченцы сделали нападение на табуны нашего отряда и отогнали не менее 400 упряжных лошадей артиллерии и полкам принадлежащих. Недалеко от лагеря повсюду были неприятельские партии, сообщение с линией удерживаемо было большими конвоями, от самого лагеря и до переправы на Тереке. Пост на Сулаке, при селении Кази‑ юрт, должен был я усилить двумя ротами и с двумя орудиями, ибо дагестанцы угрожали пройти прямейшею на Кизляр дорогою.

В сем положении производил я работы даже в ночное время, при зажженных кострах, спеша сделать укрепления способными к какой‑ нибудь обороне, на случай нападения до прибытия войск, которых ежедневно ожидал я из России.

Первый пришел ко мне 42‑ й егерский полк из Таганрога, и я, дав ему самый краткий растах, в ночь на 29 августа, выступил, чтобы атаковать аварского хана. В крепости, совсем еще не вооруженной, оставил и достаточный гарнизон и несколько пушек.

Неприятель впереди позиции своей встретил мой авангард сильным огнем и бросился с кинжалами. Две роты 8‑ го егерского полка, удивленные сею, совсем для них новою, атакою, отступили в беспорядке, но артиллерия удерживала стремление напавших. В сие время прибыли все войска, и батальон Кабардинского пехотного полка, ударив в штыки, все опрокинул, и если бы изрытые и скрытые места не способствовали бегству неприятеля, он понес бы ужасную потерю, но скоро мог он собраться позади своих окопов. Деревню Болтугай тотчас заняли наши войска. Я, избегая потери, не допустил атаковать окопы, но удовольствовался тем, что мог стеснить неприятеля в горах, отрезав сообщение с равниною, откуда получал он продовольствие, уверен будучи, что недолго в таковом останется он положении. Перестрелки продолжались сначала довольно горячие, но артиллерия наводила величайший ужас, и неприятель смешным образом прятался от оной.

В ночи на 3‑ е число бежал с неимоверною поспешностью и в беспорядке. Вслед за ним сделал я один марш в горы, но уже догнать было невозможно.

Войска возвратились в крепость, которой дано наименование Внезапная.

Между бегущими лезгинами произошли драки и убийства. Возмутившиеся ожидали нашего наказания. Салатавские деревни просили пощады, на них наложен штраф и ежегодная дань. Таким образом, вдруг в пользу нашу обратились все обстоятельства. Аварский хан бежал в Авар, сопровождаемый проклятием разорившихся.

В город Андрей, совершенно прежде оставленный, начали жители возвращаться, но главнейшие из возмутителей подвергнуты конскрипции^[29].

Аксаевских и андреевских владельцев наказал я за то, что без ведома их не могли пройти чеченцы, отогнавшие лошадей наших, что было доказано свидетелями, и они должны были доставить мне равное число из собственных лошадей. Таким образом, вдруг в пользу нашу обратились все обстоятельства.

Шамхал, между тем, по наставлению моему, старался удерживать акушинцев в мирном расположении. Они приезжали к нему в большом числе, под видом будто бы примирить его с соседями и заставить брата Аварского хана возвратить захваченные у него деревни, но точное намерение их состояло в том, чтобы, пользуясь его болезнью, брать с него подарки и деньги.

Шамхал имел осторожность не верить обещаниям их и обо всем давал мне известия, прося непрестанно о помощи. Еще прибыли полки: Апшеронский к отряду, Куринский остановлен до особого назначения на линии. < …>

По воспоследовавшей смерти генерал‑ майора Исмаил‑ хана Шекинского, приказал я, для описания провинции и доходов, отправиться артиллерии генерал‑ майору Ахвердову и правителю канцелярии моей, статскому советнику Могилевскому.

Издал прокламацию, что Ханство Шекинское навсегда принимается в российское управление.

Приказал всю фамилию хана отправить в Елисаветполь, дабы не могла производить беспорядков; назначил всем членами оной на первый случай пристойное содержание, вперед до усмотрения, каких вознаграждений они достойны за имущество, обращаемое в распоряжение казны.

Всем персиянам, которые некогда переселились с отцом умершего хана, приказал я дать позволение возвратиться в Персию, если у нас остаться не пожелают.

Удерживать их я не старался; ибо они, будучи другой секты, у жителей провинции были в ненависти, как не менее потому что, находясь при хане в почетнейших должностях, озлобили народ притеснениями.

Желая наказать чеченцев, беспрерывно производящих разбой, в особенности деревни, называемые качкалыковскими жителями, коими отогнаны у нас лошади, предположил выгнать всех их с земель аксаевских, которые занимали они, сначала по условию, сделанному с владельцами, а потом, усилившись, удерживали против их воли.

При атаке сих деревень, лежащих в твердых и лесистых местах, знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если жители оных не удалят прежде жен своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жен может один только пример ужаса.

В сем намерении приказал я войска Донского генерал‑ майору Сысоеву с небольшим отрядом войск, присоединив всех казаков, которых по скорости собрать было возможно, окружив селение Дадан‑ юрт, лежащее на Тереке, предложить жителям оставить оное, и, буде станут противиться, наказать оружием, никому не давая пощады. Чеченцы не послушали предложения, защищались с ожесточением. Двор каждый почти окружен был высоким забором, и надлежало каждый штурмовать. Многие из жителей, когда врывались солдаты в дома, умерщвляли жен своих в глазах их, дабы во власть их не доставались. Многие из женщин бросались на солдат с кинжалами.

Большую часть дня продолжалось сражение самое упорное, и ни в одном доселе случае не имели мы столько значительной потери; ибо, кроме офицеров, простиралась оная убитыми и ранеными до двухсот человек.

Со стороны неприятеля все, бывшие с оружием, истреблены, и число оных не менее могло быть четырехсот человек. Женщин и детей взято в плен до ста сорока, которых солдаты из сожаления пощадили, как уже оставшихся без всякой защиты и просивших о помиловании. (Но гораздо больше оных число вырезано было или в домах погибло от действия артиллерии и пожара. ) Солдатам досталась добыча довольно богатая, ибо жители селения были главнейшие из разбойников, и без их участия, как ближайших к линии, почти ни одно воровство и грабеж не происходили, большая же часть имущества погибла в пламени. Селение состояло из двухсот домов; 14 сентября разорено до основания.

30 сентября я сам пошел с 6 батальонами и 16 орудиями артиллерии к деревням Качкалыцким, и 2 октября атакована деревня Горячевская, сильнейшая из них. Твердое положение оной местами укреплено было окопами; но чеченцы, будучи выгнаны из них штыками, не могли удержаться в самой деревне, и только производили перестрелку из лесов, ее окружающих. Потеря наша была ничтожная.

Через день войска приблизились к деревням Ноенберды и Аллаяр‑ аул. Из первой выгнаны чеченцы сильною канонадою, последняя была ими оставлена, потому что легко могла быть окруженною. Обе разорены совершенно. При возвратном войск следовании чеченцы показалась из лесов, но перестрелка не продолжалась.

Деревня Хошгельды просила пощады, обещая жить покойно и не делать разбоев. Аксаевские владельцы ручались за жителей оной, и им дана пощада.

Вообще чеченцы защищались без упорности, и ни в одной из деревень не было жен и детей, имущество также было вывезено.

Пример Даданюрта распространил повсюду ужас, и, вероятно, мы нигде уже не найдем женщин и семейств.

В сие самое время генерал‑ майор Сысоев из крепости Грозной, с батальоном 16‑ го егерского полка и Куринским пехотным полком, вступал в Чеченскую землю, через урочище Хан‑ Кале, дабы, согласованным с разных сторон движением, развлекая силы чеченцев, облегчить предприятие против селений Качкалыковских; 5 октября войска возвратились в крепость Внезапную.

Между тем получал я от шамхала Тарковского известия, что брат изменника Аварского хана собирает войска, дабы истребить его; что вся Мехтулинская провинция, забыв потерпенное в прошедшем году наказание, по‑ прежнему повинуется ему.

Акушинцы не только не сдержали обещания смирить его и заставить возвратить захваченные у шамхала деревни, напротив, в тайне ему благоприятствовали, желая уничтожить шамхала, как человека, нам непоколебимо преданного, хотя по наружности показывали они ему приязненное расположение.

Шамхал оставил Тарки, где не мог защищаться против брата Аварского хана, ибо как жители города, так и большей части его владений, готовы были на него обратиться.

Он удалился в небольшой загородный замок и собрал около себя некоторое количество людей приверженных, решившись погибнуть, сопротивляясь. Желал я дать ему помощь, но, по обстоятельствам, не мог того сделать.

Брат хана аварского сделал на него нападение довольно с большими силами, и хотя шамхал защищался отчаянно, но, конечно, должен бы был уступить им, если бы не устрашил их несколько значительный урон, от чего они поспешно разбежались.

Акушинцы заняли земли вольного общества, Гамри‑ Юзен называемого и нам приверженного, где расположившись, часть войск их прервала сообщение мое с отрядом генерал‑ майора князя Мадатова и посылаемые курьеры (верные из татар) проезжали с большой опасностью. В надежде на силы свои и прежние успехи, акушинцы думали понудить нас возвратить уцмею Каракайдацкому его владения, и сей предался им совершенно. К себе русских войск они не ожидали, почитая земли свои огражденными горами непреодолимыми.

В то же самое время на крепостцу Чираг, лежащую на границе, отделяющей Кюринское ханство от Казыкумыцкого, сделали нападение дагестанские народы, соседственные акушинцам. Сии последние не могли не иметь в том участия, и Сурхай‑ Хан Казыкумыцкий, хотя старался уверять, что народы сии перешли через его земли, не прося его на то согласия и когда не имел он о намерении их ни малейшего известия, но весьма ощутительна была его измена, и я приказал принять нужные против коварства его меры, запретив принимать подвластных ему казыкумыхцев во всех наших провинциях, дабы потерею выгод торговли, возродить в них на него неудовольствие.

Небольшой гарнизон крепостцы Чираг отразил нападение, и неприятель рассеялся.

Если бы предприятие сие имело некоторый успех, вероятно, что Казыкумыцкое ханство, Табассаран и с ними соединившись прочие вольные общества, вспомоществуемые сильною партией, которую беглый Ших‑ Али‑ Хан имел в Дербенте, произвели бы беспокойство в Кубинской провинции, где войск чрезвычайно было мало. Я должен бы был обратить туда отряд генерал‑ майора князя Мадатова, которому предстояло другое назначение.

Примечено так же было сомнительное поведение Мустафы, хана Ширванского, который принимал посланных к нему акушинцев старших, с просьбою о помощи против русских, отправить с обнадеживанием и щедрыми подарками. Так же служащая при войсках наших, набранная в ханстве его, конница вся почти возвратилась в дома свои, и он не только не присылал других людей, но и ни малейшего не сделал наказания самовольно отлучившимся.

Все сии обстоятельства показывали мне необходимость идти с войском в Дагестан и наказать акушинцев, которые служили твердою опорою всем прочим народам и могущественным своим влиянием их против нас вооружали. Известно было, что удар, им нанесенный, прочие народы, как слабейшие, удержит в страхе и покорности.

В крепости Внезапной ускорены были работы сколько возможно. Жилища для гарнизона, на зимнее время необходимые, устроены, артиллерия для вооружения крепости доставлена. Оставив один батальон в гарнизоне, для охранения оной, 11 ноября выступил я в город Тарки, куда двумя днями прежде отправил часть войск с полковником Верховским. Ему приказано было приуготовить квартиры, ибо некоторое время должен я был остановиться, дабы отряд генерал‑ майора князя Мадатова мог прибыть из Каракайдацкой области.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: