 |
«Уроборос». Ю. Чайковский. Почему лиса рыжая. И. Дуэль. Лед и солнце. Человек, который обрадовался южаку
|
|
|
|
И. Дуэль
Лед и солнце
Человек, который обрадовался южаку
Среди ночи я проснулся от странного звука: что‑ то бухнуло в стену, словно взрывная волна, и прочный, сложенный из толстого бруса двухэтажный дом, общежитие метеостанции, жалобно заскрипел своими деревянными суставами. Стекла в пазах рам заколотились, зазвенели. Пол стал вздрагивать, будто корабельная палуба, когда запускают машину. Я подскочил к окну – за стеклами стояла непроглядная мгла. Сероватый сумрак, который начинает в августе ненадолго разрывать в ночные часы полярный день, перемешался с тучами песка, пыли, мелкой гальки, поднятыми в воздух ветром невероятной силы.
Это был южак, о котором я к тому времени уже много слышал. Ни одна из многочисленных сил стихии, бурно проявляющих себя здесь, в Арктике, на Чукотке, не приносит Певеку столько зла, как этот «ветер местного значения».
Когда задувает с материка, с южных румбов, огромные массы воздуха, подойдя к Певекскому массиву, упираются в хребет, расположенный почти перпендикулярно к направлению их движения. Воздух спрессовывается, плотнеет, а новые его массы все подходят и подходят. Наконец, под воздействием чудовищного давления, воздух начинает подниматься вверх, врывается в расселину, прорезавшую хребет, проскакивает ее, мчится над заливом и затем мощной струей, словно выпущенный из брандспойта, прицельно бьет по узкой косе, на которой выстроились аккуратные разноцветные дома Певека.
Скорость ветра достигает двадцати, тридцати, а то и сорока метров в секунду. Южак работает беспрерывно сутки, двое. А самые продолжительные не утихают по две недели.
В зимнее время этот ветер поднимает огромные массы снега, закручивает чудовищную пургу, и передвижение даже на близкое расстояние становится опасным.
|
|
|
Но и летний южак несет серьезные бедствия: срывает крыши, отрывает суда от причалов, переворачивает портовые краны. При сильных южаках жизнь в городе замирает. А на Чукотке каждый летний день – буквально на вес золота. Многими бедами может обернуться его потеря во время долгой полярной зимы.
Если к этому добавить, что еще накануне прихода южака, а тем более во время его свирепствования люди скверно себя чувствуют – жалуются на головную боль, сонливость, звон в ушах, то станет понятно, почему жители Певека так единодушно ненавидят этот ветер, костерят его на все лады.
Южак, разбудивший меня в четвертом часу первыми своими порывами, больше заснуть не дал: вой, свист, грохот нарастали с каждой минутой. Промаявшись без сна до семи, я встал, пошел к умывальнику и по дороге наткнулся на Купецкого.
Он шел по коридору, размахивая полотенцем. Его разношенные сапоги дробно ударяли в пол, будто выстукивали чечетку. Словом, орлом глядел. В ответ на мое «здрасте» дурашливо раскланялся и тут же, заметив, будто сообщал приятную новость: «А южачок нынче не слабый! », сказал, что сегодня совершенно свободен и может уделить мне хоть весь день.
– В восемь жду в своей резиденции!
Купецкий расшаркался и двинулся дальше, стуча сапогами.
В Певеке я жил уже вторую неделю и все время ждал, когда Купецкий найдет время поговорить со мной, но он то был «не в форме», то чем‑ то озабочен и день за днем откладывал встречу. Мне уже начинало казаться, что рассказывать о своем новом методе прогнозов он просто‑ напросто не намерен. А между тем поначалу именно Валерий Николаевич Купецкий из всех работников Штаба морских операций Восточного района Арктики отнесся ко мне наиболее радушно. И я подумал: уж кто‑ кто, а Купецкий времени на меня не пожалеет.
|
|
|
Получилось наоборот. И начальник штаба Владимир Петрович Жеребятьев, и его заместители, и начальники служб в любой день выкраивали часок для разговора, но Купецкий тянул и тянул.
Между тем для большинства работников штаба период наступил трудный. Навигация была в разгаре. А любое судно, входящее в Восточный район, – их многие десятки – сразу попадает под начало штаба. И каждому из них нужно обеспечить быстрое безаварийное движение в условиях арктических морей, ледокольную проводку, скорейшую разгрузку и погрузку в портах.
Потому для оперативных служб штаба наступили горячие денечки. А научная группа, которую возглавлял Купецкий, жила довольно спокойно. Год по ледовой обстановке выдался легкий, как и обещали гидрометеорологи в своих прогнозах, и потому выходило, что никаких оснований для тревог у Купецкого не было.
Но он постоянно находился в каком‑ то то ли напряжении, то ли удрученном состоянии, имел вид человека, который что‑ то ищет, живет ожиданием.
Я привык видеть Купецкого нахмуренным, взъерошенным, потому в то утро, когда задул южак, его праздничный вид удивил меня: как раз теперь‑ то ситуация вроде бы совсем не давала повода для радостей.
Впрочем, размышлять о перемене его настроения было некогда. Решил: раз уж Валерий Николаевич расщедрился, предлагает мне уделить целый день, непременно этим воспользуюсь. А перед долгим разговором надо основательно подкрепиться. Добраться же до ближайшей закусочной, что находилась всего метрах в пятистах, и вернуться назад теперь, когда дует южак, было совсем не легко.
Южак сразу же поступил со мной довольно сурово. Поначалу я было попытался идти привычным путем – по коробам, которые иссекают весь Певек, как и другие заполярные города и поселки. Они тянутся от дома к дому, пряча под толстыми досками обшивки трубы, несущие тепло и воду, телефонные и электрические кабели. Ведь в активный слой вечной мерзлоты, то и дело оттаивающий, а потом снова замерзающий, коммуникации не спрячешь: искорежит, порвет. Вот и приходится вести их по поверхности земли. Местные жители давно превратили короба в удобный пешеходный путь, позволяющий миновать все мутные водоемы, возникающие в самых неожиданных местах – там, где мерзлоте вздумалось напомнить, что на самом деле она не вечная. И я, следуя примеру певекчан, тоже предпочитал ходить по этим удобным трассам.
|
|
|
Однако в то утро южак просто сдул меня с первого же короба. Пикируя с двухметровой высоты, я каким‑ то чудом удержался на ногах, не плюхнулся плашмя, не разбился, не слетел в лужу. Я прикинул, что в сапогах, в теплой одежде вешу, наверное, с центнер, и проникся особым почтением к ветру, который легко, словно пушинку, перемещает такой груз.
К назначенному Купецким часу я не опоздал, но пришел взмыленный, измотанный, будто пробежал несколько километров. Валерий Николаевич сидел в своем маленьком кабинетике, уютно устроившись за письменным столом, заваленным радиограммами, графиками, чертежами, книгами, и бодро черкал какую‑ то рукопись. Встретил он меня ехиднейшей улыбочкой:
– Ощутили на собственном опыте, что такое Арктика?
Чтобы обрести чувство юмора, мне нужно было по крайней мере отдышаться. Потому я ответил брюзгливо:
– Конечно, в нормальную погоду у вас не было времени поговорить. Вам непременно надо было дождаться южака.
И тут он, хмыкнув, сказал мне:
– Вы, наверное, сами не представляете, сколь верна ваша догадка.
– Верна? – переспросил я. – Что‑ то не понимаю.
– Потерпите – позднее объясню. А пока раздевайтесь, садитесь. Прошу немного подождать. Сейчас освобожусь.
Когда он наконец оторвался от рукописи, я спросил:
– Что, новую статью готовите?
– Готовлю, – он снова улыбнулся, – только не статью, и совсем не новую.
– Еще одна загадка? – сказал я как можно спокойнее, хотя его манера – ставить собеседника в дурацкое положение – начинала раздражать.
– Да что вы! Ничего загадочного. Все очень просто. Я готовлю к печати материалы экспедиции Вилькицкого.
– Той самой, знаменитой, начала века?
– Той самой.
– Но разве они не напечатаны?
– Представьте себе – нет, – и он привел длинную цитату из Отто Юльевича Шмидта о недальновидных руководителях, которые любят организовывать (и тем паче – возглавлять) эффектные, дорогие и бессмысленные экспедиции, но не научились по‑ настоящему использовать труды своих предшественников, полные ценнейших сведений об Арктике.
|
|
|
Купецкий объяснил, что экспедиции Вилькицкого не повезло: она вернулась в годы первой мировой войны, потом наступила революция – было не до публикации трудов. Потом о них забыли. А когда вспомнили, то «иным мудрецам, думающим, что история началась с их вхождения в жизнь», материалы показались устаревшими.
– Но все же больше шестидесяти лет прошло, – возразил я. – Может, действительно, ценность их теперь не так велика?
– Ах и вы туда же! – возмутился Купецкий. – Ну уж нет, не согласен. Велика ценность! У нас совсем мало давних, исторических сведений об Арктике. Сколько мы планомерно изучаем Север? Всего лет пятьдесят. Думаете, за такой короткий срок природа способна продемонстрировать весь калейдоскоп своих капризов? Слышите небось по радио: в такой‑ то день подобной погоды не было уже пятьдесят лет, сто, двести? Наводит это на какие‑ нибудь мысли?
– Наводит!
– Ну вот то‑ то же! – подхватил Купецкий и, разделавшись с одной темой, без паузы перешел к другой: – Вообще, если вы хотите понять, в чем состоит наша работа, работа гидрометеорологов, прогнозистов, запомните одну фразу: мы ищем хоть что‑ нибудь на фоне ничего. Это не кокетство. Это так и есть.
Купецкий заговорил о специфическом положении руководителя научной группы штаба. Конечно, не один он составляет ледовый прогноз. Этим заняты четыре арктических управления гидрометеослужбы: Амдермское, Диксонское, Тиксинское, Певекское, районные бюро погоды, полярные станции, обсерватории, радиоцентры, ледоколы, вертолеты, самолеты и даже искусственные спутники. А головная организация, ответственная за методическое обеспечение полярного мореплавания, – Арктический и Антарктический научно‑ исследовательский институт, в котором сам Купецкий работает научным сотрудником отдела ледовых прогнозов.
Но как только начинается навигация, руководитель группы оказывается главным представителем науки в своей половине Арктики. И все «провиры» (от слова «провираться») в прогнозах – кто бы их ни допустил: коллеги по институту, его помощники или действительно он сам, – все равно будут восприниматься как его ошибки. Все претензии, негодование – на его голову.
А между тем любой прогнозист заранее знает, что ошибок ему не избежать. Ведь свои представления о будущем развитии процессов в атмосфере и гидросфере он может строить лишь на тех природных закономерностях, которые уже сегодня известны науке. Однако нынешние знания еще во многих разделах неточны, приблизительны.
|
|
|
Из‑ за этого иные коллеги, занятые «чистой наукой» (Купецкий почему‑ то назвал их «аналитиками»), считают, что пока всерьез заниматься прогнозным делом невозможно, и смотрят на прогнозистов как на самоуверенных дилетантов, которых и учеными, по их мнению, не назовешь.
А практики, уверенные во всесилии науки, нажимают. Им высокие материи ни к чему. Им нужен точный прогноз. И ошибку они за счет каких‑ то там объективных обстоятельств не спишут, а попросту посчитают, что слабый попался начальник научно‑ оперативной группы – не тянет.
Вот так и живет человек – между Сциллой и Харибдой.
Но все же не одни горести ему выпадают. Уж если прогноз оправдывается раз за разом – тут ты на коне. Значит, основная прогнозная гипотеза выбрана верно, да к тому же интуиция не подвела. Ибо прогноз до сих пор остается не чистым ремеслом, но искусством.
Потому‑ то его не построишь, если сидишь далеко в уютном кабинете, – пусть даже необходимая информация будет выдаваться тебе щедрым потоком. Цифры, схемы, графики – это еще далеко не все. Нужно самому видеть льды, ощущать на себе ветер, пургу, – словом, прогнозисту необходимо «находиться внутри явления, чувствовать его боками» – самому ходить на судах, говорить с опытными ледовыми капитанами, изучать приметы погоды северных народов, летать на самолете, работать в Штабе морских операций, обедать за одним столом с его сотрудниками, жить с ними одними интересами и даже «собственной шкурой чувствовать заботы каждого капитана, пришедшего в Арктику».
Он излагал свои мысли неторопливо, спокойно, четко. Чувствовалось, что все они отдуманы до последней детали. И лишь одно, казалось мне, не вяжется в его суждениях: как он мог – при таких‑ то взглядах – обрадоваться южаку.
Когда в речи его наступила пауза, я поспешил спросить об этом.
– Тут нет противоречия! – с ходу возразил Купецкий.
– Но ведь стихийное бедствие! В порту простаивают суда, остановились стройки. Не вышли в дальние рейсы машины…
– Все верно. А дальше будет еще хуже. Произойдет резкое падение уровня воды в устье Колымы, и суда застрянут, кто с морской стороны, кто с речной. И еще будут сильные штормы на мысе Шмидта. А там рейдовая разгрузка. Значит, дней на пять работы остановятся.
– Так что же здесь хорошего?
– Ничего. Один вред. Но остановить все эти процессы все равно невозможно. Зато вот что важно – мы их предсказали еще в январе. Весь этот набор в его последовательности: южак, падение уровня на Колыме, шторм на Шмидте. Написали – в третьей декаде августа они будут. Но время шло. Уже двадцать восьмое, а их все нет. Я, конечно, нервничал, перепроверял данные. Ни о чем другом ни говорить, ни думать не мог. Летал в ледовую разведку, смотрел, сопоставлял. Прогноз верный, а южака все нет. И вот сегодня, двадцать девятого, он наконец задул – первый вестник этой цепочки. Значит, все правильно. Тенденция уловлена точно. И что главное? Главное – еще с месяц трасса будет чистой ото льда. Словом, я контролирую ситуацию, предвижу ее. А именно этого от меня и ждут. И меня радует, – конечно, не сам южак, а то, что в данный момент я оправдываю надежды, которые на меня возлагаются.
|
|
|
