 |
Э. Андроникашвили. Из воспоминаний о гелии‑ІІ. 1. Осталось уговорить Капицу
|
|
|
|
Э. Андроникашвили
Из воспоминаний о гелии‑ ІІ
Посвящается Ираклию Луарсабовичу и Вивиане Абелевне Андрониковым
1. Осталось уговорить Капицу
– Что это ты сам не свой? – тотчас же, как только я вошел в квартиру брата, спросили меня в один голос Ираклий и Вива. Вива – жена Ираклия. Хотя мы с ней однолетки, она всегда говорит со мной или тоном обеспокоенным, или тоном успокаивающим. Надо полагать, что в те годы я давал повод к такому обращению. Обычно она справлялась с моими несолидностями сама, но в крайних случаях ей приходилось апеллировать к Ираклию. Не потому, что он был старше меня на два года, – какая глупость! Я всегда считал себя старше его и одно время даже убедил в этом окружающих. Просто им вдвоем было легче сперва меня подавить, а потом уговорить.
Вообще‑ то меня не так легко уговорить, когда я этого не хочу. Они просто не знали, что это им удавалось, только если я сам хотел, чтобы меня уговорили, что поступаю не почти правильно, а совершенно правильно, что делаю не просто хорошо, а очень хорошо. Откровенно говоря, я и на этот раз ждал, что меня уговорят.
Ну вот:
– …Что это ты сам не свой?
– Да так просто, – отвечаю, напуская на себя еще более «не свой» вид.
– Что просто?
– Да… Шальников уговаривает меня попросить Капицу, чтобы он принял меня в Институт физпроблем.
– Какое счастье! – воскликнула Вива.
– Навсегда? – спросил Ираклий, сперва крикнув жене: «Да погоди ты со своим счастьем! »
– Нет, не навсегда. На год‑ полтора. Пока не выполню какого‑ нибудь интересного исследования. У них так там практикуется. Иногда.
– А ты что? – спросили они хором, как это часто бывает у супругов, привыкших реагировать одинаково на одни и те же раздражители.
|
|
|
– Отказался, – сказал я важно. – Во‑ первых, Шальников заявил, что ему плевать на мою кафедру в Тбилиси и на лабораторию тоже. Одного этого уже достаточно для того, чтобы отказаться.
– Ну, так ты докажешь ему в другой раз, что твоя кафедра такая замечательная, – сказал Ираклий и, взяв портфель, направился к выходу. – Вивочка, вправь ему мозги. Я буду дома в восемь.
На этот раз Виве пришлось уговаривать меня особенно долго – я выстроил крепость из контраргументов.
В самом деле, я организовал в Тбилисском университете кафедру экспериментальной физики. И еще неизвестно, справлюсь ли у Капицы с работой и не приведет ли меня эта затея к полному краху. За мое отсутствие кафедра попадет в другие руки и, по всей вероятности, развалится. И вообще я не собираюсь навсегда оставаться в Москве, а если уеду на время из Тбилиси, то потом придется вернуться к разбитому корыту.
И у меня в лаборатории за пять лет работы собрался богатый инструмент, без которого невозможно экспериментировать, – молотки, напильники, плоскогубцы и даже кусачки. Все это, конечно, растащат.
И со мной работают преданные люди: Иван Иванович, Бедный Датка, просто Датико – всех не перечесть. Каков я буду, если брошу их на произвол судьбы!
…Но Вива как дважды два четыре доказала, что мои товарищи только выиграют, если через год‑ полтора руководитель вернется к ним с небывало выросшим авторитетом, в чем она не сомневается.
Что без собственной кафедры прожить можно, а без хорошей школы никак нельзя.
Что кафедра, наверное, и впрямь, как говорит Шальников, не так уже хороша, – хоть она в этом вопросе и не специалист, – но откуда же ей, кафедре, быть уж такой хорошей, если потеря нескольких молотков и напильников может ввергнуть ее в небытие?
И наконец, она, Вива, мне гарантирует, что купит на свои деньги все молотки и кусачки, какие будут утрачены за время моего отсутствия.
|
|
|
К приходу Ираклия я был разбит наголову, и брат понадобился лишь для того, чтобы решить: возьмет меня Капица или нет. Как раз об этом мы с Вивой поспорить забыли.
Я, конечно, стал доказывать, что не возьмет. Ираклий говорил, что, может быть, и возьмет, во всяком случае лично он не видит, почему бы и не взять. Вива была абсолютно уверена, что возьмет.
Наутро позвонили Шальникову. Он сказал – как всегда, скороговоркой, – что уже просил записать меня на прием, но что в остальном он умывает руки, поскольку Капица органически не переносит никаких советов насчет настоящих или будущих сотрудников.
…В огромном кабинете, обшитом деревянными панелями, за огромным столом сидел мужчина лет сорока пяти, широкий в плечах. Рот его был напряжен, углы губ опущены, в особенности левый, в котором он держал миниатюрную трубку. Трубочка все время гасла, и ее поминутно приходилось раскуривать.
Но его глаза совершенно не вязались с напряженной нижней частью лица. Светло‑ голубые, почти бесцветные, они рассеянно блуждали в пространстве, и, даже когда они останавливались на собеседнике, казалось, что Капица их сфокусировал за стоящим перед ним человеком.
Грузно поднявшись, Капица обошел стол, подтянул молнию на коричневой замшевой куртке, равнодушно и некрепко пожал мою руку и снова сел в свое кресло. Бросалось в глаза, что он довольно массивен и что торс его, отнюдь не сутулый, наклонен вперед относительно нижней части тела.
Прошло немало времени, прежде чем он решился прочесть вслух, по складам и неправильно, мое имя и отчество.
– Вы грузин?
– Да, грузин.
– Вы живете в Тиблиси? (Он именно так и сказал «Тиблиси». )
– Так точно. Я живу там вот уже пять лет после того, как года два поработал в Москве.
– Сколько вам лет?.. Двадцать девять?.. Где учились?.. В Ленинградском политехническом институте?.. – рассеянно повторял он мои ответы с интонацией, ниспадающей к концу фразы. – А у меня в родстве тоже были грузины – Чухчувадзе, – произнес Капица, глядя сквозь меня. – Они тоже были родом из Тиблиси. Мой дед генерал Стебницкий долго работал в Тиблиси начальником картографического управления.
|
|
|
– Да, Чавчавадзе – это очень знаменитая наша фамилия. Жена Грибоедова, между прочим, была из семьи Чавчавадзе.
– Вы правы, – сказал Капица, не принимая моей поправки, – Чухчувадзе – это очень известная у вас фамилия. Мы очень были всегда близки с Завриевыми, которые приходятся мне троюродными братьями. Вы их знавали?
– Безусловно. Я знаю Кирьяка Самсоновича и Давида Христофоровича Завриевых, но, по правде говоря, не знал, что они родственники Чавчавадзевым.
– Да, я тоже не знал… – процедил Петр Леонидович, намереваясь, по‑ видимому, отказаться от своего родства с грузинами, раз он был в родстве с армянами, которые вовсе не родственники Чавчавадзе. – Ну, лучше расскажите о себе. Вы, значит, заведуете в Тиблисском университете кафедрой?..
И он снова раскурил свою трубку, перешедшую впоследствии в мое владение. Левая его рука нащупала и подергала замок молнии на куртке. Правая прихлопнула волосы, идущие к правому уху от пробора над левым ухом.
– Ну что ж, – сказал Капица, выслушав ответы на все вопросы, – я лично не против того, чтобы вы поработали у меня в институте, хотя, по правде говоря, ко мне очень многие просятся… Вы, видно, активный человек: в двадцать семь лет в таких трудных условиях организовать кафедру, да еще руководить ею… Сколько вам было, когда защитились? Двадцать пять… Ну так вот! Я сам никогда не беру на себя единоличное решение вопроса – взять или не взять сотрудника. Это должен решить коллектив ученых моего института. Правда, вы будете не сотрудником, а прикомандированным, но правила у меня одни и те же. Я придаю очень большое значение тому, чтобы в моих лабораториях работали способные молодые люди из других институтов… Я считаю, что, возвращаясь к себе, они разнесут культуру физического эксперимента во все города Союза. Это куда полезнее, чем иметь один большой институт, который будет забирать себе навсегда самых талантливых…
Впоследствии мне начало казаться, что это не единственно возможное решение. Абрам Федорович Иоффе, например, расселял по огромной стране хорошо укомплектованные полноценные коллективы, которые он постоянно поддерживал из центра. Так были организованы институты в Харькове, в Томске, в Свердловске, в Днепропетровске. А что одиночки? Одиночка может легко растерять все благоприобретенное даже в лучшем из институтов, если после возвращения к себе он снова попадет в условия рутины и непонимания истинных задач науки…
|
|
|
– Кстати, – продолжал Капица, – мой учитель лорд Рёзерфорд поступал точно таким же образом: у него было всегда человек тридцать молодых способных учеников, которых он потом отпускал в другие университеты, оставляя у себя только самых талантливых… Так давайте условимся: вы делаете в ближайшую среду доклад на моем семинаре, и уж после доклада решим – оставаться вам или нет. Расскажите нам одну из ваших работ, а мы посмотрим. А пока ознакомьтесь с моими лабораториями. Я скажу кому‑ нибудь, чтобы вам показали.
– Благодарю вас, Петр Леонидович, мне их уже показали мои друзья.
– А вы знакомы с кем‑ нибудь из моих сотрудников?
– Как же, Александр Иосифович Шальников был некоторое время даже деканом моего факультета в Политехническом.
– Вот как?! Я ведь тоже учился в Ленинграде в Политехническом… Ну, как вам понравился мой институт?.. Рад был с вами познакомиться. До свидания. Все решится в среду.
Я выпятился из кабинета академика Капицы, директора Института физических проблем (ух, какое название! ), бывшего директора лаборатории в Кембридже (кстати, ведь она, кажется, была построена специально для него), члена лондонского Королевского общества, ученика самого Резерфорда! И тут мне стало совсем не по себе.
И было не по себе все дни до среды.
|
|
|
