 |
6. Святая святых
|
|
|
|
Лаборатория Капицы, в которой он проводил опыты с жидким гелием, помещалась в подвале против той комнаты, где я шумел и гремел. По вторникам и пятницам греметь не полагалось – в 9. 00 в лабораторию спускался лаборант Капицы Сережа Филимонов и приступал к подготовке очередного эксперимента.
Звонок по внутреннему телефону сверху от Яковлева: «Несите прибор». Звонок снизу от Сережи: «Все готово, Петр Леонидович». И через пять минут Капица сбегал вниз по лестнице, и ему иногда не удавалось даже вырваться на полчаса пообедать. Часов в семь вечера Капица покидал лабораторию. Вид – задумчивый. В руках журнал экспериментов и логарифмическая линейка.
Пока длился опыт, в комнату, в которой работал Капица, никто никогда не входил.
…Спускаясь с лестницы в подвал, обдумываю ситуацию. У моего соседа тоже была авария, но он потерял меньше гелия. Кроме того, осколком стекла ему проткнуло радужную оболочку. Это, наверное, его и спасло…
Возглас «войдите» вернул меня к действительности. Я даже не заметил, что успел постучать в дверь и продолжал свои размышления на пороге святая святых.
Быстро повернув ручку, вхожу. Темнота слепит. По лаборатории двигаются тени двух людей, и скорее по интуиции я обращаюсь именно к Капице, а не к Сереже.
– А разве вы не знаете, что входить сюда, пока я экспериментирую, нельзя? Вы мне помешали, – очень и очень грозно отвечает Капица на мое робкое «Здрасте, Петр Леонидович».
– Я не мог не прийти к вам, у меня случилось несчастье.
– Какое еще несчастье?
– Взорвался дьюар и…
– Опять взорвался дьюар?!
– Нет, не в том дело. Дело в том, что я потерял полтора кубометра гелия.
– Это уже хуже, – сказал Капица, явно расстроившись. – Ведь у нас осталось всего шесть кубометров газа из того, что я тогда привез из Англии. С тех пор мы не получили ни литра. Гелий – редкий газ, и он нужен им самим. Они отказались продавать его нам. («Они» – это англичане. )
|
|
|
– Я очень извиняюсь перед вами, Петр Леонидович, но на этот раз я, кажется, не виноват.
– А кто же виноват‑ то?
– Вы знаете, Петр Леонидович, дьюар пел, и никто не мог объяснить, в чем тут дело. Я только прикоснулся к трубке, и сразу…
– Да, это вы правы. На этот раз вы правда не виноваты. Я тоже встречался с этим загадочным явлением. Надо будет как‑ нибудь поставить специальные эксперименты, чтобы выяснить, в чем дело.
И сказал на прощание (это я точно запомнил): «Вы молодец, что пришли сами, благодарю вас».
На верхней площадке лестницы и в коридоре, куда она вела, собрались не только ученые, но и технический персонал.
– Когда уезжаете? – спросил Шальников.
– Представьте себе, не уезжаю!
– А что он вам сказал? – вмешался Бриллиантов.
– Он очень расстроился и сказал, что это явление надо изучить.
– Какое явление, как бить дьюары?
– Нет, не как бить, а почему они поют.
– Что это с ним сегодня? – сказал кто‑ то, недовольный тем, что предсказания не сбылись и ничего интересного не получилось.
– А что он все‑ таки там делает? – начали расспрашивать меня товарищи.
– Мне было не до разглядывания экспериментальной установки, – объяснил я.
– Ну, вы, видно, и впрямь струхнули, если не поинтересовались. Я бы на вашем месте обязательно рассмотрел.
– Постучите и войдите, – посоветовал кто‑ то.
– В другой раз так и сделаю.
Чем занимается Капица в своей лаборатории, никто из нас не знал. Было ясно одно – он пытается разгадать парадокс с двумя вязкостями жидкого гелия. Но как?
Через несколько недель ко мне в комнату постучал Сережа Филимонов.
– Петр Леонидович просит вас к себе.
|
|
|
Почти во мраке сидел он молча перед шкалой, по которой бегал световой зайчик от зеркальца, отражавшего луч, идущий от осветителя. Блики на серебряных цилиндрических поверхностях дьюаров, мерный стук форвакуумных насосов, откачивающих пары жидкого гелия, запах разогревшегося минерального масла. Все привычно, все обыкновенно. Необыкновенно только напряженное молчание экспериментатора.
– Ах, вы уже здесь? – наконец замечает мое присутствие Капица. – Вот видите бульбочку с капилляром внутри дьюара? Она заполнена гелием‑ II, как и весь дьюар. В ней намотан небольшой нагреватель из константановой проволоки. Когда я его включаю, подвешенное против нагревателя стеклянное крылышко отклоняется и зайчик от зеркальца бежит по шкале. Значит, из капилляра бьет струя. Можете это как‑ нибудь себе объяснить?
– Нет, по правде говоря, не могу. Ведь это просто чудо какое‑ то!
– Чудо не чудо, но интересное явление.
– А вы, Петр Леонидович, наверное, знаете, в чем дело?
– Догадываюсь, но говорить об этом рано. Надо еще повозиться, поэкспериментировать, посмотреть, как это явление выглядит в других условиях.
После работы меня обступили товарищи.
– Вам Пэ‑ Эл что‑ то показывал, говорят?
– Показывал.
– Ну что же он там делает?
– Сам не пойму: из маленькой бульбочки бьет струя беспрерывно, а бульбочка не пустеет.
– Бросьте, так не бывает.
– Ну, не бывает так не бывает…
– Говорят, Ландау знает, в чем там дело.
– Откуда ты это взял?
– Его Капица недавно вызывал к себе и очень долго консультировался.
– Это еще ничего не значит.
– Нет, значит!
– Ну так подите и спросите Дау, в чем дело.
– Да я спрашивал, он не говорит.
– Не говорит потому, что не знает.
– Нет, знает.
И так долго.
Однажды прохожу мимо лаборатории Капицы. Дверь открыта, изнутри доносятся голоса, хотя среди них голосов Капицы и Филимонова не слышно – видимо, ушли уже. Заглянуть? Заглянул.
Кое‑ кто из пятерки экспериментаторов рассматривает приборы, с помощью которых Капица только что изучал гелий‑ II.
Кто нагнулся и заглядывает в дьюар сбоку, через длинный просвет в серебрении, кто сидит на корточках и старается рассмотреть прибор снизу.
– Ничего не понятно. Вроде бы и так, вроде бы и не так, – говорит один.
|
|
|
– Ничего не понятно, – соглашается другой. – Видно, вязкость он и не думает больше измерять.
Я тоже приник к просвету, специально оставляемому в серебрении дьюара, и тоже старался разглядеть конструкцию прибора, помещенного внутри. Как и всем, мне было ничего не понятно…
– Хотите, покажу интересную вещь? – бросает в другой раз на ходу Капица мне и кому‑ то из моих товарищей. Сам он быстрой походкой идет через магнитный зал, сворачивает в коридор, спускается вниз, в подвал. Мы за ним – вприпрыжку.
– Загляните в дьюар! Сережа, сфокусируйте луч на черном колечке.
Мы по очереди прильнули к дьюару. На тонкой игле насажен двустенный стеклянный наперсток. Межстенное пространство с помощью тонких изогнутых трубочек соединяется с гелиевой массой, залитой в дьюар. Наперсток опоясывает черная полоса.
– Включите свет! – командует Капица.
Паучок с кривыми лапками начинает вращаться.
– Выключите свет!
Паучок останавливается.
Снова и снова вращается паучок, из его изогнутых ножек бьет невидимая струя, но наперсток не пустеет. Чудо.
– Что можете сказать по этому поводу? – обращается к нам Капица.
– Ну что ж тут скажешь, интереснейшее и необъяснимейшее явление!
– А вы уже знаете, в чем тут дело? – спрашиваю у Капицы.
– Теперь уже знаю.
– В чем же?
– Говорить пока рано, работа ведь еще не полностью закончена.
– Спасибо, Петр Леонидович!
– Ну, ну. Рад, что вам было интересно.
Теперь, пожалуй, следует пояснить, что жидкий гелий, которым мы занимались, единственная субстанция, которая остается жидкой вплоть до абсолютного нуля, тогда как все другие вещества превращаются в твердые тела при гораздо более высоких температурах. Голландский ученый Кеезом установил, что при температуре всего 2, 17° выше абсолютного нуля жидкий гелий резко изменяет свои свойства – например, теплопроводность. Он ввел понятия «жидкий гелий‑ I», то есть более теплый, и «жидкий гелий‑ II», температура которого ниже 2, 17°К, «точки фазового перехода». В 1937 году Капица открыл, что «гелий‑ II» практически не обладает вязкостью при протекании через тончайшие зазоры. Он открыл явление сверхтекучести и с ним – огромную область изысканий.
|
|
|
