 |
Александр Васильев 2 страница
|
|
|
|
Вот какой был этот день. Еле успокоился аэродром.
Но для замполита день не кончился с отбоем: в два часа ночи Вера вышла проверять посты на аэродроме.
Техник Саша Ескина из ночного наряда по охране самолетов, подставив веснушчатое лицо лунному свету, задумчиво смотрела в темноту, туда, где колыхалась от ветра гряда цветов на развалинах. Не заметила, как подошла Тихомирова.
– Товарищ капитан, виновата: цветы нюхала…
– Ну и что же? И нюхай. Не отходи только… – Вера положила руку на худенькое плечо девушки.
– Война, а они пахнут… – вздохнула Саша.
Густой запах (хоть набирай в ладони и пей глотками, словно ключевую воду) стоял над аэродромом. Он перекрывал, поглощал все остальные запахи: бензина, масла, горелого металла, пороха…
Глава 5
О технарях, как ласково называли в полку авиационных техников, замполит думала часто. Физическая нагрузка и моральная ответственность на них лежат огромные. И капитан Тихомирова вместе со всем политсоставом полка старалась чутким отношением, заботой облегчить их тяжелый труд. Ездила в авиакорпус к генералу Василькову, договорилась об обмундировании: ушить, обменять, чтобы удобно работалось да и приятно было, – девушки есть девушки. Сапоги разыскала для маленькой Дробович, и та торжественно выбросила свои потерявшие форму и цвет тапочки. Преобразилась девчонка – откуда‑ то и выправка, и ловкость взялись. Опаздывать перестала.
…Вера пришла к техникам минут за сорок до отбоя. В комнате чисто, большинство кроватей еще заправлено, несколько девушек улеглись, вытянулись устало. Некоторые сидели за столом вокруг коптилки. Зоя Малькова писала письмо, и лицо ее было озарено тихой радостью: так пишут письма домой с войны, когда нормально идет служба, когда не коснулась смерть друга, командира – того, кто рядом. Зоя была далеко мыслями, даже не слышала, как вошла замполит. Катя Полунина что‑ то шила, ловко орудуя иглой. Вере хотелось подольше остаться незамеченной, понаблюдать за девушками, угадать, чье письмо носила в кармане гимнастерки уже несколько дней. Но, прервав коротенькую посиделку, все вскочили, приветствуя вошедшую.
|
|
|
– Не помешала я, девочки?
– Конечно, нет, товарищ капитан. Садитесь, расскажите нам что‑ нибудь о Москве… Мы как раз о Москве говорили, соскучились – ужас! – за всех ответила Катя Полунина.
Катя – комсомолка, очень хороший техник. Замполит присматривалась к ней: по существу, девушка уже коммунист. Того же мнения и Клава Касаткина. Надо поговорить с Катей и всеми техниками о их огромной роли в полку. Тут налицо комплекс: «Летчицы – это да. Они подвиг совершают, а мы, мазюки, возимся день и ночь с мотором, дыры в крыльях латаем. Хотя, конечно, летчикам без нас не обойтись». Замполит уже не раз слышала такое. Что ж, надо работать. Вот с Катюши и следует начать.
Вера устроилась поудобнее на табуретке.
– Я вам самую последнюю московскую новость скажу. Совинформбюро сообщило: в Малом театре прошла премьера пьесы Леонова «Нашествие».
– А? Что я говорила! – Женя Борок даже вскочила. – Я письмо получила от подруги: кинотеатры работают, театры работают! А они мне не верят!
– А пирожные продают в кондитерских? – У Дробович от сладкой этой мысли глаза загорелись.
– Вот пирожных не продают. Всё по карточкам, строго по норме.
«Девочки вы мои, – думала Вера Ивановна, – тяжелейшую мужскую работу несете на плечах, почти без отдыха, а при слове «пирожное» волнуетесь».
– Не слушайте вы ее, товарищ капитан, она у нас просто сластена.
– Уж и помечтать немножко нельзя, – обиделась Дробович. – Я не только про это… Я стихи про Москву сейчас прочту. – Шмыгнула к кровати, достала листочек и с чувством прочла:
|
|
|
Живет Москва, могучей дышит грудью,
Крепки затворы всех ее дверей:
Бьют метко дальнобойные орудья,
Могуч язык зенитных батарей…
Заглянула дневальная в дверь, изобразила лицом какой‑ то смущенно‑ настойчивый знак. Вера поняла: отбой, спать пора. Спускаясь к себе, думала: надо про Москву стенд срочно сделать. Много значит для всех нас великое это имя.
На утренней поверке Вера обратила внимание на безучастное лицо Вали Скачковой. Вспомнила: вчера вечером Валя лежала, отвернувшись к стене, хотя чувствовалось, не спит. И сердце стукнуло: ее письмо.
Была Валя знающим техником, со стажем. Вере рассказывала о ней Клава Касаткина, неутомимый парторг, которая знает о девушках все: недаром же она душа полка. Рассказывала Клава и такую историю про Скачкову.
Под Сталинградом пришлось Валиной эскадрилье работать одно время в составе мужского полка. Парни посмеивались поначалу: «Тоже – механики! » В трудную минуту Валя и Саша Ескина парней этих выручили. Крепко их с тех пор ребята уважать стали: «Девчонки – первый класс механики! Люкс! »
Студентка Московского авиационного института Валя Скачкова пришла в полк, как и все, добровольно. Кто же посмел обидеть такую девушку?
Вечером, когда закончились полеты, к капониру, в который уже поставили самолет, подошла Тихомирова.
– Валя, можно мне поговорить с тобой?
Девушка насторожилась, подтянулась, тревожно сбоку посмотрела на замполита. Будто ждет – сейчас ее окликнут откуда‑ то издалека.
– А что случилось, товарищ капитан?
– Случилось. Ты должна мне помочь разобраться в одной истории.
Она нарочно это сказала: «Должна помочь…» Увидела, как что‑ то расслабилось, отпустило в девушке. Валя сорвала травинку, задумчиво прикусила ее.
– Чем же я могу помочь?
– Понимаешь, Валя, я нашла письмо – смятое, кинутое.
Валя отбросила травинку и сказала порывисто:
– Хорошо, что оно к вам попало… – На бледном лице выступил нежный румянец, засияли глаза. – Я места себе не находила, да только не из‑ за себя, боялась, вдруг кто из девчат письмо нашел, прочитал… Несправедливое оно, обидное, слабый и плохой человек его писал. А они, девушки наши, они – замечательные! Боялась я, что он их обидит. Я‑ то сильная, снесла его несправедливые слова – слишком хорошо знаю этого парня. А они – не знают!
|
|
|
Валя говорила быстро‑ быстро, видно, натерпелось в молчании ее сердце, слезы блестели в прекрасных серых глазах, и такая злость закипела в душе у замполита, что, попадись он ей сейчас, излупила бы.
– Выбрось ты его из головы и забудь. – Волнуясь, тоже сорвала травинку, ощутила губами терпкий вкус сока.
– Я уже выбросила. Отвечать ему не стану: хорошие мысли не для такого умишка. Пусть до Победы сидит в тылу. Одно только обидно: как он мог на фронт такое письмо написать! А любовь… растаяла сразу, как иней на плоскости моего истребителя утром ранней весною. И Валя улыбнулась сквозь слезы.
Они шли по краю аэродрома. Вера Ивановна обнимала Валю за плечи и думала: прекрасна душа русской, советской девушки, если в минуту крушения первой любви, среди смерти, пороха, жестокости и усталости, не о себе думает она, а о том, что предавший любовь парень мог обидеть тех, с кем она одолевает войну…
Глава 6
Замполит сидит, склонив усталую голову над сообщением Совинформбюро. Ночь. Коротким – всего в два‑ три часа – сном забылся аэродром. Лишь застыли в боевой готовности на старте дежурные истребители: зорко следят за небом глаза дежурных.
Решающее настало время. Для полка, для фронта, для страны, для всего мира. Враг сосредоточил под Курском мощные ударные группировки. Но силы Центрального и Воронежского фронтов Советской Армии им не уступали.
586‑ й истребительный авиаполк входит в состав 101‑ й истребительной авиадивизии. Полку поручено прикрывать переброску наземных войск Степного фронта по железным, шоссейным и грунтовым дорогам на участках Графская – Воронеж – Касторное, Воронеж – Масловка – Лиски. Каждый день вылетают летчицы и на сопровождение особо важных самолетов, идущих к линии фронта.
По пять, а то и семь боевых вылетов в сутки делают летчицы. Каждый боевой вылет – напряжение всех сил. Когда самолет садится на аэродром, лицо летчицы кажется измученным. А неугомонные техники с неизменными своими, охраняемыми, как драгоценность, инструментальными сумками – уже у самолета. Заправляют бензином баки, перехватывая друг у друга БЗ, дотошно осматривают каждую деталь в машине. Катят, согнувшись в три погибели, баллон со сжатым воздухом – под семьдесят килограммов в нем!
|
|
|
Быстро пополняется боевой комплект, хотя это и не просто: пушка, например, сорок пять килограммов весит! Только силачка Соня Тишурова может с ней управляться одна, без подмоги.
Вслед за вооружениями радистки проверяют связь: «Как слышите? Как слышите меня? » И вот уже снова зеленая ракета в воздухе, словно и не было смертельной усталости, летчица – за штурвалом.
Тихомирова – опытный партийный работник – понимает, как важна сейчас политическая работа в полку. Ведь боевой дух ничуть не менее важен, чем военная выучка…
Политработники полка и эскадрилий находились в самой гуще боевой жизни. На коротких, по‑ военному четких партийных и комсомольских собраниях обсуждались вопросы работы в новых условиях, говорилось о взаимовыручке, о готовности экипажей, роли коммунистов и комсомольцев на старте.
Замполит Тихомирова, парторг Касаткина, комсорг Крюкова почти не спали в эти дни: на старте, в общежитии, у самолетов их видели сутками напролет, о настроении каждого бойца они знали всё.
Трудно девушкам. К напряжению физических сил примешивается у многих и душевная боль: потеря близких, отсутствие известий об оставшихся в оккупации. И наряду с многими боевыми обязанностями не менее важным считает замполит внимание к душевному состоянию однополчанок – готовность сразу приходить на помощь, когда это требуется. Очень помогают агитаторы в минуты передышек перед вылетами. Есть общая, страшная беда, и, только свалив эту беду с плеч народа советского – разгромив фашизм в его логове, – можно будет пожаловаться и на личное горе…
Опытным, зрелым сердцем партийного работника чувствовала Вера Ивановна в тяжелые эти дни, что незаметно, исподволь зреет, закаляется в полку замечательное качество – дружба.
Большую работу вели агитаторы в эскадрильях: летчицы Оля Шахова, Маша Батракова, адъютант эскадрильи Инна Калиновская рассказывали о событиях на фронтах, о подробностях воздушных побед летчиков 2‑ й и 16‑ й воздушных армий, о героизме солдат и офицеров, об успехе летчиц звена Ирины Ольковой, только‑ только сбивших фашиста, и о том, как отлично летчицы во главе с Агнией Полянцевой сопроводили к линии фронта самолет с членами военного совета…
|
|
|
Но ведь и тут не само собой все сложилось, хотя бы с неугомонной Машенькой Батраковой.
Тоненькая кареглазая Машенька тяжело переживала беду: остались в оккупированном Красноармейске отец и сестренка. Однажды после отбоя капитан Касаткина долго ходила с Машей, обняв ее за худенькие плечи.
– Нельзя замыкаться, Маша. Раскрой сердце и пореви, а то запечется в нем беда. И потом, расскажу тебе о моем правиле: пока точно уж не случилось горе, не позволяю себе в него поверить. Заранее нельзя страдать – не хватит нервов. Согласна?
Маша, судорожно вздохнув, ничего не ответила.
– Давай так решим. – Клавдия пристально смотрела на Машу. – Ненавидишь фашистов, так надо боль души направить против них, жечь их этой болью, мстить им. Права я?
– Права. – Маша вскинула глаза. – Научи.
Так стала Маша Батракова агитатором эскадрильи.
…Июнь 1943 года. Армады фашистских самолетов рвутся к Курску. Две советские воздушные армии и истребительная дивизия ПВО отразили сильнейший массированный налет врага. Сто четыре самолета противника были сбиты в воздушных боях, сорок один самолет – зенитной артиллерией.
И рядом с летчиками из мужских полков неслись в «яках» недавние курсантки аэроклубов…
– Столько наших истребителей поднялось в небо, что трудно было разглядеть, кто с тобой рядом. А вражеская авиация делала один заход за другим – не прерываясь, шли бои, ох и жарко было! – Агния Полянцева вскидывает пушистые ровненькие брови, проводит ладонью по чистому лбу и вдруг улыбается счастливо: – Товарищ капитан! А ведь наши‑ то соседи так и не догадались, что с ними рядом девушки сражались за Родину… Значит, на равных!
Наверное, просто очень устала сегодня Вера Ивановна, если снова приходит к ней мысль, которая гнетет начиная еще с Москвы, а тогда, при назначении в истребительный полк, ударила сразу, как пуля: «Проклятая, давным‑ давно случившаяся авария…» Строго‑ настрого запретили врачи полеты на истребителе. На У‑ 2 она летает. И все же ей больно сейчас.
«Надо собраться с мыслями, – приказывает себе Вера. – Спать сегодня некогда – завтра заседание парткомиссии фронта». И до первых лучей солнца, до первого жавороночного звонкого пения не спит замполит полка, а теперь и член партийной комиссии Западного фронта ПВО, думает…
Снова видит Вера прекрасные лица летчиц: Раи Сурначевской, Вали Лисицыной, Ольги Ямщиковой, Раи Беляевой, Агнии Полянцевой, Вали Гвоздиковой, Зои Пожидаевой, Тамары Памятных, Оли Шаховой, Гали Бурдиной. Почти все летчицы полка истоки своего героизма почерпнули в аэроклубах Общества содействия обороне, авиационному и химическому строительству – Осоавиахима. Их судьбы схожи.
Из трех женских авиационных полков, формировавшихся в Энгельсе, в истребительный отбирали самых опытных летчиц, девушек с наиболее высокими летными качествами.
Вот хотя бы Валентина Лисицына, сбившая двух фашистов в последнем бою.
…Было это в тридцать восьмом году. Инструктор аэроклуба пришел в московскую школу, где в девятом классе училась Лисицына.
Валя решительно подошла к инструктору, спросила:
– А девчонкам можно поступить в аэроклуб?
– Можно‑ то можно, да только не просто это – стать летчиком.
– Я сильная, – обиделась Валя, – спортом занимаюсь и… очень хочу летать…
Лисицына оказалась способным курсантом: пройдя теоретический и практический курс, после первого же провозного полета‑ проверки она была допущена к самостоятельному вождению самолета. А через год, в тридцать девятом, с отличием окончила аэроклуб.
– Можно я останусь инструктором‑ общественником? – волнуясь, спрашивала она, потому что уже не мыслила своей жизни без авиации.
Ее оставили работать в аэроклубе, а вскоре приняли и в штат аэроклуба Пролетарского района Москвы. Валентина Лисицына была любимым инструктором курсантов: внимательная и терпеливая в полете, она становилась очень требовательной и строгой при разборе выполненного задания. К военному сорок первому сержант Лисицына, опытный и очень способный летчик, имела уже немало самолето‑ вылетов.
Летали девушки на истребителе «Яковлев‑ 1». Экипаж грозной машины в воздухе – один летчик. Один на один с современным сложным самолетом, один на один с врагом. Летчик все должен делать молниеносно. В воздушном бою – сливаться с самолетом, чувствуя работу двигателя, в совершенстве владея техникой пилотирования, иначе не будет точной стрельбы.
А высота? «Як» – истребитель высотный. Тут нужен кислород, там совсем другое пилотирование, увеличиваются радиусы разворотов, при выходе из пикирования происходит резкая потеря высоты. А большие перегрузки, особенно если ведешь бой? А огромные скорости, требующие дополнительного напряжения? Плюс к тому условия: полевые фронтовые аэродромы, как правило, имеющие весьма и весьма ограниченные размеры при взлете и посадке, требуют от летчика особого мастерства.
Но и это еще не все. При тех же слагаемых сложности необходимо быть готовым к маневру, к ночным боям!
Вот какие это удивительные девушки! Вот почему тихо обожают летчиц неутомимые технари и, не соглашаясь со справедливыми уверениями, что сами они – героини, завидуют летчицам светлой и мечтательной девичьей завистью.
Вот почему не могут фашистские асы поверить в то, что валятся горящим ломом на землю их самолеты, сраженные умением и отвагой советских девушек, не так давно переступивших порог аэроклуба со словами:
– А девушек принимаете?
Глава 7
– Девочки, миленькие! – Глаза у Раи Беляевой вспыхивают как звезды. – Оживают города! Все, все будет еще, девочки! Ура, товарищ замполит! Спасибо за прибавку хорошего настроения!
При виде удивительной этой девушки, с самого первого дня их знакомства, у комиссара Веры всегда улучшается настроение. Столько в Рае огня, энергии, воли, радости неосознанной, лучистой, что кажется, она – олицетворение юной всепобеждающей жизни. На четырех обычных девчонок хватило бы Райкиной удали.
Ее все в полку любят, но не из‑ за ровной со всеми ласковости, которая присуща иным славным девчатам и которая сама по себе совсем не плоха в условиях мирных: живет себе женский коллектив, выполняет общую работу, и как приятно видеть всегда милую, ласковую подругу. Говорят в таком случае: наша общая любимица.
Нет, здесь совсем иное. Раю любят за умение дружить всерьез, за кристальную преданность другу без малейших поблажек и скидок.
С Олей Ямщиковой Рая дружила с детства: познакомились они в Вятке, куда Рая приехала из родного городка Зуевки поступать в техникум. А спустя несколько лет они встретились в Ленинграде. Был аэроклуб при заводе «Электросила». Было летное поле, где девчонки проводили свободное время. Учились летать и прыгать с парашютом, потом учили этому других.
Когда жизнь разлучала их, были письма.
«Лелька, – писала Рая, – дадим стране десять тысяч летчиков! Я инструктор‑ парашютист, и я хочу летать. Мои мечты сбылись. И это дает мне такое счастье в жизни! »
Оля училась в академии имени Жуковского, вышла замуж, родила дочку. Следила по газетам за успехами подруги: Рая, инструктор‑ летчик Центрального аэроклуба имени В. П. Чкалова, готовила кадры для авиашкол, участвовала во всех воздушных парадах в Тушине. За отличное выполнение группового пилотажа в женском звене на самолете УТ‑ 1 летом 1939 года Раю Беляеву наградили знаком «За активную оборонную работу».
Она написала Оле, когда одной из первых добровольцем была зачислена в авиационный истребительный:
«Ты ведь уже окончила академию? Приезжай скорей, летчики так нужны здесь! »
Оставив на родных маленькую дочку, Ольга приехала в 586‑ й истребительный в очень трудное для нее время: пришло извещение о гибели мужа. Схватило за сердце страшное слово «похоронка» – слово, извергнутое войной, расползавшееся по судьбам тысяч и тысяч.
Было невыносимо тяжело. И снова Рая пришла на помощь. Отогрела, поддержала, спасла.
И вот тут произошел один случай…
«Ястребки» летают всегда парой: один самолет – ведущий, другой – ведомый. Потерять друг друга в бою нельзя, потому что, пока ведущий бьет по врагу, ведомый, повторяя в точности его действия, прикрывает от возможного нападения. Он – глаза и уши своего командира, его тыл в пекле боя. Потерять друг друга – почти равносильно гибели.
Получилось так, что, вылетев ведомой в первый раз, Оля по неопытности потеряла из виду самолет Раи Беляевой. Потеряла – и всё, и ничего нет удивительного, потому что чрезвычайно трудное и тонкое это дело для первого раза.
Тут бы дать скидку, простить: ведь такая дружба старая, такое горе горькое у подруги; обнять, сказать мягко: «Как же ты, Оленька, так, а? » А было иначе.
– Вы потеряли в бою своего ведущего, а значит, не выполнили боевого задания, – резко и жестко сказала Рая. – Вы окончили военную академию для того, чтобы в первом же бою вас сбил паршивый фашист?
В первую минуту Ольга опешила. «Как? И это – друг детства? » Потом поняла, что такой урок был необходим и долгая их дружба давала Рае право на него. Как этот урок помогал ей потом на протяжении долгих и жестоких фронтовых будней! Сколько раз мысленно говорила она спасибо своей Райке, когда в очередной раз выходила живой из огня благодаря обнаженности ее суровых слов. Для Веры, неугомонного комиссара, которая всю свою жизнь была в гуще наиболее важных для страны событий, а потому привыкла видеть людей в острых, трудных ситуациях, помогающих сразу понять в них главное, эпизод этот в дружбе Беляевой и Ямщиковой значил многое. А сколько было и других, ярких, коротких, как вспышка, эпизодов, дополняющих прекрасный портрет Беляевой!
Они часто беседовали, и потом долго‑ долго думала замполит о Рае. Что за удивительная девушка! Сколького добилась за свою жизнь и сколько еще успеет – напористая, горячая, беспокойная!
Наверное, была Рая похожа на замполита, коль так отзывались ее слова и поступки в сердце Веры, только не думала об этом комиссар.
Вот стоит Рая перед замполитом, улыбается, поблескивают на ее выцветшей добела от солнца и стирки гимнастерке орден Красной Звезды, на руке – золотые часики, именные, от трудящихся города Саратова, к которому не допустила Рая вместе с подругами ни единого фашиста с бомбовым грузом, и гордится, любуется ею замполит…
До войны, еще во время парада в Тушине, приметила Вера по почерку один самолет. Любовалась и думала: «Что же за дивчина с такой уверенной рукой, с таким высоким искусством, артистизмом прямо‑ таки танцует в небе? Надо обязательно познакомиться с ней».
Не собралась. Зато тут, под Воронежем, по замедленной тройной бочке, по петле с бантиком, по двойному перевороту над аэродромом, с каким возвращалась после боевого задания Рая, узнала: «Да ведь это она! Вот и встретились! » Зато и дала же замполит вместе с командиром Райке жару за удаль. Гриднев не раз предупреждал, теперь приказал:
– Запрещаю раз и навсегда фокусы в воздухе! Позднее майор, по‑ отечески улыбаясь, говорил своему замполиту:
– Любой летчик‑ истребитель мужчина позавидовал бы такой технике пилотирования, как у Беляевой. Надо разрешить ей «свободную охоту».
Тогда впервые у Веры Ивановны сжалось сердце: «Уж больно отчаянная Рая». И всякий раз, когда приземлялся самолет Беляевой, отпускало чуть‑ чуть.
Однажды, в самом начале серенького и облачного летнего дня, замполит встретила Раю с кружкой, полной теплого молока. Легкий парок вился над поверхностью кружки. Раины пухлые губы были приоткрыты в улыбке, светлые глаза смеялись. Несла молоко для Ольги Ямщиковой. Вера знала: Рая трогательно заботилась о подруге, стараясь помочь ей оправиться после гибели мужа.
– Через полчаса приступаю к дежурству, товарищ капитан! – звонко сказала Рая.
– Вместе пойдем, я иду на старт. – Вера Ивановна хотела поговорить по дороге с Беляевой, командиром первой эскадрильи, коммунисткой: готовилось партийное собрание.
Они быстро шли к старту и говорили. У тропинки стояла береза. Возле белого ствола, раненного осколком, лежала сбитая высохшая верхушка, а буйная, кудрявая зелень уцелевших ветвей, колеблемая ветром, пела что‑ то задушевное, теплое.
– Больше всех деревьев на свете березу люблю, – сказала вдруг Рая, остановившись на минуту. – Так и кажется: бьется в ней русское сердце. А за этой березой я давно наблюдаю… – Глаза у Раи стали жесткими. – Весной сочился сок из ее раны, словно настоящая кровь… Истекала…
– А ведь жива. И долго жить будет, – ответила Вера Ивановна. – На родной земле стоит – корни глубоко, их осколком не убить. – Неожиданно разволновалась, померещилась ей затаенная печаль в Рае, всегда такой неунывающей. Снова охватила тревога за нее.
…Ракета взлетела, затерялась в низких облаках в половине седьмого. Четверка истребителей, ведомых комэском Беляевой, в ту же секунду вылетела навстречу вражеским самолетам.
Рая ушла в свой сто пятьдесят восьмой вылет.
Вера кинулась к санитарной машине, к связи: как‑ то там, за этой сплошной серой пеленой облаков?
Вскоре послышался гул мотора, и на огромной скорости из‑ за кромки облака вырвался «ястребок». Замполит видела, как летчик пытался вывести самолет, но его неудержимо затягивало в пике. Стремительной молнией промчался он над аэродромом. Там, за аэродромом, пустырь…
Вера бежала вместе с другими, дышать было нечем – задыхалась. Но не от бега. Какая‑ то черная, страшная волна ненависти сдавила горло. Снова, как тогда над Воронежем, от слабых дымков минных разрывов под крылом, остро ощутила дикость, несуразность и неестественность войны. «Рая, Раечка моя, – шептала губами, сразу ставшими сухими, жесткими. – Девочка моя родная», – шептала, как женщина, мать, забыв на миг, что она замполит.
Взяла себя в руки. Когда добежала, увидела глубокую яму, из которой вырывались языки пламени, скользили по консоли левой плоскости, повисшей на центральном лонжероне… Вот и все, что осталось…
Отовсюду бежали люди. Те, что были около ямы, хватали землю, забрасывали пламя. Раздирая в кровь руки, Вера тоже вырывала куски спекшейся земли и бросала, бросала…
Они долго стоят возле дымящейся ямы на пустыре.
Они уже видели смерть. Гибли в бою лучшие из лучших, гибли замечательные девчонки, закадычные их подружки. Не слезы это вызывает, нет, вызывает желание мстить врагу, оборвавшему прекрасную юную жизнь.
– Рая останется с нами в боях, которые ждут впереди, – тихо говорит замполит. И каждая пулеметная очередь, направленная в фашистов, будет направлена и их руками: Раи Беляевой, Леры Хомяковой, Жени Прохоровой, Клавы Нечаевой, Лили Литвяк.
Девушки поднимают головы, резкие складочки на чистых лбах разглаживаются. Все возвращаются на аэродром, к самолетам, а рядом с каждой из них шагает легкой походкой бессмертная Рая Беляева. И так будет всегда, пока они живы. Потом, когда они завоюют Победу, когда минуют годы, рядом с уже седыми женщинами будет все так же легко идти комэск Беляева с волнистой русой косой.
Глава 8
Замполит зашла в общежитие. На кровати лежала Ольга Ямщикова, в открытых, устремленных в потолок глазах застыла мысль: «Я больше не могу, у меня кончились силы». Взгляд был так выразителен, что Вере показалось на миг, будто эта фраза звучит в комнате. Повисла под потолком, и отрываются, падают вниз слова: «Не могу, не могу…»
Вере захотелось подойти к Ольге, схватить ее за плечи, прижать к себе, говорить, говорить ласковые, хорошие слова, но понимала – нельзя.
– Почему ты валяешься в постели, Ольга? – строго спросила она.
– Не могу…
– Можешь. Ты все можешь. И твой муж, и Рая – они вместе со мной сейчас говорят тебе – можешь!
Судорога пробежала по Олиному лицу.
– Застегни воротник, ремень надень, подтянись. Сейчас мы пойдем звонить Ранному мужу. Говорить будешь ты.
«Только так, только так, – сжималось сердце, – клин выбивают клином».
И Ольга поднялась. Медленно застегнула ворот, аккуратно расправила под ремнем гимнастерку.
– Я готова, товарищ капитан.
По дороге на пункт связи Вера сказала:
– Не говори сразу о гибели Раи. Скажи, что она тяжело ранена, что прилететь ему надо немедленно. Он ведь летчик‑ истребитель.
Когда Ольга взяла трубку телефона, лицо ее вдруг стало спокойным.
– Женя, это Ольга, здравствуй. – Голос был ровный, только чуть‑ чуть чужой. – Рая тяжело ранена. Наш аэродром на левом берегу реки Воронеж. – И почти сразу положила трубку. Разъединили?
Нет. Он сказал: «Вылетаю». Ничего не спрашивал. Он очень любит Раю. Любил… – Губы у Ольги задрожали.
Вера усадила ее около себя и крепко обняла. Уткнувшись в колени Веры Ивановны, Ольга расплакалась. Но теперь это были слезы, облегчающие душу, а не те прежние, каменные.
– Вот так‑ то лучше, – тихо приговаривала Вера и гладила, гладила вздрагивающую девичью голову, принимая на себя и Ольгину боль, не имея ни малейшего права выказывать свою.
Поздно ночью писала Вера письмо Петру. Уж так повелось: в дни сильнейших потрясений ей необходимо было с ним говорить. Писала – и видела его лицо.
«…Одной из летчиц сегодня не стало. Раину смерть я переживаю нестерпимо трудно. Говорю тебе одному, но не для того, чтобы пожалел, – чтобы в следующий миг собраться в еще более твердый комок: ненависть к врагу душит. На вечерней поверке, когда о работе эскадрильи за день докладывала уже не Рая, а Тамара Памятных, я видела, как до боли сжали кулаки девушки, как потемнели от ненависти глаза, но страха в глазах не было…
Я сказала тогда: «Своей смертью Рая завещала нам жизнь. Почти неуправляемый самолет она из последних сил направила на пустырь, единственный участок, где не было людей: сзади аэродром, за пустырем – эвакогоспиталь… Понимаете меня, однополчанки? Своей смертью коммунист Беляева доказала, как она любила жизнь».
Кончалась летняя ночь, давно написано письмо, но Вера не спала. Не находила выхода боль не помогло письмо. Далеко Петр, и она не знала, жив ли любимый, уцелел ли в страшном пекле войны…
Вера вышла из комнатки, прошла мимо дневальной, тихо тронув ее за плечо, окунулась в предрассветную синеву. И тут вдалеке, на фоне едва светящегося неба, увидела раненую березку.
Вера подошла к дереву, прижалась к нему воспаленным лбом. Береза была прохладная, чуть влажная от ночного тумана, ветви шептали что‑ то знакомое, родное, успокаивающее душу.
Долго стояла так Вера и, казалось, слышала, как по раненому стволу поднимается, заживляя его, молодой сок, родившийся глубоко, в самом сердце непокоренной, бессмертной русской земли.
Глава 9
В оборонительном сражении на Курской дуге, которое в прах развеяло наступательные планы гитлеровцев, огромная роль принадлежала советской авиации. Уже на исходе третьего дня боев стало ясно: господство в воздухе немцы потеряли, и потеряли навсегда…
|
|
|
