 |
Александр Васильев 3 страница
|
|
|
|
Контрнаступление Советской Армии поддерживали с июльского жаркого неба четыре тысячи триста краснозвездных самолетов!
Силы, казалось, напряжены до предела. Но замполит знала: потребуется больше – смогут. Всего тяжелее переносить потери. И здесь женщинам – более ранимым, более эмоциональным, чем мужчины, – труднее.
Пришли сообщения из авиационного полка, в котором сражались несколько бывших летчиц 586‑ го: героически погибла в бою Катя Буданова…
В полевой сумке капитана Тихомировой бережно хранилась газета «Пионерская правда», привезенная ею из Москвы. Праздничный, первомайский номер.
Перед самым отъездом на фронт Вера прочла напечатанное в «Пионерке» письмо летчика‑ истребителя Екатерины Будановой к пионерам: «…Я вас часто вспоминаю… Я еще училась на летных курсах. Утром летала, а вечером повязывала пионерский галстук и приходила к вам в школу… Я рассказывала вам, как маленькой девочкой решила стать летчицей. Теперь я летчик‑ истребитель. Дралась под Сталинградом и на Южном фронте и сбила шесть вражеских самолетов.
Однажды после выполнения боевого задания возвращалась на свой аэродром. Неожиданно со стороны солнца появились два вражеских самолета и бросились на меня. Приняла бой. Не уступать же фашистам! Недаром изучала технику высшего пилотажа.
Мне удавалось увертываться от преследования врага и в то же время оттягивать самолеты противника к своему аэродрому. Бой длился двадцать пять минут. Наконец один самолет задымил и полетел вниз…
…Дорогие ребята! Когда‑ то вы делились со мной своими мечтами о будущем. Многим из вас предстоит преодолеть немало трудностей. Не бойтесь их. Всего в жизни можно добиться. Будьте только упорны и настойчивы в труде и учебе».
|
|
|
Золотоволосая и ясноглазая, стремительная Катюша… Вера хотела лично передать ей праздничный номер «Пионерки» с письмом. Не довелось… Героической смертью, смертью храбрых погибла Екатерина Буданова. В последнем бою она уничтожила двух фашистов, увеличив счет сбитых самолетов до десяти.
Вера сделала исправление в тексте Катиного письма: вместо «шесть» – «десять». Размашисто написала на листке бумаги: «Не страх, но ненависть к врагу, желание мстить беспощадно за гибель подруг стучат в наших сердцах! »
Девушки столпились перед стендом и долго читали. Потом, не сговариваясь, встали плотным кольцом, прижавшись друг к другу, и тихо, почти шепотом, запели любимую Катину песню. Слова ее звучали как клятва.
…И снова бой в раскаленном небе. Радио приглушенно доносило на КП сдерживаемую ярость слов: «За Катю, за Райку! »
И снова, мысленно кляня свою аэродромную службу, всматривались технари в расплавленную синеву над головами.
Наконец чей‑ то возглас – словно вздох облегчения:
– Иду‑ у‑ ут!
Пара за парой приземляются «яки».
– Нет пары Памятных – Кузнецовой! Томительно, как часы, тянутся минуты. Нескончаемые,
таящие смерть, они гулко отбиваются стуком сердец. Где же летчицы – героическая Тамара Памятных, о которой знает весь фронт, и Машенька Кузнецова, ведомая? В полку две Марии Кузнецовы: высокая, строгая, всегда в белом, как снег, подшлемнике, обрамляющем юное лицо с вздернутым носиком, – Маша; маленькая, нежная, чуткая на земле до чужой беды, а в воздухе, в бою отважная, мастерски, как настоящий ас, владеющая боевым истребителем, – Машенька.
И вот – точка над кромкой высоких облаков. Она быстро увеличивается, приближается, уже видны очертания самолета…
Машенька лихо приземляется, быстро выпрыгивает на дорожку, бежит к командиру.
– Докладываю… – Голос прерывается. – Докладываю: на подходе к аэродрому нас атаковал выскочивший из облаков немецкий истребитель. Командир эскадрильи Памятных сб… сб… – Прозрачные в три ручья слезы так и брызжут из Машенькиных глаз.
|
|
|
Но Гриднев вроде бы и не слышит горького доклада: чутким опытным ухом улавливает другое – приближающийся знакомый гул мотора.
– Иде‑ е‑ ет! – неровный хор голосов – как взрыв.
И только зареванная Машенька все еще растерянно смотрит на улыбающееся лицо командира.
Самолет Памятных горит, объят дымными, струящимися языками, но летчица ведет его уверенно, заходит на посадку, спокойно приземляется. Замполит вместе с другими кидается к противопожарным средствам, хватает баллон, тащит его к самолету.
Жива Тамарка! Краснощекая Томка, уралочка Томка, героиня Тамара Памятных – жива!
В самолете был пробит бензобак, струились нары бензина, фашистский снаряд чудом не попал в голову летчицы; на счастье, Тамара резко повернулась, и снаряд прошил бронеспинку…
Летчице помогают вылезти, отстегивают парашют, она пытается улыбнуться, но как подкошенная падает на траву. Больше не нужны здесь, среди своих, самообладание и поистине стоическая выдержка.
Десятки мелких осколков извлекла полковой врач Раиса Бенгус из тела летчицы.
Вечером, перед самым отбоем, замполит в который уж раз навестила Тамару.
– Спит, – сказала Раиса, – только‑ только уснула. На ней живого места нет, а улыбается вместо жалоб…
«Это и есть то главное, чего никак не могут понять фашисты, то главное, чего никогда не мог учесть ни один враг, посягавший на нашу свободу, – сила духа советского человека, его воля к победе. Вместо одного павшего в бою пойдут на врага десять…» – так думала замполит. Так говорила она, выступая на собрании, посвященном приему в партию, великую партию коммунистов. В дни формирования полка в его составе было тридцать членов ВКП(б). В разгар битвы на огненной Курской дуге их стало семьдесят…
Глава 10
Первый салют в Москве! Слышится знакомый деловитый шум московских улиц: шелест шин по асфальту, разноголосье автомобильных сигналов, всплески разговора, смеха… Вера любила стоять у открытого окна и слушать Москву. Такая далекая, Москва приблизилась сегодня с радостным сообщением Совинформбюро. Словно наяву увидела Вера: взлетают красные, синие, зеленые огни, озаряя по‑ военному суровые улицы. Сквозь пыльные стекла их с Петром комнаты, крест‑ накрест пересеченные бумажными полосками, падает разноцветный отсвет салюта на письменный стол с книжками и тетрадями, на старенькое кресло, в котором очень уютно сидеть, поджав ноги…
|
|
|
– Товарищ капитан! А что, если война кончится неожиданно, как и началась? И наступит мир! – У техника Иры Фаворской от несбыточности, невозможности высказанной вслух мечты глаза расширены, видят что‑ то свое, прежде далекое, а теперь приблизившееся вдруг вплотную…
– Наступит мир, Ира, да только не вдруг… Биться с врагом еще долго придется, чтобы победить. Но вот что я думаю: у каждой человеческой мечты, особенно той, что высказала ты сейчас вслух, есть реальная основа. Смотри, Ира, ведь думала ты о первом салюте в Москве, и это подтолкнуло мечту!
– Конечно, не случайно… Мы дождемся мира. Нет, что это я: мы завоюем мир!
Подошла Галина Бурдина, ладная, строгая.
– Если нашу Галю одеть в шелковое платье… в горошек например, туфельки резные, беленькие – прямо актриса! – продолжала Ира мечтать.
«Такие простые, такие естественные для восемнадцатилетних девушек – и такие несбыточные сегодня желания», – подумала Вера. А вслух сказала:
– Платье – что! – И улыбнулась заговорщически: – Платье любая девушка может сшить или купить в магазине… А вот гимнастерку носят только лучшие, только храбрые, только сильные, как вы.
Она уже знала – через несколько дней в полку будут вручать награды. Прилетит сам командующий Западным фронтом ПВО генерал‑ полковник Громадин.
Замполит не раз встречалась в штабе дивизии с командующим и знает: под внешней суровостью скрывает он глубокое уважение, удивительную нежность к отчаянным девушкам из 586‑ го истребительного…
И вот торжественный день наступил.
В воздух подняты две пары истребителей – встречают самолет командующего. На старте около дежурных «ястребков» выстроен личный состав полка. Взволнованные, с блестящими глазами, похорошевшие и праздничные, девушки не спускают глаз с выцветшего от солнца летнего неба.
|
|
|
На пункте связи возле старта дежурная радистка принимает приветствие командующего, посланное с борта самолета. Замполит слышит, как невидимая Клава Панкратова, одна из встречающих, по рации бойко благодарит генерала Громадина, посылает воздушное приветствие от личного состава полка.
Замер строй. Приземлился, заруливает самолет. Выходит командующий.
– Полк, сми‑ ир‑ но! Командир полка отдает рапорт.
К покрытому красной материей столу, вынесенному прямо на старт, подходят летчики, техники, вооруженцы, связисты. С поблескивающими на солнце наградами они возвращаются на место, и строй переполняется счастливым возбуждением – весь он, кажется, готов запрыгать и заскакать от молодой радости.
Это был очень хороший день!
Ужинали дружной семьей, смеялись, пели. А потом подполковник Гриднев объявил о сюрпризе: соседи – мужской полк истребителей – прислали в подарок девушкам дыни. Дыни были пахучие, с тонкой зеленоватой кожицей, с янтарной мякотью, тающей во рту.
Оживление продолжалось до отбоя – об усталости забыли и думать. Вере пришлось напустить на себя строгость, чтобы заставить девчат идти спать. Но и после отбоя долго шуршал по казарме веселый шепот.
Замполит поднялась в комнату техников, из которой доносился голос Иры Фаворской.
– Спите, поздно уже. – И вдруг не удержалась сама: – А ты, Ира, говоришь «платьице в горошек». Награду в день Победы на грудь приколоть – вот что даст почувствовать осуществление мечты о завоеванном мире! – Замполит волновалась. – Спите, совсем скоро подъем.
Глава 11
Через спаленные, разрушенные, но не покоренные города и села шли на запад с боями советские войска.
Гриднев ждал приказа о перебазировании. Вместе с замполитом он подводил итоги боевой работы полка за время базирования на Воронежском аэродроме:
– Обороняя Воронеж, прилегающие железнодорожные узлы и участки, авиаполк провел девятьсот тридцать четыре самолето‑ вылета с налетом девятьсот один час. Охраняемые объекты в районе действия истребителей полка от налетов военно‑ воздушных сил противника не пострадали.
Скупые, лаконичные данные, но сколь важно, весомо каждое слово. Сделано все возможное, чтобы враг не прорвался к военным объектам, доверенным Родиной под защиту полка; разгаданы все маневры гитлеровцев, спутаны и разбиты все их планы нападения с воздуха на охраняемый полком район.
Справился 586‑ й истребительный и с особо важным заданием – прикрытием наземных войск Степного фронта, перебрасываемых на различные участки. Несколько раз перечитала замполит боевую сводку: «Дежурством на аэродроме и вылетами на патрулирование днем и ночью безопасность переброски наземных войск полностью обеспечена».
|
|
|
И вот получена шифровка.
В ней сообщалось, что полк перебазируется на Касторненский аэродром. Девушки будут летать из того самого Касторного, над которым разгорелся ставший легендой бой Памятных и Сурначевской против фашистских самолетов.
Командир собрал работников штаба полка. Осмотрел всех придирчиво, помолчал минуту.
– Ну что ж, друзья‑ товарищи. – И улыбнулся неожиданно. – Шагнем ближе к Курску, а это – хорошо! Работы будет много. От того, насколько быстро мы перебазируемся, в большой степени будет зависеть успех боевой работы. Как говорится, за дело! – Гриднев посмотрел на своего замполита, и Вера почувствовала: сейчас командир обратится к ней. – Ответственной за перебазирование назначаю капитана Тихомирову. Помощником – начальника штаба Макунину. – Помолчал, видимо снова прикидывая. – Штурман полка справится здесь. Поможет начальник химической службы Словохотова, она – одна из лучших оперативных дежурных… В передовую группу войдет двадцать пять человек. Кого и от какой службы в нее назначить, мы решим с инженером полка Щербаковой сегодня же. – Командир еще раз внимательно посмотрел в лица летчиц и, предупреждая какие‑ либо возражения, заключил: – Разговор – серебро, молчание – золото. На том и закончим.
Вера в который уж раз подумала о том, что Гриднев отличный психолог и как мудро было его назначение в 586‑ й… Именно такой командир здесь нужен: твердый в решениях, но умеющий без жесткости, вроде бы даже мягко, настоять на своем. К тому же решения Гриднев принимал быстро и, как показала жизнь, всегда правильно. Невероятно, но факт: на командира никто не обижался. Это у девушек‑ то, в сложнейших фронтовых условиях, когда ох как не до нежностей!
Вот и сейчас, переглянувшись, все почти одновременно кивнули согласно – недовольных не было.
– Когда мы выезжаем? – спросила Вера. Она была взволнована: еще ни разу не приходилось ей отвечать за перебазирование полка.
– Вопрос дельный, – улыбнулся Гриднев. – Сообщу об этом сразу, как договорюсь с дивизией о транспорте. А пока полк должен действовать по боевому расписанию. – И склонился над планшетом.
«Вот уже и переключился. Решил, сделал и – переключился», – думала Вера. Она завидовала этому свойству
Гриднева – мгновенно отключаться от решенного вопроса. Старалась и сама так поступать, но не всегда получалось. Может, ей мешает несобранность? Да нет, не то… Пришла к заключению, что вредит эмоциональность. Вера придирчиво взглянула на боевых подруг, усмехнулась: «Тоже уже в Касторном мыслями». Встала:
– Предлагаю вечером, когда будут составлены списки передовой группы, собраться, обговорить все подробности. А сейчас – за дело.
У замполита дел, как всегда, оказалось множество: в середине месяца в дивизии предстоял отчет о партработе полка. Нужно провести партийные собрания эскадрилий. Намечалось многое, и все ложилось теперь на плечи Клавы Касаткиной. Вера не сомневалась, что Клава справится, надо только не забыть ничего – все как следует обсудить с парторгом.
Замполиту нравилась постоянная внутренняя собранность Клавы, быстрая правильная реакция на происходящее вокруг и желание тут же прийти на помощь каждой девушке, прийти весело, просто, естественно. Эти черты роднили замполита и парторга, а потому им легко работать вместе. Роднило и то, что Клава была до войны текстильщицей, училась в текстильном институте.
«Какая длинная жизнь позади, – подумала Вера, когда узнала об этом. – Как давно все это было: фабрика «Томна», утренний гудок, тонущий в ватном тумане над Волгой, шум станка, тонкие снующие нити… Тысячи событий были потом. И ничего, ничегошеньки не забыто, помнится, будто все это случилось вчера. Даже здесь помнится, в самом пекле войны…»
Перед отлетом передовой группы, примостившись возле самолета, Вера писала письмо Петру.
«Полк совершает второй бросок в небе войны. Мне же предстоит впервые… На запад, Петр, милый! Вдумайся, вдумайся!
Напишу не сразу будет некогда, так что не волнуйся. И, пожалуйста, постарайся писать чаще! У меня такое чувство, будто я меньше всех в полку получаю писем. Хотя знаю, что это не так. Это не упрек, это просьба…»
Глава 12
Передовой группе предстояло в сжатые сроки подготовить командный пункт, жилье, наладить связь, заготовить продукты, воду, топливо – создать условия для нормальной боевой работы полка.
Касторненский аэродром оказался небольшой полевой площадкой, сооруженной гитлеровцами среди неглубоких овражков. Причудливые, извилистые, густо поросшие увядающей седой полынью овражки соединялись в некий ансамбль переходными мостиками, замысловатыми беседками, живописными скамеечками. На все эти украшательства пошла, видимо, целая рощица молодых белоствольных берез…
– Сколько же они, варвары, берез для своей прихоти загубили! – проговорила стоявшая рядом с замполитом Соня Осипова.
До речей девушка неохоча, считает, что в жизни важны не слова, а поступки. С душой чистой, как алмаз, Соня и сейчас заглянула в самую суть поступка варваров «высшей расы».
– Да… У себя в Германии они, эти почитатели уюта, берегут каждое дерево. – Вера потрогала высохший березовый стволик, согнутый почти в колесо. – Ничего, мы им и за эти березки отомстим.
Словно ящики в письменный стол, вдвинуты в стенки овражков небольшие землянки. Но была одна огромная, добротная, в три наката землянка, с чисто оструганным полом, высоким потолком. Осматривая этот «дворец», обнаружила замполит аккуратненький закуток, в котором белизной эмали величественно сверкала… ванна!
– Девочки, ванну‑ то фрицы забыли второпях прихватить! Придется теперь грязным драпать до самой Германии! – Вера усмехнулась.
Заливистый девичий хохот долго звучал в землянке. Замполит и сама смеялась от души. Жаль, что не слышат фашисты, как смеются над ними русские летчицы из передовой команды истребительного полка. Узнали бы – лопнули бы с досады.
Несколько дней все двадцать пять человек почти не спали, благо еще стояло лето, было тепло и рассветы не успели состариться. Оборудовали командный пункт, размещали аппаратуру, приводили в порядок столовую, землянки.
Анастасия Кульвиц, человек в высшей степени ответственный и серьезный, вообще отказалась уходить с КП: скрупулезно налаживала, настраивала, в сотый раз проверяла приборы связи.
– Что такое авиационный полк без связи? – сердито говорила она. – Если нет идеально налаженной связи, считайте, что и полка нет.
Аэродром, службы, землянки – все было тут тесное, но после долгих прикидок разместились неплохо. Только Вере деваться было некуда – о себе замполит вспомнила в последнюю очередь…
Устроилась в картонном немецком вагончике неизвестного назначения, едва врытом тонкими краями в землю (как только его ветром не сдуло? ). В вагончике постоянно было душно, зато совсем близко от него располагался КП; это было для замполита очень важно.
И вот по идеально налаженной связи сообщает Ната Кульвиц командиру полка:
– К приему готовы, ждем!
…Базируясь на новом месте, авиаполк должен был прикрыть с воздуха большой железнодорожный узел Касторное, станции Старый Оскол, Ржевка и прилегающие к ним участки железнодорожных линий: Касторное – Щигры, Касторное – Новый Оскол, Солнцево – Ржевка. Район чрезвычайно важный в стратегическом отношении.
Глава 13
– Фашистская армия потерпела такое поражение на Курской дуге, что не сможет оправиться! – взволнованно говорила на митинге замполит. – Но еще силен, коварен враг. И задача наша ничуть не уменьшилась, напротив: собраться в более крепкий кулак и дальше бить фашиста!
Взлетела ракета над стартом, ушли по срочному вызову в Курск две пары «ястребков», приветственно качнули на лету краснозвездными крыльями, будто крикнули оттуда, с синего августовского неба: «Ура‑ а! »
После митинга, окрыленные сообщением Совинформбюро, девушки лихо запели:
Там, где пехота не пройдет,
Где бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползет,
Там пролетит стальная птица!
Вера и сама подхватила – так заливисто, задорно звучала песня. Дружно пел и знакомый квартет: технари Катя Полунина, Валя Ковалева и две Галки – Бутузова и Буйволова. Эти девушки, бывшие вузовки, удивительно дополняли друг друга: вместе им легче работалось, веселее отдыхалось. Юные, сильные, яркие, девчонки никогда, кажется, не унывали и не уставали, а полковые песни разучивали первыми. Песни эти сочиняла Рита Кокина, до войны тоже студентка, а теперь техник.
Слушая песню, решила замполит: «Как ни сложны обстоятельства, организуем самодеятельность. Талантов нам не занимать! » И то, что мысль такая созрела, радовало: было это еще одним подтверждением свершившегося важного поворота в войне…
Случилось быть в этот день в Касторном замполиту эвакогоспиталя, что находился неподалеку.
– А может, приедете, товарищ капитан, к нашим раненым в гости с певуньями? – начал он неуверенно. – Сколько радости доставили бы песни бойцам.
Вера представила эвакогоспиталь, оторванность раненых от боевых друзей, от родного дома. Представила длинные ночи, полные боли и тревог…
– Обещаю, приедем, – быстро сказала она, твердо решив, что сумеет договориться с командиром.
Решение поехать к раненым в госпиталь встретили с энтузиазмом. У девушек загорелись глаза, предложения о номерах для выступления посыпались как из рога изобилия. Комсорг строго и придирчиво отбирала кандидаток для поездки. Чтобы отсутствие их было незаметно для аэродрома, подобрали надежную замену «артисткам». Шум, гам подняли! Со всем пылом молодости кинулись репетировать прямо около землянок, сразу после выполнения последнего пункта распорядка боевого дня. Впрочем, оказалось, что все номера давно отшлифованы в короткие минуты отдыха.
Дольше всех сидели при свете коптилки агитаторы: стремились подготовиться особенно хорошо, особенно тепло и интересно рассказать о многом, чтобы поддержать, помочь, успокоить. Оля Шахова, Инна Калиновская, Машенька Батракова, как подозревала Вера, вовсе не уснули этой ночью.
Зато какой искренней, открытой радостью горели глаза раненых бойцов, собравшихся вокруг широкой, словно зал, лестничной площадки госпиталя! Тесно сидели раненые на ступеньках, вытянувшихся амфитеатром, и горячо аплодировали девушкам.
А десять «артисток» чувствовали себя в центре внимания. Но здесь было не просто внимание: раненые знали, что «артистки» – из женского истребительного полка, что они совершают в этой войне дело, которое не всякому мужчине по плечу. Замполит понимала, что, если бы даже девушки ничего не смогли спеть, сплясать, рассказать, если бы они тихо прошли по палатам, улыбаясь бойцам, на них смотрели бы с таким же восхищением. А тут девушки не просто хорошо – отлично исполнили все номера.
После концерта пошли в палаты к тяжелораненым. Давно воюющие сами, знающие прикосновение смерти, девушки еще не видели столько страданий сразу. Присмирели, украдкой вытирали слезы.
– Если вы будете реветь, только вред своим посещением принесете, – сердито сказала замполит, остановив девчат в коридоре.
Надо было перебороть себя. Когда‑ то Вера думала, что, преодолев себя раз, два, ну, три, станет твердой, словно сталь. Но именно сегодня, рядом с забинтованными, искалеченными войной людьми, она поняла, что всегда будет преодолевать себя, ибо без острого сострадания понять чужую боль нельзя. Внешне комиссар оставалась спокойной. А был момент, когда едва сдержала крик: парнишка‑ танкист, обгоревший, с ампутированными ногами… Он был укутан бинтами так, что виднелась лишь верхняя часть лица. Глаза, казалось, жили отдельно от глухо забинтованного короткого тела.
Вера не вскрикнула, не завыла и не грохнулась возле него на колени, как невыносимо того хотелось. Тихо подошла, села рядом и начала рассказывать об Алексее Маресьеве и о том, что в эти дни ему присвоено звание Героя Советского Союза. Знала, именно такое лекарство парнишке нужно сейчас: в страдальческом напряжении его взгляда что‑ то сломалось, словно льдинка, и начало таять.
Возвращались на аэродром молча. Всколыхнулось во всех многое, о чем некогда было вспоминать в тревожные и напряженные боевые будни.
Молчала и замполит, не позволяя себе окунуться в воспоминания, хотя очень хотела расслабиться и забыться. Все мысли были о Петре… Вера смотрела на лица девушек: нежные, грустные, они светились в полутьме крытого кузова. И вдруг поняла замполит, что происходит: уже пережито, впитано сердцами и разумом тягостное впечатление от встречи с болью; оптимизм юности делал свое – девушки почувствовали сегодня, что им по двадцать лет, что ими любовались такие же молодые, как они сами, парни. Они думали о любви…
Это было естественно и потому – прекрасно! Вера улыбнулась, журя себя: «Сама‑ то ты тоже о муже вспоминала! »
Глава 14
Разумеется, сводки информбюро были главной причиной того, что в сентябре все как один в полку ждали перебазирования. Еще стояли погожие дни. Но солнце уставало рано, торопливо прятало лучи. Летели по взлетной полосе вслед «якам» желтыми мотыльками первые пожухлые листья, взметенные воздушным вихрем. А днем было иногда по‑ летнему жарко. Редкие, короткие перепадали дожди, совсем как в июльский разгар, и снова ненадолго сияло синевой небо, отражалось в блестящих лужах.
Нет, не уменьшилось напряжение – по нескольку боевых вылетов в день у каждой летчицы. Значительно труднее стало техникам, вооруженцам, связистам: вечера короткие, а работы по‑ прежнему много. Но и на высшем напряжении сил люди продолжали радоваться солнцу, теплу, синему небу…
В один из таких вечеров пришла радиограмма из Воронежа: замполиту Тихомировой завтра явиться на совещание в политотдел дивизии. «Вот и разузнаю о перебазировании», – подумала Вера.
Посовещалась с Гридневым. Было решено, что утром, проведя проверку, замполит вылетит в Воронеж на У‑ 2. Командир приказал взять с собой свободную от боевой работы летчицу. Вера обрадовалась, что свободна Галя Бурдина: очень она любила эту девушку – настоящую русскую красавицу; в ней чувствовалась уверенная, спокойная и веселая сила.
Галя без неба не мыслила жизни. Семнадцатилетней девчонкой пришла в Свердловский аэроклуб, окончила отделение пилотов, стала летчиком‑ инструктором: потом – Ульяновская летная школа. На фронт Галина Бурдина пришла опытной летчицей.
Ясное и тихое, напоенное запахами ранней осени выдалось утро. Летели на небольшой высоте – метров триста – и любовались желтеющей степью. Спасенная земля плыла под крылом. Вере казалось, что степь отдыхала. Именно здесь сражались с фашистами летчицы полка на грозных «яках». И Рая Беляева, отважный комэск, смотрела сквозь облака на эту землю…
Вера глядела на золотистый ковер внизу. И вдруг увидела раскинутый на меже большой транспортный парашют. «А ведь это вражеский десантник! » Она толкнула ручку, чтобы дать Гале знать: «Надо сесть, осмотреть местность – может, сумеем его обезвредить».
Ловко приземлились, выпрыгнули из самолета, осмотрелись. Тихо‑ тихо вокруг, будто перенеслись, перелетели в такое недостижимое сейчас мирное время; тишина обрушилась на них, уже сросшихся с постоянным ревом боевых машин, с тем множеством звуков, без которых невозможна аэродромная жизнь…
Деревенька, тоже непривычно тихая, маячила вдали. За полевой межой вереницей рос густой ивняк, и Вера долго вглядывалась – нет ли там фашиста, не прячется ли в кустах? Страшно было по открытой местности подходить к кустам, но Вера пошла, пригибаясь и резко меняя направление: влево – вправо. Видимо, немца забросили ночью, под прикрытием темноты, – даже следов его не удалось обнаружить.
– Давай девчонкам парашют на носовые платки заберем, – по‑ хозяйски предложила Вера. Подошла, потянула легонько за прохладный шелк, и тут ее бросило в жар: стропы парашюта были аккуратно собраны в пластмассовую трубку, воткнутую под углом в мягкую, податливую, привыкшую к вспашке землю…
Мина!
Ненависть захлестнула Веру: представила, как фашист, словно крот, возился здесь ночью, педантично пристраивая в меже смерть.
– Парашют‑ то заминирован! – сказала Вера подоспевшей летчице. – Ведь знал же, что, вернее всего, на этой мине мальчонку шустренького подорвет!
И пока они осторожно привязывали веревку к стропе парашюта и к костылю самолета, пока рулили по земле, ожидая взрыва, все преследовал Веру этот образ: белоголовый мальчонка из тихой деревушки, обрадовавшись, что нашел мамке на кофту нарядный шелк, тянет худенькими ручонками парашютное полотнище и…
Взорвали мину. До самого Воронежа не обмолвились ни словом.
Прибыв в дивизию, еще до начала совещания Вера рассказала о взволновавшем их происшествии. Ну а после совещания вручили замполиту Тихомировой приказ командира дивизии: «…наложено дисциплинарное взыскание за самовольную посадку…»
Тяжело было на душе. Думала Вера долго, ночью от дум проснулась. Под утро себе одной призналась: все‑ таки не жалеет, что садились с Галей и подорвали ту проклятую мину…
Заснула, улыбаясь белоголовому деревенскому мальчишке, который спокойно спит сейчас в доме под старой развесистой липой.
Глава 15
Хотя каждый день боевой жизни полка запоминался, врезался в память со всеми подробностями и деталями, каждый был особенным по значимости своей, – этот день стал как бы аккордом, могучим, сильным аккордом, заключающим напряжение дней предшествующих: вместе с радостной вестью об освобождении Новороссийска, о стремительном наступлении советских войск на Киев пришла радиограмма о перебазировании полка в Курск…
Тридцать вражеских дивизий разбито во время Курской битвы, семь из них… – танковые; в воздушных боях
и на аэродромах уничтожено три с половиной тысячи фашистских самолетов. Но самое главное, что именно здесь, в пламени Курской битвы, сгорела наступательная стратегия Гитлера.
Немалая доля боевых заданий, выполненных 586‑ м истребительным, была связана с подготовкой и проведением великой Курской битвы. Вот почему с особым чувством готовился полк к переброске в Курск. Командир полка сказал на заседании в штабе:
– Капитан Тихомирова отлично проявила себя при перебазировании полка в Касторное, а потому предлагаю ей вновь возглавить передовую оперативную команду.
Замполит со свойственным ее натуре стремлением во всем доходить до главного, до сути, хорошо знала каждого человека в полку. И, организуя в этот раз передовую команду, чувствовала себя увереннее. Провели заседание партбюро, отобрали в передовую команду лучших коммунистов и комсомольцев. Ранним утром, в разгар бабьего лета – теплого, разноцветного, подкупающе‑ тихого, – ступила передовая команда полка на священную курскую землю.
|
|
|
