Глава. Вилос и Елена-Чарова.

Все события более чем вымышлены, они сноподобны, а действия сна проистекают в самом тёмном мире, на краю вселенной в христианском Аду. Если представить на миг, что все страхи верующих воплотились в реальность и приняли разные облики, то получится, как раз тот пустынный и бесконечно жестокий мир, о котором выше названные товарищи так мечтают.

Зима, вольной, неспешной походкой разгуливала по Адовой пустыне. Зима та, это не та что у нас, от той невозможно спрятаться, спастись в уютном домике, не спасает от неё горячий очаг и казённая похлёбка. Снега той Зимы как острые спицы пронзают. А в некоторых уголках пустынной земли наоборот снег, как пепел горяч и сер. Она имеет множество клыкастых, искажённых лиц, глаза их направлены во все уголки ада и множество когтистых рук. Перед ней каждый падает на колени, и палач и жертва, и молодой и старец, красивый и уродливый. Она имеет свою волю, свой разум плоский, грубый и беспощадный. Она разливалась ледяными снегами, кружилась роняя свои трескучие морозы. Мороз искристо-ледяной простирается, сковывая всё живое, приводит всякий разум в холодное, сонное безмолвие. И в этом своём, совершенном танце её морозы предстают пред нами во всей ополоумевшей красоте.

А он, лесной рогатый демон известный во всех мирах под именем Вилос, хватал стужу за горло и своими острыми пальцами засовывал её в стеклянный сосуд. Она вырывалась, молила отпустить, но строгие пальцы Вилоса не могли дрогнуть от её ветров. Он бродил кругами по непроходимым лесам, коими владел, и игриво насвистывал. Он протянул руку, оцарапал белое небо, выхватил маленькую птичку и говорил ей так: «Холодная пучина всегда побеждает, она побеждает ещё до битвы и чем крепче и горячее бьётся и трепещет раскалённая, живая душа в истерическом желании выживать тем быстрее она обращается в холодный камень. Вселенная это бесконечная могила для всемогущего меня и такой уязвимой тебя, с тобой маленькая пташка она ласкова и заботлива, потому что она любит слабость, слабости всегда больше чем силы, а меня она дразнит мою силу превращая в самую жалкую слабость и то, что мы с тобой вместе уживаемся в этой могиле, ещё одна непостижимая издёвка. Я, Вилос хозяин мудрости северного леса, я так полюбился миру, что он изгнал меня ото всюду, а мне так нравилось задевать его незрелость, я враг невинности и наивности младенца, самовлюблённого принца, белоспинного ангела триумфа, я ненавистник роскошной глупости и торжествующего праздного благоразумия. Все, ровные и осыпанные цветами пути, изгнали меня сюда в этот лес. Изгнали за то, что я ведаю, за то что я источник мудрости, а мудрость это далеко не щёлоковый чулок на стройной ноге капризной инфанты! Мудрость это остекленевшие глаза твои о крохотная пташка, в преддверие меня. Ты кривящая свои крылья, вдруг перестала махать ими и прижатая моим когтём, поняла, что более невозможно прятаться и отводить невинный взор. Я заглядываю в тебя и в тебе просыпается мудрость, я дарую тебе самое ценное во всех бесчисленных мирах.» Вилос пропахивал высокие и вязкие сугробы своими копытами, копыта были остры и грубы они не чувствовали ни холода, ни острых, торчащих корней. Его тяжёлые рога, величественно и дерзко вздыбившиеся к небу были увенчаны тонким кружевом инея и кристаллами застывших капель. Мощная рогатая корона касалась скрученных, чёрных еловых лап и чудесным образом просачивалась сквозь них не тревожа их покоя и неуклюжая громадная фигура отшельника, увешанная расшитыми мантиями, продолжала свой путь.

На его дороге оказалась Елена-Чарова своенравная и убийственно жадная до тайн северного леса чертовка, которую демон приютил в своём безгранично закрытом лесном мирке. «Что ты говоришь этой птичке? как ты изловил её? Не уж то она прилетела на твои сладкие речи, подобно мне, и ты предпочёл её мне и решил посвятить её вместо меня в свои тайны?» Елена-Чарова несдержанно смеялась, так вызывающе смеяться она научилась здесь в недрах чёрного ельника. И громогласное эхо, её стрекочущего смеха сотрясало тяжёлые снеговые наросты на чёрных лапах елей. Она была вечно юна, всегда являла собой новое начало и вызов сковывающему чёрному лесу и той могильной стуже, она являла собой таящую суть бесконечной мимолётности на пике своей уязвимости, Елена была всё равно что сладкая дрёма, ревностная грёза мальчика подростка что лелеет надежду сокрушить мир, но совершенно ничего не смыслит в сокрушении. Она явилась самой потусторонней для любой стороны, вредоносной для всего живого, силой красоты и юности. «О вот и ты моя незваная гостья, жаждущая посвящения, но совершенно к нему не готовая, это место не для тебя, капризная инфанта, за чем тебе тяготы моей мудрости, неужто надеешься ты остаться собой после них? Радость твоя в том,что я дал тебе пристанище и свою заботу, за чем тебе большее? Мне не нужны приемники! Я вечен, и не знаю что такое жалость к своей конечности, в чём даже наш незабвенный император мне уступает. Отправил бы я тебя обратно в твои царственные покои под чуткое крыло отца Люцифера и ты своею прелестностью служила бы ему до скончания своей сахарной и оформленной жизни, но увы ни кто не повинен в том, что ты, томящаяся дитя порока была нагло вырвана из под заботливого пурпурного взгляда империи и ты столь хрупкое, но дикое животное словно дерзкий плевок в священную пустоту, оказалась принесённой ко мне как к тому, хуже кого сыскать уже не возможно. Скажи кто посмел с тобою так поступить?» Вилос приблизился к розовощёкой девице и по отчески заключил её в свои тяжёлые чёрные объятия, ей там было тесно до изнеможения она выбивалась и вылезла из под его многочисленных звериных шкур. Он просто утопал в тяжёлых одеждах, горбился под гнётом своих вздыбленных, корявых рогов, а она напротив была так легко одета, будто и не стужи не существовало, Елена укрощала стужу своей беззащитностью перед ней. Её неимоверное маленькое, жемчужного цвета платье игриво разлеталось в разные стороны, ткань была прозрачна и покрыта тонким слоем мерцающего инея. Инистым узором была также покрыта её бледно алая кожа и её мягкие карамельного оттенка волосы. Вилос был насмешлив спрашивая у незадачливой девицы, то что и так знает, знает даже лучше чем она сама.

Она ответила нехотя и пугливо: «А ты разве не знаешь что за сила похищает благоденствующих, сытых младенцев, отроков состоятельной статной семьи, воспитанных в строгих выверенных многовековых традициях, не смеющих возразить кормильцам? Эти существа, наэлекриризованые, бешенные, звероподобные, вечно голодные зачинатели подлинности, жестокие и коварные духи с голодными глазами. Они создают туман в твоём огромном и дремучем лесу, они обжигают тонкую кожу острыми своими щетинами, они вихрятся в своём озорстве, порхают и тихо крадутся меж толстых и угрюмых елей. Тела их почти как наши, статные вытянутые по вертикале, головы их гордо тянуться в высь. На лбу у них один глаз, а два по бокам, длинные цепкие, жилистые руки, верхняя часть тела женская, а нижняя мужская. Этот народец никаких адовых дел не знает, ни купли не продажи, ни обмена, только и знают как в игрища свои играть. Смерть долго не берёт их, но они и не рожают своих детей, держаться немногочисленной стаей, а существование своё они продлевают очень уж странным способом, они крадут сытых отроков, на которых возлагаются наибольшие надежды империи и чем обременительнее надежды тем охотнее они крадут отрока. Крадут младенца, когда тот останется в одиночестве, когда маленький демон поддался секундному смятению, которому способны придаваться только демоны-младенцы и тут в одну из ночей, в распахнутое огромное окно плавно втекают они, зверо-люди с голубыми крыльями за спиной и тянут длинные жилистые руки к отроку, тот принимает их за игрушку и хватается, они сажают его на свои спины, что то насвистывая друг другу, поднимаются в воздух и растворяются в сапфировой ночи. Царственный отрок, погружается в их свищущее приключение, да так погружается, что о чём то важном забывает, о том что превращает его из достойного наследника отцовской мудрости, силы и статуса в сироту вечно стремящегося за горизонт, неутомимого искателя несуществующего мерцания не рождённой голубой звезды. Некоторые украденные ими отроки превращаются в них и остаются на всегда в сумеречных лесах, некоторых они возвращают обратно в колыбель но все они более не принадлежат своей демонической природе, они становятся полностью захваченные великолепием бесконтрольного озверения духов леса, в их помыслах нет более места душной отцовской морали. Чёрные, пронизывающие, дикие, первобытные глаза этих существ говорят с украденным отроком вкрадчивее и яснее чем все громогласные мудрецы вселенной. Руки их острые, цепкие преподносят отроку «вольное зерно». Их шаловливые пальцы растирают зерно в порошок и втирают этот порошок в темечко, если семя прорастает…прорастает, а оно не может не прорасти, существа обновляют свои телеса и входят в новый цикл жизни, заоблачный лес начинает дышать за ново. Отрока возвращают к семье совершенно иным, он становится чужд роскоше и тяжеловесного статуса родителей, он стремится ускользнуть прочь, сквозь щель в чашке столового сервиза. Высшие демоны сильны, хитры и неуязвимы им подчиняется всё, вселенная сдаётся им без боя, опасаются они лишь одного, этих существ, считая их не более чем легендой и некой болезнью. Своих младенцев они остервенело лечат от такого, выбивают из них калёным железом эту скверну, заговаривают их, но всё бес толку. Демоническое счастье в том, что происходит такое похищение крайне редко в особую «неделю ночи». В семье высших, учёных демонов на меня возлагались особые чаяния нашей матушки, со мной носились кутали в тёплые пурпурные одеяла, обвязывали разноцветными ленточками, пудрили, но после похищения с меня сняли кожу… Этими существами я была избавлена от бремени учёности и от навязчивого воспитания нашей матушки всех учёных гиеноголовой жрицы Ремирды, а что есть эта учёность? Воспивание императорского трона? Укладывание лаврового венца на голову императора Люцифера?

Она продолжила: «Эти существа очень странным образом обошлись со мной, они ввергли меня в нескончаемое путешествие, мои глаза жадно жрут прекрасные дали нашего мира, мои глаза во всём многообразии страстно выискивают жилище тех существ, это похоже на попытки приручить пятно света на глади воды. Я окончательно потерявшая какое либо пристанище, не могу останавливаться где то, мне душно и тесно среди твоих лесов….но Вилос ты изгнанник царской четы, военные демоны ищут тебя в ночи и при свете, и однажды им удастся тебя найти, и они станут обладать твоими тайнами, от них ты ничего не сможешь скрыть, после чего они тебя низвергнут и станут править над всеми мирами, вполне такая демоническая банальность, которую они могут себе позволить!» Елена стала говорить быстро, напряжённо. «Тебе бы посвятить в свои тайны меня, я бы уберегла их от патрульных ищеек» взгляд рогатого демона стал строже, преисполненный пустотой, стал тяжелее, и особенно морозным, Елена-Чарова угодила своими измышлениями в самую точку, но Вилос просто не мог возложить на её голову венец тайной науки, венец тот был слишком тяжёл и лесной страж смотрел на чертовку горько и пристально, смотрел с такой горечью что ей стало трудно удерживаться на белых копытцах. Он ответил: «Да, мои леса не так надёжно меня скрывают, но, ощущение угрозы лишь укрепляет моё стремление оставаться в вечности, но ты неубедительна ты напугана и хочешь напугать меня, что за вздор дитя, ты всё ещё не можешь избавится от страха остаться без заботы и внимания, этот страх животного младенца. Ты появилась в моём потустороннем лесу, пытаясь отыскать их, хочешь знать как я с ними связан и что привело тебя именно сюда? Я последний страж их мира я держу руки на замке той двери что ведёт к ним, я не помощник тебе я твоя преграда!» Его слова стали обжигающе острыми, словно выпущенные метким лиходеем стрелы. Елена попятилась медленно заслоняясь от того, что всё несбывно правильно исполняется, что путь ей не лжёт в этот момент она горько пожалела что узнала о Вилосе и что стоит сейчас перед ним во всей своей красе.

Вилос хранил магический баланс своих владений, его излюбленной практикой было то, что он исцелял духов холода, и духов леса, иногда к нему захаживали простые черти иногда даже высшие демоны и их он целил, Елена по не многу постигала подобные искусства, наблюдая за работой древнего существа, она ассистировала его могуществу, терпеливо ожидая посвящения, но время конечно же растянулось в непреодолимую вечность.

Однажды Вилос продемонстрировал ей один из самых смелых своих подвигов, он рухнул будто замертво на кочку, тяжёлые веки его сжались и он уснул. Елена была в ужасе глядя на это, всем известно, что демоны не умеют спать, она ходила дикой кошкой во круг него, потом замирала и прислушивалась к его статному хрипению.

Сквозь сон демон шипел подобно змее, обращаясь к кому то «Твоя родина помещается на конце иглы, ты проживаешь все свои жизни за время одного моего взмаха ресницами. Ты можешь наполнятся вакуумом, ты в том месте где невозможно не поскользнуться, но падать некуда. Ты попадаешь в очень просторный и перспективный тупик. Ты разбиваешь себя, о мягкую слизь, разлетаешься, образуя целое. Ты купаешься на поверхности костлявого света. Для нас демонов сон противоестественен мы обратная сторона сна и это даже не бодрствование, наше искусство втягивать в сон смертных, вроде тебя и я сейчас втянул тебя сюда словно в воронку, не так то легко это нам даётся, ещё тяжелее, подобно вам, смертным, спать тут уж необходимо вывернутся наизнанку, тут уж никакой естественности, никакой определённости, я обрёк себя на это, вверг себя в проклятие ради своего великого делания, для того чтобы надиктовывать твоё падение.»

С кем он разговаривал, Елена так и не поняла, вроде бы с ней, но точно с кем то иным, кого мог видеть только он. Она ничегошеньки не понимая сгорала от любопытства и страха перед такими выкрутасами Вилоса. Она пугливо и злобно трясла его грузную тушу, своей маленькой ручонкой. Высший демон, пытающийся впасть в сон, подобно смертному поистине ужасающее зрелище, всё равно что вам смертным созерцать своего друга, который заявил, что отказывается от еды и питья и намерен впасть в кому. Елена так ужасалась каждый раз при подобной выходке своего учителя дивясь тому, как ловко у него получается закрывать веки и лежать не шевелясь. Её поджаривала мысль, о том что Вилос-древний бог зимнего леса в момент своих сонных путешествий так уязвим, так досягаем, будто сам напрашивается на непредсказуемость чертовки. Какая то совершенно необъяснимая обида чернила её и без того чёрные глаза, обида лишала её головной крыши, обида была велика, гораздо больше существа Елены-Чаровы, обида говорила её устами: «почему он выбрал стужу в качестве своей постели, от чего он бессмертен и почти всесилен, всесилен настолько что может доверится мне, страшная преграда с колючей проволкой вечно отделяет меня от того что мне важнее всего…преграда никогда не рухнет, она вечная и я никогда не одумаюсь и не откажусь от возможности заглянуть за неё. Я буду в вечном изгнании источник неведомых ни кем сил, буду вот так сидеть над тобой с затаённым дыханием взирая на тебя, не смея избавиться от тебя.» Когда он засыпал она рассматривала божественную лабораторию. Шальные девичьи глазёнки бодро бегали по сосудам, ретортам, змееобразным колбам, скрученным особо хитрым способом. В пузатых толстостенных стеклянных графинах Вилос выращивал быстрокрылых фей, точнее росли они сами, Вилос их только складывал в сосуд после того как высморкается ими. Феи-это условное название, чтобы сложился необходимый образ, но существа роящиеся в банке и чем то похожие на молодых и очень привлекательных дев с прозрачными крыльями за спиной, в сущности представляли собой нечто вроде носовых паразитов. Вилос очень страдал, когда во время глубокой божественной медитации, эти юркие насекомые забирались в его ноздри, проделывали там отверстия и сосали энергию. Ещё эти твари присыпали отверстия особой пыльцой, чтобы ранки не заживали. Многострадальный нос Вилоса и явился первоисточником и животворящей средой для этих шальных девчонок, потому демон решил не избавляться от них, а обстоятельно изучить и по возможности наладить контакт. От Елены также требовалось вовремя извлекать новорождённых девочек и аккуратно помещать их в графин. Графин пополнялся очень быстро, феи прилипали маленькими тельцами к холодному гладкому стеклу и, пытаясь состроить разумный и умилённый вид, они отчаянно подавали знаки Елене, умоляя выпустить их. Она наблюдала за крохотной, но кипящей жизнью внутри алхимического графина. Маленькие феи лезли друг на друга и без устали, с не вероятной скоростью махали крыльями. Елена увидела, как нос Вилоса стал исходиться бледно-жёлтым свечением, она протянула к нему острые щипцы и аккуратно извлекла ещё одну малышку, Елену поразило разнообразие девичей красоты этих существ, все они были прекрасны по разному, все дёргались, пытаясь изловчится и улететь из ювелирных щипцов Елены-Чаровы. Вилос громко гаркнул, и перевернулся на костлявый бок, пробуждение его занимало некоторое количество времени. Он тяжело дышал и пытался шевелить лицом, он боролся за пробуждение. Елена-Чарова в таких случаях прикладывала к его телу острую холодную иглу и приговаривала «Один брат близнец по имени Ка должен встретить второго по имени Ба и проводить его за ворота» ничего незначащее заклинание вроде бы, однако Вилос научил её этому, это была условность на случай если путешественник окончательно забудет о своей родине и расщепиться в мире снов. Он резко воспрял и медленно, плавно поднялся его движения были через чур ленивыми, тягучими и скупыми, но таили они в себе сложную пластику. Он подплыл к стеклянному графину, очертив его хозяйским взором произнёс. «Два брата близнеца всё же встретились, я бы мог забыть о них и горе познал бы, тут же ушла бы моя божественная природа и я погрузился бы в бесконечный парадокс.» Елена оказалась на против своего учителя, отразившись в пузатом стеклянном графине. «как ты вообще решился на такое? Годы отшельничества дали о себе знать, что вообще может дать погружение в мир абсурда, кроме расшатанной оси ориентации?»

- это свободное пространство, свободное от демонического рода я устраиваю его по своему нраву, из глубин сна гораздо легче и приятнее наблюдать за всеми метаморфозами вселенной, я вижу светящиеся звёзды, но на самом деле это скопление новизны, за все свои рискованные погружения, я научился различать слои вселенской жизни и посещать каждый из этих миров. Вселенная безгранично разнообразная, но во всём этом разнообразии есть некое неуловимое родство, каждый раз думая что попал на самый глубокий слой, падаешь ещё ниже, я научился сам плодить бесчисленные миры, исполненные невероятной красоты» Вилос словно напевал, он закатил глаза, будто погрузился в приятную ностальгическую дрёму, его ученица глубоко и медленно вдыхала, по её лбу побегали капли пота, они тут же испарялись, вид её был совершенно взволнованный, а в нутре будто разыгрался буран, быстро переросший в торнадо. Их въедливые, жадные взгляды разделяло тело стеклянного графина, так заботливо приютившее неведомых, юрких маленьких фей, таких чуждых атмосфере адской пустоши.

Вилос продолжил: «По первости, когда врываешься в запретные природой своей демонической, пространства сновиденной вселенной, тебя начинает скручивать и пучить от ощущения полного отсутствия каких либо способов измерить это. Ты начинаешь стремительно нестись куда то, постепенно расплываясь во всех направлениях, тебя просто начинает размывать. В этот момент нужно просто доверится всему, что тебя изводит, стать последней жертвой. Там ты можешь видеть все времена всех миров сразу и это очень пугает. Там ты можешь наблюдать за рождением миров из миров, за плодовитостью того, что называется пустотой. С особым опытом таких путешествий, заметишь что именно ты являешься источником измерений и границ, ты сам можешь создать себе почву под ногами и ноги конечно тоже. Демоны дрейфуют по снам спящих, а я дрейфую по демоническому бодрствованию, которое есть такой же сон, но сон этот никогда не прерывается в отличие от сна Людей, это маленький намёк на большое преимущество этих мясных перед нами эфирными. Люцифер-свет нашего эфира всё никак не может смирится с маленьким и неприятным обстоятельством человеческой свободы воли, он обладая громадным умом научился совершенно игнорировать это, играя в злого бога, перед ликом пустоты, погоняя эту свободную человеческую волю будто потерявшуюся скотину. Мы- эфирные духи искусные наездники, окружающие все уголки человеческой фантазии, мы разводим его на энергию, а из энергии мы строим свой мир и своё могущество. Самая циничная ложь, которую мы принимаем безосновательно, вера в то, что мы последняя инстанция силы c этой верой то и боятся расстаться наши демонические друзья. В своих бескрайних плаваньях, в дальних странствиях я столкнулся с такими существами, что стали завсегдатаями мира сна, они познакомили меня со своими силами и мне пришлось признать их могущество, многие из них прекрасно знают о нашем небе и о нашей земле, они научили меня искусству создания так называемых «идеальных миров». Демон тараторил, игнорируя вздувшийся нарыв недоумения Елены-Чаровы: - «Идеальный мир-это сбалансированный мир, они возникают сами по своему усмотрению и исчезают тоже также. Сбалансированный мир-мир нейтральный, лекало для множества своих копий, миров которые зависят друг от друга и подпирают несбалансированность. Чем несбалансированние миры, тем их больше. В меру успешные божки клипают один мир за другим, Но все они суть одно и тоже. Более успешные божки захватывают вселенскую поляну. Они обычно не заморачиваются созданием идеальных миров, они учатся манипулировать уже созданными мирами и жить на существующей сковородке. Пустота, могущая стерпеть всё, очень ревнива и каждый новый объект в её чреве вызывает у неё раздражение, а идеальный мир, объект очень тяжёлый (условно говоря).

Елена-Чарова опомнилась от немого ужаса и непонимания и насмешливо сказала: «Ты Вилос описываешь, то что обычно претерпевает душа смертного существа вовремя своей радикальной кончины, не престало высокоразвитому рогатому богу вроде тебя опускаться до такого, что терять голову от восхищения перед тайной сна и трансформации!»

Рогатый демон, совершенно не свойственно себе рассмеялся: «Нет никакого высокоразвитого рогатого существа и не было никогда! Высокоразвитые существа вылизывают драгоценные камни в своих замках, время от времени отвлекаясь на войну с себе подобными. А я не превращаю в идола свою высокоразвитость и божественность, не возвожу во круг неё изумрудные башни, я пользуюсь ей, проверяя на прочность. Мне смешно и мой смех подхватывают все землетрясения вселенной во всех уголках её, громкое эхо их сносит всех презренных тварей, хороня их под своим великолепием. Напротив, тех, кто решил отдаться порывам своего сердца и идти в супротив белому дню и чёрной ночи, мой смех направляет и подталкивает всё ближе и ближе к бездне. Всё что предстаёт воображению есть бездна, она страшна как ничто другое, но её можно преобразовать, вывернув наизнанку, преобразовать в великий вулкан. Пока бездна шантажирует твою волю, подкупая тебя идеей твоей уникальности и невъебенности, подчиняя все твои чувства её законам исполняя их до конца благодаря тебе, ты берёшь и опрокидываешь себя, свою подлинность, в месте с этим ты смываешь ложь мира с со своей подленности, начиная видеть его на сквозь, совершаешь свой головокружительный полёт супротив всем известным законам вселенной. Каждое живое существо есть начаток бездны, оно борется за возможность расширить свои границы, но что бы расширить границы необходимо их с начала нащупать.

- о чём ты Вилос?

-о том, что ты не выбирала свою демоническую природу, однако служишь ей, но я дам тебе возможность выбрать себя вновь, родить себя из себя, что бы не быть связанной родственными узами с учёными демонами.

Елена воспряла духом, она вдруг что то выцепила из всего сумбура Вилосовских изречений, что то едва различимое, но жгучее тайным огнём. «Разорвать связи с демоническим родом…. Может мне это нужно более всего, назад дороги нет. Эфирная жизнь противящаяся своей природе и мстящая жизни мясной за некое преимущество, что же это за война такая, использующая умы эфирных духов? И где граница нашего неба?» Размышления приподняли её голову и приковали её чёрный взгляд к Адскому небу. Небу, что как всегда нависало над головами грозной, монолитной глыбой и ни как по другому не представало воображению, но у демонов и не было воображения.

Вилос принялся чертить свою карту, но называл её картой психографии, или очерчиванием контуров психического ландшафта. Карта становилось всё объёмней и объёмней с каждым путешествием Вилоса. Он научился ещё одному очень важному трюку, когда карта наполнилась некоторым количеством достоверных деталей ландшафта мето-вселенной. Засыпая он мог ткнуть пальцем в тот или иной участок и вроде бы оказаться там и уже оттуда продолжать путь.